Мистические истории, часть 4. Вне тела

Эта довольно странная история произошла со мной в седьмом классе. До Нового года оставались считанные дни. Надо сказать, что за день до этих событий я в первый и в последний раз провалил академический концерт по специальности. Никто не смог понять, что со мной произошло — этюды я откровенно «возил» по клавиатуре, пальцы были деревянными, не поднять, а несчастную Новелетту фа-мажор Шумана сыграл «от живота», как выразилась завкафедрой фортепианного отдела.

«От живота». Эта фраза стала пророческой, и очень хорошо охарактеризовала причину моего не особо удачного выступления за роялем. Когда я вернулся домой после академа, то почти сразу почувствовал боль в животе. Мама удивилась — она была уверена, что ничем я отравиться не мог.

Утром, когда я проснулся, боль стала гораздо сильнее. Отец дважды вызывал «Скорую», но та меня так и не увезла в больницу — температура, мол, нормальная, ничего страшного. Родители вроде бы успокоились, отец даже принёс домой ёлку (которую, к слову, родители так и не нарядили, ведь Новый год я в итоге встречал совсем не дома).

К вечеру мне стало настолько плохо, что папа вызвал такси и повёз меня к своему знакомому хирургу в кишинёвский Военный госпиталь, где тот работал главврачом. Главврач тут же вызвал хирурга, настоящего полковника, который после пары «тестов» буквально приказал мне идти даже не в палату — сразу в операционную.

Диагноз полковник поставил моментально — аппендицит.

Через несколько минут меня положили на операционный стол и вокруг меня забегали медсёстры и медбратья. Боль в животе уже была не просто сильной — хотелось от неё сбежать. Анестезиолог сказал сразу, что операция будет проводиться под общим наркозом, так как пациент — несовершеннолетний.

Сказано — сделано. Мне ввели в вену катетер, потом медсестра сказала коллеге, что вводит мне димедрол и ещё какой-то препарат. В какой-то момент вокруг меня всё «поплыло» и я провалился в бездонное серое облако наркоза.

Но спустя, как показалось, совсем небольшое время после того, как я отключился, неожиданно передо мной как распахнулись тяжёлые занавески и я обрёл способность видеть. Я был в коридоре больницы. Лежал на каталке. Нет, не лежал. Я на ней сидел. В коридоре на стульях сидели несколько человек, среди которых были мои родители. Отец сидел тихо и не вставал со своего места. А вот мать быстрым шагом подошла ко мне и что-то сказала. Я так и не запомнил, что именно — смысл слов сводился к тому, что мне надо побыстрее выздоравливать. Мама меня не обнимала, не брала за руку — более того, на её лице не было ни тени улыбки или даже беспокойства. Скорее, лицо матери было сердитым, как будто я в очередной раз «отмочил шуточку» в школе, за которую родителей вполне могли вызвать к классному руководителю — кстати, иной раз и вызывали.

Вот что я точно увидел, так это то, во что мама была одета. На ней был лиловый вязанный свитер и тёмно-коричневая, так же вязанная, длинная юбка «в пол». Это как раз меня не удивляло — моя мама обожала эти вещи, по-моему, юбку она вообще связала себе сама.

И через несколько мгновений я начал приходить в себя. Я лежал в палате реанимации, сквозь непрозрачные окна проникал неяркий утренний свет. Сказать, что пробуждение было неприятным, значит, не сказать ничего. Перед глазами всё дёргалось и двоилось, голова кружилась, как никогда до того. Мне несколько раз даже потребовалась помощь врача. Но прошло какое-то время, и «остаточные явления» от наркоза улетучились. Более того, когда настал час переводить меня в обычную палату (конечно же, не в офицерскую, а к солдатам-срочникам, ненамного меня старшим), в реанимацию заявился полковник и, когда медсестра уже готова была везти меня на «каталке» в палату, строго приказал ей отойти, а мне — встать и идти. Что мне оставалось делать? Я встал, и, держась за саднящий шов руками, поковылял по коридору в палату, которую мне любезно указала одна из медсестёр.

Разумеется, мама была уже в больнице — она приехала туда, совершенно не выспавшись, видимо, ночью вообще не смыкала глаз. Она сделала мне еду, как велел хирург — овощной супчик из протёртых овощей без мяса. Есть мне хотелось очень сильно, так что и эту нехитрую пищу я поел с удовольствием. И, когда отложил ложку и положил тарелку на прикроватную тумбочку, я спросил у мамы, приезжала ли она в госпиталь и дождалась ли конца операции. Мама кивнула головой. И тут я спросил: «Мама, ты была в фиолетовом свитере и вязаной юбке? Ты подходила к моей каталке и что-то мне сказала сердитым голосом?»

Но мама была одета, на сей раз, совершенно иначе — на ней был светло-розовый свитер и тёмные брюки! Она в изумлении посмотрела на меня и подтвердила каждое моё слово.

Но как это было возможно? Если я начал бы приходить в себя ещё в коридоре, то перед моими глазами бы всё плясало, как это и произошло какое-то время спустя, когда я очнулся! А изображение перед глазами было совершенно нормальное, я видел каждую деталь одежды сидящих и стоящих в коридоре людей, стенды, черты маминого лица, её одежду и даже лицо одной из медсестёр, которая как раз меня собиралась позже везти на каталке в палату!

В телесериале «Внешние пределы» есть серия «Вне тела», сюжет которой повествует о том, как супружеская пара учёных, решая задачу научного обоснования возможности существования души вне тела, открывает способ «выхода» внутренней сущности человека из тела с помощью специального прибора. Человек, сидящий в специальной камере этого прибора, впадал в состояние комы.

Но ведь в госпитале не было и не могло быть ничего подобного! Сериал-то научно-фантастический!..

Я до сих пор не знаю, что же это со мной тогда происходило. Может быть, моя душа «приподнялась» над телом и начала видеть самостоятельно? Но ведь я не был в состоянии клинической смерти или комы! Это был всего лишь наркоз!

Или же это был сон? Тогда почему я в этом сне так чётко видел то, что на самом деле происходило? И что подтвердили близкие мне люди?

Эта загадка не даёт мне покоя и по сей день.