Маски

    Первый раз я об этом подумал лет в тринадцать, когда мы с Антоном Наумовым слушали песню «Машины времени» про марионеток: мы все носим маски. В школе мы - одни, дома – другие, с друзьями – третьи.  А кто мы сами по себе – и сами не знаем. Эта тема промелькнула тогда и исчезла, но я четко помню, что появилась она не вчера.
С тех пор прошло три года. Я сижу дома, слушаю «Аквариум»: «но лестницы уходят вверх и вьются бесконечно – в этом наша вина…»  Звонит Кирилл, и предлагает пойти прогуляться.  Сейчас лето, белые ночи: мы гуляем ночами, и разговариваем о каких-то важных вещах, которые раньше не приходили в голову. К тому же, ночью понятно то, что скрыто в потемках дня. 
Тем временем, я выхожу на улицу.  У парадной стоят Кирилл и Игорь, - тот в своей бежевой летней афганке. Мы обмениваемся приветствиями и направляемся в Озерки.
- Как дела с Анжелой? – спрашиваю у Кирилла. Он втюрился весной в десятиклассницу из нашей школы, но что-то идет не так: Кирилл ходит хмурый, но нас в свои амурные дела не посвящает. Позавчера я наткнулся на него у дома-точки, где она живет, спросил, что случилось - вид у него был пришибленный, - но он быстро съехал с темы. Вот и сейчас ловко уходит от ответа, рассказывая анекдот про чукчу.
Когда мы проходим по спортплощадке мимо школы, и видим, как люди без цвета и теней играют в баскетбол, меня нагоняет та давняя мысль о марионетках, и я спрашиваю: а вы замечали такую вещь – что в школе мы другие, чем сейчас? Мы как бы надеваем маски, когда приходим туда.
- Еще бы, - отзывается Кирилл, - от нас там ждут совсем не того, что нам интересно или нравится. Нам нужно спрятать свое подлинное Я, чтоб не доставали лишний раз.
- Как только мы одеваем форму, мы играем в игру по правилам, - добавляет Игорь. 
Ну, типа, как в афганке ты играешь в войну? – немного подкалывая его, отвечаю я, и продолжаю, цитируя «Аквариум»: В этой игре наверняка что-то не так…
Игорь не обижается, а флегматично кивает: ну, да.
- Мы тоже не очень понимаем, почему ты вдруг стал комсомольским активистом, - неожиданно наезжает на меня Кирилл, - мне казалось, что ты не очень веришь во все это.
Я испытываю неловкость, от того, что меня застали врасплох, и приходится раскрывать карты раньше, чем рассчитывал.
- А что, у нас есть подлинное Я? – иронизирую я насчет сказанного Кириллом, - буддизм говорит, что есть лишь поток сознания, колебание дхарм в пустоте… Ну да ладно, я расскажу, - хочу, чтоб вы меня поняли, но это должно остаться между нами, - говорю я, стараясь вложить в свой голос максимум заговорщицких интонаций. Впрочем, я не играю. Я смотрю на лица друзей, и их серьезное выражение говорит само за себя: нам можно верить.
Тогда я продолжаю:
- По определенной причине, я хочу поступить после школы в Универ, на философский факультет. Причина эта - чисто внутренняя. Я пытался рассказать про это вам, и Доброву, и даже Новокшонову, но вряд ли меня кто-то понял. Скажу лишь, что меня ведет философский вопрос о смысле жизни. Попросту говоря, если мы умрем, умрем окончательно и безвозвратно, то какой смысл во всем, что мы делаем? Мне нужно еще время над всем этим поразмыслить. И есть проза жизни - условия поступления туда, нужна рекомендация райкома комсомола. Вот поэтому я вступил в комсомол, и начал весь этот цирк с политтурнирами и прочим, который вы видите…
- Ну, это… лицемерием называется, что ли…. Потом, послушай себя сам, - ты говоришь о смысле жизни, и тут же съезжаешь на какие-то мелкие практические расчёты. Искать смысл жизни можно везде, даже не поступая в Универ - говорит Кирилл, медленно подбирая слова. Раньше я не слышал от него ничего похожего, это удивляет меня и немного смущает.
- Вот и я об этом, - каждому из нас приходится играть какую-то роль, - оправдываюсь, и не сказать, что рад таким определениям своего поведения.
- Чтобы клеить девчонок, я тоже устраиваю цирк, - - примирительно говорит Кирилл , -  я и брейк потому учился танцевать.
  Я смотрю на него пристально, как будто не узнаю всегда веселого Скрипниченко: фирменные веснушки на щеках в сумерках стали серыми. Мне казалось, когда он танцевал брейк, ему просто было в кайф.
- А кем вы сами-то себя считаете, кем хотите быть? – спрашиваю я так, как будто решил для себя этот вопрос.
- Мое будущее предопределено – отец хочет видеть меня военным, а кем я хотел бы быть сам, не знаю, - говорит Игорь.
- Да я не об этом, не о профессии. Вообще о будущем. Я иду на философский, чтобы еще немного задержаться, ничего не предпринимать, и поразмыслить о смысле жизни…  Ведь все это, как мне кажется, пройдет очень быстро, и нельзя, чтоб решали другие, что нам делать с собой, или, чтобы мы разыгрывали какой-то спектакль, чтоб казаться кем-то в глазах других, - выпаливаю я быстро, на одном дыхании, как будто мне не хватает воздуха.
- Я так понимаю, что  сейчас очень много всякого выпендрежа и вранья. Помните в мае, когда стояли у школы, и обсуждали, у кого уже секс был с телками, многие ведь врали или преувеличивали? – спрашивает Кирилл.
- Естественно, - отвечаю я, - все эти разговоры про «десять палок кинул» - ни о чем. Но это ведь никто не проверит. Это в драке видно, кто чего стоит. Или ты, например, умеешь танцевать брейк, и можешь станцевать, если попросят…  И все станет понятно.
- Просто многие из нас хотят выглядеть круче, чем есть на самом деле. Да тот же Новокшонов  с кун-фу. Хочется,  хотя бы в своем кругу, ничего не изображать, - быть самим собой - откликается Игорь .
Мы идем вдоль озера, в котором отражается светлое небо и деревья. Проходим мимо здания, над входом в которое до революции «золотился крендель булочной», а теперь здесь принимают стеклотару. Подходим к железнодорожному вокзалу, - там в блоковские времена был ресторан. Еще слышен гул уходящей в сторону Выборга электрички. Мы останавливаемся на краю платформы, как будто здесь край земли. Вдалеке виден зеленый свет семафора.
- Сто лет назад здесь Блок «Незнакомку» написал, - начинаю я рассказывать, будто самому себе, но, на самом деле, им. И Блока давно нет, а озеро осталось и останется…  И то же случится с нами – мы даже не заметим.  Как поет БГ: «Я не знал, что это может случиться со мной…» .
Друзья знают, что я пишу стихи, но сейчас надо говорить просто и прозой.
 - Знаете, мне кажется, что с нами что-то происходит в этом году, да прямо сейчас. Наверное, я просто не умею это выразить. Но мы как будто до сих пор не знали друг друга, такими, какие мы есть на самом деле. Мы случайно оказались такими, встретились в этой школе, в этом дворе, но это наша жизнь, и другой не будет…
Глядя на друзей, я вдруг понимаю, что они также впервые проживают свою жизнь, как и я. Что у них, бывает, дрожат поджилки, что им радостно и страшно по тому же поводу, что и мне. Я чувствую что-то такое, о чем говорят хиппи: все люди братья. Я – почти как они, они – такие же, как я.
- А помнишь, прошлым маем, когда мы заканчивали восьмой класс, - оборачиваюсь я к Кириллу, - мы решили прогулять химию и всем классом пошли купаться в Озерки? – Да, помню, конечно, было весело, откликается Кирилл, - кажется, это было перед последним звонком.
- Знаешь, продолжаю я, - мне тогда показалось, когда мы плескались в воде, что все эти одноклассники и одноклассницы стали для меня ужасно близкими людьми, что я готов их полюбить… Было чувство братства. Такое, наверное, переживали те люди, которых Иоанн Креститель крестил на Иордане. Но потом от этого чувства братства ничего не осталось, все пошли своими путями и позабыли друг о другие.
- Ты у нас мистик, - говорит Игорь снисходительно.
- Остались мы, - заключает Кирилл.
Незаметно круг замыкается, и мы возвращаемся в свой двор. Я говорю, прощаясь: давайте запомним эту ночь, то, что мы сказали друг другу, и то, какие мы есть на самом деле…
Кирилл говорит: это просто так уже не пройдет, это останется с нами.
Я поднимаюсь к себе. Белая ночь продолжается.  Я сажусь за стол, на меня наплывает облако новых и тут же ускользающих чувств и слов, которые я пытаюсь сложить в стихи:

Как удивительно бывает иногда,
Когда мы вдруг приоткрываем маски,
Отбросив роли, вросшие в года,
Мы говорим словами древней сказки.

Мы узнаем в себе совсем других,
В других самих себя найти пытаясь,
Но не продлится этот миг:
Надежда тает.

И ночь, в себе храня слова,
Скрывает лица,
И тайна так стара, и так нова,
Что, кажется, мне только снится.

Я знаю, - звезды в свете дня
Так быстро гаснут.
Но в час полночного огня
Они прекрасны.

И этот миг, и этот  час,
Шаги навстречу
Заставят долго помнить нас
Про этот вечер.

Декабрь 2017