Соня на щуке и золоченый машинист - начало войны,

9 сентября 2011г.

Газета «Невское Время» публикует главы из книги Дмитрия Каралиса о работе железнодорожников в первые месяцы войны
Наш постоянный автор писатель Дмитрий Каралис уже несколько лет собирает материалы для книги об Октябрьской железной дороге в годы Великой Отечественной войны. Значительную часть книги составят свидетельства участников и очевидцев тех трагических лет, собранные Советом ветеранов блокадных железнодорожников под руководством его председателя, паровозного машиниста Г.И. Федорова (1913–1986 гг.). Отрывки из книги публикуются с некоторыми сокращениями.

«Зажжем три красных и поедем»

Рассказывает Софья Кирсанова, помощник машиниста
26 августа 1941 года на Варшавский вокзал прибыл последний пригородный поезд с Гатчины, народу в нем – битком, все бегут в Ленинград.
Вошел заместитель начальника депо Каинц – все встали, тишина. Оглядел свой народ и говорит:
– Товарищи! Сейчас позвонили – в Гатчине остался паровоз «Щука»! Машиниста там нет ни одного. Не оставлять же наш советский паровоз фашистам! Кто добровольно пойдет за ним на «Овечке»?
Я встала:
– Пошли, Винер, нечего носом хлюпать! «Щука» еще сгодится!
Народ загудел одобрительно, машинист Винер поднялся, поклонился всем, и мы втроем вышли из «брехаловки». На ходу Каинц говорит мне: «Я тоже иду на фронт, только по другую сторону. Возьмете меня на Шоссейной у входного светофора, со мной будет мотоцикл. Я вам мигну зеленым фонариком».
 Ночь, хоть глаз выколи, идем без прожектора, и фары погашены – светомаскировка. В окно высунешься – прохладно. На горизонте, за Пулковской горой, вспыхивают зарницы, глухо доносятся залпы. Открылась Шоссейная – прошумел переезд, мигнул зеленый. Притормозили. Встали. Подошел дежурный по станции, подал «красное», в котором было прописано: «Ранее отправленный бронепоезд прибыл на станцию Александровская». Стали совещаться. Винер беспокоился – нет ли фашистов у Александровской? Никто ничего не знает. Каинц тем временем погрузил мотоцикл на тендер и сидит там в брезентовом плаще, курит.
Отправились. Через десять минут были в Александровской. Связь прервана, обстановку не знаем. Идем на Гатчину. Все горит!
Медленно подходим к черной громаде, это наша «Щука». Остановились. Прицепила ее, родимую, включила автотормоза, влезла на паровоз, а он еще тепленький, слава Богу! На тендере – люди с пожитками, в будке паровоза раненые красноармейцы, матросы… Стонут, пить просят. Один матрос без левой руки, голова забинтована, ко мне:
– Сестренка, закурить бы! Что тебе помочь? Ведь я из БЧ-5, в машинах понимаю.
Я чуть не заплакала.
В темноте наткнулась на Каинца, он возился со своим мотоциклом, сказала, что на тендере много беженцев и раненых. Вези, говорит, их в Ленинград.
Ушел. Поднялась на «Овечку», доложила Винеру, что поршневые дышла у «Щуки» не сняты. Он чуть не в слезы: «Как поедем?»
– Как ехали, так и доедем! Надо только машину принудительно мазать, сорок километров пути, можно и цилиндры задрать.
Пошла на «Щуку», дала моряку курево, масленку с мазутом, показала, куда через каждые пять километров лить смазку.
Отправились за полночь. В Александровской уже паника – гражданские просят, военные требуют, стращают трибуналом. Пришел дежурный по станции Володя Евсеев, навел порядок – прицепил нам пять теплушек, несколько порожних платформ и один классный вагон с ранеными. На платформы погрузились гражданские, железнодорожники. Я сказала Евсееву, чтобы он в Ленинград телеграмму дал – раненый матрос без руки, нужна медицина.
– Сделаю все, Сонечка, – сказал он, – езжайте с Богом!
– А ты?
– Меня подберет дрезина! Зажжем три красных и поедем!
Три красных сигнала по ПТЭ означают: «Ухожу последним, станцию взрываю».
Отправились. У Пулковского переезда оглянулась, огромный столб огня взметнулся в темноте ночи. Евсеев дело сделал.
(Софья Кирсанова, помощник машиниста бронепоезда «Народный мститель», тяжело ранена при снятии блокады, после войны помощник машиниста, машинист электропоезда депо Балтийское.)

«Один патрон оставьте для себя»

Рассказывает Николай Андреевич Гаврилов, машинист.
Доставил до станции Тапа окопников, и мне прицепили наливной состав на Ленинград, весом 1000 тонн. Ждем отправку, вдруг на паровоз лезет человек в железнодорожной форме комсостава. Показывает документ: «Уполномоченный НКПС Северо-Западного направления Богданов Василий Дмитриевич».
И говорит тихо:
– Под Таллином идут тяжелые бои, эвакуируем все. Возможно, тебе придется сопровождать сплотки с горячими паровозами в тыл. На них будут эстонские паровозные бригады, будь с ними осторожен, прикажи им говорить по-русски. Кроме того, в лесах появились банды «зеленых» с пулеметами, нападают на паровозы и поезда...
– Так у меня нет оружия! 
– Нету, так будет! – Василий Дмитриевич дает мне и помощнику Липко по нагану. – Если пойдет стрельба по паровозу – стреляйте на поражение! Не сдавайтесь, один патрон оставьте для себя. В Котлах вас встретит Алексей Недбаев…
Веселенькое, думаю, дело: бандиты с пулеметами в лесу, а мы с наганами в фанерной будке, покрытой кровельным железом. Но ничего не сказал.
На подъезде к Нарве, в лесочке, попали под первый обстрел: били из пулеметов по цистернам – мы с помощником и отвечать не стали, горе на свою голову призывать не хотелось. 
Следующая станция Сала, нас поставили на обгон. Стали с помощником латать простреленные цистерны – заколачивать колышки с тряпками в дырки, нам помогали все станционники и путейцы. Вдруг вкатывается состав с эвакуированными – теплушки, пассажирские вагоны. Дежурный по станции приказывает мне эти 600 тонн поставить в своем наливном составе с головы. Получится 1600 тонн!
– Мой паровоз его не одолеет, – говорю дежурному.
– Коля, в нем люди, их надо спасать! В голове у вас будет паровозик-гонялка – поможет вам малость, у него пробоины в котле, пару не сдержать, только до Веймарна! А вы будете толкачом с хвоста.
Хорошо. Дали отправку. С места взяли бойко, через двадцать минут прошли Кингисепп. Впереди подъем. У платформы Тикопись – пулеметная трескотня из леса. Уже и по паровозу бьют. Несколько пуль прошили будку, помощник бросился на пол, я и испугаться не успел. Какой тут наган!
Только прошли входной светофор Веймарна, началась бомбежка станции. «Мессера» пошли – поливают свинцом, летят низко, рожи летчиков видно, смотрят вниз, улыбаются, один даже ручкой мне помахал. Хватаю наган – сейчас я вас, сволочей, угощу!
И тут меня поднимает и выбрасывает из паровоза – бабах! – доски трещат! Я барахтаюсь в чем-то вонючем, захлебываюсь, дышать нечем, в голове шум, в глазах красные и черные круги… Оказалось, меня взрывной волной выбросило в станционный туалет.
Выбрался, отплевался, наган в руке зажат, бегу к паровозу, Галочкин смотрит на меня белыми от ужаса глазами, сует жезл: «Твой помощник убит – вон там лежит. Скорее уводи состав! Они снова прилетят!» От меня вонища, как от парфюмерной фабрики, без сапог, без штанов – там остались. В дерьме, но с наганом – знай наших! В вагонах, где эвакуированные ехали, крики, плач, но состав цел, не разорвало.
Я на паровозе один в трех лицах – и за себя, и за помощника, и за кочегара. И вот на подходе к платформе Кихтолка путевой сторож останавливает меня красным сигналом. Хватаю наган и босиком, в вонючих подштанниках и нательной рубахе спрыгиваю с паровоза: «В чем дело, дед?» Сторож глаза вытаращил, крестится, убери, говорит, наган, мил человек. Из-под откоса девушка в военной форме, едва передвигая ноги, тащит на плечах военного: «Возьми! Спаси этого человека! В Котлах сдашь его в санбат!» Тут-то у меня на голове волосы зашевелились – военный без обеих рук, зубами скрипит, стонет, головой мотает. Втроем погрузили раненого на паровоз.
 Я стал кидать в топку, она сняла гимнастерку, разорвала на куски тельняшку и перевязала обе руки…
– Это батальонный комиссар с Кингисеппского укрепрайона, – говорит. – ДОТ номер тринадцать, обязательно помоги ему, механик. – Поцеловала его, оглянулась на меня подозрительно и сошла с паровоза в кусты.
Аэродром Котлы горел, горела деревня Котлы, бомбардировщики фашистов уходили в залив. Станция приняла под закрытый входной семафор. Встал под воду, подъехала «санитарка», на паровоз влез Недбаев, мой товарищ по комсомолу. Я еще и помыться не успел. Носом водит, морщится.
– Ты что, – говорит, – со страху обделался? Ну ничего, ничего, бывает. Первый раз под бомбежкой, с каждым может случиться.
– Щас как дам лопатой по башке! Сам ты обделался!
Рассказал, как было дело, – вроде поверил. Вспомнили моего помощника, погоревали. Политрука забрала «санитарка».
Вдвоем довели состав до Лебяжьего.
В Ленинград попал только. А в депо уже все знают, что я от немецкой бомбы «золочение принял», хохочут.
(Гаврилов Николай Андреевич, 1914 года рождения. В навигацию 1942 г. через Ладожское озеро на понтонах до Кобоны следовал с паровозами в тыл страны. Участник взятия Кенигсберга.)

Автор публикации выражает признательность бессменному секретарю Совета ветеранов «Дороги жизни – Дороги Победы» М.И. Яблонцевой за предоставленные архивные материалы