Автобиография

Филатов Евгений Иванович 29.05.1940

Мой дед Иван Николаевич Филатов был потомственным землепашцем. Воевал на «германской», в революцию был мобилизован сначала «белыми», потом «красными», но каждый раз к началу пахоты возвращался домой. Однако в конце двадцатых перед коллективизацией продал все хозяйство и вместе с семьей: женой и двумя взрослыми сыновьями, перебрался к химзаводу в Бондюге на Каме в десяти километрах от родной деревни и устроился туда сначала рабочим, а потом и мастером. Я много раз пытался представить себе, чего ему стоило такое решение, кардинально изменившее и его судьбу, и направление жизней его потомков.

Отец мой Иван Иванович Филатов закончил рабфак при химзаводе (в числе четверых при тридцати начинавших) и приехал в Казань по рабочей разнарядке в только что организованный авиационный институт, откуда затем был направлен инженером на авиационный завод, выпускавший в войну «Пешки» - пикирующие бомбардировщики  ПЕ-2 конструкции Петлякова. Вот почему в детстве у меня был отец, тогда как у многих моих сверстников отца не было.

Однако культурную традицию я перенял всё же в основном от матери Мурзаевой Надежды Алексеевны. Её отец был человеком образованным, кончал гимназию, работал одним из двух счетоводов Сормовского завода в Нижнем Новгороде, играл на скрипке и гитаре, был регентом церковного хора Канавинского храма, хотя сам религиозностью не отличался и, по словам матери, часто подсмеивался над церковными нравами. Голод в Поволжье заставил семью искать спасения в глубинке. Надя закончила десятилетку и техникум при Бондюжском химзаводе (причем всю жизнь с  благодарностью вспоминала питерских учителей своих, которые попали в эту глушь, пытаясь спастись от красного террора), а потом получила ещё диплом агронома в казанском Сельхозинституте, не потому, что любила растения, а потому, что там при поступлении сразу давали талоны в столовую и место в общежитии. 

Я родился в прекрасное раннелетнее время 29 мая 1940 года в Казани в роддоме №2 на улице А.Н. Островского, что напротив ТЮЗа, (нынче там министерство здравоохранения), откуда был перенесен, конечно, пешком (машина тогда была редкостью, лошади ещё преобладали) в нашу маленькую комнатку на третьем этаже старого дома, совсем недавно бывшего общежитием авиационного института. Дом стоял в самом центре Казани лицом на парк Черное озеро.

Учиться пошел в 7 лет в мужскую среднюю школу №3. Во время войны школу из родного здания выселил госпиталь и мы занимались в старом плохо приспособленном здании у Черного Озера. Занятия шли в три смены, мы – первоклашки приходили к 7.30 утра. В 1949 году родное здание школе вернули, но я в него не попал, а в результате переездной неразберихи оказался в начальной школе №55, которая помещалась в старинном двухэтажном особняке недалеко от Кремля. И только в пятом классе я начал учиться в настоящем школьном здании средней школы №24, стоявшей на Федоровском бугре, где когда-то пытался застрелиться Алексей Пешков. В первые годы учебы в классах было много переростков, ребят, которые не пошли в школу вовремя из-за войны или просто не хотели учиться и оставались на второй год. После седьмого класса большинство этих моих буйных одноклассников ушли в ремесленные училища или сразу работать. К тому же в восьмом классе нас объединили с девочками, и это была уже совсем другая школа.

Моя политическая карьера как-то сразу не задалась. В суете перемещений из школы в школу меня забыли вовремя принять в пионеры, и когда это обнаружилось уже в четвертом классе, процедура повязывания красного галстука вместо положенного восторга вызвала во мне некоторый скепсис. Наш старый дом от обращенного во двор-колодец третьего этажа до грязных подвалов был плотно, как тараканами заселен людьми очень разных социальных слоев, и к десяти годам я уже твердо усвоил, что реальная жизнь не имеет ничего общего с рассказами «Пионерской зорьки».  Хорошо помню, как пятого марта 1953 года я - шестиклассник опоздал в почетный караул – стоять с красно-черной повязкой на руке у гипсового бюста Вождя. Наш контуженный однорукий завуч кричал на меня, брызгая слюной: «Ты знаешь, чем это пахнет?» Я знал. Я был отличником почти все годы учебы, был неизменным старостой класса, но когда накатила компания по приему в комсомол, энтузиазма не проявил и сумел остаться неохваченным. И только уже перед выпуском, собираясь учиться дальше и опасаясь неприятностей при поступлении в ВУЗ, я подал заявление и не без укора, но всё же был принят в ряды передовой молодёжи нашей страны.

В школе я обнаружил явные гуманитарно-литературные способности притом, что естественные предметы тоже не хромали. Однако в девятом классе увлёкся новым тогда  видом спорта -  греблей на каноэ, и все мои мысли в последующую пару лет были заняты этим делом, так что никаких мучительных сомнений по поводу выбора жизненного пути в это время  я не помню. Но недаром же меня младенцем принесли в общежитие авиационного института: в один прекрасный день несколько неожиданно для себя я обнаружил, что если контрольную по матанализу я благополучно проскочил за счёт школьного багажа, то зачет по высшей алгебре надо пересдавать срочно, иначе стипендии не видать. Я оказался студентом физмата Казанского университета, самого тогда элитного его отделения - «механика», где готовили будущих создателей ракетной техники. Мои детские мечты о литературе никуда не делись, но крутые тропы математики и механики потребовали от меня всех моих сил и часто оглядываться по сторонам не позволяли.

Учеба в университете поначалу давалась с неожиданно большим напряжением – состав студентов был сильным, а быть в хвосте я не привык. Однако ко второй сессии выбрался в число лидеров и перед выпуском получил предложение остаться в аспирантуре. Но как было остаться, если товарищи, вернувшись с практики на ракетных фирмах, рассказывали об испытаниях и запусках, о сверхсекретном С.П., а Все Радиостанции Советского Союза бередили молодые души сообщениями о новых победах, к которым мы опять не успели приложить руки!

 Я написал письмо с просьбой в министерство среднего машиностроения, и, получив диплом, поехал в г. Днепропетровск инженером в конструкторское бюро М.К.Янгеля – конкурента С.П.. Это было очень напряженное и тревожное время, время бурного победного развития нашей космонавтики, время, когда для наших (для меня в конкретном смысле наших) ракет стали, наконец, достижимы любые точки Америки, что стало основой для установления «военного равновесия». Жаль, я не успел на самые интересные первые два года развития фирмы, но зато следующие три аэродинамический расчет всего, что двигалось в верхних слоях атмосферы был персонально моим делом и моей ответственностью. Я быстро освоился и чувствовал себя очень уверенно – нас хорошо учили в Казанском университете. Мне очень нравилась моя работа, моя роль в этой жизни. Но к концу обязательного третьего года я всё же почувствовал, что для решения серьёзных задач надо подняться в квалификации на следующую ступеньку. И я вернулся в Казань, в оказавшуюся таким образом отложенной аспирантуру.

План был такой: вырасту на следующий уровень и вернусь. Но не вернулся. Остался на родной кафедре механики сначала ассистентом, потом доцентом. Вот уже больше пятидесяти лет учу студентов делать то, что собирался делать сам. Фирма та давно захирела, славные наши ракеты отчасти уничтожены нами же самими по договору с американцами, но отчасти ещё стоят в угрюмом молчании в своих глубоких шахтах, грозя своими обманчиво маленькими ядерными головками большой бедой всему человечеству.

Как ни странно, мысль, что на фирме мы работали для совершенствования способа массового уничтожения людей, казалось бы, банальную и очевидную, для меня, питомца университета, озвучили и прояснили мои товарищи по общежитию, технари из авиационных ВУЗов. До этого всё скрывалось за облаком романтики покорения космоса, большого и самого важного на тот момент дела  всего человечества. И это как-то мирило с колючей проволокой, солдатом в проходной, секретным портфелем, комнатой в общежитии на четверых, нищенской зарплатой и милитаризмом. Но пожив на свободе, я уже не захотел возвращаться за проходную. Да и времена поменялись, космос всё больше становился обыденностью. Тем не менее, в университете я продолжал заниматься всё теми же задачами, и показанные недавно нашим Президентом картинки гиперзвукового «Кинжала» могли бы служить прекрасным иллюстрационным материалом на защите моей кандидатской диссертации пятьдесят лет назад.

Я много путешествовал по нашей Великой родине - СССР: от Бреста до Байкала, от норвежской до афганской границы. Походы горные, лыжные и водные, с друзьями и с детьми почти каждый год. Очень хотелось, конечно, хотя бы одним глазком посмотреть и на другие земли. И вот в девяностых годах границы открылись, и я сначала с сыном, потом с друзьями, а дальше и с внуком отправился осваивать дороги Европы на велосипеде в привычном походном стиле с палаткой и примусом. Было мне к этому моменту 55, и это было началом новой жизни. Новые впечатления потребовали выхода. Я стал писать путевые очерки и печатать их в местных журналах. Стал победителем республиканского конкурса репортажа «Туризм – 21 век». И наконец, решился сложить всё это в первую книгу с нехитрым названием «На велосипеде по Европе». 

За первой книгой по проторенной дорожке последовала вторая  «По дорогам Европы». Но потом пришел инфаркт, велосипед пришлось на время отставить и пересесть на арендованные автомобили. И снова, но теперь уже в другом качестве, с другой точки зрения: Франция, Италия, Испания. В 2011м – запад США, зимой 2012го  – восток от Нью-Йорка до Детройта. Очень яркие американские впечатления составили книжку «В Новом свете». Тогда же для встречи с однокурсниками (50 лет выпуска) собрал автобиографическую книгу «Я жил в СССР». Так что почти всё, что я написал это рассказ о подробностях моей жизни, довольно характерной для людей моего поколения. Но и простая жизнь так прекрасна, что я не устоял перед искушением хоть что-то сохранить от этих радостей в слове.