Сказка Гофмана
Повалил густой снег, зажглись вечерние фонари, троллейбусы, натужно гудя и искря проводами, скрывались в сумерках, а мальчик стоял, как вкопанный и разглядывал чудесную обложку. На фоне цветных немецких домиков, узнаваемых по перекрестиям фахверка, тоже в снегопаде, неслась карета на полозьях, запряжённая белым в яблоках конём. Кучер стоял в неестественной позе, наискосок, в красном кафтане, белых гетрах и синей шляпе с перьями. А перед ними розовые носильщики бежали с розовым паланкином из которого торчала неопределённая розовая старуха. Картинка была примитивная, но зато воображение у Славика было неудержимым. Оно неслось по улицам Нюрнберга, любуясь клеточками оконных переплётов, распахивая тяжёлые дубовые двери с затейливой резьбой, вдыхая густой запах рождественской ели, задувая, из баловства, оплавленные свечи и пугая маленьких детей, сидящих под столом. И одноглазый часовщик Дроссельмайер грозил пальцем неизвестно кому и ковырял отвёрткой в часовом механизме, где шестерёнки заедали без должного надзора, и оси требовали капельку масла.
А возле камина, в креслах с высокими спинками, сидели два господина: один из них советник, а другой придворный лекарь. Они и сами толком не понимали из какой сказки их сюда занесло, но в их руках оказались хрустальные бокалы, с жидким рубином внутри и мелодичным звоном — дзинь-дзинь! Трубки дымили и в табачных облаках сквозили лучи рассеянного света...
— Ну чё заснул, брать будешь что-нибудь, — рявкнул мужик в кроличьей шапке и пальто. — А ну посторонись!
Славик ступил по щиколотку в сугроб и холодная кашица проникла в носок.
— «Вечёрку» и «Комсомолку», — потребовал грубиян, высыпая мелочь. — Пацан, не спи, замёрзнешь!
Славик придвинулся к окошку.
— Тётенька, сколько стоят открытки «Щелкунчик?»
— Рупь тридцать, — сухо ответила тётка.
Славик отсчитал без сдачи один рубль тридцать копеек и забрал стопку открыток в глянцевой обложке. Запрятав драгоценность в карман куртки, он побежал на остановку. Метель кружилась и задувала из подворотни. Рога троллейбуса сорвались, просыпав шипящие искры. Водитель, надевая брезентовые перчатки и матерясь, натянул канаты, как кучер поводья, и просыпав ещё трескучего электричества на снег, зацепил штанги токоприёмника за провода.
Попеременно щёлкая контакторами светящийся вагон двигался по заснеженной улице мимо скучных хрущёвок с отколотой плиткой на фасадах. Но Славик с упоением разглядывал готические соборы, рыночные площади, вывески трактиров и мастерские ремесленников. Ни что не могло скрыться от его зоркого взгляда «Вон там, перед старинным мостом, надо попросить форейтора, чтобы притормозил, я сойду» — подумал Славик, и стал пробираться к выходу.
Дома, за письменным столом, при свете настольной лампы, он разложил открытки, как пасьянс и стал изучать все подробности сказочной жизни. Канделябры, напудренные парики, шелестящие платья, страшный мышиный король с гигантской тенью на кирпичной стене и зубастый щелкунчик — всё это его уже не отпускало. Он был пленён и ничего не мог с собой поделать. К тому же образы оживали, пламя в камине потрескивало, сабли скрещивались, дамы падали в обморок.
— Если мы не ответим немцам сегодня, то они уйдут на рождественские каникулы. И тогда всё — пиши пропало! Вячеслав Михалыч, вы меня слышите?
— Да, разумеется! В Нюрнберге хорошая площадка, я смотрел райдер, — ответил Вячеслав Михайлович.
— Причём здесь Нюрнберг, мы едем в Берлин. И что вы там за картинки разглядываете в мониторе.
— Да вот, случайно нашёл набор открыток, у меня такой в детстве был.
03.02.21
Свидетельство о публикации №221020300061