В плену установок. Глава 11

Ника скучала среди праздничного застолья, заставленного всевозможными салатами, густо политыми майонезом, так что они все казались одинаковыми на вид, среди непривычного для нее разношерстного общества. Притворно-скорбная энергетика досужего любопытства всевозможных тетушек и кузин, соседок и соседей лишала Нику готовности к разговорам. На любую тему. Она села за стол рядом с Лёпсом, Леночкой и Славкой, в самый дальний уголок, преимущество которого было в том, что можно было беспрепятственно и свободно выходить из-за стола, не причиняя неудобства остальным гостям.

- Давайте просто выпьем, за луну, за солнце, за лужи на дворе, за вчерашнюю грозу, за дождь, за ветер, за свет лампы, - громыхал басок Раиля. Он умело разлил водку, не сбавляя темпа, рассказал несколько анекдотов, произнес пару тостов. Атмосфера за столом стала свободной, завязалась общая беседа.

-Ты чего не пьёшь? -спросил Нику Лёпс.

-Не хочу.

-Какое может быть « не хочу», если у бати день рождения и все пьют за его здоровье.

-А я не хочу пить. Да и батя не пьет, только к губам подносит.

Лёпс усмехнулся:

-Да бате водка противна как медведю мёд. Вот подожди, все разойдутся…

В проёме показалась улыбающаяся Ядвига, неся перед собой на большом подносе огромную запеченную щуку:

-Водочка к рыбке рождает улыбку,- приторным голоском возвестила тётушка. Снова тоненькой струйкой полилась в хрустальные рюмочки бесцветная жидкость.

Ника ещё помнила вкус водки с маслом, которой ей посоветовала лечится знахарка, и её всю передернуло от отвращения, когда перед ней оказалась рюмка с традиционным русским напитком за праздничным столом. Она торопливо вышла из-за стола.
Неучтивость Ники была замечена всеми, но никто не удивился этому, Ядвига давно держала всю родню и сельчан в курсе дел своей семьи.

Вскоре, как это всегда бывает на вечеринках, приглашенные разделились. Мужчины, прихватив вишневую наливку и настойку из красного корня, вышли перекурить на свежий воздух. Женское общество чинно и благопристойно затянуло старые песни о главном, наболевшем, о запретной любви и мужских изменах.

Окровавленное солнце почти спряталось за горизонтом. На огород ложились чёрные тени, растворяя в себе яркие краски цветущих трав. Звонко стрекотали зелёные кузнечики, усевшись на самых верхушках, склоненных под их весом травинок. Ника сидела одиноко на лавочке возле бани и думала о том, как правильно она поступила, покинув застолье. Ведь если бы не это, то она бы не увидела такой замечательный.  густо залитый красным закатом край неба. Хорошо сидеть на лавочке и просто смотреть на ярко-красный, почти багровый закат, ни о чем не думая, только чувствуя, как растворяются в притухающих красках все отрицательные эмоции, мешанина событий и мыслей. Вытягиваются куда-то в небытие, а на их место приходит какая-то внутренняя уравновешенность и покой.

Скрипнула тихонько калитка. Подошёл, шлёпая тапочками, Петрович, присел на шершавую от облупившейся краски лавочку рядом с Никой, неторопливо закурил.

-Впечатляет,- глядя на заходящее солнце, произнес Петрович.- Разве в городе такое увидишь?

-Природа всегда впечатляет, особенно вне города, -Ника, не отрываясь, смотрела на закат.

-Знаешь, о чём я думаю? -Петрович покосился на Нику, встретился с её глазами.

-Вот исполнилось мне сегодня пятьдесят пять лет. Вроде денег достаточно зарабатываю, на пиво мне хватает, детям хорошо помогаю, внучкам, а душа неспокойна, словно не доделал чего-то важного, что-то упустил в жизни. Иной раз проснусь ночью, сердце щемит, ведь неправильно жил. Работал всю жизнь, как вол, всё в дом нес. Каюсь, грешен был, пил много одно время, так жизнь такая была, все в то время на Севере пили. Да и сейчас, чего таить, пьют. Я ведь благодаря Лёпсу первый раз пить бросил, очень мне сына хотелось иметь. Целый год держался, мужики у нас понимающие были, поддерживали. Молитву мужик один дал хорошую, чтоб, это значит, от пьянства меня отвадило. Пить в одночасье бросил. Дома тут такое увидел: квартира не убирается толком, посуда не моется, вечно горой в раковине сложена, кастрюли все закопчённые, дочка черт знает в каких жениных обносках ходит.

Стал замечания жене делать, а она на меня налетела, как орать начала, чего это я на ее кухне командовать стал и какое я, недоучка, право имею, её учительницу учить, как ей жить. Короче, такие скандалы у нас начались, дня без ругани и обид не проходило. Плюнул я как –то раз, взял и убрал всё так, как раньше в маменькином доме было. Кастрюли , правда отчищать не стал, выкинул, зато одну большую, красивую белую с цветами, купил. Надо было развестись, но я о Лёпсе и Ежевике подумал. Каково ему будет безотцовщиной расти. Да и Ядвигу я по-своему любил, ведь если б не любил, то не женился бы на ней, старухе.

Вот она с работы пришла, на кухню прошла, через минуту выскочила, руки растопырила, в бока уперла, глазищами своими огромными сверкает, как кошка разъярённая шипит:

-Ты меня укорять немытой посудой собрался? Показать хочешь, что я у тебя - неряха, к семейной жизни неприспособленная? А ты подумал, сколько труда мне в уроки вкладывать требуется? Я целыми днями только и знаю, что тетради проверяю и планы пишу.

Я трубочку свою покуриваю и смеюсь, мол, что ты, родная. В мыслях такого не было. Для себя это сделал, надоело в грязи жить, решил не ждать милости от жены, и пригласил свою любовницу убраться в квартире... Чистота ведь мне нужна, а не тебе. Тебя и так все в нашей жизни устраивает.

Осеклась она на полуслове, почернела как-то разом, будто жизнь всю из нее высосали, но грозится, мол, только попробуй сюда привести, живо исцарапаю: и её, и тебя, на всю жизнь отметины получите.

Я ее обнял, сказал, что пошутил, а она вскинулась вся и говорит с такой мне злостью:

-Уж лучше бы ты, Родинька, пил, проще жить мне тогда было бы. А то не знаю я теперь чего от тебя ожидать.

Я чуть дар речи от её слов не потерял, вот тут-то и отшвырнул ее от себя со всей силы.

Петрович попытался найти в глазах Ники понимание и сочувствие.

- Знаешь, Петрович, некоторые мужики, когда им себя жалко становиться, водку пить начинают.

-Так я и запил по второму кругу. Обидно мне стало. Живёшь и живёшь, ни о чем особенно не рассуждаешь. Ни о чём не думаешь.

Петрович перехватил взгляд Ники.

-Осуждаешь?

-Просто не понимаю.

Петрович тяжело вздохнул:

-Я ведь всегда хотел, чтобы она хорошо одета была. Посмотришь на иную бабенку: вся расфуфырена, одета, как куколка. И прелести свои выставит так, что глаза радуются, так бы и сожрал ее глазами. А больше-то ничего и надо, только мужиком себя почувствовать, кровь поволновать, и ей приятное комплиментом сделать.
Бывает, иная идет: и причёсочка у нее ,и юбочка вся в облипочку, и вроде вся упакована так, что нигде ничего лишнего не высовывается, а всё равно такая чувствуется женская стать. Опять же стоишь и любуешься. Для того бабы и созданы, чтоб мужики на них любовались.

А на Ядвигу как не посмотришь… тьфу! Ну баба бабой, что ни одень- всё, как на корове седло. Помню, увидел ее в первый раз: девчонка девчонкой, на танцы пришла, кофточка какая-то бесформенная сверху болтается, а внизу юбчонка размером с два носовых платка и ножки тоненькие-тоненькие. Глазищами своими как зыркнула, так в душе моей такая жалость захолонула. Пигалица этакая, а взгляд всю душу переворачивает. Вот по жалости и женился. После свадьбы только и узнал, что она на пять лет меня старше, когда командовать мной начала, мол, туда не ходи, с этим не водись. Крепко она меня в оборот взяла...

Растворились в темноте ночи последние краски заката, высыпались на небо яркие звёзды. Петрович щёлкнул выключателем. Вокруг фонарного столба заплясали светлячки и прочая мошкара. Ника неторопливо теребила в руках травинки. Петрович снова закурил:

-Вот скандалю я иной раз с ней. Так ведь не от злого сердца, а от обиды: не то могло бы у нас выйти, не так жизнь могла бы сложиться. Ни к чему она не приспособлена. Ничему не научена была, ни борща, ни каши сварить не могла. Рис сварит - так он весь слипшийся, кашу детишкам манную готовит, обязательно с комками. Как полы начнет мыть ,так везде лужи, а стирку затеет- все стены в брызгах и пене, и в шкафах вечный бардак. Только деньги, да деньги по молодости ей нужны были. А Лёпсу с Леночкой повезло. Живёт, как у Христа за пазухой, и в доме чисто, и еда, как из ресторана.

У Петровича вдруг слабо заныло сердце, он внезапно ощутил сильную слабость, показалось, будто ему не хватает воздуха, рванул воротник рубашки, шумно выдохнул не то воздух, не то застарелую обиду:

-Зол я по молодости был на Ядвигу. Вот, ведь, дело какое вышло. Прямо на моих глазах постреливала глазками в сторону моих друзей, выставляла свои прелести напоказ. Не щадя моего мужского достоинства, прямо можно сказать, дома притон устраивала, дома. Дочка в соседней комнате, а она на кухне у Расула на коленях, сидит, целует эту харю татарскую, немытую, а он- друг называется, обнимает ее. Вместе в училище учились, вместе по воскресеньям ходили на качели, смотрели, как платья у девчонок развеваются, да что под юбками у них виднеется, обзор-то снизу ого-го какой. А у него, сироты, блин, казанской, иной раз морда вся покраснеет, губа отвиснет, глазки масляные сделаются. Тьфу! Ты, Ника, прикинь, она эту погань сидит и целует. Я не стерпел, как в ухо ему дал, за шкреботину схватил и в двери вытолкал, да по лестнице вниз и спустил. Так он- наглец такой, мне ещё и кричит, что он ни при чем. Мол, сидели, чай пили, о делах разговаривали. Только услышали, что ключ заскрёбся в замочной скважине, так, Ядвига словно взбесилась, сразу ему на колени и прыгнула... и давай целовать. Он и растерялся не от того , что меня увидел, а от того, что она так поступила.

- Вот вы где притаились,- вышел из-за угла баньки Лёпс. -Шашлыки-то сегодня будут или как?

Петрович набычившись, сказал:

- А что больше приготовить некому?

Лёпс недоуменно посмотрел на отца, растерянно произнес:

-Да как бы ты всё время ими занимался … Тем более, твой день рождения…

- Тогда чего стоишь?- скомандовал Петрович.- Неси сюда мангал и ведёрко с мясом. Да шампуры из сенцов принеси, на холодильнике лежат.

Он проводил взглядом длинную фигуру Лепса, смачно сплюнул в траву.

Ника молча наблюдала за тем, как Петрович достал из-под банной притолоки топорик, поставил на широкий чурбан небольшую чурочку, приподнял топорик до плеча и легонько ударил им в середину желтоватого круга. Раздался то ли невесомый звон, то ли легкий посвист воздуха. Чурочка развалилась в разные стороны на две ровных половинки. Петрович подтянул к себе ближайшую, легко расколол еще на три части, на три ровных аккуратных полешечка.

-Каждый сам выбирает как дальше жить, -наконец нарушила молчание Ника.

Петрович уложил в мангал ровные поленышки, поджёг. Взметнулся вверх ярко-жёлтый радостный язычок пламени. Щепочки быстро, бездымно взялись огнем. Разом почернели и затрещали срубы поленьев. Задрожал над мангалом воздух.

Присев на лавочку, устало сказал:

-Сил больше так жить нет. Лёпс меня в гроб своими поступками скоро загонит. Пришел я утром с огорода, по-человечески попросил:

- Кофе сделай отцу!

Он даже пальцем не пошевелил, как книжку сидел – читал, так и сидит. Ладно, думаю. Скрипнул зубами, сел рядом, говорю:

- Кружку хоть подай!

А он- сволочь такая, мне в глаза глядючи, заявляет:

- Напутал ты, батя что-то. Это я у тебя в гостях, и это ты, батя, вместе с маменькой суетиться должен. А мне некогда, я книжку читаю.

Если б Леночка в этот момент на кухню не зашла, не знаю, чтоб было. Так убить его за всё это хочется. Я тут здоровье своё можно сказать на Севере не щажу, чтоб он за рубли не горбатился по ночам, а ему чашку кофе трудно отцу сделать. Всего-то две ложки в стакан засыпать, да кипятком залить. Ну не сволочь ли, сынок мой после всего этого?

Ника тяжело вздохнула:

-Что-то где-то когда-то ты ,Петрович, просмотрел в его воспитании, теперь вот плоды пожинаешь.

-Да некогда воспитывать-то было!

Петрович подтянул к себе ведерко , начал нанизывать мясо на шампуры, помешал кочергой угли в мангале, уложил над пылающими углями ровный рядок шампуров. Взглянув на Нику, сказал:

-Нас жизнь воспитала и его воспитает. Вот станет жить на одну зарплату, тогда живо вспомнит, кому он институтом обязан и работой. Сама ведь знаешь, что все деньги на него уходят.

-Разве в деньгах счастье?

Петрович свёл лоб гармошкой и тяжело вздохнул:

- И то верно. В иной дом зайдёшь, чувствуется, бедно живут. Так изо всех углов смех детский слышится, навстречу и стар, и млад бежит. Все улыбаются , гостям радуются, и весь вечер вокруг тебя прыгают, суетятся, что-то на тарелочки подкладывают, о чём-то расспрашивают. Чувство такое, что душа оттаивает, просыпается, и уходить из этого дома не торопишься. А домой приезжаешь - себя чужаком чувствуешь. Не то, что расспросить, кружку чая без просьбы не нальют, ещё и обругают. Мне на Севере вольготно, я туда в последнее время, как на курорт ездить стал. Привык уже к Северу, тянет он к себе. Сбежать бы туда насовсем. Только без Ядвиги, Лики и Лёпса. Устал я от них.