Майские звезды. Глава 17. Всё встаёт на свои рельс

Глава 17. Всё встаёт на свои рельсы.

Через пару недель рекламные перетяжки были готовы. Они висели над Тверской, на всем ее протяжении от Белорусского вокзала до Охотного раяда. Стенд готовился, время от времени мы наведывались на комбинат для контроля хода работ. Потихоньку собирали разрешения на его установку. Записались на прием к художнику и архитектору Москвы. Девица оказалась права – приема надо было ждать около трех недель и надеяться, что к назначенной дате никто из них не заболеет, не уедет в отпуск или в командировку.

Я оказался прав. После претворения в жизнь известного уже вам плана, наши отношения с фондом складывались именно так, как я и предполагал. Приезжали мы туда теперь не часто. Интересовались у Феди Полянина ходом подготовки. Спрашивали о возникающих трудностях и согласовывали наши усилия по их устранению. Теперь мы приезжали туда только, если у нас возникала какая-либо необходимость в присутствии, либо по просьбе Цесевича. О причинах его просьб приехать, нетрудно было догадаться. Просить о деньгах всегда лучше, глядя в глаза, а не по телефону. Деньги теперь ему выделялись очень дозированно. Так как теперь мы уже  не рассказывали ему о том, как мы вместо фонда выполняем обещания, данные спонсору, они не знали, что и как делается и делается ли вообще. Поэтому мы всегда имели мотив для отказа в их просьбе о переводе  денег, объясняя, что спонсор не доволен ими, и нам вообще с огромным трудом удается пока уговаривать его не отказываться от спонсорства. Каждый раз мы, как бы невзначай, интересовались у Цесевича, кого же они дополнительно привлекли к финансированию проекта и почему он не просит нас срочно заняться их рекламой? О той безобразной сцене никто не вспоминал, все делали вид, что ничего особенного не произошло – так обычная размолвка, ничего больше.

Дима, простодушно глядя в глаза Цесевича, наивно спрашивал:

- Андрюш, а когда названия всех фирм-спонсоров-то дадите? На перетяжки мы их уже поместить не сможем – все уж висит, ты, наверное, сам видел. В объявления в метро тоже. Давай, хотя бы, на стенд попробуем успеть сунуть, да на билетах и программках напечатать. А то неудобно как-то – люди деньги платят, а мы им взамен – ничего.

Но Цесевича так просто голыми руками было не взять.

- Дима, искать надо настоящих спонсоров, а не писюнов вазелиновых. Наши просто деньги дают, ничего взамен не требуют. Не то, что вы нашли - полудурков каких-то.

- Ну, да. Ну, да. А сказать-то ты хоть можешь, кто это? Интересно все-таки, кто ж это такие благородные? Конфиденциально. Как своим. Без передачи. – Простодушно интересовался он.

Цесевич в ответ обычно бормотал, что пока он этого сказать не может, это, мол, единственное, что просили их спонсоры, может быть, позже он скажет. После концерта, наверное. И переводил разговор на другую тему. Заканчивалось все предсказуемо - выпрашиванием денег. Естественно, довольно быстро почуяв изменение положения дел, он попросил дать ему телефон Панасенко, но получил заранее подготовленный ответ – Панасенко обижен на фонд и общаться пока хочет только с нами.

- Может быть позже.  После концерта, наверное. - Возвращали мы ему его же пас.
Вскоре и Федя понял, кто здесь платит деньги и у кого их надо просить. Он перестал попусту обивать пороги кабинетов Ерша и Цесевича и, когда ему срочно нужны были деньги, а это было всегда, звонил сразу нам. В этом случае в ход шла наличка, которую нам, так кстати, предложил давеча Панас.