А. Чехов Супруга, перевод на английский

A. CHEKHOV
 SPOUSE
  – I asked you not to tidy up my table, – Nikolay Yevgraphich said.– It is impossible to find something after your cleanings. Where is a telegram? Where have you thrown it? Look for it, will you? It is from Kazan, marked by  yesterday’s date. The housemaid, pale, very thin, with an indifferent face, found in the basket under the table several telegrams, handed them to the master, but all of them were the city telegrams, from the patients. Then they were looking for them in the drawing room and in the room of Olga Dmitrevna.

  Я просил вас не убирать у меня на столе, — говорил Николай Евграфыч. — После ваших уборок никогда ничего не найдешь. Где телеграмма? Куда вы ее бросили? Извольте искать. Она из Казани, помечена вчерашним числом. Горничная, бледная, очень тонкая, с равнодушным лицом, нашла в корзине под столом несколько телеграмм и молча подала их доктору; но всё это были городские телеграммы, от пациентов. Потом искали в гостиной и в комнате Ольги Дмитриевны.
In was already past midnight. Nikolay Yevgraphich knew, that wife would come home not soon, at least at 5 in the morning. He didn’t believe her, and if she didn’t return long, couldn’t sleep, pined and at the same time despised his wife, her bed, her mirror, bombonieres, those lilies of the valley, hyacinths, which somebody had sent  her every day and which spread the luscious smell of the flower shop all over the house. On such nights he became meticulous, capricious, nagging, and now it seemed to him that he badly needed the telegram, received yesterday from his brother, though it didn’t contain anything but the congratulation on the holiday.

Был уже первый час ночи. Николай Евграфыч знал, что жена вернется домой не скоро, по крайней мере часов в пять. Он не верил ей и, когда она долго не возвращалась, не спал, томился, и в то же время презирал и жену, и ее постель, и зеркало, и ее бонбоньерки, и эти ландыши и гиацинты, которые кто-то каждый день присылал ей и которые распространяли по всему дому приторный запах цветочной лавки. В такие ночи он становился мелочен, капризен, придирчив, и теперь ему казалось, что ему очень нужна телеграмма, полученная вчера от брата, хотя эта телеграмма не содержала в себе ничего, кроме поздравления с праздником.

 In his wife’s room, on the table, he found under the box with mail paper some telegram and looked at it askance. It was addressed in the name of his mother –in- law, c.of Olga Dmitrevna from Monte Carlo, signed Michel. From the text the doctor understood nothing, since it was in some foreign language, evidently English.– Who is this Michel?
During the seven years of the married life he was Michel? Why in the mother’s-in – law name”? Why from Monte Carlo?

В комнате жены на столе, под коробкой с почтовой бумагой, он нашел какую-то телеграмму и взглянул на нее мельком. Она была адресована на имя тещи, для передачи Ольге Дмитриевне, из Монте-Карло, подпись: Michel... Из текста доктор не понял ни одного слова, так как это был какой-то иностранный, по-видимому, английский язык.— Кто этот Мишель?
Почему из Монте-Карло?

During 7 years of his married life he was used to suspect, guess, find the alibis, and not once it occurred to him, that thanks to his home practice he might become a perfect detective. Coming into the study and beginning to ponder, he at once remembered, how a year and a half back he came to Petersburg with wife and had breakfast at Kyub with one of his school classmates, a railway engineer, and how this engineer introduced to them a young man about 22 – 23 years old, whose name was Michail Ivanovich, and surname somewhat odd:RIS

  На протяжении семи лет семейной жизни он привык подозревать, догадываться, находить алиби, и ему не раз приходило в голову что исходя из своего домашнего опыта он мог бы стать отличным детективом.  Войдя в кабинет и начиная размышлять, он сразу вспомнил, как полтора года назад он был с женой в Петербурге и завтракал у Кюба с одним своим школьным товарищем, инженером путей сообщения, и как этот инженер представил ему и его жене молодого человека лет 22 — 23, которого звали Михаилом Иванычем; фамилия была короткая, немножко странная: Рис.

 Two months after the doctor saw in the wife’s album the photo of this young man with a note in French: “With the memory of the present and hope for the future”, then several times he met him at his mother’s- in-law. And it was just at the time, when wife began to leave home often and returned at 4 or 5 in the morning, and also all the time asked to get her the foreign passport. He refused, and there was such a battle in their house the whole days, that he felt ashamed of the servants.

Спустя два месяца доктор видел в альбоме жены фотографию этого молодого человека с надписью по-французски: «на память о настоящем и в надежде на будущее»; потом он раза два встречал его самого у своей тещи...  как раз это было то время, когда жена стала часто отлучаться и возвращалась домой в четыре и пять часов утра, и всё просила у него заграничного паспорта, а он отказывал ей, и у них в доме по целым дням происходила такая война, что от прислуги было совестно.
 
Half a year ago his friends, the doctors, decided that a consumption began developing in his organism and advised him to drop everything and go to the Crimea. Learning about it, Olga Dmitrevna pretended to be very much distressed.  She    began  caressing the husband and asserted that it was cold and dull in the Crimea, and it would be better to go to  Nice,  They would go together, and she would look after him, save and soothe him.

Полгода назад товарищи-врачи решили, что у него начинается чахотка, и посоветовали ему бросить всё и уехать в Крым. Узнав об этом, Ольга Дмитриевна сделала вид, что это ее очень испугало; она стала ласкаться к мужу и всё уверяла, что в Крыму холодно и скучно, а лучше бы в Ниццу, и что она поедет вместе и будет там ухаживать за ним, беречь его, успокаивать..

 And now he understood, why his wife was so eager to go just to Nice: her Michel lived in Monte Carlo.
He took the English-Russian dictionary and, translating the words and guessing their meanings, gradually made up such a phrase:  “Drink to the health of my dear lover, kiss the little foot thousands of times. Wait for the coming with impatience.”

.И теперь он понимал, почему жене так хочется именно в Ниццу: ее Michel живет в Монте-Карло. Он взял англо-русский словарь и, переводя слова и угадывая их значение, мало-помалу составил такую фразу: «Пью здоровье моей дорогой возлюбленной, тысячу раз целую маленькую ножку. Нетерпеливо жду приезда.”

 He imagined, what a funny, miserable role he would play, if consented to go to Nice with her, hardly began crying from the abuse and began walking in all the rooms in agitation. His pride, his plebeian disdain got enraged. Clenching his fists and winkling with disgust, he asked himself, how it might happen, that he, the son of the village priest, open, rude man, surgeon by profession, how he could have given himself up to slavery, so disgracefully subdue to this weak, good-for-nothing, corrupt being?
– Little foot! – he murmured, crumpling the telegram, – little foot!

Он представил себе, какую бы смешную, жалкую роль он играл, если бы согласился поехать с женой в Ниццу, едва не заплакал от чувства обиды и в сильном волнении стал ходить по всем комнатам. В нем возмутилась его гордость, его плебейская брезгливость. Сжимая кулаки и морщась от отвращения, он спрашивал себя, как это он, сын деревенского попа, бурсак по воспитанию, прямой, грубый человек, по профессии хирург — как это он мог отдаться в рабство, так позорно подчинить себя этому слабому, ничтожному, продажному существу — Маленькая ножка!

From that time 7 years ago, when he had fallen in love, proposed and then lived 7 years, there remained only the recollection of  the long, perfumed hair, a mass of soft lace and a little foot, very little indeed, and beautiful; and now, also the feeling of silk and lace on the hands from the former hug and on the face the touch of silk and lace, nothing else. Nothing else, if not count hysterics, squeal, rebukes, threats and lies, impudent treacherous lie.

!От того времени, когда он влюбился и сделал предложение и потом жил семь лет, осталось воспоминание только о длинных душистых волосах, массе мягких кружев и о маленькой ножке, в самом деле очень маленькой и красивой; и теперь еще, казалось, от прежних объятий сохранилось на руках и лице ощущение шелка и кружев — и больше ничего. Ничего больше, если не считать истерик, визга, попреков, угроз и лжи, наглой, изменнической лжи...

He remembered, how in the father’s house in the village a bird has flown accidentally from the yard and began frantically beat about the window glass  and upturn the things; in the same way, this woman from the very strange medium for him, has flown into his life and produced a real rout in it. The best years of his life have passed, like in the hell. Hopes for the happiness are broken and laughed at. There is no health, in his rooms –  vulgar, cocotte furnishing, and out of10 thousand of his yearly earnings he can’t send his mother, priest’s wife, at least ten rubles and already indebted 15 thousand on expired bills. It seemed to him, that if a gang of bandits had lived in his house, even then his life was not so hopelessly destroyed, as now from this woman.

 Он помнил, как у отца в деревне, бывало, со двора в дом нечаянно влетала птица и начинала неистово биться о стекла и опрокидывать вещи, так и эта женщина, из совершенно чуждой ему среды, влетела в его жизнь и произвела в ней настоящий разгром. Лучшие годы жизни протекли, как в аду, надежды на счастье разбиты и осмеяны, здоровья нет, в комнатах его пошлая кокоточная обстановка, а из десяти тысяч, которые он зарабатывает ежегодно, он никак не соберется послать своей матери-попадье хотя бы десять рублей и уже должен по векселям тысяч пятнадцать. Казалось, если бы в его квартире жила шайка разбойников, то и тогда бы жизнь его не была так безнадежно, непоправимо разрушена, как при этой женщине

He began coughing and panting for breath. He should better get into bed and warmed, but he couldn’t, and went on walking in the rooms or sat down at the table and nervously mechanically wrote on the paper:  ‘’test of the pen ,little foot’’. By 5 o’clock he has weakened and already accused himself of everything. Now it seemed to him, that if Olga Dmitrevna had married the other man, who could influence her well, then who knows, may be, she would become a kind, honest woman. He is a bad psychologist and doesn’t know the woman’s soul, besides, he is not interesting and rude.

.Он стал кашлять и задыхаться. Надо было бы лечь в постель и согреться, но он не мог, и всё ходил по комнатам или садился за стол и нервно водил карандашом по бумаге, и писал машинально:«Проба пера... Маленькая ножка»...К пяти часам он ослабел и уже обвинял во всем одного себя, ему казалось теперь, что если бы Ольга Дмитриевна вышла за другого, который мог бы иметь на нее доброе влияние, то — кто знает? — в конце концов, быть может, она стала бы доброй, честной женщиной; он же плохой психолог и не знает женской души, к тому же неинтересен, груб...«

“It remained little for me to live” – he thought, –  I am a corpse and mustn’t be in the way to alive. Now, in fact, would be foolish to insist on my rights. I will speak with her, let her leave to the man she loves, give her a divorce, take the blame upon myself…’’
не уже осталось немного жить, — думал он, — я труп и не должен мешать живым. Теперь, в сущности, было бы странно и глупо отстаивать какие-то свои права. Я объяснюсь с ней; пусть она уходит к любимому человеку... Дам ей развод, приму вину на себя..»

 Olga Dmitrevna arrived at last and, like was, in the white pelisse, cap and galoshes, entered the study and fell into the armchair.
 – Disgusting fat boy!  - she said, breathing heavily and whimpered. – It is not even dishonest, it is beastly . – She stomped her foot. – I can’t, I can’t, I can’t!
 – What is it7 – Nikolay Yevgraphich asked, coming up to her.
 –  Student Azarbekov was seeing me home now and lost my handbag, and there remained 15 rubles, I took them from mother.
She was crying in the most serious way, like a girl, and not only a handkerchief, but gloves were wet with tears.
  – What’s to be done! – the doctor sighed, –  lost  is lost, let him. Calm down, I need to speak with you.

Ольга Дмитриевна приехала наконец и, как была, в белой ротонде, шапке и в калошах, вошла в кабинет и упала в кресло.— Противный, толстый мальчишка, —сказала она, тяжело дыша и всхлипывая, – Это даже не просто бесчестно, это отвратительно. – Она топнула ногой. – Я не могу, не могу!
 – В чем дло? – спросил Николай Евграфович, подойдя к ней
 –Студент Азарбеков провожал сейчас меня домой и потерял мою сумм очку, а в ней было 15 рублей. Я взяла у мамы.

Она плакала самым серьезным образом, как девочка, и не только платок, но даже перчатки у нее были мокры от слез.— Что ж делать! — вздохнул доктор. — Потерял, так и потерял, ну и бог с ним. Успокойся, мне нужно поговорить с тобой.

 – I am not a millionaire, to skimp the money in this way. He says that will give it back, but I don’t believe, he is poor.
The husband asked her to calm down and listen to him, but she continued speaking about the student and her lost 15 rubles.
 – I will give you tomorrow 25, only stop, please! – He said with irritation.
– I need to change, – she cried, – I can’t speak seriously, if I am in a fur coat. He took the fur coat and galoshes off her and at the same time felt the smell of white wine, which she used to drink with oysters. (In spite of her fragile structure, she ate and drank much)
.
 Я не миллионерша, чтобы так манкировать деньгами. Он говорит, что отдаст, но я не верю, он бедный. Муж просил ее успокоиться и выслушать его, а она говорила всё о студенте и о своих потерянных пятнадцати рублях.— Ах, я дам тебе завтра двадцать пять— только замолчи, пожалуйста! — сказал он с раздражением.— Мне надо переодеться! — заплакала она. — Не могу же я серьезно говорить, если я в шубе! Как странно! Он снял с нее шубу и калоши и в это время ощутил запах белого вина, того самого, которым она любила запивать устриц (несмотря на свою воздушность, она очень много ела и много пила).

She went to her room and returned some time after, changed, powdered, with the tear stained eyes, sat down and drowned into her light lacy capote, and in the mass of pink waves the husband could discern only her loose hair and a little foot in the shoe.
 – So, what do you want t speak about? – she asked, rocking in the arm chair.


 Она пошла к себе и немного погодя вернулась переодетая, напудренная, с заплаканными глазами, села и вся ушла в свой легкий с кружевами капот, и в массе розовых волн муж различал только ее распущенные волосы и маленькую ножку.

 – I accidentally saw this, – the doctor said, showing the telegram.
 She read and shrugged her shoulders.
 – Well, and why? It’s a usual congratulation on the New Year and nothing else. There is no secret here.
 – You count on my not knowing English. Yes, I don’t, but I’ve got the dictionary. It’s a telegram from Ris, he drinks his lover’s health and kisses you thousands times. But it doesn’t matter, let us leave it alone, – the doctor continued hurriedly,–– I am not disposed to reproach you or make a scene.  It was enough of scenes and rebukes, it’s time to put an end to it…That’s what I am going to tell you. You are free and may live as you please.
They were silent for some time, and then she began crying.

Я нечаянно увидел вот это... — сказал доктор и подал ей телеграмму.Она прочла и пожала плечами.— Что ж? — сказала она, раскачиваясь сильнее. — Это обыкновенное поздравление с Новым годом и больше ничего. Тут нет секретов.— Ты рассчитываешь на то, что я не знаю английского языка. Да, я не знаю, но у меня есть словарь. Это телеграмма от Риса, он пьет здоровье своей возлюбленной и тысячу раз целует тебя. Но оставим, оставим это... — продолжал доктор торопливо. — Я вовсе не хочу упрекать тебя или делать сцену. Довольно уже было и сцен, и попреков, пора кончить... Вот что я тебе хочу сказать: ты свободна и можешь жить, как хочешь.  Помолчали. Она стала тихо плакать

 – I set you free from the necessity to pretend and lie, –– he continued. – If you love this young man, you are welcome, if you want to go abroad to him, go. You are young, healthy, and I –almost a cripple already. It remained little for me to live. In short… you understand me.

.— Я освобождаю тебя от необходимости притворяться и лгать, — продолжал Николай Евграфыч. — Если любишь этого молодого человека, то люби; если хочешь ехать к нему за границу, поезжай. Ты молода, здорова, а я уже калека, жить мне осталось недолго. Одним словом... ты меня понимаешь.

He was excited and couldn’t continue. Olga Dmitrevna, crying, in a voice, spoken when one is pitying herself, admitted, that she loved Ris, went with him outside the city for a ride, used to visit him in his room in a hotel and now would greatly like to go abroad.
– You see, I conceal nothing, – she said with a sigh, – all my soul is wide open. And I again implore you, be generous, give me the passport!
  – I repeat, you are free...

 Он был взволнован и не мог продолжать. Ольга Дмитриевна, плача и голосом, каким говорят, когда жалеют себя, созналась, что она любит Риса и ездила с ним кататься за город, бывала у него в номере, и в самом деле ей очень хочется теперь поехать за границу.— Видишь, я ничего не скрываю, — сказала она со вздохом. — Вся душа моя нараспашку. И я опять умоляю тебя, будь великодушен, дай мне паспорт!— Повторяю: ты свободна.

She changed the place, nearer to him, to see better the expression of his face. She didn’t believe him and now wanted to understand his secret thoughts. She never believed anybody. However noble the intentions were, she always suspected petty or mean motivations and selfish goals in them. And when she questioningly peeped into his face, it seemed to him, that a green light, like the one in a cat, mingled in her eyes.

Она пересела на другое место, поближе к нему, чтобы взглянуть на выражение его лица. Она не верила ему и хотела теперь понять его тайные мысли. Она никогда никому не верила, и как бы благородны ни были намерения, она всегда подозревала в них мелкие или низменные побуждения и эгоистические цели. И когда она пытливо засматривала ему в лицо, ему показалось, что у нее в глазах, как у кошки, блеснул зеленый огонек.—

 – When can i get the passport?
 He suddenly was seized with the desire to say “never”, but  pulled himself together and said:
  – When you like.
 –  I  will go only for a month.
– You will go to Ris forever. I shall give you a divorce, take the blame upon myself, and Ris will be able to marry you.

 – Когда же я  же могу  получить паспорт? — спросила она тихо.Ему вдруг захотелось сказать «никогда», но он сдержал себя и сказал:— Когда хочешь.— Я поеду только на месяц.— Ты поедешь к Рису навсегда. Я дам тебе развод, приму вину на себя, и Рису можно будет жениться на тебе.

  – I don’t want any divorce! – Olga Dmitrevna immediately answered, making a surprised face. – I don’t ask you for a divorce. Give me the passport, that’s all.
 – But why don’t you want a divorce? – the doctor asked, beginning to be irritated. – You are a strange woman. How strange you are1 if you are seriously infatuated with him, and he loves you too, then both of you won’t find anything better than get married. And will you really choose between the marriage and adultery?

 – I understand you, – she said, – and her face
 assumed the evil, revengeful expression. – I perfectly well understand you.
 
.— Но я вовсе не хочу развода! — живо сказала Ольга Дмитриевна, делая удивленное лицо. — Я не прошу у тебя развода! Дай мне паспорт, вот и всё.— Но почему же ты не хочешь развода? — спросил доктор, начиная раздражаться. — Ты странная женщина. Какая ты странная! Если ты серьезно увлеклась и он тоже любит тебя, то в вашем положении вы оба ничего не придумаете лучше брака. И неужели ты еще станешь выбирать между браком и адюльтером?— Я понимаю вас, — сказала она, отходя от него, и лицо ее приняло злое, мстительное выражение. — Я отлично понимаю вас.

  I became tiresome for you, and you simply wish to rid of me, forcing this divorce. Thank you, I am no such a fool, as you think. I won’t accept divorce and won’t leave you, yes, won’t! For one thing, I don’t want to lose the public position, – she went on quickly, as if being afraid to be interrupted, for another thing, I am 27 already, and Ris – 23. In a year he will get tired of me, and will abandon me. And for the third reason, I am not sure that this infatuation of mine will continue long… There you are! I will not go from you.
 – Then I will drive you away from home! Nikolay Yevgrafich shrieked and stomped his feet. – Drive you off, you mean, base woman!
 – We’ll see! – she said and left the room.

Я надоела вам, и вы просто хотите избавиться от меня, навязать этот развод. Благодарю вас, я не такая дура, как вы думаете. Развода я не приму и от вас не уйду, не уйду, не уйду! Во-первых, я не желаю терять общественного положения, — продолжала она быстро, как бы боясь, что ей помешают говорить, — во-вторых, мне уже 27 лет, а Рису 23; через я ему надоем и он меня бросит. И в-третьих, если хотите знать, я не ручаюсь, что это мое увлечение может продолжаться долго... Вот вам! Не уйду я от вас.— Так я тебя выгоню из дому! — крикнул Николай Евграфыч и затопал ногами. — Выгоню вон, низкая, гнусная женщина!— Увидим-с! — сказала она и вышла.

It has long been daybreak outside, but the doctor was still sitting at the table and mechanically was moving the pencil on the paper:
“Dear sir… Little foot…”
 Or he would walk about the drawing room and stop in front of the photo, taken 7 years ago, soon after the wedding, and looked at it long. It was a family group: father-in- law, mother-in-law, his wife Olga Dmitrevna, she was then 20 years of age, and he himself, as a young happy husband.

Уже давно рассвело на дворе, а доктор всё сидел у стола, водил карандашом по бумаге и писал машинально:«Милостивый государь... Маленькая ножка...»Или же он ходил и останавливался в гостиной перед фотографией, снятой семь лет назад, вскоре после свадьбы, и долго смотрел на нее. Это была семейная группа: тесть, теща, его жена Ольга Дмитриевна, когда ей было двадцать лет, и он сам в качестве молодого, счастливого мужа.

 Father-in-law, shaved, plump, dropsy privy councilor, sly and greedy for money, mother-in-law – a stout woman with petty, predatory features, like ferret’s. She desperately loves her daughter and approves of everything she does; if her daughter was strangling a man, she wouldn’t tell her a word and only would shield her with her dress hem. Olga Dmitrevna also has petty, predatory features of the face, but more expressive and bolder, than mother’s; this is not a ferret, but a beast larger!

 Тесть, бритый, пухлый, водяночный тайный советник, хитрый и жадный до денег, теща — полная дама с мелкими и хищными чертами, как у хорька, безумно любящая свою дочь и во всем помогающая ей; если бы дочь душила человека, то мать не сказала бы ей ни слова и только заслонила бы ее своим подолом. У Ольги Дмитриевны тоже мелкие и хищные черты лица, но более выразительные и смелые, чем у матери; это уж не хорек, а зверь покрупнее!

 And Nikolay Yevgrafphch himself looks at this photo, such a simple, kind fellow, with an open heart;  there was a kind-hearted seminarian smile on his face, and he naively believes that this company of predators, where the fate accidentally pushed him, will give him poetry and happiness, all he was dreaming about, when, as a student, sang a song: “Not to love – to ruin the young love…”
А сам Николай Евграфыч глядит на этой фотографии таким простаком, добрым малым, человеком-рубахой; добродушная семинарская улыбка расплылась по его лицу, и он наивно верит, что эта компания хищников, в которую случайно втолкнула его судьба, даст ему и поэзию, и счастье, и всё то, о чем мечтал, когда еще студентом пел песню: «Не любить — погубить значит жизнь молодую»..

And again he was asking himself with perplexity, how it could happen that he, the son of the village priest – bursak, a simple, rude and direct man, had given himself up into the hands of this good-for-nothing,  vulgar, petty woman, quite strange to him by nature.
When at 11 o’clock he was putting on his frock coat to go to the hospital, the housemaid entered his study.
 – What is it? – he asked.
 – The mistress got up and asks for 25 rubles that you have promised her yesterday.

.И опять, с недоумением, спрашивал себя, как это он, сын деревенского попа, по воспитанию — бурсак, простой, грубый и прямой человек, мог так беспомощно отдаться в руки этого ничтожного, лживого, пошлого, мелкого, по натуре совершенно чуждого ему существа. Когда в одиннадцать часов он надевал сюртук, чтобы ехать в больницу, в кабинет вошла горничная.— Что вам? — спросил он.— Барыня встала и просят двадцать пять рублей, что вы давеча обещали. e.\\\\\










–
 
.