Дед

-Бабка, ты что, рехнулась совсем! Опять мешки куда-то засунула! Какого лешего я должен искать их по всему дому!
Дед скакал вокруг бабушки, в глазах-громы и молнии, руки сжаты в кулачки. Маленький, сухонький, в коричневом вязаном свитре, седоватые кудри клоками торчащие из-под берета-по сравнению со статной, высокой бабушкой дед был кузнечиком. Прыгающим, злобным кузнечиком, визжащим проклятия и злобную ругань. Откуда в маленьком человеке столько злобы? Может, из-за болезни - рак сожрал у деда часть кишечника и готовился наступать дальше - ел его изнутри, выгрызая все живое, нежное и сильное.  Может, из-за тяжелой, порой невыносимо, жизни, где нужно рвать жилы, кому-то что-то доказывать и притворяться, взамен получая маленькую толику благ. Дед был оппозицией. Оппозицией всему миру.

Дед ускакал в другой конец огорода, ему нужно было выбегать злость, приструнить ее. С каждым разом это получалось все труднее и труднее. Злость брала верх, появлялась неожиданно и не хотела уходить. Даже после успокаивающего чаепития не приходило спокойствие. Уже почти ничего не оставалось, что могло бы погасить злость. Только маленькая внучка еще могла пока это сделать. При внучке было стыдно истерить- ребенок пугался, глазенки расширялись от страха и девочка, громко плача, бежала к бабушке под крыло. Деду было страшно, что он превратиться в злого, противного, сварливого деда в глазах внучки, и она навсегда запомнит его таким. Дед чувствовал, что жизнь подходит к закату. Хотелось оставить после себя добрую память хоть в одном маленьком человечке. Поэтому дед ломал себя, завязывал рвущую изнутри злобу и не давал ей выход, когда внучка показывалась на горизонте. Дед ее любил. Любил, быть может, больше всех на свете. Он никогда об этом не говорил, но это чувствовалось даже в его взгляде. Когда он смотрел на внучку, его голубые, прозрачные глаза становились теплыми, в них теплым озером разливалась любовь.

Внучка тоже любила своего деда. Но пока этого не понимала, потому что ее любили все близкие. Все те, кто всегда был рядом. Поймет гораздо позже, когда деда все-таки победит болезнь в тяжелой, неравной схватке. И это будет первая в ее жизни огромная потеря.

С внучкой дед был добрым, она имела над ним власть маленького ребенка. Внучке разрешалось заходить в гараж и перебирать всевозможные инструменты, запчасти, винтики, гаечки, и бесконечно спрашивать-деда, а что это? Деда, для чего? Любого другого члена семьи дед допускал в святая-святых только в экстренных ситуациях. Когда никак нельзя было обойтись без помощи.
Внучке же можно было все и даже немного больше.

Дед держал пару ульев в конце огорода. Пчелы были такие же злые, как и дед. И в определенные моменты никого не пускали в сарай, который располагался за ульями. Даже деда. Навряд ли они его любили. Это было видно, когда он, в полной экипировке пчеловода, после манипуляций с трудолюбивыми вражинами, забегал в дом. Весь искусанный, несмотря на полнейшую, казалось бы, герметичность. Пчелы караулили его на крыльце еще пару часов. Поэтому дед отсиживался дома, прикладывая примочки к местам многочисленных укусов. Парочка злющих пчел все-таки залетала в дом, и бабкиной задачей было выгнать их или уничтожить. Потому что "Глаза б мои на них не глядели"- все, что можно было услышать от деда после того, как он забегал в дом.

Пчелы кусали всех домочадцев. Кого-то больше, кого-то меньше. Не трогали только внучку. По неведомой причине.
Но однажды все-таки укусили. Это был единственный раз, которого хватило на то, чтобы внучка надолго возненавидела пчел и с криком убегала от каждой, нечаянно возникшей рядом.
 Дед скакал вокруг внучки, смешно взмахивая руками, как будто норовил взлететь, но ничего не выходило. В глазах деда был страх, как будто внучку укусила не пчела, а как минимум, бронотозавр. С тех пор внучка никогда не ходила в тот край огорода, где стояли ульи, и даже вкусная ягода, которая  манила к себе жарким июльским днем, не могла заставить девочку даже близко подойти к пчелам.

Дед любил свою внучку, но злоба делала свое черное дело. И даже любовь не могла ничего спасти.

-Бабка, где мешки, растудыть твое коромысло! Дед скакал вокруг бабки, в глазах сверкали громы и молнии...