Все действительное разумно

Восстановительная терапия в этой больнице с реабилитационным отделением начиналась с самого приезда, на входе.
Пандус, предназначенный для облегчения попадания в эту святыню людей с ограниченными возможностями, с легкостью смог бы преодолеть опытный альпинист – так, вероятно, работники хотели показать больным, что верят в их силы  и не делают различия между инвалидом и тренированным спортсменом.
Следующим этапом была дальнейшая подготовка паралитиков к трудностям современной жизни на постсоветском пространстве – отделение  находилось на 2 этаже. В здании был лифт, но, пользоваться им самостоятельно было запрещено – необходимо было найти человека из местных, который умел его водить, потом дождаться транспорта, выслушать нелицеприятную ворчливую речь о «всяких» которые здесь ходят, ленятся подняться по лестнице и отрывают лифтера от его важных дел. При этом частным лицам права на вождение лифта не выдавались. А попытки управиться с механизмом самовольно строго пресекались и преследовались.
Выслушав в транспорте всю нелицеприятную правду о себе, своих родителях и своей болезни вы попадали на нужный этаж, к слову говоря, их и было только два.
Здесь больной и сопровождающие его лица, буде такие находились, должны были проверить свою интуицию и найти нужную дверь – тоже все было просто – налево и направо. Указателей и надписей на дверях в больнице  не приветствовали – тренируя память склеротиков и перенесших инсульт, развивая их природные инстинкты – дескать, захочешь лечь – найдешь кровать, захочешь есть – столовую.
Правильно угадав направление и, проследовав по длинному коридору к посту дежурной, пациента встречала приветственная фраза, сидящего за столом божества: «а чого так поздно? Уже три часа».
Быстро определялось место для очередного убогого, посмевшего нарушить тишину и размеренность жизни, а так же, добавившего забот персоналу больницы. Палаты были рассчитаны на 4 человека, но, по желанию «хозяев», поголовье в загоне легко могло быть увеличено, последующие переводы и сортировка больных проводилась уже в соответствии с гендерными особенностями по мере наполнение загонов.
Потихоньку подтягивались и другие более или менее заинтересованные  персоны – остальные санитарки и медсестры. Указав на пустующую кровать пальцем санитарка предлагала: «выбирайте». Потом радостно, но с подозрительной заинтересованностью восхищалась: «о, так вы хорошо ходите, значит утку будете сами выносить».
Немедленно вам приносили этот сосуд, позволяющий не только избежать мокрой постели, а еще и проявить свою самостоятельность, умение передвигаться и состоятельность. Таким образом, если вы молчаливо соглашались с этим лестным утверждением, вы зачислялись в разряд «нормальных», и считались готовым для выполнения работы санитарки. Пациент устраивался на выбранной свободной кровати. Распихивал вещи по тумбочке, попутно тренируя реакцию и уворачиваясь от падающей на ноги отломанной дверцы. Когда все ваши пожитки были аккуратно распиханы по уголкам сломанной мебели, начинались счастливые часы пребывания в больнице, лечения и реабилитации. Начинались они долгим вынужденным отдыхом и сидением на высоченной кровати, в ожидании врача.
Здесь все тоже было устроено логично и с умом – поступление в отделение производилось только по предварительному согласованию с волшебным и всемогущим графиком  поступления и неизбежного выздоровления больных только по четвергам и вторникам – именно в эти дни врач посещала свою вотчину, для осмотра вновь прибывших и назначения курса реабилитации. Так что была уверенность, что сегодня она появится, и ожидание не теряло некоторой определенности и смысла.
Врач подробно расспрашивала вас про качество и регулярность стула, потом с утверждением сообщала, что у вас болит и кружится голова. Мерила давление, слушала биение сердца и работу легких. После чего, руководствуясь опросом, осмотром и внешним видом, или уходила давать распоряжения о лекарствах и процедурах, или пересказывала своими словами выдержки из учебника ОБЖ  за 6 класс о здоровом образе жизни  и вредных последствиях всевозможных невоздержаний. Разнообразием в назначении процедур здесь не баловали и, независимо от болезни вам прописывали парафин, магнит, массаж и ЛФК. Были и лекарства в больнице – в здании находилась аптека.
Определив таким образом социальный и личный статус пациента, с сознанием выполненного долга, врач удалялась до следующего вторника или четверга, оставляя больного с осознанием своей никчемности, и с легким непониманием того когда, как и где он будет получать эти процедуры.
После того, как вы съедали привезенные с собой продукты на ужин – потому, как 3 часа - действительно поздно, и никто не рассчитывал паек больничный еще на одного голодного – вам сообщали, что утром завтрак все-таки дадут, но есть его нельзя до забора крови на анализ.
Когда назревал момент для посещения места общего пользования, то вы понимали, что и вправду здесь не один – туалет был на коридоре у входа в отделение. Один на 15 палат. Для удобства, ожидающих своей очереди, напротив двери стояла банкетка. как обнаруживалось потом, она имела еще одну функцию – умные и находчивые работники на ночь баррикадировали ей вход в отделение, и добавляли еще завязку на дверь из дифицитного бинта, который наряду с мусорными пакетами, ватой и пластырем требовалось привозить с собой.
Естественно, и это было для пользы – во-первых больные не могли ночью никуда уйти и избежать спокойного сна, а во-вторых дежурная смена могла спокойно занять вечно пустующую платную палату, чтобы отоспаться и отдохнуть от домашних дел на работе. Ведь, как известно – уставшая медсестра – не тот укол для пациента.
А еще уставший и невыспавшийся человек становится раздражительным и несдержанным. Видно сон на работе был не очень крепким, или больные позволяли себе подниматься среди ночи и ходить по коридору, по своим большим и маленьким, но совершенно неуместным в такое время и таком месте делам, потому, личное местоимение «вы» в устах персонала имело место только при наличии множественного числа личностей (в полном соответствии с названием и логикой). К примеру: «и чего вы тут разлеглись – я ж кричала, что есть идите, или я вам в палату носить должна?».
Процедуры, естественно, проводились на первом этаже, и вам приходилось таки научиться преодолевать лестницу. Если кто-то из недовольных и непонимающих логики происходящего, позволял себе посетовать на такой порядок, то ему все объясняли одной сакраментальной фразой: «движение – это жизнь».
Так что ЛФК вполне можно было и не назначать – нагрузок хватало и так, а если вы решали посетить душ, то вполне потом могли рассчитывать на зачисление в отряд летчиков-космонавтов. Вистибюлярный аппарат должен был выложиться на процентов триста, а, учитывая специфику больных и отсутствие у некоторых отдельных конечностей, на все пятьсот. Мокрая голая керамическая плитка под уклоном к забитому стоку на полу и острые углы стен кабинки должны были создавать сложности и, в то же время, мобилизовать волю, и в полной мере раскрыть ваши способности к выживанию.
Солдат-срочник не так ждет дембеля, как вы положенного срока выписки, определенного вышеуказанным списком выздоровления.
И вот, все это вместе, еще и наглядно, на уровне инстинктов, демонстрировало инвалиду, как он любит свой родной дом и как ему хорошо живется. Пусть он одинок, но никак не беспомощен и может выжить в любых ситуациях и преодолеть любые трудности.
Таким образом физическое и психологическое здоровье было восстановлено и человек целый год, до следующей плановой лежки жил счастливо.
Как говорил Чуковский – «слава, слава, добрым докторам!».