Феофан Затворник. Об исправлении сердца

Феофан Вышенский Затворник (Георгий Васильевич Говоров)[10(22).1815-6(18).01.1894], епископ Владимирский, автор духовных трудов. В 1988 году причислен  к лику святых Русской Православной Церкви. Родился в селе Чернава Елецкого уезда Орловской губернии, ныне Липецкой области. 

"Об исправлении сердца" - проповедь первой субботней недели святителя Феофана Затворника.
 
Сыны падшаго — зачатые в беззаконии и вышедшие на свет с растленною природою, — мы в Святой купели крещения возрождаемся в святую жизнь и в таинстве миропомазания получаем силу Святого Духа, для святой жизни. Потому если никто не может похвалиться непорочностию и безгрешностию, а между тем, без насилия совести не может отказаться от святаго долга представить себя Богу святым: то что другое должен возбудить и согреть в сердце, как не воодушевленную решимость к самоисправлению, как не Божественную ревность об очищении сердца своего от всего Богопротивнаго?

 Но, воспитание в себе всего святаго так трудно и многосложно, путь к добру пролегает среди такого множества сокровенных распутий, что приступающему к благому подвигу самоисправления непременно должно начертать предварительно в мысли, что и как исправлять, носить сие начертание постоянно в уме и сердце, чтобы с ним, как с верным путеводителем безпреткновеннее и надежнее привесть к концу начатое дело.

И так — 1, что нам исправлять в себе?!

Почти все, что есть в нас. Грех любит полновластие. Если он в любви у нашего сердца, то уже овладевает им всем, и всего человека покрывает своею зловредною силою. Для грешнаго и человека и человечества надпись одна: «от ног даже до головы несть целости» (Ис.1:6). В этом каждый легко убедится, если приникнет внутрь грешнаго сердца. Там увидит он коренное семя зла, увидит основныя возбуждения греха, равно как и то, в чем он обнаруживается.

Семя всего нравственного зла — самолюбие. Оно лежит на самом дне сердца. Человек по назначению своему должен бы забывать себя в своей жизни и деятельности, — должен бы жить только для Бога и людей. Освящая свою деятельность возношением ея, как благодарственной жертвы, к Богу Спасителю, он должен бы всю её простирать на пользу ближних и на них же изливать все, чтобы не получил от Щедродавца-Бога. Одно здесь не бывает без другаго: нельзя любить Бога, не любя ближних и нельзя любить ближних, не любя Бога, — равно как любя Бога и ближних нельзя не жертвовать собою славе Божией и благу ближних. Но когда человек мыслию, сердцем, и желанием отвращается от Бога, а в следствие того и от ближних, то естественно останавливается на одном себе, — себя поставляет средоточием, к которому направляет все, не щадя ни Божественных уставов, ни блага ближних.

Вот корень греха! Вот семя всего нравственнаго зла! Глубоко кроется оно во внутренности сердца. Но разрастаясь и подаваясь ближе к поверхности сердца, семя сие выходит из него уже в трех видах, как бы в трёх ветвях проникнутых его силою, преисполненных его жизнию: в самовозношении, своекорыстии и любви к наслаждениям. Первое заставляет человека говорить в сердце своем: кто как я; второе: всем хочу завладеть; третье: хочу жить в свое удовольствие.

Кто как-я! — Какая душа не ощущала в себе подобнаго движения? Не те только, кои от природы одарены высокими совершенствами, или своими трудами успели сделать что нибудь важное и общеполезное, могут мысленно возноситься над другими. Самовозношение проходит по всем возрастам, званиям и состояниям; следит за человеком чрез все умственныя и нравственныя степени усовершения; оно не подчиняется никаким внешним отношениям и хотя бы человек жил один, в безвестности и отдалении от всех, он всегда и везде не свободен от искушения — превозношения. С тех пор, как он к сердцу принял первую лесть змия: «будете яко бози», с тех пор, он начал возвышать себя над всеми, как Бог, — начал ставить себя выше той черты, на которой поставлен природою и обществом — это общая болезнь всех и каждаго. Кажется, что опаснаго полюбоваться мыслию, что я выше того, другаго, третьяго? — А между тем, смотрите сколько зла и сколько тёмных порождений проистекает из сей незначительной, по-нашему, мысли! Мыслию и сердцем возносящий себя над всеми, если предпринимает что, предпринимает не по гласу разума и совести, не по советам мудрых, и внушению слова Божия, а по своим соображениям, предпринимает потому, что этого ему хочется: он своеволен; — если приводит в исполнение предпринятое, — всего ожидает от одного себя: он самоуверен, самонадеян; — когда исполнит, все относит к себе, и оттого бывает высокомерен, горд, притязателен, неблагодарен; — поставляя себя в отношение к другим, желает, чтобы везде и во всем исполнялась его воля, — чтобы все двигалось по его мановению: он властолюбив и склонен к насилию; поставляя других в отношение к себе, — не может терпеть их влияния, в каком бы скромном виде оно ни являлось: он презрителен и непокорив; встречая нарушение своей воли выходит из себя, обиженный воспламеняется местию; он жаждет чести и славы, когда обладает сильным характером; лицемерен и тщеславен, когда слаб душою, дерзок, своенравен, спесив, склонен к пересудам, когда низок. Вот в каких видах является самовозношение, вот сколько греховных движений одолжены ему своим происхождением! — Едва ли кто может не изобличить себя в том или другом.

Хочу, чтобы все было моё, замышляет своекорыстный — и вот вторая отрасль коренного нравственнаго зла. Заметнее всего раскрывается в ней дух самолюбия. Оно, как бы самолично, действует здесь: своекорыстный не скажет слова, не сделает шага и движения без того, чтобы отсюда не вытекала для него какая-нибудь выгода. Так все у него рассчитано, так все упорядочено, всему дан такой ход, что и время и место, и вещи и лица — все, к чему прикасается его рука и мысль — несёт в его сокровищницу сродную себе дань. Личная польза — интерес, это коренная пружина везде и всегда приводящая в быстрое движение все его существо, и по ея возбуждению он готов все обратить в средство для своих целей: будет искать высших степеней достоинства и чести, если это выгодно, возьмёт самую трудную должность, если она прибыльнее других, — решится на все труды, не будет ни есть, ни пить, лишь бы соблюдалась его польза.

 

Он или корыстолюбив, или любостяжателен, или скуп, и только под сильным влиянием тщеславия может любить великолепие и пышность. Его собственность дороже ему самаго себя, дороже людей и Божественных постановлений. Душа его как бы поглощается вещами и живет даже не собою, а ими. Вот сила и область второй отрасли злаго семени — самолюбия! И у кого нет каких нибудь вещей, с которыми разстаться столь же больно, как потерять самое сердце, — разстаться с счастием?

Хочу жить в свое удовольствие, говорит порабощенный плоти, — и живёт в свое удовольствие. Душа погрязает у него в теле и чувствах. О небе, о духовных нуждах, о требованиях совести и долга, он не помышляет, не хочет и даже не может помышлять (Рим.8:7). Он изведал только разныя роды наслаждений; с ними только и умеет обходиться, говорить об них и разсуждать. Сколько благ на земле, сколько потребностей в его теле, столько полных удовольствиями областей для преданнаго чувственности, и для каждой из них образуется в нём особенная наклонность.

 

Отсюда — лакомство, многоядение, изнеженность, щегольство, леность, распутство — наклонности, сила которых равняется силе закона природы, стесняющаго свободу. Станет ли он услаждать вкус, — делается сластолюбивым; игра цветов научает его щегольству, разнообразие звуков — многословию; потребность питания влечёт его к многоядению, потребность самохранения к лености; иныя потребности — к распутству. Состоя в живой связи с природою чрез тело, душевно преданный телу столькими каналами пьёт из нея удовольствия, сколько в теле его отправлений и вместе с наслаждениями он впивает в себя и коренной дух природы — дух механическаго не произвольнаго действования. Потому чем у кого больше наслаждений, тем теснее круг его свободы, и кто предан всем наслаждениям, тот можно сказать, совершенно связан узами плоти.

Вот как разрастается в нас зло от малаго почти незаметнаго семени. На дне сердца, как мы заметили, лежит семя зла — самолюбие, от него идут полныя его силою три отрасли зла — три его видоизменения: самовозношение, своекорыстие, чувственность, а сии три раждают уже безчисленное множество страстей и порочных наклонностей, как в древе главные стволы пускают от себя множество ветвей и отростков. Так образуется в нас целое древо зла, которое укоренившись в сердце, расходится потом по всему нашему существу, выходит во вне и покрывает все, что окружает нас. Подобное древо можно сказать есть у каждаго, чье сердце хоть сколько-нибудь любит грех, — с тем только различием, что у одного полнее раскрывается одна, а у другаго другая сторона его.

Что же за причина, что мы большею частию не замечаем его в себе и не редко держим на мысли и вслух, не стыдясь, говорим: что ж такое я сделал? — Или чем я худ? Причина тому очень естественная, и она есть новое порождение живущаго в нас греха. — Не замечаем потому, что не можем. Этого не позволяет нам грех: он очень хитр и предусмотрителен. Непокровенное древо зла, изображенное нами с перваго раза могло бы стать пред взором ума и оттолкнуть от себя каждаго; потому он спешит одеть его листвием, прикрыть его безобразие, и прикрывает так, что не только корня и стволов, даже и ветвей не может различить душа, в которой растёт сие древо. Эти лиственныя прикрытия суть, — разсеянность и многозаботливость. Разсеянный не любит жить в себе, многозаботливый не имеет свободной минуты.

 

Один не может, а другому некогда — замечать то, что происходит внутри. С первым побуждением от сна душа их тотчас выходит из себя, — и у перваго уходит в мир мечтаний, у последняго погружается в море нужных будто дел. Настоящаго для них нет, что собственно характеризует всю их деятельность. Один охотнее живет в самосозданном мире и действительнаго касается только отчасти, не намеренно, поверхностно; другой и мыслию и сердцем весь впереди. Каждое дело он спешит окончить, как можно скорее, чтобы приступить к другому; начинает другое и — спешит к третьему; вообще настоящим у него заняты только руки, ноги, язык и прочее — а его дума вся устремлена в будущее. Как же при таком ходе внутренних движений заметить им, что кроется в сердце?

Но грех не довольствуется одним этим лиственным покровом: сквозь его можно еще как-нибудь проникнуть, можно раздвинуть листья его ветром скорбей и внутренних потрясений совести и открыть скрывающееся под ним безобразие греха: потому грех сам из себя создает некоторый непроницаемейший покров, на подобие стоячей мутной воды, куда погружает свое древо и с его листвием. Этот покров слагается из неведения, нечувствия и безпечности. Не знаем своея опасности, потому и не ощущаем ея; не ощущаем, потому и предаемся безпечности. И чтобы вы ни предпринимали для вразумления такого грешника, все напрасно. Он глубоко сокрыт в грехе, как в море. Производите сколько можно сильнейшие звуки над водою, — кто в воде, ничего не услышит. Поражайте чем вам угодно нерадиваго грешника, он не смутится нисколько. Изобразите пред ним его собственное состояние, он скажет: это не я. Представляйте ему крайнюю опасность, от которой он недалеко, он будет уверять вас, что это не до него касается; возбуждайте его от усыпления, он не устыдится провозгласить: я действую. — Так крепок покров, которым закрывает наконец себя грех от взоров того, кем обладает!

Вот в общих чертах все, что предлежит нам изменить в себе, вот обширное поприще деятельности в святом подвиге самоисправления! Надобно снять покров с греха — изгнать из души безпечность, нечувствие, самообольщение, разсеянность и многозаботливость; надобно отсечь его ветви — все порочныя страсти и наклонности; наконец ископать его с самым корнем, изгнать самолюбие — самоотвержением. — Труд не малый и не легкий! Греховная нечистота, изображенная пред сим, покрывает душу не как пыль которую можно стряхнуть легким движением воздуха. Нет, она проникла самое существо наше, срослась с ним в едино, стала как бы его частию: потому освобождаться от нея есть тоже, что отделять себя от себя, что изымать око, усекать руку. Впрочем такая трудность не подавлять нас должна, а возбуждать от нерадения. Искренно желающий спасения не смотрит на препятствия: от них он еще бодреннее возпрянет, решительнее приступит и ревностнее начнет спасительное дело самоисправления.

2. Как же совершать сие дело? — С чего начать, что делать потом, что далее, какой вообще ход внутренняго самоисправления. Сердце человека глубоко, как узнать, что в нем происходит, а тем более, что должно в нем происходить при известных обстоятельствах. Всякой имеет свой характер, у всякаго свое настроение, свои страсти, наклонности, привычки. У всякаго, потому, ход внутренняго самоисправления должен быть свой: и одного для всех установить никак не возможно. Самоисправление не есть дело холодных соображений, а — живаго и ревниваго действования, совершающагося глубоко в сердце. Христианство — тайна, не в основании только, но и в приложении. Ход образования его в сердце подобен пути по сокрытому и запутанному подземному ходу. Вступающему в него скажут: вот путь, — и решившийся идти идет уже сам. «Кто убо может спасен бытии», скажет кто, соображая все трудности самоисправления? — Отвечаем ответом Спасителя на подобный вопрос: «от человек сие невозможно, у Бога же вся возможна» (Мф.19:25,26).

 

Решившийся начать Христианскую жизнь чрез Святые Таинства получает благодать Духа — просвещающую, укрепляющую и утешающую. Пребывая неотлучно с ним, она руководит его во все время опаснаго, земнаго странствования самым премудрым и предусмотрительным образом. И кто может надеяться сам совершить исправление своего сердца? — Разве в сем святом деле может кто ожидать успеха от человеческой помощи и человеческаго искусства? Послушайте, что говорит Господь: «воскроплю на вы воду чисту и очиститеся от всех нечистот ваших: и очищу вас, и дам вам сердце ново, и дух нов дам вам, и отъиму сердце каменное от плоти вашея; и дам вам сердце плотяно, и Дух мой дам в вас» (Иез.36:25-26). Все от Господа. Ему и предадим себя — представим себя Его благодатному действию как не чистое и безобразное смешение, да образует из нас, как художник и содетель, добрые сосуды в честь, — создания добрая зело. С своей стороны мы можем представить Богу только искреннее желание само исправления и полную готовность повиноваться Его мановениям. Что происходит с тем, кого посетит благодать Господня, как она поведет его по пути очищения в состояние чистоты и непорочности, это Спаситель изобразил в притче о блудном сыне.

Первее всего благодать поучает человека, как разоблачить и снять с него покровы: ибо иначе как и приступить к труду, не видя над чем трудиться? В этом действии — спадает с очей ума ослепление, сердцу возвращается чувство, и воля пробуждается от усыпительной безпечности. Вместе с тем душа невольно останавливает внимание на себе и сосредоточивается внутрь: скорбь и страх, перенося душу за гроб, к судному престолу, отторгают ее от мира, и представляют заботливости ея другой высший вечный предмет. — Обнаженное древо греха стоит теперь пред умным взором грешника, во всей безобразной наготе, и уже — не по роду своему — плодородит самоосуждение, покрывает стыдом, жжет судом и угрызениями совести. Луч милосердия Божия в смиренной душе раждает теплоту умиления и изводит токи слез раскаяния; — обильныя непрестанныя слезы с самым корнем вымывают, наконец, из сердца все древо греха. — Так совершается все. Человек стоит теперь на чистой земле непорочности и ревнует о святом благочестии.

Коротко и легко дело самоисправления в описании; но не так коротко, а тем менее легко бывает оно на самом деле. Многообразны нужды наши: многообразны и попечительныя действия в нас благодати: одного приемлет она прямо в блаженный покой, изводит на пажить духа, пасет и услаждает; другаго долгими обходами испытывает, и после многообразных уже странствований проводит туда, как утружденнаго и изможденнаго путника. «Стропотно ходит с ним во первых, боязнь же и страх наведет нань. И помучит его в наказании своем, дондеже веру имет души его, и искусит его во оправданиих своих: и паки возвратится прямо к нему и возвеселит его: и открыет ему тайны своя» (Сир.4:18-21).

Поспешим же в сей благодатный покой, в место веселия духовнаго, в самые тайники Божественнаго действования и освящения. — Трудно! но что же бывает без труда? С тех пор, как проклята для человека земля в делех своих, — человек в поте лица достает себе благо телесное, тем более духовное. За то сколько бывает наконец утешений в приобретении. «Жена, егда рождает скорбь имать», но за радость рожденнаго дитяти забывает все прежния скорби (Ин.16:21). «Недостойны и страсти нынешняго времени к хотящей славе явитися в нас» — (Рим.8:18), — явитися и здесь в духе, и там во всем нашем существе. И что еще особенно может служить нам в утешение? То, что труд самоисправления не столько тягостен на деле, как нам кажется с перваго раза. Он представляется необъятным только со стороны, только дотоле, пока мы не вступили в него. — И здесь, как в обыкновенных делах, все зависит от воодушевления, с каким кто приступает к делу.

 

Спросите у всякаго не лицемерно деятельнаго человека, спросите его о тяжести трудов: он тоже скажет вам, что труды его могут исчислять и взвешивать только другие, а для него их нет, он не замечает их. Воодушевление, приводя в быстрое движение все его силы, поглощает все безпокойства, возносит его над всеми препятствиями и среди не удобств — он идет, как по гладкому и пространному пути. — Тоже и в деле спасения: тесен путь к царствию, тяжким представляется иго Христово: но только до тех пор, пока мы стоим еще вне, соображаем, обдумываем ход новой жизни. Но когда зародится и образуется в сердце спасительная решимость, — она приносит с собою и воодушевление на благое делание. Воодушевленный последователь Христов идет в след Его, радуяся и благословляя иго, воспринятое от Него.

 

Со стороны будут видеть его в труде, в язве и озлоблении, — а он как пред Сердцевидцем, в слух всех исповедует, что он и все подобные ему, живут — «незнаемы и познаваемы, яко скорбяще, присно же радующеся, яко нищи и многи богатяще, яко ничтоже имуще а вся содержащее» (2Кор.6:9-10). — Спросите, где взять такое воодушевление? — Будем молиться и молитва веры низведет сей Божественный огнь. Будем молиться о воодушевлении, о решимости, и возбуждении от греховнаго сна. — «Ныне ближажайшее нам спасение. Ночь прейде, а день приближися» (Рим.13:11-12). — «Бог же, рекий из тьмы свету возсияти, да возсияет в сердцах наших, к просвещению разума славы Божией о Лице Иисус Христове» (2Кор.4:6); как «Бог упования, да исполнит нас всякия радости и мира в вере, избыточествовати нам в уповании силою Духа Святаго» (Рим.15:13).
 
(Архимандрит Лазарь.Грех и покаяние последних времен, о тайных недугах души.- Издание Сретенского монастыря, -2001.- С. 139-141).
(Бельский Александр. Орловский энциклопедический словарь, 2009. - С.773-774).