Как мы ехали в деревню

Ты когда-нибудь ездил на старом советском автобусе, на пазике? Господи, о чём я говорю? Какой кондиционер? Консервная банка, набитая битком, и тебе повезло, если ты сел. Иначе три часа на ногах, в сторону Рязанской губернии. Когда открываются двери, звук такой, будто ржавой механической кошке прищемили хвост. До сих пор не понимаю, как нас вдвоём отправили в деревню, меня и младшего брата.
— Главное, после перекрёстка, — говорили нам, — ну помните перекрёсток, после Луховиц, не пропустите остановку.
Но после Луховиц никакого перекрёстка не оказалось. Автобус свернул налево, и мы оказались по ту сторону Оки. Я бы мог сказать, у меня засосало под ложечкой, если бы знал, где эта подложечка находится; и вообще так говорили в книжках, а в жизни я что-то не слыхал. Это сейчас весело рассказывать, а тогда я почувствовал дурноту. С тоской нащупал в кармане единственный рубль, который мне дали на всякий случай, взял брата за руку и стал пробираться к выходу.
— Так давно уж маршрут поменяли, милый, — пояснила кондуктор с кожаной сумкой, увешанная маленькими билетными рулонами.
Тем временем смеркалось и с реки зябко повеяло холодом. Местные загорелые и белобрысые мальчишки разглядывали нас бледных с нескрываемым интересом.
— О, ребятки, это вы не туда заехали, — закряхтел небритый дядька с беломориной в зубах. — На двадцать пятом поедете, там в Головине пацаны задиристые, лучше не выходите. Или попутку поймай, до перекрёстка-то...
Начал накрапывать дождь. С просёлка, на шоссе вырулил голубой облезлый Зил с зажжёнными фарами, и я от отчаяния поднял руку. О, как мне понравился скрип тормозов — это была песня. И облако пыли, которым нас накрыло — просто сахарная пудра!
— Дяденька, до перекрёстка подбросите?
— Залезайте.
Таких чудес не бывает! А вы знаете, как араматно пахнет в кабинке бензином и старой потёртой кожей! Как уютно цокает поворотник, светится приборная доска, играет радио! И тут хлынул дождь, и привычным движением мага и волшебника шофёр небрежно включил дворники, и они заскрипели, заелозили по грязному стеклу. Дядек было двое, но им дела никакого не было до нас. Один крутил руль, переключал скорости и во всю дымил, а его товарищ болтал без умолку.
На перекрёстке я с тоской достал ветхий рубль и протянул водителю.
— Иди  уже, — отмахнулся мужик.
Зил вздохнул, обдал нас на прощанье едким газом и скрылся из виду.
Дождь перестал. До деревни, на машине, по прямой было рукой подать. Это я знал точно. Но на машине. Пешком, на ночь глядя, страшновато. Потом это тебе не город, сейчас стемнеет и всё — хоть глаз выколи, не видать ни черта! И опять чудо. Вон пыхтит старый москвичёнок четыреста двенадцатый и тоже тормозит. Вот же везёт!
— До Врачово подбросите.
— Садитесь, — сказал очкарик.
О, это была новенькая машина. Мы уселись на заднем сидении, и я облегчённо вздохнул. И вот знакомая остановка. Очкарик тормозит, я протягиваю гордо рубль...
— Рубль? — фыркает автолюбитель.
— У меня больше нет, — блею я.
— Пешком могли бы дойти!
Легковушка нервно газует, и мы с братом остаёмся на обочине.
Какое облегчение! Теперь я дом найду с закрытыми глазами, хотя и так тьма непроглядная. Мы идём по улице, с глубокой колеёй. В соседних дворах лают собаки с таким остервенением, будто хотят нас сожрать. Пахнет навозом, керосином и горькой полынью. Это самые сладостные запахи детства. Наконец мы доходим до нашей калитки. Я просовываю руку между досок, чтоб повернуть вертушок и мы поподаем внутрь, где сад и огород. На ходу я срываю вишню — кислятина, и тут же выплёвываю. В доме все спят. На крыльце сидит чёрный кот, но при нашем появлении изгибается дугой и шипит — не узнал. И только в сарае приоткрыта дверь, и узкая полоса света разрезает грядки. Доносятся голоса. Я открываю дверь  шире и вхожу внутрь. Немая сцена: за столом наши дядья, бутылка самогона, огурцы и грибы...

       31.01.21