Небесный гамбит Глава 11

                Глава 11

Поздно вечером каким-то транзитным рейсом с двумя пересадками Павел прилетел в Одессу, где не был лет десять. Личным связям это, впрочем, большого ущерба не наносило, скайпы, сайты-шмайты и прочая  дребедень множилась на бытовом уровне со скоростью света, обгоняя и его, в том числе.

Короче говоря, по прилету его встретил Славка, друзяка со школьной скамьи, подкатив (по спецпропуску!) на своем джипе прямиком под трап самолета. Павел не хотел грузить сестру и Машуню кухонными хлопотами, волнением и всем тем, что обычно связано было в их семье с радостями встречи. Он не сообщил о времени прилёта. Однако и без того сегодняшний вечер ожидался ими с большим нетерпением.

Слава был в их семье ближе ближнего. Он узнал первым о трагедии в Москве, и с той памятной ночи не оставлял женщин. После похорон он прилетал к Павлу в Москву несколько раз, навещал друга в больнице и в санатории, так что обо всём, что знал и предпринял сам, уже давно рассказал другу.
 
Что же до сестры Павла и племянницы, то у первой он, кстати, почти полвека тому был шафером на свадьбе с Валентином, а Машу со Стасиком забирал вместе с Павлом из роддома (на тот момент её муж бесследно исчез «в далёких степях Забайкалья…», задолжав Славе 40 тысяч рубоей на покупку квартиры «с видом на море и обратно».
Все эти семейные и дружеские узы переплелись так тесно, что их уже было не расплести и не разорвать никаким бедствиям…

Словом, объятия, поцелуи, радость сквозь слезы – все, как обычно, Славка разрулил за несколько минут и отправился с Людмилой на кухню распаковывать сумку столичных провиантов и помогать накрывать на стол, а Павел в обнимку с крестницей уселся на любимую бабушкину кушетку (раритет хранился в семье с нэпманской эпохи ХХ века …)
Когда он взглянул на Машу и прижал крестницу к груди, сердце его не разорвалось, слава Богу, спасибо кардиостимулятору и накапанных Славой в машине каплям, заранее  припасенным на всякий случай.

Её красивое лицо с выразительными глазами и сияющей прежде улыбкой словно погасло, а шелковистые пряди волнистых каштановых волос посеребрили нити седины. Вся она напоминала сейчас живой цветок, еще хранивший аромат и прелесть, но уже срезанный острым ножом под корень.

У Павла в горле застрял комок, он только гладил и целовал её холодные пальцы, а Маша всё говорила и говорила, вспоминала яркие эпизоды детства сыночка, вперемешку с поездками на турниры, первые медали и кубки…
Павел понимал, что ей нужно было высказаться, раскрыть душу и отпустить боль, терзавшую сердце, он готов был всю эту боль разделить с ней, испить самую горькую, большую часть… но сердцу матери эта утрата нанесла рану незаживающую…
- Да, да, - между тем говорил он, - я же провожал вас во Вьетнам, а помнишь, как вы катались на коньках по Красной площади?

- В Ханое было +40… Он  так любил тепло и солнце, а сейчас лежит в застывшей земле!.. Я с ним хочу быть…
- Так ведь он рядом с нами. Он видит, как ты плачешь, и тоже страдает,- успокаивал крестницу Павел, - ты послушай, что я тебе расскажу сейчас.
Маша затихла, прижавшись щекой к груди Павла, и он продолжил:
- Ты ведь знаешь, что меня увезли в реанимацию, когда случился второй инфаркт, но что было после, я никому не рассказывал…

- Павлуша! Давайте-ка с Машуней к столу, не то Славка съест все отбивные. Быстренько рассаживайтесь по местам, всё остывает! – позвала к ужину Люлю (именно так её и сейчас называли все ближние, отчего она радостно улыбалась и даже переставала сердиться, когда такое случалось).
- Пусть только попробует, я с него самого отбивную сделаю, - пообещал Павел, усаживая Машу возле себя…

В окно светила полная Луна, на стене, возле которой стоял шахматный стол Стаса, висел его портрет. Он сидел за этим самым столом, обдумывая очередной ход… Живые цветы, последний, очень красивый индийский кубок и морские камешки, собранные им в разных морях, будто бы пахли морем. Казалось, словно он сам вошёл в комнату, сел за стол и сосредоточился над решающим ходом…

После затянувшегося за полночь ужина Слава укатил домой, Павла уложили спать на бабушкину кушетку, Людмила отправилась в спальню, в Машиной комнате тоже была расстелена постель, но она присела возле крёстного и попросила:
- Расскажи мне то, что никому не рассказывал, ты же обещал…
- Конечно, кроме тебя я и не мог никому про это рассказывать, наверняка в дурдом бы упрятали…

-Так ведь и со мной то же самое было! – перебила Маша, - после похорон мама среди ночи скорую вызывала, и какой-то пьяный фельдшер меня в Александровку отвезти собирался…
- Ну-ну, - фыркнул Павел, - бедный фельдшеришка!
- Ага, ты шутищь, а у нас тут светопредставление началось: мама вызвала группу захвата с автоматами, а фельдшер забаррикадировался в туалете и своё подкрепление поджидал. Вообще не знаю, как я пережила все это…
- Фельдшеру повезло, - шмыгнул носом Павел, - если бы он Люлю так госпитализировал, то вряд ли бы сам в живых остался…
Маша согласно кивнула и улыбнулась.

- Да, так вот я, значит, оказался в реанимации, - продолжил Павел уже серьезно, - поначалу вообще ничего не помнил, черно как в ж…, зато потом сразу свет повсюду разлился, но я почему-то вверх ногами повис, а потом спиной к потолку прилепился. Внизу хирурги копошились над каким-то телом, током его пытали, а сами вопили разные глупости, потом притихли и говорят друг другу что, дескать, помер пациент. Накрыли беднягу простынёй и вышли перекурить. Мне висеть, однако, надоело, и я попробовал отлепиться, но тут же шлепнулся на какой-то белый эскалатор, и понес он меня вверх…
 
Ступени бегут, бегут, будто взлетают кверху и выбрасывают меня в небо. Лечу, а внизу океан аж до горизонта  волны катит, прозрачный до самого дна. В жизни своей я такой красоты не видывал… Рыбы плывут косяками, на коралловых рифах водоросли шевелятся, акулы мчатся, как торпеды, и над всем этим великолепием разливается такой удивительный свет, что как-то радостно и спокойно на душе сделалось...

Вдруг я оказался на чудесном пологом берегу, покрытом травой и цветами. Иду себе к лесу, благодать душу переполняет, взглянул на тропинку - Стас передо мной стоит…
Павел умолк, а Маша замерла, сжав губы и глядя на него широко раскрытыми глазами.
- Как из-под земли вырос, - продолжал крёстный, - а я оторопел и не могу вымолвить ни одного слова. Лицо его было злым, одет небрежно… В руках держал камни, затем бросил в меня один и закричал:

- Зачем ты пришёл? Ты здесь никому не нужен, убирайся отсюда…
Он стал кидать в меня остальные камни и убегать, продолжая кричать:
- Кто тебя звал? Уходи. Тебя мама ждет и плачет всё время. Люлю чуть не сгорела, я спас её. Убирайся!
 
И в тот же миг я снова очутился на эскалаторе, который понес меня вниз, в черноту, в бездну. Я очнулся на каталке, когда меня везли в морг. Санитары так испугались, что едва не скинули меня на пол. Я и сам ничего не понял, думал – приснился сон, но когда утром на обход пригласили всю склифасовскую профессуру и сообщили мне, что я вернулся «с Того света» и должен праздновать второе рождение, я едва ни помер с перепугу по-настоящему. Оказалось, что меня отключили от аппаратов через 13 минут после полной и окончательной остановки сердца, а в морг повезли еще через полчаса.

 - Вот что, моя дорогая, – Павел взял крестницу за руку, - Стас живее нас, измученных горем, так что нужно собрать в кулак всю свою волю и вернуться к нормальной жизни.
- Спасибо, - отвечала Мария тихо, но очень спокойно, - я верю каждому твоему слову, потому что он снится мне из ночи в ночь, я даже вижу его иногда рядом с собой...
- Пора отдохнуть тебе, доця, завтра у нас трудный день, у меня грандиозные планы… Всё, всё, надо спать…

- Спокойной ночи,  мы с мамой так долго ждали тебя… Хорошо, что Стасик тебя прогнал…
Мария чмокнула крёстного в щеку и ушла к себе.
Светало. Павлу очень хотелось спать.

********************
Продолжение следует