Дочь полка

Посвящается детям Великой Отечественной войны, и моим родителям, пережившим войну на оккупированной врагом территории Брянской области.
(все события и имена вымышленные, любые совпадения случайны)

1
Тошка была похожа на маленькую разбойницу из «Снежной королевы»: такая же шустрая и вездесущая. Правда, дальше совпадения заканчивались, потому что Тоню-Антонину-Тошку никто не баловал, а воспитывать старались все. Жила Тошка в военном гарнизоне. Она и родилась в гарнизоне. Отец ее был командир роты стрелков, а мать служила в полковой библиотеке.
 
Тоня была первым и пока единственным ребенком в семье. Как это часто бывает, родители ждали сына, а родилась дочь, поэтому и имя у нее было соответствующее, которое подошло бы и мальчику и девочке – Тошка. Впрочем, огорчались молодые родители недолго, минуту, может, две, после чего с энтузиазмом принялись за воспитание нового члена советского общества. Шел 1933 год. Тогда всё делалось с энтузиазмом: индустриализация, коллективизация… Так с энтузиазмом доросла Тошка до школы.

Пока Антонина заканчивала первый класс, ее отца перевели на новое место службы. Близко к западной границе создавали новые укрепленные районы, переводили части из других мест. Тошкин отец уехал еще в марте, не дождавшись конца учебного года дочери – приказ есть приказ. Мама осталась с Тоней, рассчитывалась на старом месте работы, да и просто решили девочку не срывать из школы.
Антонина Синицына скучала по отцу и прописи выписывала старательно, чтобы не ударить в грязь лицом при встрече.
 
В классе она была заводилой, не уступала ни в чем мальчишкам, была юркая и придумчивая, вполне оправдывая прозвище «Синица», данное ей одноклассниками. Дня не проходило, чтобы Синица не придумала новое похождение: то в школьный подвал заберется с пацанами, то на крышу, а то на полковое стрельбище пробралась с двумя такими же отчаянными сорванцами. Все бы ничего, да в тот раз проводились боевые стрельбы, и как дети обошли оцепление стрельбища и не попали под пули – одному Богу известно. В школе горе-разведчиков отчитали перед линейкой, дома – начистили кого чем по заранее известным координатам, а в полку солдат из оцепления стрельбища отправили на гауптвахту на трое суток за потерю бдительности. Тошке попало меньше всех, то есть ей вообще не попало: мать, вдобавок к школьной разборке, отчитала и пригрозила рассказать все отцу. Для девочки это было самое страшное: папу она очень любила и огорчать не хотела.

Жизнь Синицы в гарнизоне почти соответствовала солдатскому распорядку. Вставала она по трубе горниста, играющего «зорю» в шесть утра, бежала на зарядку в папину роту, потом быстро завтракала и шла на уроки. После уроков, сделав домашние задания, снова бежала в роту на занятия по всем предметам военного дела. Как следствие она в силу возраста разбиралась и в воинских званиях, и в стрелковом оружии, и в гранатах, и в строевой подготовке. Даже когда ее не пускали на какие-то серьезные занятия, Тошка устраивала «уроки военного дела» во дворе, где она была безусловным командиром. Собрав соседских детей в «полк», генерал Синица устраивала и парады, и гранатометания, что частенько приводило к недовольству со стороны соседей, так как гранаты не всегда летели во вражеские цели, частенько попадая и в окна, и в развешанное для сушки белье, да и гражданскому населению перепадало. Благо, что «гранатами» были сухие палочки, в другое время валяющиеся под ногами.

Но вот прозвенел последний звонок в первом классе, и Тошка с мамой, все последние дни жившие на чемоданах, сгрузив, не упакованное до того, в один большой узел, отправились к новой жизни.
 
2
В новом гарнизоне отец был уже не ротным, а заместителем начальника узла обороны на стыке укрепрайонов, и отвечал за обеспечение своего участка всем необходимым. Он следил за доставкой вооружения, стройматериалов, оборудованием стрелковых позиций и укреплений, а также питанием бойцов. Новые позиции строились западнее старой границы, практически на пустом месте, поэтому требовалось буквально все: и гвозди, и патроны, и продовольствие. И все это лежало на плечах зама по обеспечению.

В Европе уже шла война, но советское командование надеялось на пакт Молотова-Риббентропа, договор о ненападении между Советским Союзом и Германией, поэтому строительство велось неспешно, а личный состав почти полностью, за исключением служб обеспечения, был отправлен в летние лагеря. Не хватало всего: стройматериалов, нового оружия (было запланировано перевооружение войск) и, конечно, времени. Поэтому капитан Синицын, вырвавшись со службы буквально на несколько минут для встречи семьи, суматошно и радостно расцеловав своих девочек, тут же умчался по делам, поручив родных дежурному по подразделению.
Едва осмотревшись в комнате отца, Антонина оставила маму разбирать вещи, а сама помчалась знакомиться с новыми соседями и окрестностями. Квартиры командиров располагались в старом здании бывшей помещичьей усадьбы. Комнат в усадьбе хватило для всех командиров и для временного размещения штаба со всеми службами, пока строились здания нового гарнизона. Тоня первым делом обошла все помещения и перезнакомилась со всеми, кого смогла застать на месте. «Я Тошка, – представлялась она штатским, – мы приехали к папе». «Красноармеец Синицына», – четко рапортовала военным, встреченным на пути. И только в кабинет начальника ее не пустил стоящий на посту часовой. Но и здесь Синица смогла разглядеть в раскрывшуюся дверь несколько человек вокруг стола. У начальника узла шла работа по строительству, обустройству, обучению личного состава. Доклады вестовых от дальних застав, звонки от начальства – вся эта кутерьма привела к тому, что маленькая разведчица ухитрилась прошмыгнуть в кабинет начальника с очередным входящим, пока он предъявлял постовому пропуск. И тут она увидела отца, о чем поспешила известить окружающих радостным воплем: «Папа!», – ничуть не заботясь о том, где находится. Этот крик мгновенно прервал работу, и все оглянулись в поисках источника столь громкого звука. Капитан Синицын увидел дочь, поперхнулся, подхватил девочку на руки. «Разрешите, товарищ начальник?» – спросил он. «Кто это тут у нас?» – спросил командир, выходя из-за стола. Тошка вывернулась из рук отца: «Красноармеец Синицына!» – отрапортовала она. «Ишь ты, красноармеец! – засмеялся начальник и весело посмотрел на Синицына. – Твоя?» «Так точно, Антонина Синицына», – ответил капитан. «У вас две минуты». «Есть!» Синицыны вышли. «Дочь, я рад тебя видеть, но служба есть служба. Я должен идти, позже пообщаемся, хорошо?» «Так точно, товарищ капитан! Разрешите идти?» – отчеканила девочка. «Идите, красноармеец Тошка!» – улыбаясь, ответил отец и погладил дочь по щеке. На мгновенье прижавшись к отцовской руке, Синица лихо развернулась на каблуках, и, чеканя шаг, вышла из штаба.
 
Во дворе из грузовика солдаты сгружали в сарай какие-то ящики. Рядом стоял боец с винтовкой, всем своим видом как бы говоря: «Стой! Стрелять буду!» Девочка невольно попятилась, стараясь обойти сарай с машиной как можно дальше. Кто его знает, караульный может и выстрелить при посягательстве на охраняемый объект – это Синица знала.
 
Обогнув сарай, Тошка пошастала немного по окрестностям и вернулась к маме: разведка разведкой, а помощь еще никто не отменял – надо было располагаться на новом месте и ждать папу.
Остаток дня девочка с мамой потратили на обустройство в выделенной комнате: разобрали чемоданы, разложили вещи по местам, повесили занавески, застелили стол скатертью. Да мало ли дел при переезде!
 
3
Так шли дни за днями. Папа утром уходил на службу, мама хлопотала по дому, Тошка в большинстве случаев была предоставлена сама себе. Она перезнакомилась со всеми соседскими детьми (их было не так много, как хотелось), совершила две-три вылазки в соседнее село. Но дорога через лес в одиночестве и неудачные попытки сблизиться с маленькими обитателями (местные ее сторонились и не шли на контакт), и Синица решила отложить покорение окрестных населенных пунктов на потом.

В субботу неожиданно рано вернулся папа:
– Девушки, – крикнул он с порога, – собирайтесь, мы идем в поход!
– Ура! – закричала Тошка, по странному стечению обстоятельств оказавшаяся дома.
Папа давно обещал семье сходить в поход с ночёвкой, палаткой и костром, и вот, наконец, свершилось! На плече папы висел мешок с палаткой, в руке он держал топор. По-солдатски собрав необходимое, через пять минут Синицыны бодро двинулись к лесу. Минут сорок походного марша с распеванием «Трех танкистов», «Смело, товарищи, в ногу», «Варшавянки», и семейство вышло на замечательную полянку, где очень кстати обнаружился чистый ручеек. Пока глава семейства занялся возведением жилища, женская часть двинулась на сбор топлива для очага. Примерно через час у костра сидели счастливые люди: они были молоды, здоровы, они были вместе! И, наконец, они хоть на чуть-чуть оторвались от суеты окружающей действительности.
Утомленная походом и новыми впечатлениями, накормленная печеной картошкой и напоенная травяным чаем Тошка скоро начала клевать носом, и родители устроили ее в палатке спать, а сами еще долго шептались у огонька.
 
Костер давно прогорел, а утренний туман приглушал все звуки, когда вдруг издалека, наплывая, пошел нарастать тяжелый гул. Капитан приподнял голову, прислушался. Что-то тревожное слышалось в этом гуле. Синицын осторожно вылез из палатки и посмотрел в направлении шума. «Самолеты, много, – прошептал он, – очередная провокация?» Он посмотрел на часы – пятый час утра. Некоторое время прислушивался к нарастающему звуку. Из палатки выбралась жена, уткнулась в плечо. «Что это?» – сонно спросила она. «Пока не знаю», – задумчиво протянул муж, глядя на уже показавшиеся в вышине ряды чужих самолетов. Неясная тревога закрутилась в голове, и Синицын стал натягивать гимнастерку. «Что ты?» – удивилась жена. А самолеты наплывали и наплывали. «Вы пока побудьте здесь, а я скоро. Сбегаю в расположение, разузнаю, и вернусь за вами». Он застегнул портупею и повернулся поцеловать жену. И в этот момент за лесом бабахнуло. Потом еще раз, и еще. Бомбежка! «Оставайтесь здесь!» – уже на бегу крикнул капитан и побежал в сторону части. Из палатки показалось заспанное Тошкино лицо: «Мама, что случилось? Гроза?» «Тошка, собирайся», – засуетилась мама. И тут со стороны штаба части загремело непрерывно. Как спущенная пружина женщина сорвалась с места и бросилась вслед за мужем: «Тоня, будь здесь, я вернусь за тобой», – закричала она на бегу.
Девочка уже поняла, что происходит что-то нехорошее, неправильное, иначе, почему так всполошились родители. Она покрутилась у палатки, пошевелила угасший костёр, надеясь разбудить уснувший огонь, подула на почти остывшие угольки. Прошло некоторое время, буханье за лесом прекратилось, но вскоре появился новый звук. Пока еще неясный, но для маленькой разведчицы смутно знакомый… Тошка прислушалась и ее память выдала информацию: так гудят машины на марше. Были еще какие-то звуки, которые Синица знала, но в таком виде не могла принять – стреляли. На стрельбах было все понятно, по команде, а тут стрельба шла беспорядочно. Тоня даже возмутилась: «Кто же так стреляет?» Ее маленький ум не понимал происходящего, только неясная тревога в ответ на поведение родителей крутилась вокруг. Неукротимый нрав тянул Синицу бежать за отцом, но необычное поведение взрослых и нечто непонимаемое удерживало ее на месте.

Раннее пробуждение и отсутствие привычной обстановки подействовали усыпляюще. Тошка забралась в палатку и, не смотря ни на что, заснула.
Часа через два она проснулась и, не поднимаясь, позвала: «Мама!» Ей никто не ответил. Тогда она выбралась наружу и огляделась. Солнце было уже высоко, туман рассеялся, звуков стрельбы не было. Неясная тревога вновь захватила маленькую душу. Дальше ждать было невыносимо, и Тоня пошла в сторону расположения части. Ориентировалась она хорошо, сказывалась папина школа. Просто шагать было скучно, и Синица запела строевой марш. Потом еще одну песню, потом еще, пока не пропела все, что знала.
 
Уже виднелась опушка, когда до Тошки донесся запах гари: тянуло как от костра с примесью чего-то еще. «Стрельбы, порохом тянет», – сообразила девочка. Но был еще какой-то новый запах, непонятный.

Последние деревья расступились, и открылось нечто невообразимое: полуразрушенный усадебный дом горел, многие строения исчезли, на их месте теперь были развалины, там и сям виднелись ямы. Увиденное поразило Тошку до глубины души! «Как?! Папа все это строил, заботился, снабжал, а теперь все разрушено!» – детский разум не мог смириться с этим. Но это было еще не все: на площади перед штабом стояли незнакомая машина, пара мотоциклов, ходили какие-то люди в чужой форме, доносилась чужая речь. А самым непонятным и от того еще более страшным была группа наших солдат без оружия, сидевшая на земле, а над ними стояли вооруженные люди. Вдруг раздались несколько выстрелов. От неожиданности Тошка вздрогнула и присела. За высокой травой ее стало почти не видно, а она видела почти все. На площадь вывели еще двоих солдат и прикладами сбили с ног.
 
Все время от пробуждения и до этого момента Синица пыталась понять происходящее, и только сейчас смутная догадка начала складываться в ее голове. Будучи дочерью военного и живя в военном гарнизоне она, конечно, слышала о том, что происходит в мире и для чего строится укрепрайон. Война! Значит эти чужие – враги, а наших солдат взяли в плен. Но где же родители? Папа наверняка где-то рядом, он сейчас придет, разобьет врагов и освободит наших солдат. Девочка ждала, время шло, но папа не появлялся.
 
На плац вышла группа чужих солдат, один из них что-то сказал старшему, тот кивнул и махнул рукой. Пленных подняли и повели куда-то за дома, машина и мотоциклы поехали туда же. Вскоре площадь опустела. Тоня посидела еще в зарослях, прислушиваясь, потом вышла из укрытия и осторожно двинулась осматривать развалины военного городка. В ее голове крутились обрывки наставлений и инструкций по действиям военнослужащих в период боевых действий, слышанные ею на занятиях в роте отца. Не все было понятно, но постепенно сложилось: врага надо избегать, искать своих и помогать, по мере сил, победить неприятеля.
 
4
В этот день Антонина Синицына впервые в жизни столкнулась со смертью.
За углом разрушенного склада Тоня увидела лежащего солдата. Он лежал лицом вниз и не дышал. «Так же плохо дышать», – подумала девочка и подбежала к лежащему помочь перевернуться. Схватив человека за руку, она попыталась его поднять. Не получилось, все-таки для маленькой девочки это была непосильная задача. Тогда она стала просто тормошить его, думая, что солдат просто спит. «Проснись, задохнешься», – повторяла она раз за разом, продолжая тянуть. Вдруг очередной отчаянный рывок сдвинул лежащего с места, лицо его повернулось вверх. Ужас охватил Тошку: лица у солдата не было! Было кровавое месиво… Девочка закричала и бросилась бежать. Но то там, то здесь она натыкалась на лежащие тела. В конце концов, метания и увиденное лишили Тоню сил, и она провалилась в глубокий обморок под стеной разрушенного строения.

Очнувшись, девочка подумала, что спала, и все страшное ей приснилось. Но открыв глаза, поняла, что это не сон.
Из того, что произошло потом, Тошка помнила одно: она искала маму и папу. Сознание, затуманенное кошмаром, сопротивлялось виденному вокруг, и в памяти не отложилось страшных картин. Позже, пытаясь вспомнить этот день, Антонина видела какие-то клочья тумана, из которых выплывали куски разорванной картины.
Синица обошла все развалины, бывшие когда-то расположением части. То там, то здесь ей казалось, что она слышит голос, зовущий ее, но никого не находила, натыкаясь лишь на тела погибших.

По всей видимости, местность, где располагался штаб строительства нового укрепрайона, не имела стратегического значения для врагов, поэтому здесь они не задержались. Осмотрев расположение на предмет чего-нибудь ценного, чужие солдаты забрали пленных и ушли.
 
Так прошел день. Уже надвигались сумерки, когда Синица, в бесчисленный раз обходя развалины и все на что-то надеясь, вдруг услышала, а скорее почувствовала, неясные звуки. Кто-то плакал. Тоня пошла на голос. У разрушенного взрывом погреба остановилась – здесь. Плакал ребенок.
Погреб был помещичий, большой, разделенный на несколько отсеков. Взрыв повредил дверь и первый отсек, остальная часть устояла. Девочка, осторожно ступая, попыталась заглянуть в пролом. В темноте кто-то был, и Тошка полезла вниз.
Когда глаза привыкли к полумраку, она разглядела женщину и мальчика. Это были соседи, тетя Зина и Минька, ее сын четырех лет. Когда они успели забраться в погреб – не понятно, видимо, в самом начале бомбежки попытались спрятаться. Но не удалось. Женщину наполовину засыпало обвалом, и она не дышала. Мальчик сидел рядом и плакал, теребя мать.
– Минька, пойдем, – позвала Тоня, но тот мотнул головой.
– Мама, вставай, – тянул он, всхлипывая.
Синице пришлось силой вытаскивать его наверх.
– Мама потом придет, – сказала она Миньке.
Надвигалась ночь. Вокруг все было разрушено. И дети пошли в деревню.
Минька перестал плакать, но теперь тянул другое:
– Есть хочу…

5
В деревне было тихо. Видимо, чужие солдаты и здесь не нашли ничего для себя полезного и ушли дальше.
Постучались в крайнюю хату. Выглянула женщина:
– Кто там?
– Можно к вам? Мы из гарнизона, там ничего не осталось, все разрушено.
– Кто вы?
– Я Тошка, а это Минька.
– Братик, что ли?
– Нет, сосед. Его маму в погребе завалило. – Тошка неожиданно для себя вдруг хлюпнула носом и заплакала навзрыд. Минька тут же подхватил. Грязные, в земле и копоти маленькие, плачущие дети.
– Чего уж, заходите. Не бросать же вас на дворе, – женщина распахнула дверь шире и посторонилась.
В хате была девочка лет двенадцати.
– Марийка, давай воды, мыть их будем, – сказала женщина, а сама открыла сундук в углу. Покопавшись, вынула кое-что из детских вещей.
Умыв и переодев, как придется, детей, усадила их за стол, достала хлеб, молоко.
– Ну, что ж, я Степанида, тетя Стеша, значит. Это Марийка, а вы Тошка и Минька? Чьи ж вы будете?
– Мой папа командир, а мама библиотекарь, – сказала Синица, – а Минькин папа тоже военный, я еще не выучила какой. А мама у него шила одежду.
– Ладно. Вы ешьте, – хозяйка замолчала, о чем-то раздумывая.
– А вы не знаете, что случилось? – спросила Тошка. – Что-то гремело, стреляли, в нашем городке разрушено все. Какие-то чужие солдаты были, а наши мертвые…
– Война, девочка, – Степанида как-то судорожно вздохнула и отвернулась, комкая уголок платка. – Немцы пришли, – сказала она через некоторое время, – по деревне пошарились и ушли. Тоже кого-то убили, говорят. А что ж ваши командиры? – вдруг вскинулась она на Тошку. – На машины и укатили, а нас бросили! Да и вас бросили…
– Нет! – закричала Тоня. – Папа нас не бросал! Он просто очень занят! Он скоро придет за мной! – Она кричала и кричала, пока не зарыдала опять.

Ночь была неспокойная. Где-то гудело, где-то бухало. К утру вроде затихло.
Часа два было тихо. Вдруг за окном послышались голоса, звали хозяйку. Степанида выглянула в окно и вышла. Дети тоже подошли к окну. У плетня стояли несколько человек и о чем-то говорили с хозяйкой. Потом пошли в хату.
– Вот она, – сказала тетя Стеша, указывая на Тошку, – говорит, что отец командир, и сама понимает, что к чему, может показать.
– Девочка, что в гарнизоне произошло? – спросил один из вошедших.
– Все разрушено, – неуверенно ответила Тоня, – солдаты мертвые, а кого-то чужие на машине увезли.
– Так, понятно, пойдем с нами, покажешь что где.
Несколько человек с лопатами шли с Тошкой в расположение части. По дороге Антонина разговорилась и теперь сыпала вчерашними подробностями. Ей надо было излить виденное, хоть немного разделить ужас прошлого дня. Она говорила, то начиная плакать, то опять успокаиваясь, убеждая себя и сопровождающих в том, что папа ее не бросил и обязательно за ней вернется.

На территории гарнизона разделились. Тошка повела старшего, показывая, где что было, кто-то стал копать яму на краю плаца, кто-то пошел собирать погибших. У разрушенного погреба девочка рассказала про тетю Зину. Старший привел еще двоих, вместе они разобрали обвал и вынесли тело наверх.
Захоронив погибших, пометили скорбные холмики связанными из веток крестами.
– Запомни, девочка, это место, – печально сказал старший. – Если придется тебе сюда вернуться, найдешь и покажешь другим, кто здесь лежит. Ну и мы будем помнить, пока живы. – Он вздохнул и надел кепку.
Тошка, задрав голову, посмотрела на говорившего, тоже насупилась и, пройдя вдоль могил, про себя повторила: «Тетя Зина, караульный у склада, красноармеец, второй красноармеец…» – перечислив всех как могла.

Вернувшись в деревню, зашли к тете Стеше. Мужики коротко потолковали с хозяйкой и ушли. Степанида молча выставила чугунок с картошкой, все так же молча расселись за столом. Только Минька ерзал, крутился, пробовал всех тормошить, но и он вскоре почувствовал серьезность момента, угомонился и притих. Поели в тишине. Минька крутил головой то на Синицу, то на Стешу, пытаясь что-то в них разглядеть, но не приставал.
– Тетя Стеша, можно спросить? – обратилась Тошка к хозяйке, когда со стола было убрано.
– Ну, говори, – разрешила та.
– А можно Минька у вас немножко поживет? Мне надо маму с папой найти, а как найду, так мы сразу за ним придем. Я-то уже большая, могу долго ходить, а он маленький, с ним я далеко не уйду. Хотя далеко не надо, я знаю, что папа с мамой где-то близко, они обещали за мной вернуться. Надо их только найти, а то они в разрушенном гарнизоне сами никого не найдут. Там ведь никого не осталось.
Хозяйка молча смотрела на девочку. Такую попробуй оставь, она ведь сбежит, вон какая настырная. Да и не пустышка какая, умна не по годам.
– Ну что ж, будь по-твоему, иди. Не сейчас, конечно, – спохватилась Степанида, – утром пойдешь. Если что – возвращайся, проживем и вчетвером. В соседней деревне родичи у меня, Мария с Николаем, от церкви справа третий дом. Дойдешь до них – скажи, что от меня, они примут хотя бы на ночь, хорошие люди, не сомневайся. Ну да сама увидишь. А теперь спать будем, поздно уж.
Утром хозяйка собрала Тошку в дорогу. Дала платок, кофту, сумку с краюхой хлеба и бутылкой молока.
– Немцев остерегайся, – сказала она, – кто его знает, что они за люди. И про отца-командира никому не рассказывай, мало ли что. Разве своих встретишь, даст Бог. Той дорогой пойдешь (она махнула рукой) – как раз в соседнюю деревню выведет, а дальше уж я не знаю, не бывала никогда. Ну, с Богом. – Стеша перекрестила Синицу, перекрестилась сама и отвернулась к избе. – Иди, – буркнула она сдавленно.
– До свидания, – ответила Тоня и пошла искать родителей.

6
В соседней деревне чужих видно не было. На улицах тоже почти никого не было. Изредка пробегал кто-то из дома в дом, или из дома в сарай. Чувствовалось какое-то напряжение.
Тоня, опасливо осматриваясь, дошла до церкви и отсчитала третий дом справа. Потопталась у калитки, вошла во двор, стукнула в крайнее окошко. В окне колыхнулась занавеска:
– Кто? – прозвучал глухой вопрос.
– Я Тоня, из соседней деревни. Я от тети Степаниды.
Занавеска раздвинулась шире, показалось женское лицо и скрылось. Через некоторое время приоткрылась дверь. Выглянула женщина, оглядела Тошку, распахнула дверь шире:
– Ну, заходи.
В хате за столом сидел мужчина.
– Здравствуйте, – сказала Синица, – я от тети Стеши. А вы дядя Николай и тетя Мария?
– Ну да, мы и есть. А ты кто ж Степаниде будешь? Что-то я такую не помню… Марийка, вроде, старше должна быть.
– Я Тоня, – повторила девочка, – я из военного лагеря. Нас разбомбили, никого не осталось… – и она опять заплакала, хоть и пыталась сдерживаться.
– Ну-ну, ладно, – женщина приобняла Тошку и посадила к столу.
Успокоившись, Тоня сбивчиво рассказала про разрушенный лагерь и погибших солдат. Про папу-командира умолчала, помня наставления Стеши. Сказала только, что решила искать родителей и пошла по дороге, где ехали машины.
 
За окном послышался шум двигателя машины, затарахтели мотоциклы. Осторожно выглянув через занавеску, Николай сказал:
– Немцы. У церкви остановились, человек десять.
Что там было – никто не пошел смотреть. Чужие есть чужие, никто не знал чего от них ждать. Через некоторое время моторы опять загудели, машина с мотоциклами уехали.

День прошел в напряжении. Спать легли без особых разговоров. Спали вполглаза, прислушиваясь к любому звуку с улицы.
Утром за окном закричали. Вначале непонятно, вдалеке, но потом ближе. Кричащий шел по улице из конца в конец деревни, выкрикивая призыв собираться всем на площади перед сельсоветом. На рукаве у него была белая повязка, на плече висела винтовка, следом шли два солдата в чужой форме, курлыча о чем-то своем.
– Федька, сволочь, – проговорила Мария, выглянув в окошко. – Мы сходим, а ты не высовывайся пока, – сказала она Тошке, – ты чужая, а тут все друг друга знают. Но если что – беги через огород. Там на задах овраг, в нем или отсидишься, или уж в лес уходи. А там – Бог в помощь, авось выйдешь куда надо.
И они ушли, собрав девочке кое что в котомку. Тоня посидела какое-то время одна, но потом не утерпела, собралась и потихоньку выбралась в огород, огляделась и, стараясь прятаться за кустами, двинулась к оврагу на задах.

7
Сколько с тех пор прошло дней, Тошка не знала, просто потеряла счет. Она шла по дорогам, пряталась в лесу, просилась в деревнях на ночлег, если видела такую возможность. И всюду пыталась найти следы родителей, расспрашивая встречных о машинах с военными, которые уезжали от немцев. Кто-то ей что-то отвечал, кто-то неопределенно махал рукой куда-то на восток. Однажды она даже нашла в какой-то деревне раненого красноармейца из своего гарнизона! Он узнал Синицу, обрадовался. Но он ничего не знал о судьбе ее родителей. Его без сознания вывезли из-под бомбежки, а потом оставили на попечение старушки, у которой сын был в армии, и она предложила взять тяжелораненого под присмотр. Солдат помнил только самое начало налета. Потом появился отец, начал командовать, выводить машины из-под обстрела. Вдруг возникла Тошкина мама, стала помогать раненым. А потом – взрыв и темнота. Очнулся уже в машине, далеко от расположения. На двух машинах вывозили раненых, там был и отец, контуженный, и мать, вся в крови, своей или чужой – не понятно. В этой деревне остановились, чтобы похоронить умершего солдата. Подошла бабушка, помогла осмотреть остальных. Сказала, что «этому далеко не уехать, оставляйте». Его и оставили. Остальные поехали дальше в тыл, а вот доехали или нет – неизвестно.
– Мать больно переживала, все рвалась назад, да ее не отпустили: тут и муж раненый, и другие. Да и сама не совсем целая, осколком все-таки ее зацепило, правда, не так, чтобы сильно. Ты не переживай! С ней все нормально, – горячо добавил он, спохватившись. – Да и с отцом, наверно, все нормально. Они быстро ехали, должны были далеко от врагов уехать. А там подлечат – и бить врага! Я вот тоже, встану на ноги и пойду бить гадов.
– Ты сначала встань, – проговорила старушка, вздыхая, – Аника-воин. Куда ты один бить целое войско? Да у тебя и ружья-то нету. Лежи уж, выздоравливай.
Эта встреча вдохновила Тошку. Родители живы, хоть и ранены. Но ничего, их вылечат, и они встретятся, найдутся. И Синица двинулась дальше, на восток.

8
Шло время. Тоня уже довольно далеко ушла от укрепрайона, который строил ее отец. Следы родителей окончательно затерялись среди войны. Девочка уже понимала, что происходит на родной земле, успела увидеть, что такое – враг, и как он хозяйничает на захваченных территориях.
 
Однажды Тошка шла по опушке леса, когда сзади послышался гул моторов. Чтобы не попадаться на глаза чужаков, она шмыгнула в заросли подлеска. Но ее заметили и, то ли ради развлечения, то ли намеренно целясь, чтобы попасть, выпустили в ее сторону длинную очередь из пулемета. Синица не стала ждать, когда ее застрелят или поймают, и рванула в гущу леса, как только могла. Уже давно не было слышно ни выстрелов, ни моторов, а она все бежала. Она бежала бы дальше, но зацепилась за какую-то ветку на земле и плюхнулась на мшистую подстилку. Тут же кстати оказалась ложбинка, прикрытая кустом малины, и бегунья затихла, вжавшись в землю и прислушиваясь к окружающему лесу. Было тихо, никто не бежал и не стрелял. Тоня полежала, отдышавшись, встала и огляделась. Она совсем сбилась с направления, в котором шла до встречи с машинами, и теперь не знала куда идти. Покрутив головой туда-сюда, решительно зашагала в интуитивно выбранном направлении.
– Стой! – вдруг услышала она негромкий приказ и остановилась. – Ты кто?
– Я Тоня, – нерешительно ответила девочка, – маму с папой ищу. В меня стреляли на дороге, но я убежала.
Рядом зашевелились заросли, и оттуда вышел человек с винтовкой, но в простой, не военной одежде.
– Тоня, говоришь? И откуда ты, Тоня?
– Я из укрепрайона, там папа служил. А потом нас разбомбили, – она засопела носом, готовая расплакаться.
– Ладно, – сказал человек с ружьем, – пойдем, там расскажешь, – и, повернувшись вглубь леса, поманил за собой. С опаской, чуть поодаль, но Тошка все же пошла за незнакомцем.
– Тимофей, присмотри тут, – сказал он кому-то невидимому. И тот отозвался:
– Хорошо.

В самой глуши леса вдруг открылся лагерь. Там были разные люди, мужчины и женщины, бегала парочка ребятишек, стояли шалаши. Провожатый провел Тошку к одному из них, заглянул внутрь.
– Иваныч, тут это, девчонка в лесу встретилась. Я сюда привел.
Из шалаша высунулся человек, окинул Тошку взглядом, вылез и уселся на бревно, лежащее рядом. Хлопнул ладонью рядом с собой, приглашая сесть. Тоня присела.
– Ну, рассказывай, кто ты и зачем.
– А вы кто? – настороженно спросила Синица.
– Я-то? Да, вроде, как старшой здесь. Тут у нас вроде отряда. Народ от немца бежит, к нам приходит. Ну, и значит, отряд собрался. А ты почему спрашиваешь? Уж не шпион ли? – хохотнул он и покосился на Тошкиного провожатого.
Было в нем что-то, что заставило Тоню поверить в этого командира. Напряжение последних часов отпустило, и девочка зарыдала, упав головой на колени Иваныча. Тот неловко гладил ее по голове и бормотал что-то свое. Отплакавшись, Тоня рассказала ему про укрепрайон, про маму с папой, и про первые дни войны, про бомбежку и погибших, умолчав, однако, о том, что папа – командир, как предупреждала тетя Стеша. А выговорившись, как сидела, прижавшись к боку Иваныча, так и задремала. Тот потихоньку перенес ее в шалаш на мягкую подстилку из лапника, покрытую старым тулупом.

9
Так и осталась Синица в отряде. Помогала, чем могла при кухне, училась огонь разводить без дыма, а когда надо, то, наоборот, с дымом. Воду носила, с ребятней возилась. Их, кстати, оказалось больше двух, просто сразу не всех было видно.
В отряде народ подобрался разный. Одним было достаточно того, что не видно немцев, другие рвались «бить гадов, где придется», были и сомневающиеся. В связи с этим шли постоянные споры о дальнейших действиях. Результатом таких споров стало решение провести диверсию на дороге, захватить оружие и продукты – свои запасы подходили к концу. Подобрали группу из восьми человек, отправили в засаду. Место было выбрано заранее, разведано движение противника. Предполагалось напасть на небольшой обоз с продовольствием, ликвидировать сопровождение, и, забрав трофеи, раствориться в лесу.
 
Вернулась группа через два дня. На отбитой подводе привезли пару мешков муки и некоторое количество картошки. Кроме продуктов захватили три винтовки и немного патронов. Поверх мешков лежал убитый, а еще двое были ранены. Это была первая операция и первые потери отряда. Люди увидели, что врага можно бить, хоть он и сильный, и огрызается. Но при этом отряд Иваныча дал почувствовать немцам, что они должны ходить по этой земле, оглядываясь.

10
День за днем отряд рос, принимал бойцов из местных и выходящих из окружения, набирал опыт боевых действий. Синица все это время помнила о родителях, то и дело порываясь идти на восток, продолжать поиски. Но война уже далеко шагнула от границы по советской земле, и где теперь были свои войска – никто не мог сказать.
Так и жила Тоня у партизан в состоянии раздрая, когда и остаться не хочешь, и уйти нельзя. Но однажды к отряду вышла разведгруппа от штаба фронта. От них узнали, что отряд уже давно на заметке у командования не только немцев, но и наших войск, уж больно чувствительно беспокоят врага партизаны. Эта группа доставила в отряд рацию для связи со штабом и некоторые припасы. А главное – информацию, что происходит на фронте и в тылу. Оказалось, что отряд в глубоком тылу у немцев, и при этом недалеко от пересечения ключевых дорог в снабжении войск противника и вывоза с захваченной территории за границу людей, продовольствия и прочего. И в силах партизан помешать врагу и в том, и в другом направлениях.
 
К этому времени в отряде уже была налажена и своя разведка, которая держала под присмотром окрестные села и райцентр. Были и свои явки, и связные, которые собирали информацию и передавали в отряд. Синице тоже пришлось несколько раз сходить за такой информацией. Она сама набивалась на такие задания, да не всегда разрешали. Так что больше приходилось ей совершенствоваться в лечении раненых.
Фашисты давно пытались найти партизан, которые действуя точечными укусами, не давали спокойно спать тылам врага. На первом этапе войны враг действовал прямолинейно, в лоб, устраивая облавы в городе и селах, перекрывая дороги, прочесывая леса большим количеством солдат. Но пока такие методы результатов не давали. Партизаны уходили через все уловки врага как песок сквозь пальцы. Это очень злило оккупантов, и они перешли к другой тактике. Немцы стали планомерно прочесывать леса, квадрат за квадратом, минируя обследованную территорию. Но и здесь бойцы Иваныча научились извлекать для себя пользу. В отряде оказалось несколько саперов из окруженцев, которые снимали вражеские мины и использовали в своих целях, минируя пути движения противника.

11
Прошел год. Ивановцы несколько раз меняли место дислокации отряда, немцы рано или поздно подбирались слишком близко. Партизаны уже действовали не мелкими укусами, а устраивали крупные диверсии на дорогах, взрывали мосты, уничтожали склады и технику.
Отряд поддерживал связь с большой землей не только по радиостанции, но и по воздушному мосту. Время от времени партизаны расчищали взлетно-посадочную полосу, где принимали самолеты с грузами. Теми же самолетами вывозили в тыл тяжелораненых и детей, которые нет-нет, да приходили в отряд с местными жителями, уходящими от карателей.

Почти каждым таким рейсом пытались отправить в тыл и Тошку, которая всеми способами избегала эвакуации. Теперь она считала, что в тылу ей будет сложней искать родителей, потому что они на фронте, бьют врага, и на передовой встретиться с ними более вероятно. Синица всегда встречала самолет, пытаясь расспрашивать прилетевших про папу и маму, но как только экипаж начинал готовиться к взлету, девочка исчезала так профессионально, что улетали без нее.
Тоня была уже опытной разведчицей, разбиралась в оружии и технике врага, определяла по форме офицеров и солдат, эсэсовцев и гестапо. В дни, свободные от разведки, помогала с ранеными, достаточно ловко справляясь с перевязками, кормила и как могла развлекала, сочиняя и показывая концертные номера.
 
12
В тот день по рации сообщили, что у немцев ожидается какое-то изменение в войсках. Будто бы появилась неуточненная информация. Для подтверждения партизанам предписывалось провести разведку указанного района. Для выполнения поставленной задачи было решено отправить три-четыре группы по два-три человека. В одной из групп были Тошка и Маруся. По легенде они изображают дочь и мать, ходят по деревням в поисках пропитания и места, где можно остановиться на постой.
До назначенного им села, Сосновки, добрались без происшествий. Сельчан на улицах было мало, в основном шастали немцы и полицаи. Маруся зашла в церковь, стоящую на площади. Здание долго пустовало, но с началом войны появился священник, начавший вести службы. На другой стороне площади большой дом с флагом над крыльцом, видимо, был немецким штабом или комендатурой.
 
В храме была явка для связи. Тошка топталась на улице вроде без дела, сама же внимательно присматривалась к тому, что твориться вокруг. Ну и заодно страховала напарницу от неожиданностей. В случае опасности Синица должна была закричать «Мама, ты где?», изображая потеряшку. Некоторое время ей удавалось следить за обстановкой, но потом девочка увидела, как к дому с фашистским флагом в сопровождении мотоцикла с пулеметом подъехала машина, и из нее вышли офицеры. Пытаясь разглядеть получше Тошка на минуту потеряла бдительность. Чья-то рука легла ей на плечо. Она обернулась – рядом стояли два полицая.
– Ты шо тут вынюхиваешь? – полицай встряхнул Тоню, заставив развернуться к нему.
– Ой, мамочки, – тут же вскрикнула девочка, – я мамку потеряла. Мама, где ты? – крикнула она. – Мы шли вместе, а потом я зазевалась, а мамка пропала.
– А может ты партизанка? – хохотнул полицай, не отпуская плечо Тошки. – Может, тебя в комендатуру свести? – уже с угрозой наклонился он.
– Да что ты к ней пристал? – вмешался второй патрульный. – Охота тебе туда-сюда таскаться? Обедать пора, завязывай.
– Ну ладно, ходи пока, – он отпустил Синицу, – но если еще попадешься – не миновать тебе комендатуры. Брысь! А ты что, – повернулся он к напарнику, – забыл, что на разводе говорил гауптман? Мало ли партизан по округе шныряет? Могут и такие быть, – он кивнул на Тоню, но они уже повернулись и зашагали прочь.
Из церкви выглянула Маруся, огляделась, подошла к Тошке:
– Что случилось?
– Полицай пристал, но второй его уговорил обедать, и они ушли. А еще к тому дому подъехала машина, привезла каких-то важных офицеров. Я не разглядела, но видела, как перед ними вытягивались другие.
– Ладно, пошли отсюда, – Маруся взяла Тоню за руку как мать ребенка, и они свернули в проулок за церковь.

Связник передал, что каждый день людей гоняют на какие-то работы: утром сгоняют на площадь, сажают в грузовики с брезентовым верхом и куда-то увозят. Пока еще никто не смог точно указать место работ, только знали, что там ровняют площадку и строят помосты и навесы, а вокруг натягивают колючую проволоку. Ясно было, что место подготавливают под временные склады, но что там собирались хранить – оружие или продукты – пока было не ясно. Это и было задание разведки: постараться выяснить планы немцев на ближайшее будущее.

В селе немцев было немного – комендатура, пару взводов охраны, кучка полицаев. Было понятно, что в боевых действиях они не будут решающей силой. Но если немцы готовили что-то для удара по Красной Армии, то должны быть приметы такой подготовки. И пока строилась площадка в лесу, у разведки была возможность разузнать подробности.
 
Было решено: Маруся рано утром попробует затесаться в толпу отправляемых на работу, чтобы разузнать на месте что к чему.
Когда утром зарычали машины, разведчицы осторожно вышли в переулок у площади. Но в это утро у немцев произошли изменения в планах: в машины вместо жителей загрузились солдаты. Офицер, стоявший на крыльце комендатуры и следивший за погрузкой, махнул рукой, и машины, сопровождаемые мотоциклом, двинулись к выезду из села.

Посмотрев, в какую сторону поехали машины, Маруся с Тошкой решили задами выйти из села и попробовать найти лесную стройку по следам грузовиков. Сделав крюк и стараясь не попадаться никому на глаза, вышли за околицу и двинулись к лесу. Быстро нашли дорогу, по которой уехали солдаты. Она оказалась сильно разъезжена грузовиками. На всякий случай на дорогу не стали выходить, а пошли лесом. Через некоторое время послышался звук мотора. Разведчицы затаились в подлеске. Мимо проехал мотоцикл, немцы патрулировали местность. Дальше пошли осторожнее, шли, придерживаясь зарослей. Наезженная колея не давала сбиться с нужного направления. Еще два или три раза проезжал патруль.
 
Наконец впереди лес стал редеть, показались стоящие машины. Потянуло дымком, топилась передвижная кухня. А вот и столбы с колючей проволокой. Это было то, что партизаны искали. Только машин и солдат было больше, видимо подъехали со стороны железной дороги. Недалеко была станция, где могли принимать грузовые составы. Теперь груженые машины стояли на обнесенной колючкой площадке, а солдаты выгружали ящики и бочки, распределяя их под навесами. Часть солдат стояла за колючкой, охраняя и наблюдая. Было понятно, что немцы готовили временный склад горючего и боеприпасов.
Пересчитав машины, примерное количество солдат и грузов, двинулись в расположение отряда. Это были ценные сведения, которые надо было срочно передать командованию. На этот раз не рисковали, шли чащей, избегая непредвиденных встреч. К ночи были у своих.
 
13
В комендатуре Сосновки немецкий капитан докладывал по телефону начальству:
– Господин полковник, партизаны ушли тихо.
– Сколько их было?
– Двое, господин полковник, женщина и девочка. Наши егеря отследили направление их отхода и прекратили преследование. В случае необходимости мы сможем пройти дальше и выйти к партизанской базе.
– Хорошо, вы все сделали правильно. Теперь будем ждать результатов вашей работы. Хайль Гитлер!
– Яволь! Хайль Гитлер! – ответил капитан и положил трубку. – Вилли, – крикнул он, – вызови ко мне командира егерей!
– Яволь! – отозвался голос за дверью.
Через несколько минут в дверь постучали.
– Войдите! – ответил капитан.
Вошел лейтенант, командир взвода егерей, и, щёлкнув каблуками, отдал честь.
– Хайль Гитлер!
– Входите, Ганс. Вы хорошо поработали. Полковник доволен вами. Будьте готовы отправиться по следам партизан на поиски их стоянки. Но сначала мы должны получить подтверждение, что все получилось. А потом захлопнем капкан. Свободны!
Лейтенант опять щелкнул каблуками и вышел.

14
Вернувшись в отряд, Маруся и Тошка сразу явились к Иванычу.
– Товарищ командир, задание выполнено.
– Молодцы, девчата, рассказывайте.
Начала Маруся:
– Под Сосновкой немцы построили площадку, на которую возят со станции какие-то ящики и бочки. По виду – патроны и горючее. Но что-то там не так…
– Что смущает? – спросил командир.
– Можно я скажу? – заговорила Тоня.
– Ну, давай, Синичка, – улыбнулся Иваныч.
– Мне кажется, что ящики и бочки были пустые. Одну уронили, так она загремела как ведро.
– Точно! – сообразила Маруся. – И таскали они каждый по два ящика сразу, и вдвоём бочки переносили легко. Теперь все сложилось. Площадка ложная, для отвлечения наших сил. А я сразу и не поняла, что меня смутило. Молодец, Тошка! – Маруся улыбнулась. – Только что же сразу-то не сказала?
– Да я сама только сейчас сообразила, – стала оправдываться Тоня.
– Ну, ладно, обеи молодцы! А теперь отдыхайте.
Когда разведчицы вышли, командир повернулся к комиссару отряда и командиру разведвзвода, которые были здесь во время разговора:
– Ну, как думаете, правда фашисты строят сюрприз-пустышку? Вроде все сходится… Дескать, милости просим нападать, а сами котел готовят. Вы, значит, бейте, а мы сначала расступимся, а потом и захлопнем крышку. Вот и солдат со станции подогнали…
– Похоже, – сказал командир разведки, – у двух других групп информация схожая: снимают гады по роте, по взводу, и выводят с постоянных мест дислокации.
– Да и по информации из центра против нас прислали фон Штиля, из самого центра Абвера. Уж больно мы портим немцам их планы, – вступил комиссар.
– Ну что ж, надо готовиться сворачиваться. В покое нас не оставят. Дождемся возвращения всех групп, отправим в центр результаты разведки и уходим. Комиссар, сообщи людям, пусть собираются.
– Можно, командир? – у входа стоял партизан из охранения.
– Что там?
– Явка в Анисовке провалена. Володя вернулся раненый, а Коля…
– Что?..
– Убили… Попали в засаду, отстреливались, вот и…
Все стянули с головы шапки… Помолчали…
– Что ж, счет гадам мы, конечно, предъявим. И не маленький. За смерть наших товарищей они ответят!.. Павшим – память, а нам надо помнить о живых. – Командир натянул шапку. – Поднимаем людей, пойдем на новое место. Там все готово? – Иваныч повернулся к разведке.
– Да, новая база готова.
– Зовите радиста, отправим в центр сообщение. И подберите людей для группы прикрытия поопытней, чтобы и немца задержали, и уйти смогли.

Через некоторое время в комендатуре Сосновки зазвонил телефон. Немецкий полковник проинформировал капитана:
– Партизаны вышли на связь. Сообщение зашифровано, наши специалисты над ним работают. Но я думаю, можно утверждать, что это информация о вашем проекте. Видимо они будут ждать ответ с приказом о нападении на склад. Начинайте поиск, но учтите – они не должны ни о чем догадаться раньше времени!
Через двадцать минут из Сосновки выдвинулся взвод егерей по засеченным координатам со строгим приказом: ни в коем случае не раскрыть своего присутствия в лесу до начала карательной операции!
План немецкой контрразведки был прост: выманить на ложную цель основные силы партизан и, окружив, уничтожить их одним ударом. Все было готово: ложный склад боеприпасов и горючего, солдаты в засаде, егеря. Но помешала самонадеянность.

15
Партизаны постоянно «сидели на чемоданах»: в случае опасности быстро снимались с места и переходили на новое. Враг не давал надолго задерживаться, обживая местность. Ставили шалаши, изредка рыли землянки, в основном для раненых. Особое внимание уделяли охране: устраивали посты наблюдения, не видимые для постороннего глаза, ставили минные заграждения с проходами, известными только ограниченному кругу.
 
В этот раз все было как всегда. Быстро собрали припасы, раненых, открыли проходы в минных полях для подвод и ушли, оставив группу прикрытия, шалаши и костры, а еще и сувениры на территории для незваных «гостей».
Партизанская рация работала из расположения отряда, не боялись пеленгаторов, знали, что все равно уходят, поэтому противник почти точно засек координаты стоянки. Егеря шли по этим данным, как по компасу. Через некоторое время они вышли в заданный квадрат и, разбившись по двое, разошлись широким полукругом с целью охватить партизан кольцом, для наблюдения. Для этой операции егерям были выданы компактные рации на каждую двойку бойцов. К тому же у их командира была станция для связи с командованием. Поэтому когда первая пара заметила признаки партизанского лагеря – костры, шалаши, людей – весь взвод сразу же получил об этом сигнал. Немцы ждали выступления отряда для нападения на склад, однако ничего не происходило. А партизаны, создавая видимость большого количества людей, переходили из шалаша в шалаш и меняли верхнюю одежду, ждали врага на подготовленной территории.
 
«Шайзе, – прошипел Ганс, – что происходит? Они думают атаковать или нет? Уже темнеет. Курт, – он щелкнул рацией, – надо подойти ближе». «Яволь», – булькнула рация в ответ.
Не только фашистские егеря были профессиональными охотниками на людей, но и их противники прошли серьезную школу, где ошибка означала смерть. И сейчас разыгрывался поединок школы вермахта и партизанской школы выживания.
 
Однажды на «ивановцев» набрела группа окруженцев. Среди них был минер, бывший студент-недоучка физмата, отчисленный за разногласия с препсоставом. Он успел еще до войны послужить срочную, где прошел школу минеров. Оказалось, что у него к этому делу талант, да еще какой! Он разработал систему минирования, которую не смог вскрыть ни один сапер врага, и обучил группу товарищей по отряду. Теперь все стоянки партизан надежно прикрывались минными заслонами. Так было и на этот раз.
Курт был опытным следопытом и охотником, и командир егерей именно поэтому послал его на разведку. Они с напарником двинулись к шалашам как тени. Ни одна ветка не хрустнула, не качнулась. Ни один лист не шелохнулся. Но и такая осторожность не спасла от мины. Взрыв разнесся по округе. Курт был убит сразу. Напарник шел поодаль, поэтому почти не пострадал при первом взрыве, его лишь слегка контузило. Но он попал на дублирующий заряд и далеко все равно не ушел.

«Шайзе! Ахтунг! Минен!» – зашипели рации егерей. А тут еще заградотряд ударил из шалашей в направлении взрывов. Несколько выстрелов как вопрос «кто там?». Партизаны быстро погасили костры и затихли. Немцы тоже замерли на своих местах. Противники прислушивались друг к другу, но слышали только звуки уже ночного леса.
Егеря ждали всю ночь, а утром обнаружили лагерь пустым. К тому же пара бойцов не отвечала на позывные. Лейтенант дал команду обойти лагерь по периметру. Молчунов не нашли, только валялся на полянке ранец одного из них. Молодой солдат пошел за ним, и не успел напарник его остановить, как раздался взрыв. Это был один из партизанских сюрпризов. Егеря несли потери, а в руках партизан оказалась рация врага.
 
Связавшись с командованием, командир охотников получил приказ осмотреть лагерь и выяснить направление ухода партизан. Четыре группы солдат с разных сторон выдвинулись на стоянку, три из них не вернулись: одна напоролась на мины на периметре, а две на «сувениры» на территории. Лейтенант был в бешенстве, он был готов немедленно искать и уничтожать партизан, но получил приказ возвращаться.
А в это время группа прикрытия добралась до ложного склада и произвела несколько выстрелов из миномета, устроив переполох и пожар, после чего ушла, оставив врагу пустой ящик из-под зарядов.

16
Война гремела на родной земле: жгла, корежила, уничтожала… Фашисты уже смогли дойти почти до Москвы, получили по зубам и теперь откатывались назад. Вот уже и «Ивановцы» прислушивались – не слыхать ли раскатов орудий наступающей Красной Армии.
 
Зимой 1944 года партизаны стояли в лесах N-ского района. Сильное боевое соединение, наносившее значительный урон врагу, немцы пытались уничтожить любыми способами. Опасаясь идти прямо в лес, враг лютовал в окрестных деревнях, устраивая облавы, расстреливая подозреваемых в связях с партизанами. Народные мстители как могли защищали жителей, громя комендатуры, нападая на колонны карателей, уничтожая прислужников оккупантов.
 
В один из дней ранней весной Иваныч с комиссаром собрали командиров боевых групп на совещание. Был получен приказ из Центра поддержать наступление советских войск, готовящих освобождение N-ска. Разведка партизан работала на опережение: уже были известны расположение комендатуры, казарм личного состава, складов снабжения, других служб немцев.
Тошка тоже участвовала в разведрейдах, ходила и в составе группы, и в одиночку. Однажды была на волосок от провала, чудом избежала ареста: уходя от облавы, провалилась в глубокий овраг и оказалась засыпана снегом. Преследователи не полезли вниз и, постреляв для острастки сверху, ушли. Синица еще долго сидела в снегу как в норе, прислушиваясь, потом выбралась и вернулась к своим. После того случая ее перестали выпускать из отряда, приписав к санчасти. Но, прослышав о наступлении регулярных войск, Тоня не могла оставаться в лагере. Ведь это наступали наши части, а там мог быть папа! Одному Богу известно как, но ей разрешили участвовать в операции, строго настрого наказав, – под пули не лезть!

17
В день наступления на N-ск партизаны скрытно выдвинулись на опушку леса у города. У них была цель – бывшая МТС, где гитлеровцы ремонтировали свои танки.
Синица не могла остаться в стороне от такого случая. Она пристроилась к санчасти отряда и вместе с ними добралась до назначенного места. Раз наступление – значит, будут раненые, надо будет помогать. А помогать Тошка научилась.
И вот – наступление. Немцы, атакованные с двух сторон, не смогли оказать сопротивление и были выбиты из города. Партизаны соединились с Красной Армией и совместно завершили освобождение.
 
Еще не прекратились перестрелки на улицах и дворах, а Тоня уже бежала навстречу нашим солдатам, расспрашивая о родителях. Ей говорили, чтобы она пряталась, что здесь бой, а она бросалась к встречным военным, высматривая отца.
Наконец атакующие вышли из города и продолжили гнать врага все дальше и дальше. Подтянулась медсанчасть наступающего полка. Появились санитары, разыскивающие раненых. Тошка, измотанная неудачным розыском, решила, что и ее помощь санитарам не будет лишней. Она пошла по улице, заглядывая во дворы и дома. В одном дворе услышала стоны. Кто-то был в сарае. Девочка осторожно потянула закрытую дверь и замерла: на нее смотрел черный глаз винтовочного дула. Это было в первый раз, когда на Синицу вот так в упор было направлено оружие… Они молча смотрели друг на друга – девочка и винтовка. Сколько это длилось – секунды или минуты, а может часы – Тоня не смогла бы сказать, только винтовка вдруг дрогнула и опустилась, а тот, кто ее держал, застонал. Тоня подняла глаза и увидела немца. Молодой, как у папы в роте первогодки, он был ранен в бок. «Хильфе, битте», – скорее прошептал, чем сказал он. По лицу его текли слезы. Он сидел в углу перед дверью, опираясь на стену спиной, а винтовку уронил на землю. Синица осторожно шагнула к немцу и, взявшись за ствол, потянула на себя оружие. Раненый не сопротивлялся, он старался руками закрыть рану. «Хильфе», – опять прошептал он.
 
Тошка выбежала со двора с винтовкой в руках и закричала: «Санитары!» Из соседнего дома вышли двое в белых халатах. «Скорее, там раненый!» – закричала девочка, показывая во двор. На входе в сарай старший санитар остановился: «Тю, так то ж фриц». Тоня опять закричала: «Помогите ему! Он ранен! Ему больно! Он плачет!» «И правда, Степаныч, пацан совсем. Может, и не натворил ничего. Давай заберем», – сказал другой, и они вынесли немца во двор, осмотрели на предмет оружия, ничего не нашли и понесли его в санчасть. Тошка шла следом и несла винтовку.

В санбате немца положили в стороне от остальных. Раненых было много, и помогали в первую очередь, естественно, своим. Синица сидела рядом и ждала, когда займутся раной ее подопечного. Никто не подходил, а немец уже перестал стонать и провалился в забытье. Тогда Тоня пошла искать врача. В одной из комнат дома, приспособленного под госпиталь, она увидела спину человека в белом халате, накладывающего повязку раненому. «Помогите, пожалуйста, раненому», – сказала девочка. «Тут все раненые», - ответили ей. «Он немец, он плачет», – проговорила Тошка, сама готовая разревется. «Немец? Тут своим не успеваем помогать. А ты-то кто?» И Тоня решила козырнуть: «Я дочь командира Красной Армии Синицына Антонина!» – выпалила она. «Кто?!» Человек в халате резко повернулся. «Тоня! Доченька!» «Мамочка!» Они прижались друг к другу и долго не могли оторваться. Но Тошка вспомнила о своём подопечном: «Мамочка, пойдем, там раненый немец. Он совсем молодой и плачет». Немца осмотрели – рана навылет, важные органы не задеты. Крови много потерял, но выживет. Его обработали и отправили в тыл. «Что с ним теперь будет?» – спросила Тоня. «Он теперь пленный. Подлечат и в лагерь, пусть работает», – ответила мама. «Пусть», – вздохнула Тошка.

18
С этого дня Тошка не расставалась с мамой. Ее хотели отправить в тыл, но она опять проявила способности разведчика к исчезновению. В конце концов, махнули рукой, разрешили остаться, но строго настрого наказали – на передовую не лезть, находиться в санбате.
– Ну, что, дочка, – сказал Иваныч на прощанье, – не поминай лихом. Живи, главное. Вот, мама твоя нашлась, а там, глядишь, и отец сыщется. Она нам была как дочь отряда, – обратился он к маме, – одна, без родных, на войне. Все вас искала. Передаю ее вам как законной матери. Боевая она у вас, смышленая, но и шустрая… Глаз да глаз за ней! Ну, вам счастья, а мы уходим на передовую, пойдем в наступление.

Иваныч протянул маме руку для прощания, а потом не сдержался, по-отечески обнял ее. А потом чмокнул Синицу в лоб:
– Ну, Бог даст – свидимся! – и, резко развернувшись, вышел из госпиталя.
Так и осталась Тоня в при санбате. Помогала, чем могла: кому воды подаст, кому слово ободряющее скажет, кому письмо домой поможет написать. Да мало ли дел в медсанбате на войне… А так как санбат - это не санчасть на передовой, то и командование разрешило девочке остаться при матери.

Тоня уже знала, что маму с папой разлучили тогда же, в самом начале войны, когда они на машине с горсткой раненых бойцов прорвались к своим. Раненых вместе с папой (он тоже был ранен) сразу отправили в тыл, а мама в той неразберихе отстала, помогая оставшимся. Так и растерялись… Шло отступление, враг давил. Ни номера части, ни полевой почты, ничего не было известно.
 
Мама Тошки осталась при санбате. Сначала отступала вместе со всеми, а потом развернулась на запад, вместе с наступающими войсками. Теперь она была штатной медсестрой, сержантом медицинской службы.
 
19
Война откатывалась на запад. Вот и вышли на государственную границу. Вот и Польшу прошли, дошли до Германии… Бои становились все яростнее, фашисты дрались все злее.

Все это время Тоня была с мамой. Раненых было много. Тяжелых отправляли при возможности в тыл, легкораненых лечили, как могли, сами. Да и солдаты, не смотря на раны, не хотели покидать район боевых действий. Все видели, что война идет к концу, каждый старался участвовать в последних ударах по врагу, каждый хотел «задавить зверя в его логове».

В редкие свободные минуты мама с дочкой сочиняли и рассылали запросы в штабы известных частей с попытками розыска отца, капитана Синицына. Но пока все ответы были отрицательными: «не числится», «не значится», «не состоит»…
Несмотря на ожесточенное сопротивление врага, советские войска шли вперед. Вот и окраины Берлина. И теперь уже наши солдаты разглядывают в бинокли чужую столицу, как когда-то фашисты смотрели в бинокли на Москву. Еще немного и враг будет сломлен! Еще натиск!.. Еще удар!..
 
Тоня окончательно освоилась с обращением «дочка». Если молодые раненые бойцы чаще называли ее сестричкой, то солдаты постарше звали исключительно дочкой и смотрели при этом с грустью и сожалением. Ну не должен ребенок быть на войне!.. Но как бы там ни было, а, несмотря на присутствие мамы, стала Тошка дочерью санбата, или как чаще говорили – полка. После двух-трех неудачных попыток отправить Синицу в тыл, согласились с ее присутствием в санбате и провели по всем видам довольствия. Так и стала Антонина Синицына штатной единицей медицинской службы полка. Ей и форму справили, все как положено, и выглядела теперь Тоня настоящим солдатом, только маленьким.

20
Берлин… Бешеный зверь, загнанный в берлогу, огрызается последними осколками обломанных клыков. Но, обложенный со всех сторон, терпит сокрушительное поражение.

Победа! День, которого так долго ждали все люди мира, пришел!.. И пришла тишина… Никто не стрелял, нигде ничего не взрывалось, танки и самолеты заглушили свои двигатели на стоянках. Обработаны и перевязаны последние раны… Старшина медицинской службы и младший санитар Синицыны отпросились у начальства побывать у Рейхстага. Именно там, в самом сердце фашистской столицы, закончились бои, завершилась война. Именно туда пришли все, кто бил врага. Именно там Синицыны надеялись на встречу, к которой шли всю войну…

… Учительница замолчала, задумавшись.
– Антонина Васильевна, а Тошка папу нашла? – спросил мальчик с первой парты.
– Папу? – переспросила педагог и обвела взглядом притихший класс. – Да, нашла. А получилось это так…

Берлин в те дни был похож на муравейник. Народу было как песку в песочнице. Тоня с мамой с трудом пробирались в этой толкучке, стараясь разглядеть каждого встречного. Кажется, они уже увидели тысячи лиц, но нужного всё не было. Так они добрались до стен главной канцелярии немцев. Кто это начал – неизвестно, но все стены были исписаны именами, фамилиями, наименованиями частей… Да мало ли что пришло в голову солдату-победителю у этих стен!
 
Высота росписей была ограничена высотой роста, ну, с небольшим плюсом вверх. У одной стены солдаты организовали гимнастическую пирамиду и писали выше всех, ранее нанесенных, автографов. Командовал процедурой офицер, стоявший чуть поодаль и диктовавший, что писать:
– Пиши ровнее, Степанов! «Кто с мечом пришел – от меча и погиб!» Поставь восклицательный знак и подпиши – А. Невский.
 
Офицер поддернул планшет, висевший на плече, и Тошка, подходившая со спины, увидела погон подполковника, зацепившийся за ремень сумки и на секунду вывернувшийся, показав звезды.
– Товарищ подполковник, разрешите обратиться? Красноармеец Синицына, – отчеканила девочка.
– Кто?! – офицера как взрывом подбросило и развернуло на месте.
Перед ним стоял маленький солдат. Ребенок, но солдат, а чуть поодаль – старшина медицинской службы, зажимавшая рот, чтобы не закричать, его жена!
– Папа!!! – этот вопль заглушил все звуки на площади перед Рейхстагом!

…Да, это был папа. Все трое, вцепились друг в друга, веря и не веря, словно боясь опять потерять. Они обнимались, целовались, плакали и смеялись. Они нашлись!
– Мы забились в какой-то чудом уцелевший дворик, такой маленький скверик, и говорили, и не могли наговориться, смотрели друг на друга, и не могли насмотреться…

– Антонина Васильевна, это были Вы?! – ошарашенно спросила девочка со второй парты.
– Что? А, да, это была я, ребята, – смущаясь, ответила учительница. – В этом году пятнадцать лет со дня нашей Победы. В сорок пятом мне было столько же, сколько вам сейчас. Вы уже не видели войны. Я хотела рассказать вам о ней, увиденной глазами вашего сверстника. Чтобы сохранить память о подвиге нашего народа, память о погибших, о солдатах и простых людях, не военных, которым пришлось пройти дорогами войны и попавшим в ее жернова…

Антонина Васильевна замолчала. Молчал класс, многозначительно, но молча, переглядываясь. Но вот один мальчик поднял руку:
– А вас наградили? Вы же тоже, получается, воевали: и в разведку ходили, и раненых спасали.
– Да, у меня есть медали, если ты об этом. Медали «Партизану» и «За боевые заслуги», а еще «За победу над Германией». Я принесла фотографию, на ней мама, папа и я у стен Рейхстага. Она очень дорога мне как символ сбывшейся надежды. Надежды и веры, что все будет хорошо. Вот, посмотрите.

На фото были мужчина, женщина и девочка, все в военной форме, с наградами. За их спинами была стена, испещренная выбоинами от пуль и осколков, покрытая надписями на более уцелевших участках. Это расписывались солдаты, добившие зверя в его норе.

– Если Вы – дочь полка, то мы, Ваши ученики – внуки полка, так? – вдруг прозвучал в классе звонкий мальчишеский голос.
– Выходит так, – согласилась, улыбаясь, Антонина Васильевна, Тошка, Синица.
Так с этого дня и закрепилось за 5 «А» прозвище – «Внуки полка»!