Место и время окраина

  Неведомыми путями тянутся здания и ночные тела людей к месту, где они окраиваются. Улицы вносятся в сон со своими названиями, но с перестановкой  цветов, объемов, действующих лиц. И с также сложенным над ними небом. “Кто ты и откуда?” -  окраина похожа на все, что ты видел и это, конечно, не твой дом. Где-то по краю света ходят звери и лунатики, но вымороженная ночь заплыла и в их незанятые места. Теперь все это ледяные скульптуры, рисунки и надписи в лифте и на стенах поднимающихся в дом лестниц. Там тепло и смрадно, там, в подвале, умершая крыса, а квартиры набиты спящими. И куда они спят, и откуда, и кто? И не твой ли это дом?

  Все вращается вокруг подсмотренной в ночь луны, не опасаясь с обратной стороны найти обратных наблюдателей. На той стороне только Море Москвы: базальт и немного земли в небе. Подойти к окну тем временем, на которое не свешивается ни клочка света, может все. Снаружи может и не быть уже опоры взгляду, не считая луны: свернулось ли небо за светом своим к горизонту, истекло ли в его провал время - в доме это незаметно.  Разве что появятся не отзывающиеся на имена фигуры, и тени будут падать мимо мест обычного выпадения.

  В подвале поднялась на ноги крыса, как целая страна, если прибить ее на карте. Но в подвале - морг, и крыса не из того набора. Туда спускают тело человеческое в просторном лифте. Лифт на девятый, открывается дверь: из-под тяжелого света выходит лифтер. “А можно позвонить из лифта в город?” “Нет, это не городской телефон”. Телефоны на всех этажах отрубились. Наверное, авария. Лифтер недавно проснулся и встал с носилок. Вниз только что свезли умершее человеческое тело, но в морге оказалось что-то другое. Открываются двери: входит сестра и видит - умерший играет в карты сам с собой. В нем был лишь летаргический сон, а не смерть, но позже и тот вышел. Его тело возносит из морга лифт, чтобы оно продолжало жить выше.

  Заспанный лифтер не знает сколько времени. Из-под ночи вывозят все новых разбитых людей, и конца битве невидно. Буфетчица собирает покинутые пищей тарелки, черный ворон собирается в небо. Откуда в такой час берется буфетчица? - Прилетает на крик.

  От крика в течении жизни обрушиваются старые деревья - на дно дупла. В земле их почти неслышно. Они возвращаются древним городам, живущим под землей. В древних городах правят великие цари и тираны. Но земля уже не разверзается под ними, потому что дальше некуда. И делается выше новая земля и новое небо. Светила же небесные всю зиму прорастают на земле и в земле. После, небесной рекой их выносит к окраинам неба, где они застывают в небоворотах, как стражи, и далее никого не пускают.

  Бывают светила-утопленники. Они так и остаются в глубине неба, нераскрывшиеся. Их не видать, только голоса их доносятся ветром до сих пор. Приходит время, и ветер от него иссушает звезду. Она отрывается и падает на землю, сначала медленно и бесплотно, как лист с дерева, потом быстрее, тяжелее, и у нее загораются глаза... Обычно звезды падают посреди ночи, чтоб никого не разбудить. Но и днем они озаряют многие лица, и в мутном небе искажаются тени деревьев и воды. На дне озер покоятся мертвые звезды и мертвыми реками вносятся обратно под землю. Ибо не всякая река над землей, но всякая имеет свой исток под землей.

  Внизу звезды разносятся по царствам с забытыми названиями. Их считают в прибрежном песке числом песчинок. Их считают маленькими золотыми рыбками, задохнувшимися в омраченном космосе. Они восходят из воды по корням и стволам деревьев, становясь светлыми плодами. Ибо нет в тех царствах солнца, но есть лишь печаль о нем.  Древние реки выходят на поверхность, и по ним плывет к утру солнце. По ним возвращаются спящие и среди спутанных во сне городов появляются новые люди.

  Мир близкий, мир рассказанный и высказанный. Нет здесь недосягаемых окраин, и все окраины - здесь. И в свое время все побудет всем, не разбудив Ничто. Но верится ли, что та упорная звезда над крышами, которую я из-за плохого зрения уверенно отличаю от остальных, верится ли, что она когда-то была на земле? Совсем близко... Здесь. Что в свое время, ранним утром она озарила наши лица, возвращенные из темного сна. А сны ведь, действительно, плохо освещены... Не потому ли, что они проходят под землей?

 Я улыбаюсь, но не предаю рассказанное никому (раз сказанное). С уверенностью в мире нужно создавать только тайну. Многими словами восстанавливать тайну,  ибо “ничто из сказанного не выражает несказанного”. И в ночь, когда снаружи молчание, а внутри все спят, нужно заново рассказывать мир.

Ноябрь 1988