Понтий Пилат и Иисус

             
Удивительные события происходят иногда в жизни человека, но воображение может представить такое, что никогда и нигде не может произойти в действительности. Роман М. А. Булгакова «Мастер и Маргарита» начинается с очевидного по форме, но невероятного по содержанию эпизода. Ничего необычного нет в том, что «весною, в час небывало жаркого заката... в тот час, когда уж, кажется, и сил не было дышать, когда солнце, раскалив Москву, в сухом тумане валилось куда-то за Садовое кольцо», в Москве, на Патриарших прудах, появились два гражданина: Михаил Александрович Берлиоз, руководитель московской литературной ассоциации и редактор толстого художественного журнала, и молодой поэт Иван Николаевич Понырев, пишущий под псевдонимом Бездомный. Нет ничего необычного и в том, что изнывающие от жары литера¬торы первым делом устремились к пестро раскрашенной будочке с надписью  «Пиво и воды», чтобы утолить жажду. И в этот момент во всей аллее не оказалось ни одного человека, кроме двух литераторов и женщины в будочке. Можно сказать так, что один из ключевых эпизодов романа произошел без свидетелей.

Нет ничего необычного и в том, что в будочке с надписью «Пиво и воды» не было ни пива, ни воды, а была только теплая абрикосовая [вода], с обильной желтой пеной, пахнущая одеколоном. И в том, что у немолодого уже Берлиоза произошел приступ стенокардии, сопровождавшийся симптомами, хорошо известными автору романа, врачу по образованию. «Фу ты черт! – воскликнул редактор, – ты знаешь, Иван, у меня сейчас едва удар от жары не сделался! Даже что-то вроде галлюцинации было...». Успокоившись, Берлиоз продолжил питье абрикосовой и разговор с молодым коллегой: речь шла о заказанной поэту Бездомному большой антирелигиозной поэме, призванной опровергнуть христианские представления о жизни, смерти и воскрешении Иисуса из Назарета. Главным действующим лицом поэмы поэт Бездомный сделал Иисуса, который получился ну совершенно как живой, хотя и не привлекающий к себе персонаж. Берлиоз доказывал молодому поэту, «что главное не в том, каков был Иисус, плох ли, хорош ли, а в том, что Иисуса-то этого, как личности, вовсе не существовало на свете и что все рассказы о нем – простые выдумки, самый обыкновенный миф».

Диалог двух литераторов, а точнее монолог Берлиоза продолжался бы очень долго, но был прерван неожиданным появлением незнакомого собеседникам человека, встреча и разговор с которым самым решительным образом повлиял на дальнейшую их судьбу. Автор романа подробнейшим образом описывает внешний вид незнакомца, обращая внимание на неоднозначность характерных черт. Если бы пришлось составить фоторобот незнакомца, то ничего путного не получилось бы. Одним словом, чертовщина какая-то! Из всего этого делается вывод: иностранец. Берлиоз подумал сначала, что немец, потом подумал, что француз. Бездомный подумал сначала, что англичанин, потом подумал, что поляк. Незнакомец деликатно вмешался в разговор, прервав Берлиоза, проявив интерес к обсуждаемой теме. «Вы атеисты?» – спросил он у литераторов и, получив утвердительный ответ, вскрикнул: «Ох, какая прелесть!». Активно вмешавшись в разговор Берлиоза и Бездомного, «иностранец» произнес несколько непонятных фраз, поразивших литераторов и предсказал трагическую судьбу Берлиоза. «Имейте в виду, что Иисус существовал... и доказательств никаких не требуется»...

Оставив на время двух литераторов и загадочного оппонента, машина времени авторского воображения переносит нас на девятнадцать веков назад, в глубины истории, в оккупированную Римской империей провинцию Иудею. «В белом плаще с красным подбоем, шаркающей кавалерийской походкой, ранним утром четырнадцатого числа весеннего месяца нисана в крытую колоннаду между двумя крыльями дворца Ирода Великого вышел прокуратор Иудеи Понтий Пилат». Страдающий от коварной болезни, не делающей различия между богатыми и бедными, свободными и рабами, хозяевами и слугами, прокуратор еще не знает, что ему предстоит сделать мучительно сложный допрос подследственного из Галилеи. И вот два легионера ввели и поставили перед креслом прокуратора подследственного. Внешний вид этого человека свидетельствовал о том, что его били и, возможно, пытали, руки его были связаны. Страдая от сильной головной боли, прокуратор сразу задал подследственному вопрос: «Так это ты подговаривал народ разрушить Ершалаимский храм?». И произошло то, что одновременно возмутило и удивило могущественного прокуратора: подследственный назвал его добрым человеком, хотя в Ершалаиме прокуратор слыл свирепым существом, о чем Понтий Пилат прекрасно знал.

Кентуриону Крысобою приказано было разъяснить арестанту форму обращения к прокуратору, что он и не замедлил выполнить при помощи бича. Арестант сразу понял свою оплошность, и впредь называл прокуратора игемоном. И вот мы узнаем имя допрашиваемого [бродяги]: Иешуа по прозвищу Га-Ноцри из города Гамала. Узнаем, что он не помнит своих родителей, хотя ему говорили, что отец его был сириец. Узнаем, что, у него нет постоянного жилища, что он путешествует из города в город, короче говоря, как сказал прокуратор, одним словом – бродяга. Узнаем, что он одинок, знает арамейский и греческий языки. При этом арестант категорически отверг обвинения в намерении разрушить храм.  Некто Левий Матвей неправильно записывал его устные проповеди на козлиный пергамент. Иешуа умолял Левия сжечь эти злополучные записи, но Левий вырвал его из рук Иешуа и убежал. Будучи сборщиком налогов, Левий Матвей, послушав проповеди Иешуа, «бросил деньги на дорогу» и пошел за Иешуа... Все это выслушал прокуратор, страдая от нарастающей головной боли. Приступ мигрени усиливался, и прокуратору захотелось прекратить свои мучения двумя словами: «Повесить его».

Встретились два человека: один из них – могущественный правитель Иудеи Понтий Пилат, другой - странствующий проповедник Иешуа Га-Ноцри. Эти два таких  разных человека имели одно несомненное сходство: оба они не были вольны в своих действиях, а их роли были фатально предопределены. Они не могли ничего изменить, как и несчастный Берлиоз не мог спасти свою голову, «потому... что Аннушка уже купила подсолнечное масло, и не только купила, но даже и разлила». Эти события были разделены девятнадцатью веками, но они были фатально неизбежны. Болезненное состояние прокуратора не давало ему возможности по-иному решить участь арестанта: судьба Иешуа была решена где-то в других, более высоких инстанциях. Напрасно было надеяться на справедливость этого суда! Роли были распределены, оставалось их только исполнить. Не имело никакого значения, то, какие вопросы задавал Понтий Пилат Иешуа, и то, как отвечал Иешуа на эти вопросы. Но даже перед лицом смерти Иешуа не показывал страха, и даже обнаружил в поведении прокуратора симптомы мучительной болезни и дал ему советы, как избавиться от болезненных проявлений или хотя бы облегчить страдания.

Все четыре канонических Евангелия не содержат подробностей допроса, протокол допроса не сохранился. Поэтому М. А. Булгаков был волен рассказать об этом сообразно своей творческой фантазии. Сразу возникает вопрос: кто таков Иешуа Га-Ноцри и можно ли поставить знак равенства между ним и евангелическим Иисусом? В самом деле, Иешуа на вид  двадцать семь лет, а Иисусу было тридцать три, хотя по внешнему виду нельзя определить точный возраст человека, и ему (т. е. Иешуа) могло быть и тридцать три года. Иешуа родом из города Гамала, сириец, ничего не помнит о своих родителях, а евангельский Иисус родом из Назарета, его родители, по крайней мере, мать, известны, и он еврей. Участь бродячего философа и проповедника Иешуа не была бы столь трагичной, и Понтий Пилат, убедившись в невиновности арестанта по основному обвинению, хотел было ограничиться сравнительно мягким наказанием: удалением Иешуа из Ершалаима и заключение его в городе Касария. Но в этот момент секретарь подал прокуратору другой пергамент, который и решил судьбу подсудимого: в нем содержалось обвинение в оскорблении императора, основанное на доносе «доброго человека» Иуды из города Кириафа, которое не могло быть прощено.

Слово не воробей, а изображенное на бумаге или пергаменте слово обладает огромной созидательной или разрушительной силой потому что «рукописи не горят». Внешне безобидная беседа о сущности государственной власти в доме Иуды закончилась арестом Иешуа. Его утопические представления об уничтожении всякой власти, творящей насилие над человеком, о переходе в «царство истины и справедливости, где вообще не будет надобна никакая власть» в понятном нам смысле этого слова, породили гнев и ненависть законопослушного и верноподданного Понтия Пилата: «На свете не было, нет, и не будет никогда более великой и прекрасной для людей власти, чем власть императора Тиверия!» В искренности прокуратора можно сомневаться, можно не сомневаться, что не имеет особого значения. Великая  Римская империя пала! Ну, кто теперь помнит какого-то императора Тиверия? А имя прокуратора Иудеи Понтия Пилата если и вспоминают, то только в связи с именем Иешуа-Иисусом, бродячего проповедника, чьи проповеди дошли до нашего времени и оставили неизгладимый след на лике истории, хотя зачастую и в искаженном виде.

1997/98 гг.

П.С. В первоначальном замысле  это эссе – школьное сочинение по литературе, которое было вымучено мною совместно с моим племянником-школьником 11-го класса средней школы. В нём внесены минимальные орфографические изменения! А публикация связана с тем, что в прошлом году исполнилось 80 лет со дня смерти, в этом году исполнится 130 лет со дня рождения автору романа...
 
04 февраля 2021 г.

© Валентин Поляков, Юрий Поляков 2021