Концерт

Однажды, на заре своей писательской деятельности, я был приглашён в концерт.

- Вы писатель-сатирик? – спросила меня трубка.
- В некотором роде, – приосанился я.
- Отлично. Как раз нам вас и не хватало!
И пригласили поучаствовать.

- Это будет большой эстрадный концерт в зале консерватории! – сказали мне. – Вокальные, танцевальные, музыкальные номера, и вишенкой: вы с какой-нибудь юмореской.
- А на какую тему? – поинтересовался я.
- Вольную. Что-нибудь про семью, детей, собак, женщин, короче, про отношение полов и политику. На ваше усмотрение.
- Хорошо, - сказал я. – Договорились.
И задрожал. Заволновался. Зарылся в свои черновики и перестал спать.

А за неделю до концерта устроил в доме скандал.
- Мне нечего надеть! – орал я, уже в третий раз перетряхивая весь свой гардероб, простиравшийся на глубину и ширину трёх шкафных полочек.
- Надень пиджак, - спокойно советовала жена.
- Какой?! – орал я.
- Любой.
- Так у меня же один!
- Вот его и надень.
- Но я же его уже надевал!
- Куда?
- Везде!!
- Тогда надень брюки.
- Какие?!
И так далее.

В итоге я, конечно же, шиканул.
Нет, я не приобрёл себе фрак и даже не взял на прокат смокинг, хотя такие мысли меня и посещали, но на концерт я отправился и в пиджаке, и в брюках.

А перед самым выходом вновь заметался по полочкам:
- Галстук! Какой мне надеть галстук?!
- Любой, - спокойно посоветовала жена.
- Так у меня же один!
- Вот его и надень.
В общем, что я пережил, - не передать. Кошмар и нервы.

А на концерт мы, разумеется, отправились всей семьёй. Я, жена и наши прилизанные дети.
Когда мама сказала им, что у папы концерт, они очень удивились.

- Папа поёт?! – спросили они.
- Нет, папа читает.
- Рэп?
- Нет.
- А что?
- То, что он пишет.
- А папа что-то пишет?
Так что к овациям я, в общем-то, был готов.

У служебного входа меня поджидала устроительница вечера.
- А вот и наша вишенка! – помахала она мне рукой. А когда я поинтересовался у неё насчёт контрамарок, изумилась:
- Какие контрамарки? Вы что? У нас же полный аншлаг!
- Но вы говорили: приводите семью, чем больше, тем лучше.
- Конечно лучше! Пусть идут в кассу, а с вас мы за билет не возьмём, вы же наша вишенка. Ну идёмте же, идёмте...
И она потянула меня внутрь.

Так что в кассу свою семью я посылал уже из-за кулис, по телефону.
- В кассу? – перепросила жена.
- В кассу! – подтвердил я.
- И на тебя?
- Нет, мне бесплатно. Я же вишенка!
 
Ладони у меня вспотели, листы с текстом намокли, воздуха не хватало.
К тому же вокруг суетились какие-то дети. Много, много очень сопливых детей. Всем им можно было дать - от шести до двенадцати, как за вооружённое ограбление.

Они носились, толкались, смеялись, перекрикивались. А я не мог сообразить - какого чёрта? Что они здесь делают?
При этом детвора была разодета в прямом смысле - в пух и прах. Блёстки, перья, шелка, чего только на них не было.
На их фоне, в отпаренных брюках и отхимчищеном пиджачке, я смотрелся, как некий анахронизм. Как восковая фигура мадам Тюссо. Причём натурально - мадам, ибо на тот момент совершенно не ощущал половой принадлежности, поскольку был ни жив ни мёртв.

В конце концов, отыскав какой-то стул, я примостился на его краешке, и просидел так полтора часа, пока ко мне не примчалась устроительница.

- Ну, где же вы?! Ваш выход! – прошипела она страшно перекошенным лицом и, развернувшись на каблуках, резво рванула обратно.
А я с трудом поднялся.
Ноги мои затекли, спина задеревенела.
Так что к своей славе мне пришлось идти походкой заржавевшего робота.

«Ну и вишенкой на нашем торте...» – донеслись до меня слова устроительницы, я откинул штору… И ослеп.

«Софиты! – вспомнилось мне слово из чужой жизни. – Вот они оказывается какие, собаки!».
И, выставив перед собой руку, я засеменил на авансцену, пытаясь нащупать микрофон.
Но поскольку передо мной выступала старшая детсадовская группа, то микрофон нашёл меня сам.
Как пёсик, уткнувшись поролоновой мордочкой в мой пах, он заскулил, а я, от неожиданности, смахнул его рукой на пол.
И скулёж обернулся грохотом, и сердце моё чуть не выпрыгнуло.

Кинувшись поднимать упавшее, я на миг выскочил из-под софитов, глянул в зал... И застыл в совершенно не концертной позе.

Зрительный зал жил своей жизнью.
Даже грохот его не отвлёк. Мамаши деловито переодевали выступивших артистов, бабушки их сноровисто подкармливали, а сами артисты крутилась, как на углях.
Кто-то жевал, кто-то прихорашивался, кого подтирали. И только моя семья сидела и аплодировала.

Я ещё не начал, а пятеро моих самоотверженных зрителей уже во всю мне восторженно рукоплескали. А жена к тому же, бойко подсвистывая, кричала: «Браво!.. Браво!..».

Надо сказать, я нарожал себе на неплохую овацию, которую в итоге и сорвал.
Правда, ладошки у моих чад потом ещё долго ныли.