Гоминид 21 века

Посвящается моим друзьям Стасу П. и
Алексею в память о прекрасных днях,
проведенных вместе в п. Джубга,               
Туапсинского р-на, Краснодарского края.

               
                1
     Плавно скользя  по кварталам губернского города P. среди ярких лучиков  душистого, весеннего солнышка,  сторонний бесплотный наблюдатель  поворачивает по направлению к живительному зеленому островку и на высоте нескольких метров над уровнем бульвара  вплывает в каштановый сквер.  Роскошные, вполне мифические ветви деревьев несут в себе зачатки будущих клейких листочков уже показавших макушки и готовых разродиться из набухших, местами  лопнувших коричнево-изумрудных почек.  Еще не вполне оперившийся скверик не может  полностью скрыть в глубине своих недр здание,  фронтон которого украшен полотном керамической мозаики в романтико-футуристических этюдах.   В центре миниатюрного садика располагается памятник известному историку, к основанию и деятельности самого заведения впрочем не имеющего отношения.  После нескольких витков, имеющих целью несколько упорядочить и замедлить свое движение, ласковый перевертыш, поддавшись течению игривого ветерка и словно купаясь в  барашках его  эфемерных волн,  минуя подобие  сказочного леса,  пробирается  сквозь завесы волшебных  крон его к каменному изваянию,  от которого по центральной аллее устремляется ко входу  в  училище культуры и искусства.
     Взору наблюдателя открывается небольших размеров невзрачный холл с пропускным пунктом и вертушкой, переходящим в  слабо освещенный, мрачного вида длинный коридор, по обе стороны которого  соседствуют  кабинеты административного персонала, сотрудников кадровой службы  со  студенческим  буфетом. Ввиду расположения  последнего по всему нижнему вестибюлю распространяется  шлейф композитного запаха, часто встречаемого в казенных учереждениях - смеси первых блюд и сладкой, белой глазури на сдобе, выложенной на непромытых, металлических противнях, несколькими минутами ранее служившими подносами для лоснящейся от жирного блеска выпечке с мясной начинкой.  Единственным, пожалуй, светлым пятном в коридоре является стеклянный эркер, по середине коего установлена фигура балерины.  Вдоль периметра  внутренней стороны полукруглого внешнего выступа расставлены довольно таки массивные  вазоны с пальмовыми деревьями и небольшие горшки с цветочными растениями на боковых этажерках.  Романтичный уголок, наверняка служивший приютом для молодых влюбленных пар не одного поколения артистических и творческих натур. И вот  в глубине этого  крохотного, райского местечка наблюдатель замечает ветхий, серовато- черный халат, брошенный чьей-то небрежной рукой, вешалкой для которого служили нижние ветви пальмовых деревьев.  Неужели кому-то из работников технической службы или уборщиков вздумалось устроить здесть импровизированную раздевалку? Вдруг халат  стал раздаваться в объеме и шевелиться, как будто бы подавая признаки жизни без каких-бы то ни было видимых очертаний головы или конечностей. Что-же или кто бы это мог быть?
               
                2
     Примерно за полгода  до описываемых событий  в дверь сотрудников кадровой службы и директора заведения постучал некий мужчина с трудноопределимым на вид возрастом и весьма неухоженной внешностью. В биографии его имелось огромное количество белых пятен, да и сам он словесно мало мог что- то прояснить, ссылаясь на пробелы в памяти. Откуда приехал и давно ли находится в городе  с точностью припомнить не мог. Бесформенно обросшие с проседью волосы  и потрепаннная одежда говорили о том, что человек, судя по всему вел бродяжнический образ жизни, нуждался в крове и еде.  Однако имел при себе документы, из которых следовало, что  предъявителя зовут Аполлонiй Акакиевич.  Родился  в уездном городе М. одной из малороссийских губерний  и на момент трудостройства мужчине было чуть более сорока шести лет отроду.  По словам Аполлония до разной работы был он охоч, умел плотничать, учинять  всякий мелкий ремонт и особливо склонность имел к уборке. Жалованья большого не просил, помышляя большею частию лишь об элементарных нуджах и, как  выражался Аполлоний, об оседлом спокойствии. 
     По счастливой случайности училище как раз в тот момент нуждалось в эдаком "мастере на все руки" и по совместительству дворнике и уборщике.  Директрисса выделила Аполлонию из скудного внутреннего фонда небольшие средства на то, чтобы он хоть как-то привел себя в порядок и отвела временно угол, небольшую лачугу, представлявшую собой полуподвальное, техническое помещение. В каморке едва хватало места для  того, чтобы сложившись пополам, протиснуться среди рабочего инвентаря к деревянной раскладушке с матрасом, чему Аполлоний был несказанно рад. Впрочем, решение это было промежуточным и директрисса обещала выхлопотать Аполлонию  отдельную комнату в студенческом общежитии.
     Работу свою Аполлоний выполнял добросовестно, с самого раннего утра еще до прихода сотрудников на службу выметал центральную аллею и примыкающие к ней дорожки, собирал мусор из урн в большие мешки и грузил их в ассенизаторскую машину, затем приступал  к уборке внутренних  помещений . Руководство  училища Аполлоний устраивал полностью, им были довольны и поэтому закрывали глаза на некоторые его чудачества.  Характер он имел замкнутый, людей сторонился, отвечал только на самые необходимые вопросы, да и то весьма туманно и уклончиво.  В среде собратий по метле, однако, прослыл добряком и по прошествии некоторого времени буквально расцвел, сделался душой компании, выдавая в маленькой дворницкой бытовке при свете  скудной лампы импровизированные моноспектакли, пародируя то античных римских поэтов, то просто закатывая какую- нибудь хохму на мотивы обыденной, мещанской  жизни.  Эта бытовка стала для Аполлония своеобразной  театральной авансценой, выходя на которую он заметно преображался. В обыденной же повседневной жизни, за пределами дворницкой батлейки, имел  как сейчас модно выражаться низкую социальную активность  и адаптацию. Одно время с Аполлонием начало эдакое происходить такое, что показалось, что он вот-вот, твердо встав с дрожащих колен, прорвет  как птенец некую незримую пленку и вылупится из скорлупы в жизнь со всей жаждой деятельности. Причиной такому поведению Аполлония послужила молоденькая прошлогодняя выпускница училища Зиночка, которая, как показалось Аполлонию, однажды, сделав реверанс в его сторону, многозначительно и обещающе ему улыбнулась. В миг как-то все переменилось в душе Аполлония, что-то взбудоражило и перевернуло привычный затворнический его уклад, осевший  илистым дном в глубинах его сознания, перетряхнуло  и взбило тысячами разноцветных  крупинок в мутной пелене, среди которой ему уже трудно было что-то разглядеть и он лишь как человек, утративший важный фрагмент  из прошлой жизни, находясь на грани эпелиптического припадка, конвульсивно продолжал биться и мычать что-то невнятное до тех пор, пока  виски его не сдавило и обволокло окончательно чем-то металлически тяжелым и он как сосуд, который не может вместить более, провалился  в тяжелую пустоту.
     Зиночка, закончив в прошлом году местное училище,  устроилась в него же на работу секретарем-машинисткой, по вечерам играла эпизодические роли в провинциальном драматическом театре и готовилась текущим летом к повторному поступлению в столичное театральное. Зиночка источала молодость жизни и, хотя красота ее не была  особенно выдающейся,  стройная ее фигура, упругие, великолепно сложенные формы ухоженного тела, в купе с индивидуальным ароматом упоительного женского естества подействовали на Аполлония магнетически. "Признаться ли ей, открыться ли?"- размышлял Аполлоний. -"Да шутка ли сказать ей такое, не подумает ли она, что я сошел с ума? Однако, такая разница в возрасте.. гм.. Что если она откажет или пуще того рассмеётся?  Вот это будет конфуз..Нет, скажу, решительно скажу и получу свое счастье. Но что же  сказать, как признаться, какие надобно слова употребить для барышни?" - не унимался он.
     Аполлоний перебирал в памяти все известные монологи любовных средневековых пасквилей известных ему,  пробовал и сам что- то придумать свое, но сколь он не перебирал вариантов, все они  казались ему ужасно глупыми и наивными. Наконец остановившись на том,  что он счел годным, Аполлоний после череды мысленных репетиций сцены приходил  к выводу, что это еще смешней и нелепей того, что он первоначально отсеял. И все таки найдя искомое,  Аполлоний наметил день , час и место когда он  обрадует Зиночку своим счастьем.
      В назначенный день Аполлоний раньше обычного покончил  с делами и стоял перед кабинетом секретаря. Зиночка только что вернулась от директриссы, отнеся ей на подпись отпечатанные документы, и готовилась преспокойно  отправиться на обеденный перерыв, переступив порог кабинета и закрыв  на ключ входную дверь, у которой ее уже дожидался  наш герой.  Предварительно он сбросил рабочий халат и купил по совету одного из обитателей каморки жиденький букетик цветов, завернутый в разворот пожелтевшей прошлогодней газеты. Выходя из кабинета, Зиночка едва лишь уловила боковым зрением какой-то смутный полусилуэт, напоминающий свернувшийся серый клубок с бумажным рулоном.  Звук лязгающего ключа в замочной скважине прошелся холодной дрожью по Аполлонию и лишь он увидел перед собой Зиночку, он одномоментно осознал, что некая неведомая сила настолько переполняет его изнутри, что он будучи готовым излиться, не в состоянии сказать ни единого слова.  На короткое мгновение ему показалось и он свято уверовал, что Зиночка его увидела, все поняла и сейчас сама ему  откроется, скажет как долго она этого ждала, возьмет его за руку и они у всех на глазах вместе пройдутся по коридору, выйдут из училища и направятся пить кофий в ресторацию.  Зиночка уже готова была пройти мимо чего -то невнятно-серого, как Аполлоний счел нужным сделать со своей стороны шаг вперед ей навстречу, чтобы укрепить ее намерения.  Зиночка, не ожидая такого подвоха  со стороны неуклюжей фигуры, сделала резкое движение вперед и, теперь  наконец разглядев кто находится перед ней,  будучи движимой по инерции не в состоянии в полной мере предотвратить столкновение со своим неземным счастьем, буквально врезалась со всего размаха в любовь всей своей жизни. "О, Господи..", - с ужасом и удивлением пролепетала Зиночка и поспешила прочь.

               
                3
     За последующий месяц Аполлоний как-то совсем опустился вконец и яркие краски души его приобрели меркнущий вид . Он снова отпустил бороду, оброс и перестал за собой ухаживать. Стал совершенно нелюдимым, перестал давать  представления в каморке,  прекратил всяческое общение даже с сотоварищами своими и полностью ушел в себя. Зиночка с тех пор стала от него шарахаться, да и он сам избегал всяческого хоть сколько бы то ни было близкого контакта с ней.  Для студентов он и вовсе сделался человеком-невидимкой и единственное , что могли о нем вспомнить в лучшем случае было то, что в коридоре можно иногда встретить очертания призрачного облезлого халата, за правым плечом которого виднеется деревянная рукоятка швабры.
     Учебный год тем временем катился к завершению и студенты выпускного курса готовили показательные представления. Однажды, проходя с ведром в руках мимо  концертного зала училища, Аполлоний внезапно замер у полуоткрытых дверей его.  Через щелочку дверного проема до его ушей стали доноситься звуки мелодии,  неясно, как бы издалека, но неуклонно по нарастающей будоражащей его внутренние поджилки,  от которой становилось все теплее, так что Аполлонию показалось, что тело его обмякает, плавится и оживает.  Что за струна заставила сердце биться быстрее, после того как он, словно контуженный в голову человек сглатывающий слюну и слышащий симметричный треск в ушах, внезапно понял, что он проснулся? В зале шла репетиция представления оркестрового отделения училища. Будущие выпускники исполняли первую картину "Петрушки" Игоря Стравинского "Народныя гулянiя на Масленой". Слегка приоткрыв дверь, Аполлоний занес вверх одну ногу и перешагнул ей  внутрь зала за порог, оставив вторую в коридоре. Продолжая слушать  музыку, он  так и замер в полупозиции дверного проема, отделяющего оркестровый зал и коридор.  Аполлоний в согнутом  положении, выпячивая левое ухо вперед осторожно, словно ощупью,  занес вторую ногу и сделал  робкий шаг в  зал, внутренности и убранство которого так разительно отличались от того, что он привык видеть снаружи в коридоре. Его никто не гнал и не просил немедля удалиться, а он, становясь все смелее, приблизился вплотную к музыкантам и замер в благоговейном оцепенении. Через некоторое время, когда музыканты решили взять небольшую паузу для отдыха,  Аполлонию захотелось взять в руки или хотя бы дотронуться до музыкальных инструментов,  давеча издававших такую прекрасную мелодию. Дотронуться до них было сродни для Аполлония прикосновению к прекрасному.  Рука его произвольно потянулась к фортепиано и указательный палец нажал на клавишу,  которая издала хрупкий звук, нарушивший тишину в зале.
     - Это фортепиано, вы когда-нибудь играли на нем? - спросил Станислав, один из членов оркестра.
     Аполлоний только покосился на Станислава, но ничего тому не ответил. Какая-то искра зажглась в его глазах и проблеснула восторженным свечением. Аполлоний продолжал нажимать по очереди на клавиши, время от времени поглядывая на Станислава и улыбаясь ему. Тот понимающе улыбался ему в ответ:
     - Да, фортепиано. Вам нравится этот инструмент? Чудесные звуки, не правда ли? На нем можно играть и извлекать прекрасные мелодии,  – мурлыкал убаюкивающе Станислав.
     Внезапно взгляд  Аполлония переместился на духовые инструменты.  Он взял в руки трубу и что было сил дунул в мундштук. Резкий, корежащий звук наполнил аудиторию.
     - Кто подпустил это недоразумение к инструментам?  Да он нот то не видел ни разу в своей жизни.  Уберите его немедленно отсюда!  - закричал дирижер, едва не поперхнувшийся глотком кофе.
     После слов дирижера в Аполлоние произошла разительная перемена. Он ничуть его не испугался, напротив, слова дирижера подстегнули его, пробудив в нем что- то безудержно темное и неистовое.  Он вдруг подбежал к литаврам и стал яростно по ним колошматить, потом схватил кларнет и стал ударять им по малым и большим барабанам. Дикая гримаса безумного экстаза перекосила лик Аполлония.
     - Да кто-нибудь уже остановите этого безумца! –  с пеной у рта уже неистовствовал дирижер.
     Аполлоний, спасаясь от погони, схватил попавшуюся в руки валторну, швырнул ею в догоняющих, и поскакал к выходу. Попутно ему удалось прихватить в обе руки флейту и английский рожок. Выскочив наружу, взлохмаченный, в потрепанном халате он более походил на некое существо, в котором животная, страстная одержимость открылась и вырвалась наружу памятью каменного века.  Клокоча и издавая хрипящие гортанные звуки, существо стелилось по коридору, ритмично раскачивалось в такт ударам флейтой об стену. Кому-то едва не удалось остановить его, но существо ловко перепрыгнуло через чью-то выставленную ногу, выронило флейту и устремилось вперед по коридору, не переставая гудеть и трубить в рожок. Единственное, что запечатлелось в глазах ошарашенной Зиночки, мимо которой проскочило нечто заставившее ее испугаться до онемения и выронить папку с документами, был некий серый клубок, облаченный в лохмотья, на оборванных краях которых звенели пришитые к ним всевозможные бубенчики с колокольчиками,  да подпоясанный ремнем с бряцающими на нем огромными ключами.  И только сторонний бесплотный наблюдатель был свидетелем тому, как огромная черная птица с развернутыми в обе стороны крыльями, хромая на перебитую ногу, медленно растворяется во мраке длинного коридора.