Сказка для рассудительных в трёх частях с эпилогом

Часть 1. Испытание

    Малышка Ми летела над лугом белой пушинкой одуванчика. Зоркими глазами вглядывалась она в окружающее пространство, высматривая только ей понятные признаки воздушных потоков. Раз!.. И она вдруг вихрем взвивалась к самым высоким облакам… Раз!.. И она, как с горки, скатывалась к земле, почти задевая травинки. Внизу в траве она заметила вдруг маленький пушистый серый комок… Раз!.. И, сделав круг над поляной и сложив крылья, она камнем упала с небес, ухватила мышь кривыми орлиными когтями и взвилась ввысь… Раз!.. И она снова парила над лугом пушинкой, опираясь на плотные потоки воздуха… Было очень приятно…

Ми была ведьмой. То есть не ведьмой пока, а ведьминой личинкой.

Ми жила личинкой последний день. Сегодня в полночь должна она превратиться во взрослую ведьму - горбатую, с кривыми ногами, с растрёпанными седыми волосами и единственным зубом во рту. Долго ждала она этого часа, торопила время, спрашивала у своих, почему нельзя поскорее стать взрослой. И вот сегодня это произойдёт… И проживёт она ведьмой целых 120 лет, и рассыплется потом в горстку коричневого порошка, и три раза за жизнь, в день своего рождения в 80, в 90 и в 100 лет, запрётся она в своей избушке и наколдует себе дочерей – ведьминых личинок.

    Под передником у неё появится яйцо, подложит она его под черную курицу на час, бросит потом в кипящее молоко от черной коровы, пошепчет заклинания и к утру выберется из яйца личинка ведьмы. До восемнадцати лет будет летать личинка по всему свету, воплощаясь то в растения, то – в зверушек, то – ещё во что-нибудь, своего собственного тела не имея. Ума и опыта набираться.

    Сама Ми стала очень умной и рассудительной, а может быть, была такой от рождения. Знала она, как в воздушных потоках купаться, как цветы и травы растут, знала повадки зверушек многих… Знала, как она свою жизнь проведёт… А в последний год стали её люди интересовать. Знала она от матери, что невозможно ей в человека воплотиться: нет ей места у человека внутри – там душа у него живёт, пока он жив, и никого не впускает.

    Радовалась Ми, что недолго оставалось ей быть личинкой ведьмы, но тревожило её что-то. Рассудительной она была и поэтому знала, что… Ведь сегодня, в последний день пребывания в личинках, должна она испытание пройти… Испытание любовью… Как это? Для чего?

    Говорила ей мать, что для того это, чтобы понять, что же такое людское счастье. Глупые они, люди эти. Без нас прожить не могут. Что делать-то надо? Не знала она. Понимала, что надо ЕГО найти… С которым - испытание. А как? И времени немного уже осталось. Вечереет.

    К людям надо лететь, к деревне. Взвилась она к облакам, огляделась. Вон там деревня, у края леса. Туда полетела. Близко уже деревня, избы уже различить можно. Огляделась Ми, а на берегу, у самого края леса, две фигурки человеческие видны. Спустилась немного, видит: парень это и девушка. Спустилась она ещё, зацепилась пушинкой за ветку, что у тех над головами и смотрит. И слушает.

    Говорит девушка:
    - Разлучают нас с тобой. Не смогу я батюшки и матушки ослушаться!

    Говорит парень:
    - Не смогу жить я без тебя. Не жизнь это будет.
    - И я! И я! И я, - как заколдованная девушка ему вторит. - Не жизнь это будет.
 
    - Значит правильно мы решили? - парень спрашивает, а голос его дрожит. - Страшно ведь это.

    - Нет, - девушка ему шепчет. - Страшнее ведь без тебя навсегда остаться.
И достаёт из корзинки плетёной две бутылочки малые чёрного стекла, пробками из коры запечатанные.

    - Их, - шепчет, - ведьма мне дала. - Говорит: средство надёжное, лучше не бывает. За волосы мои дала. Недорого. Зачем мне теперь они? Три глотка только надо сделать без остановки. И всё…

    Только сейчас заметила Ми, что платок у девушки не так, как у всех других девушек, повязан. Почти на самые глаза надвинут. Подумала, что время-то уходит, всего несколько часов для испытания осталось. Торопиться надо… Понять, что такое любовь у людей. Выведать это и ведать потом, ведь не зря они ведьмами зовутся. А парня этого она давно уже приметила… Понравился он ей…

    А что делать-то надо? Задумалась… И решила. Недаром рассудительной была. От рождения, наверно.

    - Давай вместе зелье ведьмино выпьем, - парень шепчет, а у самого руки ходуном ходят.

    - Давай.. Так и договаривались, - девушка отвечает. - Пора уже.
Поцелуй только меня на прощанье.

    Склонились они друг к другу, губами сблизились и застыли будто. Странным это для Ми показалось. Чудно как-то. Она на самую нижнюю ветку перелетела, приготовилась план свой исполнить… Ждёт… Выпрямились наконец парень и девушка, взяли каждый себе по бутылочке малой, пробочки вынули… Заметила Ми, что лица у них будто от дождя мокрые, залиты влагой какой-то… Напряглась Ми, сосредоточилась. Теперь только бы момент не упустить. Опоздаешь - всё пропало. Не успеет она уже испытание пройти… Любовью…

    В тот самый момент, когда парень и девушка из бутылочек тех пить начали, сорвалась Ми с ветки совой лесною, пронеслась перед парнем и крылом у него из рук бутылочку и выбила… Может, только полглотка и успел он сделать. Взлетела она на ветку, огляделась.

    Девушка неживая лежит, не шевелится.  Парень дышит, как и рассудила она, план свой составляя… Но глаза у него закрыты; видно, в обмороке.
 
    Смотрит Ми и вдруг будто облачко прозрачное невесомое из губ девичьих выплыло и понеслось куда-то, то поднимаясь, то к верхушкам травинок опускаясь… Скрылось… Всё получилось,  как она хотела; недаром рассудительной даже в личинках была.

    Теперь времени терять не надо. Ведь свободно сейчас тело девушки, душа-то её из тела вылетела. Вышла Ми из совы и в тело девичье вошла. Приподнялась, села. Сама себе очень большой показалась, ведь воплощалась она раньше всё больше в мелких зверушек, рыбок, мошек, а тут…

    Парень вдруг зашевелился, сел, смотрит, ничего не понимает.
    - Ми…, - шепчет. - Милая моя! Ты это? Приснилось мне всё?

    Удивилась Ми, откуда он её имя знает. Молчит, вся рассудительность её будто подевалась куда-то.

    - Я… я же не смогу жить без тебя, - он сказал это, придвинув губы к самому её уху, его дыхание обожгло её щёку и шею, – я же думал, что никогда больше тебя не увижу.

    - Не надо, - тихо она сказала. – Ты же видишь меня и всегда видеть будешь.
Ми сказала это и испугалась: ведь обманывает она парня этого, красивого. Пройдёт она испытание сейчас и скроется от него навсегда. Пусть живёт, как хочет. И то хорошо, что не дала она ему трёх глотков из бутылочки выпить, лежал бы он сейчас как та девушка…

   Он взял её за руку и они пошли к деревне. Ноги Ми дрожали, она никогда не ходила столько, да и была она сейчас больше и тяжелее всех, в кого воплощалась раньше. Она опустилась на траву, он присел рядом и щекой прижался к её щеке.
Она хотела отодвинуться, но как-то получилось, что губы их соприкоснулись. Было очень приятно.

    Она откинулась на спину и закрыла глаза.

    - Ми… милая моя, - шептал он, задыхаясь и целуя её.

    Она стала отвечать на его поцелуи и вдруг странная, но почему-то сладкая боль пронизала её тело.

    Сначала она испугалась, но поняла потом, что они слились во что- то одно, общее, и сладкое чувство охватило её.
 
    - Я люблю тебя, люблю, люблю, - повторял он. – Ты не умерла? Мы всегда будем вместе?

    - Да. Да, - говорила она, понимая, что не сможет утешить его.

    - Ты не умерла, - он сказал. – Если ты умерла, сегодняшней ночи не было бы. Мы никогда не смогли бы увидеть и почувствовать друг друга, а зачем тогда?

    - Но мы смогли, - она сказала. – Спи… отдохни немного, - и поцеловала его в лоб.

    Он утомлённо закрыл глаза. – Ты не уйдёшь?

    Она не знала, что ответить ему, но он уже спал, улыбаясь. Она смотрела на его лицо, ведь до этого она даже не успела как следует разглядеть его. Он был очень красив. Ей на минуту захотелось перестать быть личинкой ведьмы и стать обычной человеческой девушкой… и быть с ним долго-долго и счастливо. Как это?
Она вдруг поняла… Счастье – это когда тебе хорошо… Когда другие делают тебе что-то приятное… Да вообще-то другие могут быть не нужны: ведь счастье – это просто лететь над лугом белой пушинкой… Счастье – это наслаждение, удобство … Вот для чего испытание ведьмы проходят. Понятно теперь.

    Ми почувствовала вдруг боль в спине и в ногах, как будто кто-то пытался согнуть её… Лицо неприятно зачесалось, и Ми поняла, что быть личинкой ведьмы ей осталось уже недолго.

    Она оглянулась, остатками жидкости из бутылочки смазала парню лоб и губы, выскользнула из тела девушки и поднялась в воздух.
 
    Мама и сёстры уже ждали её. Волшебные снадобья варились в нескольких котлах. Разноцветные струи клубились в воздухе. Ми села на пень, как указала ей мама, и замерла в ожидании. Было приятно.

    - Пора, - сделала знак старшая сестра.
Все поднялись и окружили пень, на котором сидела Ми. Разноцветные струи окутали их, брызги волшебных снадобий повисли над хороводом ведьм, невнятным бормотанием раздались волшебные заклинания…

    Всё ускорялось и сгущалось, а Ми, сидя на пне и раскачиваясь, превращалась понемногу в старую ведьму - горбатую, с кривыми ногами, с растрёпанными седыми волосами и единственным зубом во рту… Умную и рассудительную…

    Часть 2. Ещё одно…

    Ведьма Ми сидела у очага, перемешивая в котле ядовитое зелье. Сегодня с утра у неё было странное неприятное настроение. Голова тряслась больше обычного, седые волосы растрепались сильнее, а ноги и спина совсем искривились.

   Было грустно. Вспоминалась мама, распавшаяся в коричневый порошок двадцать лет назад. Дела не ладились: когда она захотела сварить освежающий напиток, под руку попадались всё время только ядовитые травы, они сами попрыгали в котёл, а огонь в очаге как будто ждал этого и вспыхнул мгновенно.

    Сама не понимая, что делает, Ми варила сейчас ядовитое зелье.

    Зачем? Для чего?

    Снова вспомнилась мама. Она говорила тогда, в первый день взрослого существования Ми… Что? Ми долго не могла вспомнить. Голубые и красные вихри поднялись над котлом, и Ми вдруг вспомнила.

    Мама предупреждала её. А говорила мама, что не надо ей поселяться в этой деревне, что худом это кончится. И что, если поможет ведьма один раз тому, с кем у неё в личинках испытание было, то отнимется у неё тридцать лет жизни и рассыплется она в коричневый порошок не в 120, а в 90 лет.

    А ещё раз поможет – то и в 60.

    Умная была Ми и рассудительная. Поселилась в заброшенной ведьминой избушке в самой дальней деревне; далеко от той, где ей испытание выпало. Жила спокойно – людям помогала, как это ведьмам положено: попросят люди чего-нибудь доброго наколдовать - сделает, попросят злого – тоже сделает.
 
    Не она это зло делает, а люди. А она – помогает: добро добрее, а зло злее делает. Такое уж предназначение у ведьм. Пусть люди лучше дела свои людские видят… И почему что-то сегодня всё время подталкивает её к чему-то недоброму? Почему варится это зелье вместо освежающего напитка из лесных трав?

    Задумалась, вспомнила: жила она уже больше 20 лет спокойно, а с месяц тому назад вышла из избы своей, а навстречу телега с переселенцами: пара пожилая. Взглянула она и ахнула (про себя, конечно). Мужик-то - тот самый парень, с которым у неё испытание было. А баба – больная, видно: бледная, худая, ходит с трудом. К ним в деревню часто больные наезжают; источник целебный навещают. Тот, что у околицы деревенской. Помогает он многим, ну да ей-то уже не поможет. Поздно.

    Приходил он к её избе несколько раз.
    Многие болезные приходят… Из источника попьют и к ней бегут:
«Помоги!».

    Она травку какую-нибудь для них отварит, повертится, повоет волчьим голосом… Довольные уходят – верят в чудеса и колдовство разное… Кому-то помогает. Глупые. А ему-то она помочь не может и не хочет. Зачем ей на 30 лет меньше жить? Она – счастливая: наслаждается, когда на метле своей на шабаш ведьмин летает. Удобно жить ей, поскольку людям поколдует, а они ей за это всё, что ей надо, несут.
 
    А что такое счастье? Наслаждение и удобство. Счастливая она… Зачем это разрушать?.. Приходил он к её избе несколько раз. А она в избе затихала, на стук не отзывалась…
 
    Надо бы в зелье разрыв-травы добавить. Растёт она на заднем дворе у неё. Под корытом опрокинутым. Только вышла Ми на двор, а там он стоит; бледный, замученный какой-то, а красивый, как раньше, в парнях…

    - Помоги, - говорит.

    - Чем же, - Ми растерялась даже. – Что у тебя? Будущее хочешь угадать? Плохое оно у тебя.

    - Знаю, - он говорит. – Будущее своё я уже знаю. Наступило оно уже: умерла Мила сегодня ночью. А узнать я хочу прошлое своё. Любил я одну девушку и сейчас люблю. А с той девушкой хотели разлучить нас. Не могли мы жить друг без дружки, умереть хотели. Да только не умерли мы сразу, а полюбились, как муж и жена. А потом ведьминого яду из бутылочек стекла чёрного выпили. И очнулся я в городе. Не помню ничего. Где жил до того – не знаю. Мила меня выходила. Я ей верным мужем был до самой её смерти. А сейчас знать хочу, что тогда случилось. Где девушка та? Как живёт? Почему меня не ищет? Я-то её всю жизнь искал. Помоги!

    Закружилось всё у Ми в голове, завертелось… Помогать-то людям ведьмы должны, такое у них предназначение. Но она-то – ему… Как? Поможет и тридцати лет как ни бывало. А зачем это ей? Да и как помочь? Рассказать всё как было? Не поверит он. Да и зачем? Помолчал немного он и вдруг заплакал.

    - Не могу, - говорит, - жить с этим. Помоги!

    Молчит Ми, а сама про себя рассуждает. Помочь ему – свою жизнь укоротить. А не помочь – как? Что сделать-то надо, чтобы и не помочь ему, и чтобы он довольный от неё ушёл? Может, как в тот раз сделать? Настоем забудь-травы ему лоб и губы смазать, а лучше три глотка этой травы дать выпить: уйдёт он и ничего не вспомнит? И не помощь это ему, потому что тот человек, который главного в себе не помнит, - ущербный! Значит, не поможет она ему, а ущербным сделает. И ему хорошо, и ей! Прохрипела: «Видишь туесок с питьём горячим? Три глотка надо тебе выпить». И ухмыльнулась: «Поможет». Проковыляла к двери: послышалось, будто кошка её чёрная в дверь скребётся. Ан нет…

    Оглянулась и окаменела: не туесок он с полки снял, а котелок с зельем с печки, в туесок пустой перелил и пить приготовился!.. Что делать? Крикнуть? Остановить? Хотела она это сделать сначала, но умная была: помочь-то ему можно, но за счёт своей же жизни… Тридцати лет как ни бывало… А что? Промолчать? Ведь выпьет он зелья, и придёт к концу жизнь его. А впрочем сам он сказал, что не может жить. Пустая, говорит, жизнь его теперь  будет  без Милы. Чем она взяла-то его. Сама – невидная. «Я-то тогда, в девушках, гораздо лучше её была, - подумала. - Пусть выпьет». Но тогда ведь жизнь его кончится, и сама-то она его больше никогда не увидит. Люди-то после смерти на небесах встречаются, а ведьмы рассыпаются песком… И всё… Отвернулась она от него, дверь распахнула, кошку зовёт… А сама слышит как пьёт он… Один глоток… Второй… Третий…

    - Всё, – поняла. – Дойдет он теперь только до дома своего, тут ему  и конец. Не видеть бы этого… Выпроводить его скорее надо…

    Затрясла седой головой своей, заворчала:
    - Ну чего стоишь-то тут. Иди домой. Спать ложись.

    Усмехнулся он, будто понял всё. Говорит:

    - Жизни моей конец пришёл. Обманула жизнь меня. И сам я себя обманул: надо было мне с Милой новую жизнь начать, а я всё жил той минуточкой… Получилось, что и не жил я совсем, а так… Всю жизнь прождал чего-то… Чего не вернёшь… Вот и всё…
Она седой головой трясёт, бормочет:

    -Уходи, уходи скорей…

    Повернулся он молча и вышел. Она к окошку кинулась, смотрит.
Идёт он по улочке к дому своему, пошатывается уже. Дойдёт ли?
Тяжело ей даже смотреть на это. «Отвернись, значит», - рассуждает. Отвернулась, веник взяла, подметать полы стала. Это – самое лучшее дело: всё старое выметается. Из избы… и из себя тоже.

    Пол подмела. Зелье оставшееся перелила в бутылочку, корой закупорила. Свежей разрыв-травы из огорода принесла. На луну щербатую поглядела…
Успокоилась вроде… Умно ведь поступила… Рассудительно…

    Часть 3. И последнее…

    Полночь приближалась. Старая ведьма Ми готовилась встретить свой сотый день рождения. Для всех ведьм это большое торжество. Во- первых, полный век прожит. Во-вторых, шесть ведьм-соседок на следующий день к ней на шабаш собираются; весело будет. В-третьих, в день своего рождения в 100 лет ведьма наколдовывает себе дочку.
 
    Третью, последнюю. Под передником у неё появляется яйцо, которое она тайком подкладывает под черную курицу на час, пока  луна сияет в безоблачном небе, потом забирает его, бросает в кипящее молоко с волшебными травами, взятое от черной коровы, шепчет заклинания и к утру выбирается из яйца личинка ведьмы – лёгкая, бестелесная, весёлая.

    До восемнадцати лет летает личинка по всему свету, воплощаясь то в растения, то в зверушек, то ещё во что-нибудь, своего собственного тела не имея. Ума и опыта набирается. Если что непонятное случится, мать ей всё объяснит. А в восемнадцать лет в полночь превратится она во взрослую ведьму – горбатую, с кривыми ногами, с растрёпанными седыми волосами и единственным зубом во рту. Такую, как она – Ми, уже восемьдесят два года ведьмой прожившая, много повидавшая и рассудительная с малых лет, с личинок.

    Сто лет для ведьм – большой праздник, только невесело Ми почему- то. Если рассудить, то – счастливая она: счастье – это когда тебе хорошо… Когда другие делают тебе что-то приятное… Счастье – это наслаждение, удобство… Всё это есть у Ми; только вот невесело ей почему-то. «Не надо и думать об этом», - Ми рассудила и начала по дому хлопотать, к шабашу готовиться. Не надо думать об этом, а думы сами в голову лезут. Двадцать лет ещё проживёт она среди людей, а потом уйдёт в лес к пеньку, который давно облюбовала, и рассыплется в коричневый порошок. И дочки её - тоже. В свой срок. Вот и всё. Только порошок и останется. Да и тот потеряется в лесу, разнесёт его ветром и всё! И дочкам в свой срок – то же сбудется.

    Правда, рассказывала ей когда-то мама (ухмыльнулась про себя: первый раз ведьму, мать свою, мамой назвала)… К чему бы это?.. Рассказывала ей мать, что иногда на скорлупке яйца наколдованного бывает маленькое золотое сердце. Только бывает такое один раз из тысячи. И если всё сделать правильно, родится личинка с настоящим человеческим сердцем. Настоящим. И если полюбит, заслужит душу и сможет жить вечно. Любить-то легко. Она, в личинках, того парня любила. Легко это и приятно. Большого труда не требует. Не дошёл он тогда до дома. Упал прямо на улице деревенской. Плакала тогда на похоронах вся деревня. Она его тоже жалела. Только не могла ничего сделать: помочь ему - значит свою жизнь укоротить. А зачем? Чтобы третьей дочки у неё не было? Подумала и даже что-то в груди сжало. Сердце? Только нет у ведьм сердца и быть не может. Кроме той, которая одна из тысячи. А что для этого сделать надо? Кто знает? Да и зачем оно сердце это? Знала Ми, что когда плохо бывает людям, говорят они, что сердце, мол, болит. Вот и не нужно сердце ведьмам.

    Только вот болит что-то у неё в груди, ноет. Жизнь свою она почти всю прожила. Правильно, рассудительно. Только зачем? Старшая дочь живёт ведьмой в дальней деревне и глаз не кажет. Средняя ещё личинкой летает где-то. Им до неё дела нет, и ей до них – тоже. Счастливая она… Давно рассудила Ми, что счастье – это наслаждение, удобство. Всё это есть у неё: наслаждается, когда в ступе своей по лесам и полям свищет, и изба у неё удобная, и люди за её колдовство всё, что ей надо, несут. Выведет она сегодня третью, последнюю дочку и останется ей жить ещё двадцать лет. Только вдруг показалось ей, что двадцать лет – много. Надоело ей счастливой быть – в ступе летать и в кладовку плату за колдовство складывать. Скучно. Весь свой ум Ми на помощь призвала: жить, мол, надо до конца, до 120 лет; такая судьба у них, ведьм. Третью личинку надо наколдовать. Людям помогать зло или добро делать, как они этого хотят. Всё правильно, разумно… А жить не хочется… Скучно… «Может, и не счастливая я совсем», - подумала… И все силы свои на помощь призвала, чтобы мысль эту неразумную прогнать. Полночь подходит, колдовать надо.

    Бросила она разрыв-травы в зелье, других трав добавила, процедила через сито волшебное. Горшок с заготовленным раньше молоком от чёрной коровы на плиту печную поставила, вывалила в него травы из сита. Сразу молоко вскипело, разноцветные струи по избе забегали. Закружилась Ми в колдовском хороводе, зашептала заклинания разные, под передником рукой шарит… Только нет под передником личинки будущей… Страшно… Даже в пот ведьмин её кинуло, в ядовитый… Задыхаясь повторила заклинания, поклоны колдовским силам отбила… Боится под передником пошарить… Только почувствовала вдруг: тут оно, тут оно милое. В окно выглянула: луна где? Светит… И небо чистое, без единого облачка… Осторожно положила яйцо в молоко кипящее, закружилась, заклинания шепчет…

    Как же хорошо всё! Над испугом своим глупым посмеялась. Как могла подумать только, что не будет у неё третьей дочки! С детства разумная, а тут будто ум делся куда-то. Никогда не слышала она, что не сбывается колдовство это. Все ведьмы своих дочек наколдовывают… Если до нужных лет доживают.

    Кружится Ми в танце волшебном и слышит вдруг шум какой-то посторонний; шипит будто что-то. Оглянулась и остолбенела: горшок с молоком от чёрной коровы на плите треснул… Малая трещинка, а капает из неё молоко на плиту, и чёрным смрадом под потолок уходит… Что теперь будет? Вытечет молоко из горшка, яйцо перегреется и лопнет. Взовьются к потолку струи чёрные, и не будет у Ми дочки третьей, меньшой, младшенькой, любимой. Что делать-то? А тут и думать не надо: просто всё. Надо молоко в горшке удержать, а как? Не думает Ми ни о чём. Просто надо молоко в горшке удержать, только больно это. Эту боль ведьмы как люди чувствуют. А молоко уже не капает, а течёт из горшка струйкой, тоненькой пока. Зажмурила Ми глаза, страшно ведь, и ладонями своими горшок обхватила. Охнула. Знала, что больно будет, но не думала, что так. Чуть было горшок из рук не выпустила, только сразу сообразила (умная была от рождения), что разобьёт горшок и – всё! В окошко луна светит. Хорошо это, только до рассвета ещё часа два осталось. Утерпит ли она? Боль всё нестерпимее становится.

    Открыла глаза, посмотрела: щель в горшке ладонями её перекрыта, ни капли из горшка не вытекает. Пляшет яйцо в молоке кипящем будто радуется, что жизнь новая ведьмина сейчас начнётся. А ей-то каково? Ноги не держат, трясутся…
Упадёт, уронит она сейчас горшок и всё… Не будет у неё дочки младшенькой, любимой! Вздрогнула она вдруг! Что говорит-то она?.. Любимой!.. Второй раз за час последний она слово такое вымолвила.

    Умная она, рассудительная, а такую глупость сказала! Любят ведь сердцем, а нет у ведьм сердца и быть не может. Ноги вдруг так затряслись, что чуть было она горшок не выронила.

    Испугалась, что дочку может потерять. Думать стала. Сообразила. Ногой табурет еловый к плите подтянула, села. Не выронит теперь горшок.

    А боль в ладонях всё сильнее. Может, заговорить её попробовать? Только нет заговора для ведьм. Живи, колдуй для людей, а самой - ничего. А всё же попробовать надо. Начала бормотать колдовские заклинания, только не помогает это. Неужели потеряет она дочку, не увидит, как летит она белой пушинкой, воплощается в существа разные, чтобы уму-разуму набраться; неужели не растолкует она дочке, как та испытание в личинках прошла? Кто же её научит-то всему? Маленькую, неопытную, глупенькую? Только она, Ми, и может. А она – умная, много за жизнь свою длинную узнала. Назовёт она дочку Лю… Любимая, значит. Хорошо дочке с ней будет. Только недолго. Двадцать лет всего жить осталось. Мало. Горько ей стало.

    Проводит она дочку из личинок во взрослую ведьму, и только два года жизни её останется. Хватит ли времени, чтобы дочке передать то, что Ми за всю свою жизнь не узнала? И за последний час? Торопиться надо.

    Рассуждает Ми, а боль не стихает, но кажется ей, что привычной какой-то становится. Терпимой. Луна уже за избу зашла, небо посветлело. Немного осталось, только время тянется медленней, чем обычно. Лопнула вдруг кожа у неё на левой ладони…

    Взвыла Ми, но горшок ещё сильнее сжала. Семенит от боли ногами по полу, на табурете ёрзает. А небо уже заметно светлеет. А тут и со второй ладонью та же беда случилась. Чуть не выпустила Ми горшок из рук, но спохватилась, ещё сильнее сжала. А яйцо ведьмино в горшке закрутилось вдруг, завертелось и… лопнуло. Стало разваливаться на две части.

    Чудно как-то: прежние дочки по-другому на свет выбирались, через трещинку в скорлупке. Глаза у Ми зажгло, щёки замокрели. Видно, брызнуло ей на лицо молоко кипящее.

    Только не больно щекам почему-то.

    Смотрит, а вот она – дочка. Белой пушинкой в воздухе парит, лёгкая...

    Выпустила ненужный теперь горшок из рук, рот открыла, хочет что- то сказать дочке, а не может: сжало ей горло и в груди что-то. Сердце? Только нет ведь у ведьм сердца и быть не может. Ненужное теперь молоко на плиту вытекает, скорлупка вся видна. Аккуратная такая. Из двух половинок ровненьких. И на одной что-то.

    Присмотрелась Ми и ахнула: на той половинке, что сверху, маленькое золотое сердечко видно.  Почему же она, Ми, одна из тысячи?
 
    За что ей счастье такое? Ведь счастье – это, когда жить хочется не для себя только, а для другого, близкого. С наслаждением. С болью, быть может. А удобства? Какие удобства с болью?

    Ми раскачивалась, глядя на парящую под потолком шаловливую дочку и бормотала странные слова:

    - Теперь он никогда не погаснет… Не погаснет. Замолчала и спросила сама себя:

    - Кто?

    И сама себе ответила:
    - Свет. Свет в душе…

    Слёзы, которых не бывает у ведьм, текли по морщинистым щекам, кожа лоскутьями свисала с обожжённых ладоней, было больно, но она улыбалась…

От счастья…