Однажды на планете Земля -18

Сердце саднило, на душе было погано. Сейчас, по прошествии лет, Майкл не помнил толком своих метаний, точнее – не помнил их остроту и мучительность, и не мог понять, как могла Верочка решиться на столь радикальный шаг – уйти в неизвестность, в недосягаемость, да еще и с ребенком. Сейчас это казалось ему несправедливым, жестоким, ничем неоправданным. Он не помнил ее страдания, да и свои почти забыл. Так уж устроена человеческая психика, с заложенным в нее инстинктом самосохранения. «Я ведь искал ее! Я так долго ее искал!» – убеждал себя Майкл, словно оправдывался сам перед собой, а из глубины его существа кто-то неуговорчивый и даже злорадный отвечал неумолимо: «Значит, плохо искал! Значит, не очень хотел найти!» «Но я же не знал, что у нее ребенок! - в отчаянье возражал Майкл. – Я бы не уехал из России. Я продолжал бы искать!» «Именно этого она и не хотела, - напоминал внутренний голос. – Она очень любила тебя. Она дала тебе полную свободу. Ее самоотверженность достойна восхищения. А как ты воспользовался ее подарком? Ты нашел то, что искал?» «Замолчи! – в сердцах воскликнул Майкл и, затормозив, остановил машину на обочине, выключил двигатель. – Сам знаешь, что ни черта я не нашел! Вина это моя или беда – не знаю, но факт есть факт: нет мне опоры в этом мире, нет корней, нет смысла существования. Словно бы я – отдельно, а весь мир отдельно! Думал, приеду туда, где родился – найду свою Родину, свою опору. Не нашел. Сейчас я знаю: если бы со мной была Верочка, она была бы мне опорой, и не важно где – в России или в Америке». «Так возвращайся в Россию! Ищи! Ищи свою опору! Ищи, пока есть силы».

«Легко сказать – возвращайся! – подумал Майкл уже более рассудочно и спокойно. – А куда? Я уезжал из Советского Союза, с советским паспортом. Сейчас этой страны нет. Есть какая-то непонятная никому Российская Федерация, с какими-то непонятными законами. Как туда ехать? С каким паспортом? С какой визой?.. Надо поговорить с Каролиной. Она должна знать».

Он включил двигатель и повел машину в сторону Окленда.

Каролина действительно многое знала о стране, из которой они, Мелосы, уехали несколько лет назад. Во-первых, у них с Женей, ее мужем, там остались друзья, а у Жени еще и родственники, с которыми они переписывались и перезванивались, а во-вторых, Каролина осуществила-таки свой проект по обучению американскому языку иммигрантов из бывшего (уже бывшего!) Советского Союза. Клиентов было немного, серьезного заработка пока не получалось, но информация о делах в России поступала к ней из первых рук.

- Ну ты, братик, и попал! – выразила она свое отношение к обрисованной им ситуации. – Думаю, тебе, всяко, надо туда съездить. Найди опять ее родителей, бухнись в ножки, рыдай, бей себя в грудь. В конце концов, сына ты имеешь право увидеть. Хоть через суд! Да и Верочка твоя не должна уже от тебя прятаться. Она хотела дать тебе свободу? Она ее дала. Она хотела, чтобы ты в конце концов узнал о сыне? Ты узнал. А узнав, захотел его увидеть. Все логично. Если ты вернешься и обозначишься, она сама тебя найдет. Поверь мне! Я сама женщина, я знаю женщин.

- А виза? У меня теперь американское гражданство. Должен ли я оформлять визу?

- Никакой визы. Твое советский паспорт никто не отменял. В России сейчас все живут с советскими паспортами. Страны СССР нет, а паспорта граждан СССР есть, и их везде признают. Такой вот сюрреализм! Так что спокойно можешь лететь. На нашей границе показываешь американский паспорт, а на российской – советский. Русский язык еще не забыл?

- Нет, конечно.

- Деньги есть? – деловито поинтересовалась сестра. – Могу дать взаймы.

- Есть. На первое время хватит. Какой там сейчас курс?

- Где-то один к пяти. Но это ненадолго, скоро, говорят, будет больше. Так что с нашими американскими рублями туда можно ехать смело.

Майкл помолчал, прикинул, за сколько можно продать машину, и решил, что придется взять деньги у матери – те самые двадцать тысяч. Вот сейчас они и пригодятся.

- Ну, а ты как? – спросил он. – Вы с Женей не жалеете, что уехали? Его в Россию не тянет?

- Тянет. Он ведь в Питер каждый год летает – с родителями повидаться. Но с работой там сейчас туго. Точнее – с зарплатой. И пенсии мизерные. Так что он отсюда хоть стариков поддерживает.

- А ты? Ты ведь в Питере уже была бы доцентом, а то и профессором. А здесь фактически – лаборантка. Тебя это устраивает?

- Устраивает! – усмехнулась Каролина. – Самое главное – я здесь за детей спокойна, за их будущее. Ну и у Жени все в порядке, он здесь востребован. А в Питере сейчас доценты и профессора пирожками торгуют.

- Ты серьезно?

- Серьезнее некуда. В универе месяцами зарплату не платят. Да и зарплата у них сейчас – кошкины слезы. Пятьдесят долларов – это еще хорошо.

«Боже мой! – ужаснулся Майкл. – Как же там Верочка с мальчиком? Надо ехать! Надо скорее их найти».

Однако, как говорят в России, скоро сказка сказывается, да не скоро дело делается. У американцев есть сходная пословица: «Если бы скачки выигрывались на первом круге, каждый считал бы себя чемпионом». Смысл одинаков: мало сказать, надо еще и сделать, а для этого нужно время. На то чтобы продать машину, рассчитаться с хозяином квартиры и с владельцем спортклуба, потребовалось время. Да еще с Дороти возникли проблемы. Она была уверена, что сын подарил ей выигранные им в Лас-Вегасе деньги, и с недоумением встретила его просьбу вернуть их. Дать взаймы – это пожалуйста, это ей было понятно. Хотя бы и без процентов, по-родственному. Но отдать просто так, насовсем? В Америке так не делается. Дороти делала круглые глаза и пожимала плечами. Тот аргумент, что эти деньги дал ей сам Майкл, для нее ничего не значил. Дал, значит дал. Теперь деньги принадлежат ей, и только она вправе ими распорядиться. В конце концов, Майкл дал ей расписку, что берет деньги у нее взаймы и обязуется вернуть, как только сможет. В этом «как только сможет» содержалось лукавство, которое понимали обе стороны, но американские приличия были соблюдены.

- Я надеюсь, к Рождеству ты вернешься, - сказала на прощанье Дороти. – Мы будем тебя ждать.

- Я постараюсь, мама, - ответил Майкл, искренне веря, что будет очень стараться. – Если не к этому Рождеству, то уж к следующему точно. Так что кусок пирога для меня прибереги.

Он не знал, что более не увидит матери, не вернет ей долг и не отведает испеченного ею рождественского пирога. Она тоже не догадывалась, что видит сына в последний раз. Хотя впереди у нее была еще долгая и светлая жизнь.

Москва встретила Майкла назойливыми таксистами-«бомбилами», наглыми нищими, замусоренным и разбитым асфальтом и вереницами разномастных киосков. Он никогда не любил этот полуазиатский город, с его показной державностью, с византийской пышностью золотых куполов, с бессмысленным размахом пустых площадей и иррациональной помпезностью сталинских высоток. Сейчас же, когда половина его жителей ринулась в так называемый «свободный» рынок с желанием урвать любой ценой, а другая половина судорожно пыталась просто выжить, и никто не соблюдал никаких правил и законов, он производил впечатление одновременно клоаки и Содома, но никак не третьего Рима. Живописные бомжи, спящие в подземных переходах, томные валютные проститутки, дежурящие у отелей, опереточные бандиты с сигарами в зубах и пистолетами за брючным ремнем, новые русские в пиджаках цвета малинового варенья, толстые цыганки, бросающиеся к каждому встречному с одной и той же фразой: «Можно вас спросить?..» И на всех лицах враждебность и недоверие к всему миру. Словно не эти самые люди еще вчера дружно внимали Кодексу строителей коммунизма и все как один (за исключением отпетых маргиналов) свято верили, что «человек человеку – друг, товарищ и брат»! Куда все делось? Неужели все только делали вид, что верили? Неужели то, что они являют собой сейчас, и есть их истинная сущность? Но если это так, то как страшен их мир, как жалки и убоги их ценности, как опасны они для остального сообщества. Пройдет немного времени, эти малиновые пиджаки и «ночные бабочки» набьют карманы «баблом» и ринутся «завоевывать» Запад. И тогда держись, «скромное обаяние буржуазии»! Русские идут!

Майкл не стал задерживаться в Москве, да и дел у него там не было. В тот же день он сел в поезд и поехал в Ленинград. Впрочем, он знал (Каролина рассказала), что Ленинграду не так давно вернули его историческое название – Санкт-Петербург. Однако название вокзала, с которого уходили поезда в Санкт-Петербург, осталось прежнее – Ленинградский, и эта эклектика дала Майклу еще один повод скривить губы в саркастической усмешке. Так и будут жить теперь в раскорячку: одной ногой в советском прошлом, другой – в царском позапрошлом, а щеки будут надувать, как демократы и либералы!

Чтобы свести к минимуму общение со случайными попутчиками, Майкл взял билет в спальный вагон – в двухместное купе. Конечно, он и тут рисковал – мог нарваться на «нового русского» или на путану, но ему повезло – его попутчиком оказался молодой англичанин, у которого в Петербурге имелся свой бизнес. Англичанина звали Дэниель Уильямс, а его бизнес состоял в создании сети мобильной связи. Разговорились.

- Вы не представляете, Майкл, какое здесь грандиозное поле деятельности! – с жаром восклицал англичанин. - В России почти ни у кого нет домашних телефонов. Только у номенклатуры. Про интернет и говорить нечего. Они до сих пор шлют друг другу телеграммы – только что не азбукой Морзе! За мобильный телефон – его здесь называют «труба» - они готовы платить тысячу долларов! Здесь можно за полгода стать миллионером!

- И вы уже стали миллионером, Дэниель? – с легкой усмешкой поинтересовался Майкл.

- Еще нет. – Молодой бизнесмен слегка потускнел. – У русских весьма запутанная налоговая система, приходится много платить, причем часто неофициально…
- То есть давать взятки?

- Пожалуй, да. Кроме того, вы должны иметь свою «крышу».
- А это что?

- Это бандиты. Они вроде как вас защищают, но могут поджечь ваш офис, могут взорвать вашу машину…
- В тридцатые годы в Штатах это называлось «рэкет».

- Да, да, рэкет. Настоящий рэкет! Я же говорю – бандиты! – Лицо Дэниеля совсем погрустнело, но он тут же спохватился и с улыбкой сказал: - И все-таки мне здесь нравится! Здесь я зарабатываю втрое больше, чем мог бы заработать дома. А вы, Майкл? – Он вопросительно посмотрел на своего временного спутника. - Что вас привело в Россию? Тоже хотите открыть свой бизнес? Вы, американцы, народ в этом деле хваткий!

- Не все, - уклончиво ответил Майкл. – Я как раз не бизнесмен. Я простой учитель фехтования.
- Вот как? И чем же интересен американскому учителю фехтования русский город Святого Петра? Хотите организовать здесь международный турнир?

- Что вы, что вы! – Майкл засмеялся от такого неожиданного предположения. – Я частный учитель фехтования, и моя поездка сугубо частная. Еду в гости, к другу юности. Когда-то он уехал сюда, и вот – пригласил. Я подумал: почему бы и нет? Заодно и Россию посмотрю.

Майкл умолк и стал смотреть в окно, за котором мелькали столбы, перелески, какие-то серые, унылые домишки. Радищев вдруг вспомнился с его путешествием. Века прошли, а немногое, наверное, здесь изменилось?

- Что-то мне подсказывает, что в Петербурге вас ждет не друг, а подруга! – иронически заметил англичанин. – Но я не настаиваю, пусть это будет ваш секрет. А как вы относитесь к шотландскому виски? – Он открыл свой дорожный кейс и достал из него небольшую плоскую бутылку.

- Спасибо! – холодно ответил Майкл. – Перед сном я пью только джин с тоником. Если вам не трудно, выйдите на пять минут из купе. Мне нужно переодеться.

Дэниель Уильямс удивленно посмотрел на заносчивого американца, пожал плечами и вышел, захватив с собой бутылку. Майкл выключил верхний свет, разделся и лег в свою постель. «Что-то я разболтался! – мысленно отругал он себя. – Какое собачье дело этому недоделанному миллионеру, куда и зачем я еду? И с какой стати я должен с ним пить?»

В Петербург поезд пришел ранним утром. Пик белых ночей уже миновал, но приполярное лето было в разгаре, едва перевалив на август, и город не спал. На привокзальной площади было суетно, почти как в Москве, однако мусора и нищих было поменьше – возможно, как раз по причине раннего часа. Майклу даже показалось, что и лица людей выглядели здесь более приветливыми и открытыми. «Хорошо, что мы жили именно в этом городе, - подумал он, мысленно возвращая себя в детство и юность. – Наверное, это единственный город в этой стране, где можно чувствовать себя хоть чуть-чуть европейцем». И еще он попытался представить себе, что бы чувствовал его отец, доживи он до развала СССР, переименования Ленинграда в Санкт-Петербург и разгула того, что последовало за горбачевской перестройкой. Каково было бы ему, убежденному коммунисту, приехавшему в Советский Союз, чтобы помочь строить «светлое будущее всего человечества», видеть, как легко и просто рухнул этот колосс, как быстро «перестроились» в первую очередь именно те, кто еще вчера громче всех «радел» о «нуждах и чаяниях» советского народа, как режут на металлолом подводные лодки, как открывают торговые центры в пустых цехах оборонных заводов, как Зеленоград – выстраданное им детище, советская Кремниевая Долина, превращается в город призрак, как учителя и вузовские преподаватели челночат с огромными баулами – в Польшу и обратно, а кто и в Китай мотается. Если это и есть объективная реальность, то в чем тогда был смысл его бегства из Америки? Америка победила, она пришла сюда без танков и ракет, с толстыми пачками долларов. Половина вывесок и рекламных банеров на улицах – на английском языке, цены в магазинах – не в рублях, а в нелепых «У.Е.», то есть в тех же долларах. На что он потратил свою жизнь? На что потратили свои жизни эти люди?..

Майкл не любил Россию, считал ее недоброй мачехой, но за отца ему было обидно. Впрочем, за Россию тоже. Он много читал в свое время, особенно, когда работал в салтыковской библиотеке, и российских авторов и зарубежных, и неплохо представлял себе роль России в мировой истории. Роль эта представлялась ему трагичной, но вызывающей уважение. И то и другое определилось самой природой, можно сказать географией. Об ее земли, небогатые и суровые, издревле билась Азия, с «раскосыми и жадными глазами», кривыми саблями прорубая себе путь к утомленной роскошью и благополучием Европе и растворяя в неподатливом лесном народе свою пассионарность, свое стремление к дикой воле, подвластной лишь воле Небес. Да, Россия – это не Европа. Но она и не Азия. Она всегда шла своим путем, и Бога славила по-своему. А что творится с ней сейчас? Неужели так и сгинет она в грядущих временах, как сгинул Рим, как сгинула Эллада? Обидно за народ, за битвы, им выигранные, за горести, которые он вынес. Грозный Рим превратился в виноградную Италию, гомеровская Эллада - в Грецию, в которой «все есть». Во что превратится Россия?

Однако Майкл приехал в эту страну и в этот город совсем не для того, чтобы предаваться грустным мыслям об их настоящем и будущем. Он приехал, чтобы найти женщину, которую любил, и сына, которого не знал. Прежде всего ему надо было определиться с жильем. Собственно говоря, особенно определяться было и нечего. У Мелосов в Ленинграде-Петербурге имелась прекрасная трехкомнатная квартира, которую Александр Феоктистович получил, работая в системе Электронпрома. Перед отъездом в Америку (а он уезжал из России последним) Майкл жил в этой квартире один, а когда уезжал, отдал ключи своему товарищу по работе Петру Худякову. Отдал с условием, что тот будет там жить, исправно платить за коммуналку, а когда Майкл вернется (если вернется), жилплощадь вернется к хозяину. И вот Майкл вернулся.

Он долго давил на кнопку звонка, пока дверь наконец не открылась и перед ним не появилась молодая женщина в домашнем халате, с утомленным лицом и с младенцем на руках. Из глубины квартиры доносился плачущий голос второго ребенка.

- Вам кого? – спросила женщина.
- Петр дома? – ответил он встречным вопросом. И уточнил: - Петя Худяков.

- На работе. А вы кто?
- Я его друг, Миша Мелос. – Майкл улыбнулся снисходительно и потряс ключами, извлеченными из кармана куртки. – Это, вообще-то, моя квартира. Разрешите войти?

- Входите, - промолвила она нерешительно. – Сейчас я ему позвоню. Вы из Америки, что ли? Он говорил что-то про вас.

Женщина ушла, и Майкл услышал, как она говорит по телефону с Петром. Майкл опустил на пол прихожей свою дорожную сумку и огляделся. Все здесь было почти так же, как годы назад: большое, высокое зеркало, шкаф для одежды, две деревянные табуретки. Только коврик на полу лежал другой, незнакомый, да люстра под потолком потеряла два из трех рожков. Запах же шел из комнат совсем чужой: кислый, прелый, неопрятный. Оно было и понятно - два маленьких ребенка в доме.

Жена Петра вернулась, уже без младенца, и сказала равнодушно, но с подобием улыбки на замученном лице:

- Петя сказал, чтоб вы его подождали, он скоро придет. Он тут недалеко работает, в муниципальной управе. Можете на кухню пройти. Чаю хотите?
- Спасибо. У вас и так хлопот полон рот, - отказался Майкл. – Я его на улице подожду. Сумку вот только оставлю.

Она пожала плечами.

- Оставляйте, конечно. – И еще раз заверила: - Он скоро придет, тут рядом.

Майкл спустился по лестнице и вышел на улицу. Начался мелкий, теплый дождь. Он знал, что Петр женат, но раньше не был знаком с его женой, а теперь вот у Петра и дети. Он назвал себя другом Петра, но по сути друзьями они не были. Так, товарищи по работе, коллеги. Интересно, в каком качестве Петр подвизается в управе? Неужели в чиновники вышел? В теперешней России и не это возможно. Но скорее всего – опять же в роли программиста или системного администратора. Нынче любая контора заводит себе локальную сеть и балуется криптографией собственного изготовления. «Представляю, как он загрустил, узнав о моем возвращении, - усмехнулся Майкл, стоя под козырьком подъезда и поглядывая, то влево, то вправо. – Вряд ли на его зарплату можно снять в теперешнем Питере хотя бы однушку. Ладно, я не изверг, не стану их выселять. Буду жить в одной комнате, к запаху как-нибудь притерплюсь, а им и двух вполне хватит. Тем более, что я не на всю жизнь приехал. В этот раз я найду Верочку! Кровь из носу, но найду».

Петр появился минут через десять, такой же худой и долговязый, какой был три года назад. Единственно что в нем изменилось – выросла короткая, довольно опрятная борода, сделавшая его похожим на старорежимного приказчика, не хватало только картуза с лаковым околышем.

Петр нырнул от дождя по козырек подъезда. Они коротко обнялись:

- Привет! – Привет!
- Какими ветрами? - спросил Петр. – По делам или как?

- Или как, - ответил Майкл. – Однако и дела есть.
- Понятно. Ты как всегда – вещь в себе. Все свое ношу с собой!

- Не все, - возразил Майкл. – Кое-что я оставлял тебе. На время, попользоваться.

Петр криво, понимающе усмехнулся.
- Да ты не бойся, я вас выселять не собираюсь. Живите! Мне одной комнаты хватит. Я даже буду вносить свою часть квартплаты.
- А я и не боюсь, - ответил Петр. – Выселить нас ты не сможешь. Эта квартира наша. Мы ее уже год как приватизировали.

- То есть? – не понял Майкл. – Я в этой квартире прописан! У меня штамп в паспорте стоит!

- А то и есть, - спокойно пояснил Петр. – Прописку отменили. Сейчас это называется «регистрация». Твой штамп не имеет никакой силы. В этой квартире зарегистрирована моя семья, и у нас есть свидетельство на право собственности.

- А ты, оказывается, гнида, Петя!
Петр опять усмехнулся.

- Квартирный вопрос всегда портил людей, Миша, не я первый. Переживу! А комнату могу сдать. За пятьсот баксов. Как другу!

- Сука ты, а не друг! За пятьсот баксов я в Сан-Франциско целую квартиру снимал.
- Так то в Сан-Франциско! А здесь Санкт-Петерсбурх!

- Дерьмо ты, Петя! Небось, и замки давно сменил?
- Разумеется! Первым делом!

- Ладно, пойдем! – Майкл кивнул в сторону двери подъезда. – Заберу свою сумку, и живи, если сможешь. Только имей в виду: когда-нибудь тебе твоя подлость аукнется. Человек за все платит!

- Да уж расплачусь как-нибудь! – с заметным облегчением ответствовал Худяков, по-видимому, ожидавший мордобоя. – Я в коммуналке вырос, так хоть мои дети вырастут в нормальной квартире.

Забрав сумку, Майкл поймал на улице частного таксиста и попросил отвезти его в ближайшую недорогую гостиницу.

- Недорогая – это понятие относительное! – философски заметил новоявленный Адам Козлевич. – Одному и клоповник на десять рыл в комнате не по карману, а другому и апартаменты-люкс дешевы.

- Клоповника мне не надо, президентских апартаментов тоже. Что-нибудь среднее. Обычный одноместный номер, желательно с ванной и с телефоном. И за разумную цену, не в «Англетере».

- А что «Англетер»? Четыре звезды всего! У нас есть и подороже. «Рэдисон», например.
- «Рэдисон» тоже не надо. Что-нибудь поскромнее. Три звезды вполне подойдет.

- А вы надолго в Питер? – поинтересовался таксист, скосив на пассажира глаз. – А то я бы вам квартиру предложил. Моя сестра как раз сдает однушку. Там и ванна есть, и телефон. Если на месяц, то пятьсот баксов всего. Гостиница в три раза дороже обойдется.

«Пятьсот баксов, пятьсот баксов! – мысленно повторил Майкл. – Магическая цифра. Хорошо, хоть не тысяча. Но тут хоть отдельная квартира».

- В каком районе? – задал он вопрос.
- На Васильевском, - ответил водитель. – На седьмой линии. Представляете?

- Ладно, - согласился Майкл. – Везите к вашей сестре.

В принципе, он мог бы поехать к Бену Стоуну, и тот бы охотно его приютил, тем паче, что квартира у Бена была просторная, четырехкомнатная, и жил он в ней сейчас вдвоем с женой, поскольку дети перебрались в Европу. В прежние времена Майкл был в добрых отношениях с другом и соратником отца, но после прочтения книги, которую недавно издал нью-йоркский журналист и в которой откровенно сквозила подача Стоуна, Майкл был раздосадован. По книге получалось, что главным лицом в тандеме двух друзей-изобретателе был именно Стоун. Он был генератором идей, а Мелос был всего лишь исполнителем, хотя формально занимал более высокие позиции и должности. Все дело, оказывается, в том, что Стоуна власть имущие всегда дискриминировали как еврея – и в Америке, и в Советском Союзе. Майкл готов был согласиться, что какая-то дискриминация, может быть, и была, но почему-то он не разу не слышал о ней, пока был жив отец. Мертвого льва может укусить любая собака. Общаться с Беном Майклу не хотелось. Тем более – жить у него.

На следующий день, не откладывая в долгий ящик, он приступил к поискам. Первым делом, как и советовала Каролина, он сходил на квартиру Верочкиных родителей. Там жили другие люди, которые сказали, что в квартиру их вселили год назад городские власти, как пострадавших от взрыва газа, а старички, которые здесь раньше жили, кажется умерли. «Грустная история! – сказал себе Майкл. - Ну, да, возраст у них был уже приличный, примерно как у моих родителей. Значит, эта ниточка оборвалась». Из Верочкиных подруг и (из тех, кого он знал) ему удалось найти только двух, и они ничего не знали о ней, как и много лет назад. Тогда он поехал в адресное бюро, на Литейный. Добросовестно заполнил заявку… Сотрудница, зрелая дама средних лет, флегматично объявила, что результат будет готов через месяц и, увидев, как вытянулось лицо симпатичного клиента, добавила:

- Только имейте в виду: у нас данные пятилетней давности. Что сейчас в стране делается – сами знаете!

- Да, конечно, - сумрачно согласился он, хотя как раз и не знал толком, что происходит в этой стране. – Но вы уж постарайтесь!

- Постараемся! – приветливо пообещала дама. – Но мой вам совет – обратитесь в какое-нибудь частное детективное агентство. Они скорее найдут.

Майкл посмотрел на нее и мысленно ругнул себя: как это сам не догадался? А не догадался он именно оттого, что не понимал еще страну, в которую приехал, не знал и не чувствовал ее быстро изменяющиеся эклектические реалии. Частные детективные агентства! Да такое и представить нельзя было в Советском Союзе! В Америке – понятно, они там со времен Пинкертона, но в России!..

- Я так и сделаю! – благодарно кивнул он даме. – Это очень хороший совет. Это то, что мне нужно.

Совет был хороший, но где искать эти чертовы частные агентства? В Америке он быстро навел бы справки через интернет, но здесь, в России, всемирная паутина находилась еще в зачаточном состоянии, выход в нее имели только немногие продвинутые организации да несколько так называемых интернет-кафе. К тому же, в сети можно найти лишь то, что кто-нибудь в нее положил, а Майкл сильно сомневался, что российские частные сыщики уже овладели компьютерной грамотой. «Спрошу-ка я Николая! – решил он, имея в виду брата своей домохозяйки, таксиста-бомбилу. – Мужик он ушлый, многое в этом городе должен знать».

Никалай подтвердил, что частные сыскные агентства в Питере имеются, сам пару раз видел объявления, но порекомендовал выйти на них через его знакомого мента. «По объявлению вы можете нарваться на какой-нибудь лохотрон, - пояснил он. – Денежку с вас сдерут и кинут. Через ментовку надежнее». «Через ментовку так через ментовку, - подумал Майкл. – Хотя в этой стране уже непонятно, кто кого крышует? Менты бандитов, или бандиты ментов? Все переплелось!»

В детективном агентстве с ним разговаривали двое: сухощавый брюнет с быстрыми серыми глазами и дюжий белобрысый качок с пивным однако брюшком. Брюнет сидел за письменным столом, унылую пустынность которого нарушало присутствие телефонного аппарата цвета беж, а качок расположился на видавшем виды диване, скорее всего перекочевавшим сюда из ближайшего комиссионного магазина. Майклу было предложено кожаное кресло, тоже не первой новизны. Кроме упомянутой мебели в комнате имелись железный шкаф-сейф и невысокий секретер, на полках которого были видны несколько книг, электрочайник и какая-то нехитрая посуда. «Надежные» детективы жили небогато.

Выслушав предположительного клиента, брюнет, отрекомендовавшийся Леонидом Петровичем Гвоздиным, директором агентства, глубокомысленно резюмировал:

- М-да, непростое у вас дело, Михаил Александрович, непростое! Нелегко будет найти вашу подругу! Столько лет прошло, знакомые ничего не знают, родители скончались… Впрочем, это еще надо уточнить – скончались ли? Может, перебрались куда-нибудь в родную деревушку, где жизнь подешевле, да и живут себе поживают.

- Насколько я знаю, они коренные ленинградцы, - возразил Майкл. – Впрочем, выясните и это на всякий случай. Чем черт не шутит? А было бы дело простое, я бы к вам не обращался.
- А могла ваша Вера фамилию сменить? – задал вопрос качок, представившийся просто Геннадием. – Замуж, например, выйти?

- Думаю, что нет. Исключено!
- Взрослый вы человек, а женщин плохо знаете. Они иной раз такое вытворяют – нам, мужикам, ни в жизнь в голову не придет. Вот моя первая…

- Гена! О первой и второй – в другой раз! – прервал его директор агентства. – Однако версию со сменой фамилии мы отработаем. Мне она кажется достойной внимания. Судя по тому, что ваши предыдущие поиски не дали результатов, смена фамилии очень вероятна. Или выезд за пределы Ленинградской области.

- А что, - насторожился Майкл. – Ленинградские органы способны искать человека только в пределах области и Санкт-Петербурга?

- В этом-то и дело! Именно поэтому и в советские-то времена человек мог исчезать в просторах нашей Родины, как мышь в стоге сена, хоть весь МВД еще ищи, а уж сейчас!..

- Похоже, вы и сами раньше в милиции работали, - предположил Майкл.

- В ней, родимой, в ней! – Глаза Гвоздина слегка затуманились и загрустнели, но он тут же встрепенулся и весело сказал. – Однако, давайте вернемся к нашим баранам. В отличие от официальных органов, мы будем искать и в других областях и краях. Кое-какими возможностями для этого мы располагаем. Но это, как сами понимаете, потребует определенных затрат.

- Сколько? – напрямик спросил Майкл. – Сколько это будет стоить и сколько времени это займет?

Сыщики коротко переглянулись, и Гвоздин сказал:

- Скажу честно: гарантий, что результат будет положительным, нет. Но, думаю, уже через месяц станет ясно – в состоянии мы выполнить ваш заказ или нет. Так что контракт мы с вами заключим на месяц. Но наши расходы, увы, вы должны будете оплатить в любом случае. Независимо от того, найдем мы вашу Веру или нет. Соглашаться с нашими условиями или нет – это ваше право.
- Я согласен, - не раздумывая ответил Майкл и повторил: - Сколько?

- Полторы тысячи сейчас и полторы через месяц, когда мы доложим вам результаты. Долларов, конечно.

- Хорошо! – кивнул Майкл. – Давайте оформлять контракт. Только я попрошу у вас еще и расписку.

- В контракте будет указано, что мы получили от вас аванс в размере полутора тысяч долларов, - терпеливо пояснил директор.

- Контракт — это бумага от агентства, агентство может через месяц лопнуть, знаю я такие случаи. Расписку дадите лично вы, Гвоздин Леонид Петрович. Как человек человеку.

Сыщики опять переглянулись.

- Нет проблем! – засмеялся Леонид Петрович. – Получите и расписку. Никто здесь кидать вас не собирается. Дайте, пожалуйста, ваш паспорт! Я должен вписать в контракт ваши данные.

Майкл протянул ему паспорт. Гвоздин стал листать его, по-милицейски цепко и зорко, и дойдя до страницы со штампом о прописке, строго посмотрел на клиента:

- Нарушаете, Михаил Александрович! Прописка уже два года как отменена, а отметки о регистрации у вас нет!

- В отъезде был, - пожал плечами Майкл. – В Сибири, на заработках. На днях зарегистрируюсь.

- Ладно, я пошутил! – улыбнулся Гвоздин, а Геннадий на диване весело заржал. – Я теперь не при погонах. Но зарегистрироваться все же надо. Чтоб проблем не было.

Он заполнил два бланка контракта, дал подписать их Майклу, подписал сам и, достав из сейфа круглую печать, аккуратно оттиснул ее на обоих экземплярах, предварительно старательно на нее подышав.

- Расписку! – напомнил Майкл.
- Деньги у вас с собой? – деловито поинтересовался сыщик.
- С собой.

Он достал из внутреннего кармана куртки пачку сотенных купюр, отсчитал пятнадцать штук. Остальные отправил назад в карман. Пока он считал, белобрысый Геннадий подошел и молча следил за его движениями, беззвучно шевеля губами.

- Не боитесь носить с собой такие деньги? – с легкой, уважительной усмешкой спросил Гвоздин.

- Приходилось носить и побольше, - без рисовки ответил Майкл.

Гвоздин написал расписку. Майкл прочитал ее, положил в карман и поднялся с кресла. Директор агентства также поднялся и вышел из-за стола. Геннадий, уловив торжественность момента, тоже отделился от дивана, на который он было вернулся.

- Я на вас надеюсь, - без особой надежды в голосе произнес Майкл, пожимая руки детективам. – Звоните, если что.

- Сделаем все, что в наших силах! – заверил Гвоздин с милицейской уверенностью во взгляде.
- Если уж мы не найдем, ее никто не найдет! – оптимистично добавил Геннадий.

Майкл попрощался с петербургскими пинкертонами и вышел на улицу. Как раз в этот момент далеко за серыми домами и темно-красными крышами бабахнула пушка Петропавловской крепости. Двенадцать часов! Майкл взглянул на свои наручные – на две минуты спешат. А может, это артиллерист заспался? Что поймешь сейчас в этой стране? Можно ли быть здесь в чем-то уверенным, на что-то делать ставку? Страна огромна, людей в ней миллионы. Кто-то крутится, как может, изо-всех сил выкарабкиваясь из ямы, кто-то жирует, дорвавшись до халявы, кто-то катится под откос. И никому, по сути, нет дела друг до друга. Как тут найдешь человека? Диоген искал с фонарем, эпатировал сограждан. А те смеялись. Но он искал абстрактного человека, Человека с большой буквы. Майкл же искал человека конкретного, любимую женщину, мать его ребенка. Как отыскать ее среди этих миллионов чужих друг другу людей? Сердце подсказывало, что и частные детективы ничем ему не помогут. Он не жалел об отданных деньгах, не жалел и о тех, что еще предстоит отдать. Он отдал бы все, что у него есть, чтобы увидеть ее глаза, услышать ее голос, прижать к себе… А сын? Какой он? Похож ли на меня?

В этот момент Майклу показалось, что он один-одинешенек на белом свете, нет у него ни матери, ни сестры, ни иных родственников. Весь мир стал холодным и равнодушным, и только где-то далеко, в неизвестности, мерцали две крошечные звездочки, ничего не знающие о его существовании, но бесконечно родные ему. «Если я их не найду, я умру», - сказал себе Майкл. И был он искренен в этот миг, потому что великая любовь переполняла его. Любовь, о которой он до сих пор даже не подозревал. Любовь, которую нельзя вынести одному, его непременно надо разделить с кем-то.

Потом он очнулся, огляделся по сторонам и побрел в сторону ближайшего метро. Что делать в Петербурге целый месяц, он не знал. Куковать в съемной квартире на Васильевском было глупо, болтаться по городу и искать себе развлечений – глупо вдвойне. Какие тут развлечения, когда сердце ноет? Пока добрался до дома, решил, что съездит в Новгород, где был пару раз с Верочкой на археологических раскопках. Может, там и сейчас кто-нибудь копает, вдруг кто-то знал когда-то Верочку. Заодно и время какое-то пройдет.