Банный день

 
    Василий Петрович попросил всех задержаться после смены минут на пять, не больше.
- Девчата! – он обвел взглядом жиденькую толпу человек в десять – и парни! Наш бог энергетики Николай Авдотьевич починил бойлер и солярки достал немного. Короче:  завтра,  пятого декабря сорок первого года, объявляется банный день. Не обессудьте – мужчины и женщины - будем мыться вместе – воды хватит только на полчаса. Так-что, без предрассудков. Эх! Все равно сил нету, а мыться надо. Не бойтесь, девочки, никто вас не тронет.
- Ага, не тронет! Эх, если кто тронет – расцелую! Ничего, мальчики, еще будет наше время! – Клавка-учетчица распахнула замусоленный ватник и повела опавшей грудью.
- Ой, праздник отметим! Завтра День Конституции.
- Паек усиленный будет?
- Отвар луковый обещаю!
- Ой, напьемся!
- Ладно, братцы-ленинградцы, по домам. Возьмите белье чистое, у кого есть. Воду после мытья не выливать! Мы еще в ней постираемся! Вторая смена будет мыться, как солярку достанем! День-два потерпите, товарищи!
Назавтра в углу цеха сложили костер в старой бочке из-под чего-то маслянистого. Повоняло первое время – ничего. Угол занавесили брезентом, чтобы тепло сохранить, на пол несколько досок положили. От бойлера Авдотьич провел трубу в другую бочку, чистую. Поставили несколько лавок – сесть, раздеться.
Нина собиралась долго и тщательно: вынула из шкафа шелковое белье, что мама на выпускной бал подарила, платье нарядное отложила в сторону – не время и ни к чему сейчас. Из белья с шуршанием выпал комочек – мыло. Вот чудо! Маленький кусочек, мама ложила в белье для запаха – лаванда.
- Мама!
Мама и папа со своим заводом эвакуировались в конце августа.
И Нина с Вовой должны были с тем же поездом уехать. Разрешение было получено, как на несовершеннолетних. Но трамваи в сторону вокзала не ходили -  несколько бомб упало в том районе и улицу завалило, провода порвало, да и раненых было много. Весь район был оцеплен солдатами и милицией. Пешком вокруг бежать было уже поздно – остались. Писем так и не было. Доехали-ли?
   
     Нежный запах горной травы еще чувствовался, несмотря на холод. В комнате было не намного теплее, чем на улице. Печку-буржуйку Нина еще не топила – берегла дрова. Да, белье: трусы да комбинашка. Смешное слово! Почему так назвали простую рубашку? Лифчик – гордость довоенного времени, отложила в сторону – за ненадобностью. Уж, было, груди начали припухать, округляться, да тут война. И месячных уже три месяца не было. Девки постарше на фабрике смеялись друг-над-другом: все враз забеременели непорочно, как Дева Мария в божественном писании. На Клавку – это она такое сказанула – зашикали: комсомолке негоже про всякие божественные глупости говорить, но она отмахнулась. Не комсомолка я – мне можно! Как дочку раскулаченного, в комсомол не приняли – мне все теперь можно!
Нина пощупала себя через ватник - сейчас одни соски едва торчат, как у брата Вовки. Да, Вовке тоже надо белье приготовить – Петрович разрешил членам семьи прийти.
Пришел Вова – запыхался на пятый этаж подниматься, но не с пустыми руками – принес несколько палок и кусок от балки перекрытия – дом напротив вчера разбомбило. Лицо и руки были в саже и еще в чем-то – не просто будет отмыться. А как убережешься? Вова в мастерской по ремонту противогазов работал. При школе. Так этой противогазной начинкой – углем - и перемазался.
Назавтра все пришли как на праздник: чуть пораньше, все с веселыми лицами. Расселись за швейные машинки и пошли рассказы про житье-бытье довоенное. У кого какое белье, да откуда. А у некоторых девчонок еще и полотенца нашлись. Только Оля молчала. Кто-то заметил, что Оля и без узелка пришла. Оль, что у тебя? Оля долго отнекивалась, потом сказала, что все белье, что было в шкафу, еще в ноябре украли. Двери-то в квартиру уже с октября никто не закрывал – на всякий случай. Клавка прокричала через весь цех:
- Я как чувствовала – два комплекта взяла. Будет тебе, Олька, белье. Ты у на с самая раскрасивая красавица.
- Ой, как же это? Спасибо!
Двенадцатичасовая смена пролетела как довоенная восьмичасовая. Девчонки сложили готовую продукцию – телогрейки, теплые штаны-галифе и гимнастерки. Пуговицы и прочую фурнитуру вторая смена пришивать будет. Ночью ничего другого и сделать нельзя.
      
      С шумом-гамом перешли в «банный» угол. Подошло еще несколько человек, не фабричных. Взрослые мужики – Петрович и Авдотьич, старались на девчонок не смотреть – шуршали по хозяйству: вода, костер. На бочку с водой два ковшика привесили: один еще довоенный, эмалированный, другой – из снарядный гильзы сделанный. У Петровича и мыла хозяйственного, черного, потрескавшийся кусок нашелся. Стали раздеваться, отворачиваясь  друг от друга. Самой стеснительной разбитная Клавка оказалась. Екатерина Петровна – дама весьма солидная, объемистая в прошлом, из беженцев белорусских, посмотрела на Петровича снисходительно, даже с жалостью:
- Чегой-то, Петрович ты с тела спал так? Небось, полпайка своей женушке отдаешь?
- Нету у меня женушки, Петровна! В наш дом снаряд попал – я в аккурат на работе был, а Галочке моей в ночную смену идти. Так наши полдома и упали. Уж месяц, как.
- Извини, Петрович, не знала я. Ты мне как брат – недаром у нас отчества одинаковые.  Вот, война кончится, напеку я тебе драников полную миску, да с салом, отъедимся вдосталь, а там у меня и груди поднимутся, да и у тебя кое-что.
- Хватит о еде гуторить, охальница! – Авдотьич строго посмотрел на кладовщицу. Свое причинное место ладошкой прикрыл, на всякий случай. Петровна не унималась:
 - Витька, а у тебя задница не потеет, когда сиднем сидишь – машинки швейные ремонтируешь? Эко ты какой шерстяной! Может, побрить тебя или расчесать на пробор? – Витька искоса на Олю посмотрел,заерзал задом, очки враз запотевшие поправил, не зная, как спрятаться, повернулся к балаболке передом.
- Ой, как все ладно у тебя! И размерчик в аккурат, как у моего Никитушки! Где он сейчас? Может, отдыхает после боя с какой-нибудь красавицей деревенской, а может стынет в земле убиенный! Ой-ой! Смех-смехом, чтобы горе наше куда спрятать!

     Помалу все процессом мытья увлеклись, поливая друг-друга из ковшика. И мочалка нашлась – одна, правда, на всех, но ничего, пустили по кругу. Воды на всех хватило. Мыльную воду и воду после ополаскивания в пожарные конусные ведра сливали. Ведра для устойчивости в песок пожарного ящика воткнули. Обтерлись – оделись.
- Вовка, а что у тебя ватник такой рваный? С утра лучше был!
- А я его об угол бил – пыль вытряхивал – вот он и разъехался.
- Ой-ей-ой! Как же я тебе его зашивать буду? Ниток-то нету! Разве только к директору идти – выписать метра два на ремонт спецодежды.
Оля была рядом, услышала:
- Я дам, поделюсь!
Накануне дня Восьмого марта 1942 года Авдотьич торжественно объявил, что очередной банный день будет особым: воды горячей будет достаточно и мужчины и женщины будут мыться раздельно. Клавка тут-же завопила:
- А кто мне спинку потрет? У Вовки так хорошо получалось! Шестнадцать лет парнишке, а самый настоящий банщик! Может ты, Николай Авдотьевич?
- Ну, ты уж, Клавдия, как-нибудь с девочками сговорись  - я тебе по возрасту и ранению не помощник! А Вовка твой в армии нас защищает!
Народу в смене поубавилось: Василий Петрович и Екатерина Петровна до последних сил друг-друга поддерживали. Петрович и к Екатерине переселился – дом-то его разбомбило. Однажды в январе не вышли они на работу – только назавтра поутру Оля с Ниной смогли пойти - проведать их – норму по бригаде распределили. Пришли, в подвал спустились: а они лежат в постели, прижавшись друг к другу, да еще и нагишом. То-ли грелись, то-ли мечты несбыточные осуществить хотели. Так и замерзли…
     Оля курсы радистов закончила и за линию фронта в разведку была послана - вернется-ли?

     Через два года в дни празднования снятия блокады, Владимир явился в цех, сияя лицом и медалями:
- Клавдия Николаевна, прошу вашей руки и сердца. Не кусочек, а полностью. Мне отпуск на два дня дали! Витька! Здорово, студент! как ты?
- Да не студент уже! Экстерном все сдал, завтра и диплом получать.
    Оля пришла! Жива! Отпуск по ранению дали. Витька сам-не свой к ней бросился - целовать, обнимать. Сколько времени свою любовь прятал - стеснялся.
Назавтра и свадьбы сыграли. Сразу две. В конце сорок пятого Вова вернулся, чуть подпорченный военными передрягами, но вполне  к мирной жизни готовый. Нина не сразу свою жизнь обустроила – вначале племянников обиходила.
Еженедельный банный день во многих Ленинградских семьях обставлялся с особой торжественностью и тщанием: с утра приходилось очередь на два-три часа занимать, потом мылись не торопясь, не жалея воды и мыла. В каждой семье были особые, «банные» чемоданчики из крашеной фибры с металлическими уголками. Туда и веничек влезал, ежели кому по надобности. Особо брезгливые мамаши для детей отдельные тазики с собой приносили. Мужики еще и по кружке пивка могли тут же в бане пропустить, а чарочку субботнюю – это уже потом, дома.
                «С легким паром»!