Туман

Я не бога не принимаю, пойми ты это, я мира, им созданного, мира-то божьего не принимаю и не могу согласиться принять.
– Ф. М. Достоевский «Братья Карамазовы»

Старое проводное радио «Ленинград» орало на всю квартиру. Рассохшийся динамик, который скрывался под серым железным корпусом, выдавал, подражая хрипотцой Высоцкому, такие сведения:
«В Санкт-Петербурге десять часов утра! – динамик, заикаясь, проревел коротенький отрывок из какого-то музыкального произведения. – К новостям города...
Сегодня в парке Трехсотлетия Санкт-Петербурга стартует открытый осенний полумарафон. Ожидается, что в этой акции примет участие до тысячи человек…
Вчера вечером в чердачном помещении дома по набережной Обводного канала было обнаружено тело неизвестной девочки школьного возраста. Возбуждено уголовное дело сразу по нескольким статьям. Проводятся следственные мероприятия...
В парке Сосновка был арестован курьер, который попытался продать наркотические средства студентам одного из петербургских колледжей. Возбуждено уголовное дело…
На одной из развязок КАД произошла серьёзная авария. Водитель автопоезда уснул за рулём, и неуправляемая машина протаранила несколько легковых автомобилей. Жертв нет, но движение по КАД на несколько часов было практически парализовано…
Сегодня утром в Выборгском районе бойцы Росгвардии произвели арест подпольной ячейки террористической организации ИГИЛ, запрещённой в Российской Федерации. В квартире нашли оружие, запрещённую литературу, самодельные взрывные устройства. Эта ячейка готовила теракты в Санкт-Петербурге на новогодние праздники…
В Невском районе прорвало трубу в узле теплотрассы. Ремонт может занять до трёх суток…
О погоде…
Сегодня в среду, пятнадцатого октября в Санкт-Петербурге ожидаются шквалистый западный ветер, ливни. Будьте бдительными на дорогах: возможен туман. Давление ниже нормы. Температура воздуха не будет превышать четырёх градусов по Цельсию... Но такая погода продержится недолго – завтра над Петербургом пройдёт новый атмосферный фронт, который принесёт череду предзимних антициклонов...»

Радио выблевало эти последние сведения и захрипело – смолкло.
В коридоре зазвонил старый дисковый телефон. Он надрывался, икал, но все же звонил изо всех своих дряхлых сил, наполняя воздух тревогой. Наконец, трубка полетела вверх, повинуюсь движению руки, гневно сжавшей ее.
– Алло, Коля, не разбудил?
– Разбудил, чёрт возьми!
– Что-то ты долго спишь…
– А тебе-то что?
– Ладно, не заводись. Меня просто попросили тебе напомнить, что через три дня ты должен сдать статью. Иначе, тебе начальство такой вставит! Ты, вообще, хоть что-то сделал?
– Я пока только обозначил для себя фронт работы...
– Что-то ты долго обозначаешь – пора уже идти в наступление.
– Ну, какое твоё дело, Вань! Скажи редактору, что все будет нормально.
– Ладно. Я ещё хотел спросить… Хм… У тебя все хорошо? Ты просто уже месяц в нашей компании не появляешься. Связь с тобой только по городскому телефону. А это уже анахронизм! Конечно, затворничество иногда спасает, но его надо нормировать. Может у тебя что-то стряслось? Я не знаю: девушки, деньги, мысли там какие-нибудь твои… экзистенциальные. Пойми, я просто...
– Вань, ты любишь Высоцкого?
– Да, в общем-то...
– Так вот слушай:
«Я не люблю себя, когда я трушу,
Досадно мне, когда невинных бьют.
Я не люблю, когда мне лезут в душу,
Тем более, когда в неё плюют!»
Понял?!
– Да понял, понял… Чего ты!  Кстати, ты знаешь, Мосягов вчера пошёл на меня стучать! Я ему всего-навсего один раз прописал, а он, сука этакая, знаешь, что говорит? Я не могу, мол, работать в такой напряжённой духовной атмосфере, в особенности, рядом с такими вы****ками, как Смирнов! Это я-то вы****ок?! А кто он? Да пошёл он на… – Николай повесил трубку.
Он терпеть не мог три вещи: беспричинную злобную пошлость, грязные редакционные склоки и самонадеянную упрямую тупость. Поэтому он и являлся лишь внештатным сотрудником третьесортной районной газетенки.
С него давно слетели розовые очки. К двадцати шести годам он понял, что все то, о чем мечтаешь в юности, обычно, морок. Лучше уж ни о чем не мечтать: меньше разочарований.
За последний месяц Николай Гурков очень сильно изменился. Если раньше он был просто суровым и задумчивым, то теперь он стал ещё и сумрачно равнодушным. И без того сухое лицо его сильно осунулось, на лбу появилась одна глубокая и длинная морщина. Он стал сутулым и казался теперь ещё ниже, чем раньше и чем был на самом деле. Красотой Николай никогда не отличался, а теперь, когда на его лице уже несколько недель не появлялось и тени улыбки, внешность его стала ещё менее привлекательна – он сильно подурнел.
Завернувшись в плед, Николай пошёл на кухню, поставил турку с кофе на газовую плиту, закурил от синего пламени и сел напротив грязного окна...
«Где же луч света в тёмном царстве? – думал он. – А чего тебе хочется-то? Чистого, светлого, настоящего, идущего от сердца? Хочется взрыва эмоций? Хочется отключить разум? Да? Но это невозможно! Разум – главный враг души! Он – прокрустово ложе для неё! Он заставляет менять добро на зло. Он говорит, что надо бежать, когда душа желает остаться на месте, или что надо смиренно ждать, когда душа бьётся в великом порыве. А ради чего ждать-то?! Ради каких-то фантомов?! Ради чего мне жить?! Просто по накатанной, что ли? Без радости, грусти – как машина? Заколотить душу, практичность поставить во главу угла – жить только морально нищим, сухим разумом? Нет! Я хочу взрыва эмоций, взрыва! А есть ли этот взрыв? Каждое произведение искусства – это именно взрыв эмоций, пропущенный через призму таланта их создателя, их творца. Значит, есть взрыв! Но ради чего я сейчас?! Как же мне мерзко!!! И вокруг одна мерзость, мрак, грязь!.. Чем же очиститься-то? Где мне напиться чистой воды? Где?! Да, в конце концов, ради чего все это? Смерть, все равно, одна, и она – неизбежна. Мне кажется, она является единственным избавление, единственным логичным исходом жизни. Но к нему, к исходу этому, надо подойти с честью. А поскольку никто не знает своего часа, надо постоянно жить честно. Но как же это сложно! И опять-таки: действительно ли необходимо жить правильно? И что такое это правильно? Зачем биться головой об лёд, барахтаться, бороться, если конец один?»
Он встал, выключил плиту и, налив себе в чашку кофе, вернулся на своё место – к своим мыслям...
«Что хуже? Прожить свою жизнь правильно, хорошо, для себя и людей, но при этом не верить в Бога. Или быть ужасным человеком, вы****ком, как сказал Мосягов про Смирнова, и верить – верить яро, неистово. Кого Бог простит, если он, конечно, есть? И есть ли, вообще, смысл в божьей добродетели? Вот это, действительно, интересно. Про одного из французских кардиналов, по-моему, про Ришелье сказали: «Если Бог есть, то ему придётся за многое ответить! Но если Бога нет – кардинал прожил свою жизнь весьма недурно!»  И все это утыкается в вечный вопрос: есть ли Бог? Спроси меня об этом год назад, я бы ответил: «Да, конечно!» А сейчас я не знаю!.. Слишком этот мир ужасен, чтобы он был детищем великой любви. А что, если Бог – не любовь? Тогда все встаёт на свои места...»
В окна его квартиры с трудом пробирался серый октябрьский день. За стенами дома было влажно, ветрено, неприютно. Ветер вбивал в стекла маленькие острые капельки. Звук их смертей убаюкивал.
Николай смотрел на этот мрачный пейзаж. Но он был скуп: туман украл все. Он видел только старый корявый клён, чья кора чернела, как кровь ночи. Ветки острыми когтями скребли близкое небо. Последний иссохший покрасневший листок тихо оторвался от одной из ветвей и начал медленно пикировать на безжизненный помятый газон.
Мир за окном был похож на большой скукожившийся от влаги окурок. Свинцовое низкое небо давило на него старой стертой подошвой – туманом.
«Часто люди говорят, что в Санкт-Петербурге очень низкое небо... Это звучит, как упрек. – подумал Николай. – Зато здесь мы к нему ближе, господа!»
Он встал со стула и пошёл в комнату, где на колченогом столе были разложены старые газетные вырезки, валялись разные пожелтевшие от времени бумажки, старые фотографии.
Николай слукавил Смирнову – хотел позлить его – статья давно была готова. Он сел за этот стол и упёрся взглядом в стену, сверля им её. Время остановилось для него. Он окаменел. Душа его витала где-то далеко-далеко вокруг чего-то непонятного, неоформившегося, но, все же, неизмеримо великого.
Просидев так, не меняя позы, полчаса, Николай медленно встал и начал одеваться...

В квартире погас весь свет. Загремел замок входной двери.
Туман на улице стал ещё гуще, плотнее. Он жестоко отвоевал у людей их мир и властвовал в нём безраздельно. С неба, которое так приблизилось к земле, падали редкие, но увесистые капли. Они разбивались об асфальт точно так же, как разбиваются наши надежды и мечты о каменную поверхность бытия. Ветер бил в лицо, рвал и метал. Он оглушал, набрасываясь на прохожего, словно дикий голодный зверь на беззащитную добычу. Влага проникала в самую сердцевину души, заставляя её сжаться в маленький комок у горла. Вокруг была одна лишь серая бесформенная пустота.
Николай ощутил все это за одну каменную секунду, за один вязкий тяжёлый миг. У него перехватило дыхание, взгляд его остекленел. Ком души подступил к горлу, сердце сжали неведомые холодные тиски. Он стоял в чёрном плаще, держа в руке свой старый зонт, посередине того двора, где он бегал ещё мальчишкой, и просто не знал, что делать дальше.
Действительно, в этом дворе прошло все его детство. Детство! Как же он был тогда счастлив! Рядом были родные люди, дом был полон друзей, душа любила весь мир за сам факт его существования. В то время солнце всегда было где-то рядом, даже в самый сумрачный день всегда грело душу. Улыбка не сходила с лица. Все было чисто, светло, непорочно. Даже слёзы!..
Много воды утекло с тех пор. За последние пять лет он потерял все: родные умерли, некоторые друзья отвернулись от него –  от остальных он отвернулся сам, душа его окостенела, слёзы высохли. И что ему теперь осталось в этом мире? Либо самое низкое падение, которое ужаснет даже самого отчаянного человека, либо самый головокружительный подъём...
Он сдвинулся с места и пошёл прямо по улице, погрузившись в свои мысли. Туман поглотил его.
Через полчаса он оказался на Охтинской плотине. Она сжимала русло Охты в несколько раз. С одной стороны плотины было почти что озеро: человеческий глаз не замечал хоть какого-нибудь движения на ровной зеркальной водной глади. С другой же стороны была бурная река.
Николай облокотился на железный парапет и долго смотрел вниз на потоки падающей воды. Она с шумом, грохотом разбивалась о бетон и быстро, хаотично бежала по камням дальше, наконец, образовав ровное течение. Каждая капелька была в движении: то вырывалась из бушующего потока, то снова сливалась с ним. Скоро эту воду поглотит Нева, а затем уже Финский залив сытно пообедает невской водой. Все течёт куда-то, все к чему-то стремится.
«Жизнь – пустая штука. – думал Николай. – А ведь это действительно так!.. Жизнь бессмысленна, смерть одна... Есть ли предопределение? Есть! О! Что это? Однобокий фатализм или необычный сорт стоицизма? А все же: ради чего барахтаться, если все равно умрёшь, если конец один?! Есть старая притча о двух лягушках, которых кинули в крынку с молоком, чтобы те взбили масло. Одна барахтаться не стала – потонула, а вторая барахталась, барахталась и взбила, наконец, маслице. Теперь вопрос: которая из них поступила правильно? Вторая? Вряд ли! Она теперь всю жизнь будет это масло взбивать – у неё уже будет не жизнь, а существование. Первая? Очень может быть. Ведь она избавилась от плебейского существования. Если смотреть на эту ситуацию через призму смерти, то получается, что правильно поступила первая: все и всё когда-нибудь умирает, просто первая переступила этот порог раньше, меньше мучаясь. А мы? Наша жизнь? Не та ли крынка с молоком? Ради чего масло взбивать, если ты все равно когда-нибудь умрёшь, как и все? Вся трагедия в том, что мы не знаем, что же там, за этим личным Рубиконом. Что такое смерть? Слияние двух рек или падение воды с края света в вечную пустоту? Прав был Макбет...»
– Жизнь – это только тень, комедиант,
Паясничавший полчаса на сцене
И тут же позабытый; это повесть,
Которую пересказал дурак:
В ней много слов и страсти,
Нет лишь смысла... – вдруг вслух пробормотал он и пошёл дальше, резко оторвавшись от парапета.
Он пошёл вдоль реки по сухой кривой дороге. На ней самой и на примыкающих к ней газонах лежал толстый слой смертей: тысячи сухих, измятых, искореженных, посеченных безжизненно жёлтых, красных, бордовых листьев покоились на земле. Некоторые из них, повинуясь толстым злым струям ветра, переворачивались, взлетали, кружились, но, все же, снова безрадостно падали, когда ветер оставлял их. Лишь немногим из них везло, если это, конечно, можно назвать везением: они падали в воды Охты и медленно уплывали вдаль.
Рядом с дорогой одинокий дворник в грязном оранжевом жилете без вдохновения водил граблями по мёртвой листве, собирая её в ровные маленькие кучки. С каждым резким движением он призраком вылетал из тумана и снова погружался в него.
Николай брел по дороге. Под его ногами шуршали листья, хрустел песок. Маленькие камушки при каждом шаге вылетали из-под подошв его ботинок.
Он подходил к старым заброшенным воротам пороховых заводов, которые были основаны ещё при Петре Великом. Сами ворота эти были воздвигнуты здесь во время правления его потомка – Александра I – после разрушительного взрыва порохового склада.
В те времена, каждый день в маленькой башенке над аркой ворот звонил колокол, обозначая начало и конец той или иной смены на заводах. Около свежевыкрашенных сводов, выточенных архитектором в согласии со всеми постулатами классицизма, толпился народ. В саму арку заезжали телеги, входили люди. Здесь кипела жизнь.
Теперь же ворота эти нависали над пустой песчаной дорогой, по которой за весь день, в лучшем случае, пройдёт лишь пара оборачивающихся прохожих. На месте колокола были голые, криво прибитые, прогнившие доски, балки чернели под сводами башенки. Краска облупилась. В стенах зияли дыры, проломы. Рядом с воротами валялся битый кирпич, с печатями царских заводов на красной поверхности. С декоративных колонн кусками обваливалась штукатурка, обнажая кирпичную кладку. На стенах внутри арки красовались бездарные граффити, которые доходчиво объясняли бедному прохожему, куда ему следует пойти. Рай для вандалов!
Пройдя под аркой, Николай отошёл от ворот на некоторое расстояние и обернулся.
«Какое запустение! Вот она смерть! Вот он ад!.. – думал он. – Нет ничего хуже такого медленного увядания, жестокого разрушения! Когда-то это было рабочей постройкой. Затем, в сознании людей, это стало произведением искусства – архитектурным памятником, напоминанием о далёкой эпохе. Теперь же это – лишь груда битого кирпича, до которой никому нет дела!.. Хотя теперь практически везде царствует забвение. Даже в сердцах! Люди медленно забывают себя…»
Он развернулся и быстро зашагал по дороге. Через несколько шагов он резко остановился и снова оглянулся, но старые ворота уже поглотил туман.
Николай дошёл до следующего моста через Охту. Течение под мостом было бурное, водовороты около бетонных свай затягивали вглубь все, что ещё удерживалось до этого на поверхности воды.
Николай прошагал до середины моста и увидел валяющегося на асфальте человека. Он был неплохо одет – не бомж. На нём были приличные чёрные брюки, хорошие кожаные туфли, темно синее пальто. Человек подобрал колени к груди, руками вцепился в седые жёсткие волосы.
– Вам плохо? – спросил Николай.
– Да, мне плохо, – слабым голосом скорее даже не проговорил, а промычал он.
– Я могу вам чем-то помочь?
– Себе помоги! – он с трудом встал, облокотился спиной о парапет моста. – Чем ты мне можешь помочь?! А?! – орал человек, заливаясь слезами. Старое морщинистое лицо исказила судорога. – Ты что Господь Бог?! Али Мать Тереза?! Кому ты можешь помочь в этом ****ском мире?! Мальчик, ты ещё, видно, не понимаешь, что здесь вокруг происходит! Вокруг тебя долина плача! Ты сам-то сможешь пройти ее до конца?! – он немного успокоился. – У меня позавчера погибла дочь. Она была на третьем месяце, беременная. От неё в этот день муж… ушёл. Бросил на третьем месяце беременности! Я её к себе пригласил – она и поехала. Дурак, ой, дурак я! В такой день за руль закинул! – он помолчал. – Разбилась она на трассе. Сразу. Насмерть...
– Извините меня… Пожалуйста... – тихо выдавил Николай.
Мужчина обжег его долгим тяжёлым взглядом и отошел, вернее, отшатнулся, как чёрт от ладана. Цепляясь ногами за асфальт, он побрел по мосту. Из кармана пальто он достал бутылку водки, резким движением свернул железную крышечку с горла и выбросил её в реку. Крышечку тут же затянул водоворот. В его тёмной страшной пасти через минуту сгинула и пустая бутылка.
Николай развернулся и пошёл дальше. За мостом стояла старая церковь. Она была построена здесь ещё в восемнадцатом веке. Круглое здание с большим куполом и пристроенная к нему высокая колокольня, которая сейчас скрывалась в тумане, поражали своей точеной красотой. Рядом с церковью было маленькое кладбище.
Многие не любили этого места, этого храма: ходили тёмные слухи, что церковь эта построена на костях – на месте взрыва порохового склада. Но в действительности, первая деревянная церковь была построена здесь одновременно с заводами, только стояла она ближе к реке, и ни складов, ни заводских построек в этом месте никогда не было.
Справа от церкви располагался небольшой сад. Его сжимали с двух сторон реки Охта и Лубья, которые сливались, образуя маленький острый мысок в дальнем уголке сада. Сейчас его не было видно: его тоже украл туман.
Но Николай знал, что он там есть, за этой плотной серой пеленой. Он пошёл туда.
Ноги тонули в листве. Сверху на ней валялись окурки. Под ней покоились пережитки лета: угли, пёстрые обёртки и фантики, бутылки, презервативы, в некоторых местах и шприцы. Земля здесь была распахана шинами автомобилей.
Место-то живописное! Слияние двух рек. Вокруг темнеют стволы старых деревьев, над берегами нависают дикие заросли, неподалёку стоит старая церковь. 
В середине девяностых здесь многое происходило: от драк стенка на стенку до собраний разных групп сатанистов, выкрикивающих имя Бафомета.
«Какой мрак!..» – подумал Николай, смотря с мыска на быстро текущую воду. В нескольких местах из берега выдавались ржавые прогнившие трубы. Раньше из них в воду лились отходы.
«Грязь, мрак, безысходность... И никакого просвета! Если Бог есть, то почему рядом с его храмом так разгулялся порок? Почему кровью и слезами пропитан каждый клочок земли? А действительно: смогу ли я пройти до конца по этой долине плача? Сдюжу ли?!»
Николай развернулся и пошёл к церкви.
Издали ветер приносил обрывки собачьего лая. Между Охтой и городом были частные дома, а также питомник, рядом с которым всегда бродили стаи бездомных собак. Это были почти дикие животные. По ночам эти своры дико выли и лаяли близ церкви.
Пройдя мимо железного креста, поставленного на месте разрушенной в годы Революции церкви, Николай подошёл к храму. Закинув голову, он долго смотрел вверх, пытаясь увидеть хоть что-то за пеленой тумана. Затем он медленно вошёл в церковную калитку.
Замощённая площадка была чисто подметена. Около стен церкви стояли клумбы, в которых летом благоухали цветы. Здание самой церкви и близлежащие постройки выглядели почти идеально: ровно оштукатуренные и окрашенные в жёлтый цвет стены церкви, ее белоснежные колонны, чистые деревянные окна – все говорило, что за сохранением этой красоты тщательно следят.
Около входа в церковь – на паперти стояли нищенки и пара цыганок. Все они были чумазые, грязные, одежда их превратилась в лохмотья. Морщинистые, убого грубые лица их выражали безмерную скорбь, в глазах их тлело страдание.
Обычно, они здесь не стоят: в храм по будням приходит мало людей. Но вчера был великий православный праздник: Покров Пресвятой Богородицы – в эти дни было много прихожан.
Из дверей храма вышли двое. Первым вышел человек в чёрной послушнической рясе. Обычно, её надевают простые люди, миряне, которые по доброй воле в своё свободное время либо помогают следить за порядком и чистотой в храме, либо поют в церковном хоре. Этот человек был не слишком высок, но широк в плечах. На голове была копна седых волос. Лицо его было ухожено, чисто выбрито. На нём отпечатались спокойствие и умиротворение.
Второй человек, вышедший из дверей храма, был простым прихожанином. Он был хорошо одет, лысая голова его блестела, на лице было написано самодовольство. Большой пивной животик растягивал белую рубашку под дорогим серым костюмом. На жирных пальцах рук было несколько перстней. В руке он сжимал ключ от дорогой машины, которая взвизгнула за оградой.
Нищенки и цыганки, стоящие на паперти с протянутыми руками и баночками, равнодушно пропустили мимо себя первого человека, который, сойдя с церковных ступенек, развернулся, чтобы перекрестится на храм – и с визгливыми мольбами набросились на второго. С его лица тут же исчезла самодовольная ухмылка – её сменило выражение брезгливости и отвращения к этим людям. Он попятился и, вынув из кармана какую-то мелочь, бросил ее им на каменную плиту точно так, как бросают кость собаке – под ноги. Нищенки бросились собирать её, толкались, дрались за каждую монету. Послышались ругань и матерные выкрики. Николай, стоявший недалеко от паперти и видевший всю эту сцену, поморщился. За то время, что шла борьба, прихожанин быстро вышел в калитку, сел в машину и укатил в туман.
Наконец, нищенки успокоились и снова встали на свои места, перебирая на ладонях собранную мелочь. Самая маленькая и тщедушная из них тихо всхлипывала: видимо, ей ничего не досталось.
Все это время человек в чёрной рясе стоял перед папертью и крестился на храм, совершая земные поклоны.
Наконец, он сдвинулся с места, и уже зашагал к церковной ограде, как вдруг заметил Николая, который так и стоял посередине этого замощенного дворика, смотря то на паперть, то на купол храма. Человек в чёрной рясе медленно подошёл к нему.
– У вас все хорошо, молодой человек?
Николай, колюче взглянув на него, ничего не ответил.
– Понятно... – человек встал рядом, смотря себе под ноги.
– Что вам надо? – вдруг, резко повернув голову, спросил Николай.
– Мне? Ничего...
Николай надрывно и зло усмехнулся. Затем он посмотрел прямо в глаза этому человеку и сразу понял его.
- Я думаю, вы хотите мне помочь? – сквозь зубы протащил слова Николай.
– Да, а что в этом плохого? Я думаю, каждый человек имеет право помочь другому. Знаете, как сказано в Евангелие:  «Не здоровые люди нуждаются во враче, но больные».
– И вы так сразу увидели, что я духовно болен?
– Мне кажется – да. Это видно…
– Вам кажется? Когда кажется, креститься нужно!
Человек в чёрной рясе усмехнулся.
– Ладно, задавайте, задавайте свои вопросы! Вы же обязательно хотите что-то спросить, что-то выведать! Вам же всем не терпится залезть в чужую душу! Надо это или нет, но вы все лезете, лезете, лезете! А кто вам дал право спрашивать меня о моём состоянии?! Я что здесь без сознания лежу?! О! Тогда бы, небось, я был бы вам не интересен?! Знаю, все про таких спасителей души, знаю!!! Я даже знаю, что вы хотите спросить?! Почему я не захожу в храм?! Да?! Это вы хотите узнать?! Почему?! Да?! – он забился на месте, как в припадке, по рукам, которые с удовольствием бы сейчас обхватили шею собеседника, пробежали мелкие судороги. Он тяжело дышал.
– Что вы?! Не кричите! Что с вами?! Если хотите – я уйду! Простите... – человек в чёрной рясе развернулся и пошел обратно к калитке, как вдруг услышал в спину:
– Не... могу… я…
– Что, простите? Что не можете?
– Не могу… я... в храм зайти… не могу… Не верю… я! – выблевав эти слова, Николай смолк и уставился на свои трясущиеся, повисшие плетьми, руки.
Человек снова подошёл к нему. На его пожилом лице было написано немалое удивление.
– Зачем же вы к храму пришли, коль, действительно, не веруете?
– Я раньше верил! Я же в этой церкви крещён. И сейчас я пытаюсь верить, но... не могу! Умом понимаю, что да! Бог есть! А душою не верю, не принимаю веры! Понимаете?
– Понимаю... Все люди – все сомневаемся...
– Вот я и пришёл сюда, к храму, в место Божье, надеясь снова поверить! Я пришел, чтобы понять, узнать для себя, есть ли Бог!.. Хотя бы здесь! Хотя бы в этом месте! Понимаете? Но что можно увидеть вокруг, в миру, да и здесь тоже?! О! Особенно здесь! Нищенок, которые готовы горло друг другу перегрызть из-за копеечки?! Ханжество толстосумов?! – он сделал паузу, выдохнул и уже спокойнее продолжил. – Этот человек, что брезгливо бросил нищим эту мелочь, как кость собакам, скорее всего, полностью верит в свою веру. Он думает, что верит, истинно верит! Но разве он верит?! Разве он верит?! – снова задыхался Николай. – Рядом с храмом, тут в саду, практически, бордель, отхожее место! Все вокруг заброшено, страшно! И вот как можно поверить, что существуют чистота, красота, любовь – Бог, когда вокруг эта грязь, мерзость, темнота, страх! Когда вокруг туман порока!.. Это моё горе от ума? Да! Пусть! Но найду ли ответ? Пройду ли долину плача до конца?!
– Во-первых, молодой человек, я хочу заметить, что вы немного путаете два понятия: «знать» и «верить». Для того, чтобы верить, не нужно знать – а для того, чтобы знать не обязательно верить. К примеру, я не знаю, есть ли Бог, но я верю! Или, я знаю, что человек произошёл от обезьяны: так меня учили в школе, но я же не верю в это!.. Во-вторых. Не судите да не судимы будете! Откуда вы знаете, что там внутри у этого, как вы изволили выразиться, ханжи?! Может там огромная личная драма, может там – великое человеколюбие, скрытое, до поры до времени, под маской. Да! Такое возможно! Я не заговариваюсь! И, в конце концов, верить в Бога – это, в первую очередь, верить в человека, верить в свет души его. И, наконец, в-третьих. Вы ошибаетесь, что не верите! Мы все во что-то верим! Просто по-разному. Вы, например, верите в то, что не верите. Это и лежит в основе вашей внутренней дисгармонии. Вы говорите, что разум, сомневаясь, старается верить, а душа – нет! Но это не так! Не так! Душа верит всегда: вы же не животное. А вот с разумом все сложнее. Он заставляет верить вас в то, что душа не верит. Он пытается взять функцию веры на себя. Но разум всегда сомневается, и вера его всегда слишком легковесна! Короче говоря, скажу так: вы сейчас в эпицентре бушующего океана. Если с честью из шторма выйдет, в пороке не утонете – сильнее станете и уверуете по-настоящему!..
– Возможно, но надо ли, вообще, тогда верить? Вот я давно задаюсь одним вопросом. Если Бог есть, то кого он помилует? Человека, который прожил свою жизнь честно, семейно, род продолжил, зла не делал, но, при этом, в Него не верил? Или человека, который яро верил, всей душой, но жил неправильно, совершал грязные поступки? Ведь, например, в тюрьмах почти все верят. Но эти люди – преступники: убийцы, воры, насильники! Они своими действиями уже свет в себе убили. Есть ли смысл в их вере? И кого Боженька-то помилует? Неверующего праведника или верующего грешника?!
– Бог велик! Помолимся, чтобы всех нас помиловал! – человек перекрестится. – Но, конечно, лучше и верить, и жить правильно! Как всегда истина посередине! Не надо вдаваться в крайности!
– Ладно, скажу по-другому: можно ли без веры жить правильно?
– Понимаете, вот в чем дело: человеку необходимо во что-то верить! Такова его природа! Просто вера бывает разная! Вот, к примеру, вспоминая историю Русской Революции и Гражданской войны можно задать вопрос: почему Православная Россия не восстала против антицерковной горячки большевиков? Почему люди, чьи отцы и матери ходили в церковь, начали скидывать с неё кресты? Да просто потому, что они больше не верили ни в церковь, ни в Бога! Произошёл кризис веры!.. В 1905 люди перестали верить в доброго Батюшку-Царя, а к 1917 перестали верить в доброго Бога, который желает детям своим всего самого лучшего и все всегда делает правильно! Они думали тогда, примерно, как вы сейчас. Только ещё более резко! Какой-нибудь солдат, лёжа в госпитале, думал так: «Если Бог есть, то почему Прокофий убит, я отравлен газами, а этому сопливому хлопцу с добрыми глазами вчера оторвало голову?!» Но они ещё не поднимались против старой веры! Ведь альтернативы кресту пока не было! Спрос, как вы знаете, рождает предложение! И в массы понеслась, еле теплящаяся до этого в подполье, новая красная вера. Вот она и альтернатива: айда под красный флаг! И люди пошли, поверив в лучшее будущее! Красная идеология стала новой религией! Серп и молот стал новым крестом! Партия стала Богом! «Миром Господу помолимся!» превратилось в «Слава КПСС»! Люди Православные превратились в Товарищей! Так что человек всегда во что-нибудь да верит! Но, по мне, лучше верить в Бога, чем в какую-либо новую идеологию! Евангелие старее и прочнее ленинских трудов! Кстати, вы же читали Евангелие?
– Да, но Ленина точно не читал!
– Это и к лучшему. Главное, что Евангелие читали! Так вот, не задумывались ли вы, читая Евангелие, что Иисус Христос – это некая модель мира. Его послал, да и, по сути, создал Бог. В него он вложил силу света своего. Его искушали. В его добродетель не верили. Его осудили. Его отправили на крест. И на кресте, умирая физически, он возроптал: «Боже Мой, Боже Мой! для чего Ты Меня оставил?» Он умер. А затем воскрес! Смертью смерть попрал, ад забвения разрушив! Это ли не наш мир? Это ли не ответ?! – человек замолчал, стирая чёрным рукавом пот со лба. Молчание долго согревало воздух.
¬– Так во что же верить тогда? – вдруг спросил Николай.
– Верьте в то, что все не зря! Это всего лучше! – человек в чёрной послушнической рясе кивнул головой в знак прощания и отошёл от Николая, который ещё несколько минут стоял  в каком-то оцепенении, смотря себе под ноги.
Обогнув церковь, он пошёл мимо частных домов. Его глаза снова остекленели. Он совершенно забыл про окружающий его мир, медленно идя по переулку.
Около одного из домов серая собака, лежащая под забором, проводила его полным отчаяния взглядом. Этот умный взгляд будто пронзил Николая насквозь, по самую душу, и, поняв, что там творится, какой там шторм бушует, принял все на себя, зеркалом отразив его в мир.
Пройдя мимо домов, Николай дошёл до моста через Лубью. Вокруг него валялись строительный мусор, бутылки и битое стекло, ржавые обрезки металла. Он пошёл по нему, держась за низкий парапет. Он даже не взглянул на потоки грязной тёмной воды. На мосту стояла какая-то девушка, кормила плавающих внизу уток. Они слабо боролись с течением под мостом. Эти птицы не улетели на зимовку в тёплые страны: были слишком слабы для этого.
Николай прошёл мимо, даже мельком, как мы обычно смотрим на прохожих, не посмотрев на девушку. Вдруг он услышал в спину:
- Коля? Гурков!
Он обернулся. Это была корреспондентка Марина, которая работала в той же газете, что и Николай.  Он окинул её холодным взглядом.
А её большие чёрные глаза смотрели прямо и спокойно. Ветер трепал тёмную прядь.
– Что с тобой? Ты плохо выглядишь! Затворничество не идёт тебе на пользу!
– Все нормально... Я просто много думаю...
– Я всегда знала, что ты интроверт! Ты постарел за это время, Коля.
– Да, наверное, ты права.
– Мы завтра у Лени собираемся. Приходи!
– Я не знаю...
– Пора уже знать! – беззлобно приговорила она. – Хватит себя мучить! Зачем? Ты ищешь себя? Но ты сейчас, по-моему, ещё больше отдалился от своего истинного «я»!
– Ну, что вы все ко мне в душу лезете! Откуда ты знаешь? Может я – именно такой!
– Нет, я не верю в это! Ты другой! И не надо себя принижать! Ты ещё нужен на этой земле! Нам нужен! Мне... нужен...
– Прости меня!..
Николай развернулся и пошёл дальше.
– Завтра в четыре! Адрес знаешь! – донес ветер.
Николай бродил по улицам города.
Город. Все его черты украл туман. В плотной и густой массе его метались какие-то тени.
Вдали зазвонили колокола...

«В Санкт-Петербурге десять часов утра!
К новостям города...
Вчера в ЦВЗ «Манеж» открылась выставка «От импрессионизма к абстракции». На открытии выставки побывали многие Петербургские знаменитости и лица из администрации города…
В Кудрово загорелся склад с автозапчастями. Пожару присвоен высший уровень опасности. В настоящий момент пожарные борются с огнём, пытаются локализовать очаг возгорания. На месте работают несколько пожарных расчётов...
Сегодня утром пьяный водитель на спортивном автомобиле протаранил остановку общественного транспорта в Центральном районе города. Один человек погиб, двое в больнице...
Вчера вечером около Охтинской плотины в воде нашли труп пожилого мужчины. По первоначальной версии, он совершил самоубийство, спрыгнув с плотины в реку. Возбуждено уголовное дело. Проводятся следственные мероприятия и служебные проверки...
Сегодня закрывают на ремонт некоторые съезды с КАД. Внимательно планируйте маршрут своей поездки!..
О погоде...
Сегодня в четверг, шестнадцатого октября в Санкт-Петербурге ожидается...»

2018 - 2020
danila.klishin001@gmail.com