Кабан

                К концу февраля, когда рыба в водоёмах очнулась от зимней спячки, зашевелилась, вылезла из спальных ям и начала искать еду, очнулись и рыбаки, и тоже зашевелились, приободрились и в радостном возбуждении рванули на водоёмы в надежде поймать эту самую рыбу. И то дело. А то уже и жёнам надоели своим нытьём, приставанием и вообще, тут голова болит, а у них одно на уме (рыбалка что ли?).
Само собой, без Лонгина Михайловича какая рыбалка? И вот в пятницу к 23:00 мы уже были у ворот УМ-310, тепло одетые, радостные, но трезвые. Василий Павлович – бывший секретарь горкома, а ныне пенсионер, просто Палыч – главный энергетик строительного треста, Юра – главный механик ПМК-106, и я – про себя нескромно промолчу. А где Лонгин? А вон, идёт. Кстати, Лонгин Михайлович – главный механик строительного треста. Смотри-ка, и собаку с собой взял. Собаку-то зачем, она же не рыбак? Что же представим и её – фокстерьер Карат чёрно-белого окраса, не стриженный.
- Ждёте? Всё, заходим. Машина должна быть подготовлена, заправлена. Я дал команду ещё день назад. Машину поведу сам, на хрена нам водитель не рыбак. Верно?
- Михалыч, а собаку зачем взял, замёрзнуть может?
Фокстерьер злобно зарычал. Вот же собака, всё понимает.
- А я ему говорил, но куда там, тоже засиделся дома. Пусть прогуляется.
Фокстик одобрительно вильнул хвостом и пару раз чихнул.

                Машина, а это был старый «козёл» (ГАЗ-69), стояла у проходной. Подошёл сторож и передал ключ зажигания.
- Отлично! Быстро загружаемся и вперёд!
Только мы открыли двери, как пёс первым вскочил на переднее сидение рядом с водителем. Просто Палыч хотел его согнать, но пёс злобно зарычал на него.
- Вот паразит! Привык ездить со мной на переднем сидении, считая его своим законным. Даже жену не пускает вперёд. Давай-ка иди на заднее сидение к Палычу (секретарю).
Но пёс даже не обратил внимание на слова хозяина, лишь поудобнее усевшись в кресле. Тогда Лонгин взял его и передал Василию Павловичу на заднее сидение. Фокстик стал возражать, вырывать, рычать, пытаясь снова перелезть на переднее место.
- Замолчи, гад, а то высажу!
Высаживаться фокстик не хотел, он давно бредил по ночам рыбалкой, и съездить на Чудское озеро было его давнившей мечтой, поэтому на время утихомирился. Палыч сел на переднее сидение, Лонгин вставил ключ зажигания и слегка придавил педаль газа.
- Ну, с богом!

                Но …Бог его не услышал – машина не завелась. Лонгин повторил попытку, но тщетно. Лонгин уже нервно попробовал ещё раз завести машину, но она равнодушно молчала, не подавая признаков жизни.
- Что за чёрт!
Да, без чертей тут явно не обошлось. Видно Бог прикорнул на облачке после трудного дня, а черти разгулялись.
- Лёша, Юра, Палыч, ну-ка, толканите сзади.
Мы вылезли, а фокстик тут же вырвался и перебрался на переднее сидение. Б/у секретарь вылезать не стал. Мы стали толкать машину, но она упрямилась и не хотела заводиться. Лонгин чертыхался. Подошёл сторож.
- Лонгин Михайлович, вы бы выгнали машину за ворота и там бы толкали. А то у меня ворота открыты.
- Что, спать не даём? Ладно. Мужики, толкайте машину на улицу.
Но и на улице машина не хотела заводиться.
- Лёша, ты самый молодой, возьми «кривой ключ» сзади кресел, покрути немного. Я стал крутить «ключ», но это «немного» стало затягиваться. Нижнее бельё было уже мокрое от пота, несмотря на то, что я снял полушубок. Мужики открыли капот, что-то там делали, я снова крутил «ключ», они уже матерились в голос, потом снова толкали машину с секретарём, снова ковырялись в моторе, а время шло.
- Вот зараза! Что же он сделал? Уволю в понедельник!
Из соседнего частного дома рядом с дорогой на крыльцо вышел мужик в шапке, валенках, трусах и майке.
- Мужики, идите отсюда, спать не даёте.
- Помолчи, рыбоед! Сам иди отсюда.
- Я вот сейчас ружьё достану и постреляю вас.
- Я тебе постреляю! Уволю в понедельник. Иди спать, Володя, не плюй в душу.
- А, Лонгин Михайлович? А я вас не признал в темноте. Помочь может чем?
- Поможешь, если уйдёшь. Без тебя тошно.
- Этот Гришка не любит, когда на его машине ездят, вы, Лонгин Михалыч, электрику проверьте, он с ней чего-то делает. Ещё никто не сумел завести её без него.
- Володя, уйди, ради бога! Палыч, ну-ка, проверь электрику, ты же главный энергетик.
Мужик ушёл, Палыч залез снова под капот и минут двадцать копошился там. Потом радостно выпрямился.
- Нашёл! Вот же хитрец, сразу никогда не догадаешься. Заводи, Лонгин! И чего Володька раньше не вышел?

                Было четыре часа ночи (или утра?). Мы обессиленные от толкания и кручения устало полезли в машину. Пёс снова не хотел уступать место, рычал на всех, даже на Лонгина. С трудом переправили его на колени б/у секретаря, который уже успел прикорнуть и выглядел много лучше нас, хотя был постарше.
- Ну, с богом!
В этот раз Бог услышал Михалыча и машина завелась. Началась метель, но для азартных рыбаков это не помеха. Фокстик, стоя на задних лапах на коленях секретаря, передние лапы положил на верх сидения Лонгина и силился высунуть свою морду вперёд, дальше головы хозяина. Как только Палыч шевельнулся, пёс повернул к нему морду и злобно зарычал, никак не мог простить, что Палыч занял его «законное» место.
- Эээ, нет, так дело не пойдёт. Он тебе может ухо отгрызть. Лёша, достань из моего рюкзака кастрюлю для Палыча. Я её забыл выложить после дачи, а сейчас пригодится.
Я достал кастрюлю и передал Лонгину.
- Палыч, одень кастрюлю на голову, а то ушей лишишься.
- И что он у тебя такой злобный?
- Летом в лесу энцефалит укусил. Чуть не сдох, но выжил, а «крышу» снесло, злобный стал, даже меня пытался укусить.
Пёс зарычал.
- Ладно, ладно, успокойся, это я про другого пса рассказываю.
Палыч натянул на шапку кастрюлю и мы поехали. Выехав на Киевское шоссе, Лонгин остановил машину.
- А куда же нам ехать? На Чудское озеро уже поздно, скоро уж рассветёт. Не возвращаться же нам обратно.
- Ни в коем случае, Михалыч! Ни в коем случае. Давай на Запесенье, там тоже крупная рыба есть.
- Добро!

                Метель швыряла ему хлопья снега прямо в глаза, но он не обращал на это внимание. Он чувствовал приближение весны, это пьянило его и волновало. Он был уже большой, и ему хотелось сразиться с кем-нибудь один на один, чтобы почувствовать свою силу и показать остальным, что он достоин быть первым. Он вышел на середину пустынного шоссе и сквозь летящий снег пытался рассмотреть противника. Сколько он так простоял, он не знал, но вот впереди показались два огромным светящихся глаза, стремительно надвигающихся на него. Он принял боевую стойку, упёрся и стал ждать.

                Из-за метели дорога была плохо видна, и Лонгину пришлось напрягать зрение, чтобы через толстые стёкла очков что-нибудь увидеть впереди. Шоссе было в это самое сонное время пустынно и Лонгин, боясь улететь в кювет, ехал посередине. Опасно. Но рыбацкая страсть гнала нас из тёплых постелей на холод и ветер за призрачной удачей поймать хоть ерша. Горбатого, как говорится, только могила исправит.
Не уставший секретарь снова дремал. Боец Палыч с кастрюлей на голове уже и рот раскрыл в храпе, нервируя больного на голову пса. Мы с Юркой, находясь в полуобмороке, всё бодались, стараясь первым положить голову на плечо другого. Не спал только пёс, видно сильно его клещ укусил. Лонгин бы тоже уснул, но пёс лез своей мордой вперёд физиономии хозяина, щекотал его за ухом жёсткой шерстью и, если Лонгин возражал, начинал рычать. Фокстику надо было непременно первому увидеть берег озера, берег своих бредовых мечтаний.

                Удар был такой силы, что старый «козёл» встал на попа, задрав задние копыта… прошу прощения, колёса к верху.
Пёс, не удержавшись, слетел с секретаря на голову Лонгина. Тот от тяжести пса башкой втемяшился в руль и противный звук клаксона добавил к завыванию метели свои аккорды. Палыч кастрюлей ударился о металлическую приборную панель. Теперь оба его глаза смотрели на переносицу, он оглох и не понимал, где он находится. Юрия скинуло вперёд, и его голова застряла между передними сидениями, лицом прямо в пепельницу с окурками, искусно сооружённую водителем Гришкой.
Я грудью ударился о переднее сидение.
Первым пришёл в себя пёс. Он перепрыгнул на голову Юрки, поприжав её к пепельнице, чтобы тот лучше рассмотрел марку выкуренных сигарет и рявкнул, - Ху из!? (с анг. «Что за хрень!?»). Англичанин, что с него взять. Юрий тоже прохрипел, - Ху из!? Или что-то в этом роде, трудно было разобрать. Смотри-ка, английского не знает, а тоже туда же. Машина, наконец, тоже пришла в себя и упала на карачки, то есть на четыре колеса. А секретарю хоть бы хны. Он стал прокашливаться, чтобы держать речь, но не найдя трибуны, обиженно успокоился.
- Мужики, кажется, мы человека сбили. Что делать будем?
- Кто тут может быть в такое время. Может лося?
- Я впереди никого не вижу.
- Да разве при таком снеге что разглядишь.
Но тут фокстик зарычал с переходом на лай и стал задними лапами скрести по куртке Юрия. Тот снова что-то невнятное прохрипел. Пса согнали и вытащили несчастного. Вся его физиономия была в пепле, а на лбу висел окурок. Секретарь достал салфетку и брезгливо снял ею окурок. Юрка дважды чихнул, а следом чихнул и пёс, он не переносил запах табака. Пёс рвался вперёд, рычал и чуть не укусил Палыча за ручку кастрюли. А Палыч ничего не понимал, плохо видел и не слышал своего голоса повторявшего,
- А что, собственно говоря, случилось?
- Михалыч, а пёс что-то увидел, смотри, как он рвётся вперёд.
- Дурак, вот и рвётся… А, нет, смотрите, на бруствере слева кто-то лежит.
Мы посмотрели в ту сторону, куда указал Лонгин и его пёс.

                Ждать пришлось не долго. Огромная «зверюга» ударила его в лоб. Удар был такой силы, что он отлетел на семь метров к краю дороги, на снежный бруствер. Последнее, что он увидел, то что «зверюга» от удара упал на голову, задрав к верху задние… задние… из-за снега было плохо видно, а потом сознание покинуло его. Сколько так пролежал он не знал, но с трудом очнувшись, сквозь кровавую пелену в глазах увидел стоящую молча «зверюгу». Сознание было затуманено, болело всё тело, особенно голова. Но он выдюжил, не испугался в последний момент «зверя» много-много большего чем он и это придало ему гордости и силы. Он встал и, качаясь, медленно, с трудом перелез через бруствер и, оставляя алые капли крови на снегу, пошёл прочь от поля битвы к лесу, к своим сородичам. Но через пятнадцать метров силы покинули его, и он упал на бок.

                Палыч тоже пытался смотреть в ту сторону, что и мы, но зрачки глаз ещё не восстановили своего естественного положения, поэтому всё двоилось, а то и троилось.
- По размерам это ребёнок или кабан.
- Чего тут ребёнку делать? Кабан это!
- Ну, не скажи. Сейчас среди детей наркоманов полно, обкурился и пошёл прогуляться.
- Какой прогуляться? Тут и жилья рядом нет. Кабан это.
- Лёша, ты с края сидишь, пойди, посмотри кто это.
- Василий Павлович тоже с края сидит. И потом, он старше всех, пожил уже достаточно, а то вдруг кабан вскочит. А я ещё не пожил толком.
- А почему это я к кабану пойду, я кабанье мясо не люблю, оно жёсткое. Пусть ваш энергетик идёт, он всё равно не в себе и кастрюля у него на голове.
- Причём тут кастрюля? Он клыками не в кастрюлю долбанёт, а в задницу.
- Тем более мне идти нельзя, я ещё ишиаз не залечил. Пускай Карат сбегает, посмотрит.
- Да ты что!? Он же укушенный. Он ввяжется в драку и может… Словом, ему нельзя.
- Тогда сам иди. Ты сбил, ты и иди.
- Я за рулём. Может Юрка? Он самый младший по должности.
- А чего я? Василий Палыч вообще пенсионер, можно сказать без должности.
- Бывших секретарей не бывает. Я заслуженный пенсионер!
- О, смотрите, смотрите! Он поднялся!
- Ага, так это не ребёнок. Кабан! Это меняет дело.
- Смотрите, он перелезает бруствер. Михалыч, добей его, а то без мяса останемся.
Лонгин завёл машину и рванул на кабана, но тот успел перелезть через бруствер. Тогда Михалыч достал свой огромный охотничий нож и выскочил из машины. Бежать за шатающимся кабаном побоялся, а всё напряжённо вглядывался в темноту. Потом отломил ветку ели, растущей рядом с дорогой, и воткнул её в бруствер. Потом вернулся в машину.
- Всё, готов, свалился метрах в пятнадцати. На обратном пути заберём.
- А чего сразу не взял?
- Ишь, ты! Ну, сходи, сходи, притащи его сюда.
- Так он может быть ещё живой.
- Вот то-то и оно! Нет ничего страшнее раненого кабана, разорвёт на куски. Мы его здорово долбанули, там по следу кровь на снегу. Никуда не денется, замёрзнет, пока мы рыбачим, а мы его потом заберём.

                Мы продолжили свой путь, обсуждая происшествие. У Палыча перестало звенеть в голове, зрачки глаз встали на свои законные места. Он с интересом слушал нас, удивляясь произошедшему, но кастрюлю с головы не снимал, всё-таки она спасла ему жизнь, а так бы он проломил голову или получил сотрясение оставшегося мозга и был бы таким же невменяемым, как и пёс. А мы начали «делить» кабана.
- Палычу дадим голову, она ему пригодиться.
- А что я с ней буду делать?
- Как что? Холодец сваришь или чучело из неё сделаешь и повесишь на стену. Будешь всем говорить, что ты его своей головой в кастрюле долбанул, оглушил, а потом задушил.
- Зачем она мне на стене, моль заведётся и сожрёт всю щетину?
- А ты скажешь, что так сильно долбанул, что щетина от удара слетела, в крайнем случае, скажешь, что побрил для красоты.
- Нет, лучше холодец. Только надо ещё что-нибудь добавить для густоты.
- Хорошо, добавим хвост…
Фокстик зарычал на Лонгина.
- Ладно, ладно не рычи. Тебе хвост отдадим. А тебе, Палыч, добавим передние копыта и печёнку.
- Печёнку я люблю.
- Василий Палыч, тебе нельзя есть печёнку, у тебя ишиас не долеченный.
- Жена печёнку съест и мясца мне на окорок.
- Какого мясца? Ты же сказал, что кабанов не ешь, у них мясо жёсткое.
- Говорил?
- Говорил-говорил.
- А я его прокручу и котлеты мягкие наделаю.
- Ладно, выделю кусок. Лёше и Юрой передняя часть напополам, а мне вся задняя.
- А чего тебе вся задняя?
- А кто кабана завалил? Я! Вот мне и достаётся лучший кусок.
Так в приятной беседе доехали до озера. Были рады, что не задавили человека, «поделили» кабана, осталось наловить рыбы.

                А метель уже стихла. Или здесь её не было? Посидели часик до рассвета в машине, кто курил, кто дремал, а секретарь что-то тихонько жевал и фоксик то скулил, то рычал, требуя поделиться. Но вот стало светло и мы в радостном возбуждении поспешили на озеро, а Карат впереди всех. На озере уже был рыбак, ловивший щук на жерлицы. Это фокстику не понравилось и он зарычал на него. Но его отвлекли вороны, прилетевшие на завтрак за выброшенной рыбной мелочью у лунок. Он стал гоняться за ними, громко лая, но они не улетали, а только отлетали чуть в сторону. Это злило пса ещё больше и он добавлял прыти.
Мы же насверлили лунок и стали рыбачить. Но что-то ни у кого не клевало, и мы снова сверлили новые лунки и снова пытались поймать хоть что-то. Несмолкаемый лай собаки уже раздражал. Мы пытались утихомирить пса, но это ещё больше распаляло его, и он был неудержим в своём желании поймать ворону. Пробегая мимо мужика с жерлицами, фокстик зацепился за леску, запутал её в клубок и, рванув дальше, сбил другую жерлицу и она, упав в лунку, пошла ко дну. Мужик рассвирепел, схватил коловорот и погнался за псом. Чудак, ей богу! Пёс это принял за игру и стал забегать сзади, ничего не боясь, и хватать мужика за длинный брезентовый плащ. Мужик пытался ударить пса коловоротом, но куда там. Маленькая, шустрая собачонка увёртывалась и таки сумела завалить нахала на лёд, и начала рвать его плащ. Подбежал Лонгин и оттащил разъярённого пса. Может фокстик хотел нам показать, как бы он справился с кабаном, а мы его не отпустили на поединок? Да, пожалуй. Мужик всё ещё лежал, медленно приходя в себя.
- Это ваша псина?
Фокстик злобно зарычал.
- Нет, впервые вижу.
- Но он же с вами пришёл.
- Вороны тоже прилетели, когда мы пришли, но они же не наши.
- Что он такой злобный, как будто его укусил кто-то?
Фокстик снова злобно зарычал.
- Да, вполне может быть. Мы его можем с собой забрать, чтобы он тебе не мешал.
- Было бы хорошо.
Лонгин увёл пса. Подошёл к нам.
- Поехали домой мужики. Клёва всё равно нет, нечего зря сопли морозить. Да и Карат не даст нам порыбачить. Зря я его взял.
Фокстик зарычал.
- А ты не ной. Порвал мужику плащ, хватит с тебя. Ну, собирайтесь, собирайтесь, нас кабан ждёт.
При слове «кабан» мы приободрились. Не рыбы, так мяса привезёт, это не хуже.

                Ехали с разговорами, кто что сделает из своей доли кабана. Палыч решил всё-таки сварить холодец. А то повесишь на стенку клыкастую, заросшую башку кабана, пойдёшь спросонья ночью в туалет, а тебя кандрашка хватит при виде страшилища и до туалета не дойдёшь, обделаешься, а можно и богу душу отдать. Секретарь сглатывал обильную слюну, представляя, как он есть жаренную в сметане печёнку с лучком, запивая коньячком… нет, водочкой всё же лучше. Был рад, что выцыганил печёнку, а ещё и мяса, ни толкая машину, ни крутя «ключ зажигания». Мы с Юркой решили наделать котлет, наши гастрономические изыски были скупы, даже примитивны. Карат бредил хвостом, как он его будет грызть по сантиметру в день, чтобы надолго хватило, рычал на Палыча, что тому досталась голова. О, он бы эту голову… сначала бы отгрыз уши, потом… эх, несбыточна мечта и он рычал на Палыча, в промежутках капая слюной на Лонгина, и повизгивал, требуя ехать быстрее к …хвосту. Лонгин не раскрывал своих секретов, а только улыбался. Он этих кабанов переел множество, знал, как надо их приготавливать, чтобы потом принести чего-нибудь на пробу и спросить равнодушным голосом, - ну, как? То-то же! Нет, ребята, не умеете вы готовить настоящих деликатесов из кабана.

                Но вот и наша ветка на обочине. Лонгин достал свой большой, блестящий охотничий нож и вышел из машины. Я вышел вместе с ним. Подошли к ветке и стали высматривать нашего кабана. Ничего не видно. Пошли к месту его падения, а его и там не было. Прошли ещё метров пять и опять ничего.
- Ушёл! Вот зараза!
- Может это и к лучшему? Пусть живёт. Мне как-то не очень его резать, потом есть.
- Это ты, Лёша, не охотник. А я их больше десятка завалил и лосей не меньше. А когда геологом начинал после института работать в сибирской тайге, так и медведей приходилось валить. Жалко, конечно, но вот азарт охотничий, будь он неладен. Каждый год говорю, ну, всё. А начинается охотничий сезон, беру снова ружьё, ну, и… Это как на войне, трудно первого убить, а потом… а потом привыкаешь.
Вернулись к машине.
- А где кабан!?
- Ушёл.
- Вот, гад! Надо было сразу добивать. Зря мы его оставили.
- Так из вас же никто не вышел из машины. Учёные говорят, мясо вредно для организма, да и жёсткое оно. Верно, Василий Палыч?
- А я бы печёночки поел.
- В магазине коровью купишь. Палыч, да сними ты уже кастрюлю, а то забудешь и жену напугаешь.
- Так Карат может ухо отгрызть.
- Ничего, новое отрастёт. Да и зачем оно тебе, ты и без него молодец?
Мы заржали, а Карат радостно залаял. Выздоравливать что ли начал?

                Он лежал около получаса на боку, тяжело дыша и не шевелясь. Снег валил и валил на него, закрывая от посторонних глаз. Холод стал проникать в его тело, сковывая мускулы. Но сознание немного прояснилось, и он понимал, что нельзя так больше лежать, можно замёрзнуть. Собрав остатки сил, он попытался подняться, но ничего не получилось. Вставай, вставай, - звучало в мозгу. И он снова повторил попытку, на этот раз удачно. Опустив голову, всё ещё шатаясь, он пошёл в лес, к своему стаду. Он знал, что его там ждали и это придавало ему сил. Он нашёл их на рассвете. Первой подошла его мать и стала вылизывать ему рану на голове. Потом подошла молодая кабаниха и положила перед ним только что вырытый мягкий корень и встала вплотную, согревая его своим телом. Он снова был в своей семье.

Алексей Балуев (01.02.2021)