Пандемия любви Глава седьмая

Звонок, неестественно-настойчивый звонок. Николь поспешно открыла дверь. На пороге стоял Дэвид. Он чаще появлялся неожиданно, чем в заранее условленное время. Наверно поэтому она всегда его ждала.

Ожидания – противоречивое чувство. С одной стороны, оно выматывает… Говорят, «томиться в ожидании» … Она томилась. Но с другой стороны, предвкушение новой встречи, ощущение скорого появление того, кого сильно ждёшь, так сильно хочешь видеть!.. Оно порождает слабое порхание бабочек в животе - это щекочущее ощущения приближающейся близости. Близости не интимной, но физической, когда можно сидеть рядом, чуть касаясь плечами или чувствовать его дыхание на своём затылке, или смотреть на него пока он валяется на полу в её комнате, листая конспекты, делая вид, что сосредоточен, хотя сам погладывает на неё. А когда эта игра в подглядывание заканчивалась «случайной» встречей их взглядов, они оба прыскали от смеха, звонко смеялись и… И тогда не понимали, не осознавали, не отдавали себе отчёт, даже не задумывались, что именно в эти моменты счастливы.

Мы понимаем, что были счастливы лишь со временем. Мгновения счастья в настоящем так ярки, так захватывают, что ты просто наслаждаешься ими и… совсем не ценишь. Смысл, вся предупреждающая, грозная суть банальной, избитой фразы о том, что мы ценим лишь то, что теряем, открывается нам только через испытания на собственной шкуре. Нужно самому потерять, чтобы понять, как болезненна потеря и как горьки на вкус воспоминания о мгновениях счастья. Это та из множества-множества жизненных розеток, в которые каждый из нас обязательно вставляет свои два пальца.

- Привет, - он виновато улыбнулся. Его улыбка часто, особенно в неловкие моменты, всегда была какой-то виноватой.
- Привет, заходи. – Старалась не смотреть ему в глаза. – Ты голоден? Я быстренько приготовлю что-то?

Десятилетия спустя, вспоминая, бесчисленное множество раз прокручивая в голове эти сцены, обрывки воспоминаний, рассматривая, всматриваясь в их детали, уже основательно приукрашенные памятью розовыми оттенками, он заметил эту её особенность – заботиться о нём. Тогда он этого не замечал. Тогда это воспринималось им как дань приличию, простая формальность, и его это немного бесило.

Неформал. С ранних лет он заметил в себе эту особенность – не быть в тренде, выпадать из фарватера общепринятых в кругу сверстников стиля, интересов, стремлений. Неформал не внешне, а внутренне. И при этом, он всеми силами стремился быть как все. Его пугала эта его особенность, это его смутное чувство отстранённости от всех и каждого. Смутное чувство надвигающегося одиночества. Но так формировалась его интравертность.
 
Впрочем, юность с её непоколебимой уверенностью, что мир можно изменить под себя, с её эгоцентризмом и желанием быть если не центром мироздания, то, как минимум, центром внимания окружающих, толкала Дэвида в гущу событий как университетских, так и тех, что происходили во вне.

Тяга к творчеству, к созиданию вперемешку с, всё углубляющимся и совершенствующимся в изощрённости методов, само-копанием порождали душевные метания, а те, в свою очередь, выдавали на-гора ещё несовершенные, наивные творения в виде стихов, миниатюр, рисунков. Изливая на бумагу свои мысли и чувства, он как будто сбрасывал балласт, тянувший его на дно. Но этого ему было недостаточно.  Он хотел делиться, хотел быть понятым и услышанным, признанным. Горьковато-сладкое ощущение одиночества, глубокое, нарастающее с каждым годом и, позже, значительно позже, осознанное им в полной мере, тогда давало о себе знать. Декламируя свои стихи со сцены университетского литературно-поэтического кружка, он глушил в себе это ощущение, как пьяница, напиваясь, глушит в себе причины его пьянства и тем самым, их лишь усугубляет.

- Может хочешь выпить что-то? – Николь наконец заставила себя взглянуть в его яркие зелёные глаза с переливами светло-серого, и тут же отвела взгляд.
- Нет. Я не хочу. – Он старался держаться как можно естественнее, но получалось всё наоборот.

Странная вещь: так эмоционально-ярко, так пронзительно и живо выражая свои чувства на бумаге, он тщательно прятал их в непосредственном общении. Редко улыбался, редко говорил «спасибо», редко кого-то хвалил, ещё реже раздавал комплементы. Возможно потому, что сам редко слышал это всё в свой адрес от близких ему людей, от родителей. Возможно ещё и поэтому он так жаждал признания, восхищения, аплодисментов.

Николь любила его тайно и тихо. Так же она им и восхищалась. Как будто все сговорились! Именно те люди, от которых он так ждал похвалы, поддержки, те люди, которых он любил и которыми восхищался, именно они-то и молчали.

Она любила его нежно. Это чувство для неё было новым, пугающим. Пугающим своей силой и все-поглощённостью. Её стремление держать всё под контролем (и в первую очередь себя, свои переживания) боролось с цунами-подобным стремлением отдавать ему (и в первую очередь себя). А ещё её пугало в нём его спонтанность, непредсказуемость. Она никогда не знала что от него ожидать: слёз или дурачеств, объятий (сладких, чарующих, страстных) или обиды, рождающейся внезапно как торнадо. Она не понимала его. Не понимала и любила. А он любил её и восхищался ею.

Всё то, что ему казалось изъянами его натуры, всё то, что он стремился в себе воспитать, привить, обнаруживалось им в ней. Вернее, в её образе, который его желания и его любовь порождали в его восприятии Николь. Ведь мы влюбляемся в образ. Не в эталон, не в идеал. Нет. Но и уж точно – не в реального человека, которому говорим «люблю».

Наше сознание создаёт причудливую 3D-картинку. Мы как будто накладываем маску с тонами и полутонами наших сиюминутных желаний, потребностей, представлений о том, кого мы хотим любить, на картинку данности – тех черт и особенностей неповторимой индивидуальности, которая оказалась у нас под рукой именно в этот момент, именно в этом месте. Накладываем, сохраняем и… влюбляемся в этот виртуальный персонаж.
И тогда под маской, в фильтре наших желаний черты реального человека преображаются: что-то затмевается ярким светом нашей влюблённости, что-то скрывается полутонами наших подсознательных стремлений. Так и Дэвид её внешнюю сдержанность принимал за твёрдость характера, её холодность - за непорочность, её заботу – за формальность, а её молчание – за непонимание.

Но мы всегда забываем, что порождение нашего воображения не статично. Его не получается благополучно заархивировать или установить на рабочий стол нашего монитора и просто любоваться. Мы взаимодействуем с ним. А действия порождают ответные действия. И вот, мы уже удивляемся, шокированы неожиданными словами, поступками нашего «героя». «Почему?» - сознание лихорадочно ищет ответ. «Почему?» - мы злимся и на «героя», и на себя. «Почему?» - мы страдаем от беспомощности и разочарования.

Реальный человек неотвратимо проступает на первый план. Маски стираются. Наступает момент выбора.

                ***

- Я должна тебе кое-что сказать… - Она медлит.
Дэвид смотрит на неё удивлённо. Никогда раньше их разговоры не начинались с таких вот её слов. Они вообще были странными эти разговоры. В основном говорил он. Она слушала. Ей очень хотелось что-то сказать, возразить и она даже иногда позволяла себе возражать. Но чаще она спрашивала. А он, окрылённый её интересом к его мнению, говорил много, страстно, сбивчиво.
- Что?

В комнате, уже начинающей скрывать в, заполняющей её темноте, детали своего интерьера, висит напряжение. Или это только ей так кажется? Ей только кажется, что темнеет. На самом деле это тучи вдруг затягивают всё небо от края и до края. На самом деле это лёгкий бриз перерастает в порывистый ветер. На самом деле сейчас начнётся ливень.

Дэвид сидит, как обычно, на полу, опёршись о сиденье дивана. Николь – напротив. Она подсаживается к нему, берёт его руку в свою.
- Дэйв, - молчание, - я… Я выхожу замуж.

Раскат грома. Оглушительный бас, грохот проносится над ними и повторяется где-то уже далеко, не здесь. Мгновения тишины, и вдруг ливень обрушивается на землю большими, грузными каплями как слёзы бессилия без стенаний, причитаний, мольбы… Они ударяются о крышу дома, плитку вокруг бассейна, воду, траву, о его сознание, отбивая парадидлы (от ред. парадидлы - один из видов ударных рудиментов, приёмов, используемых барабанщиками при игре на ударных) «я-вы-хо-жу-за-муж».
Он смотрит на неё не понимающе. Как можно произносить такое с такой нежностью в голосе, так ласково глядя на него?! Шутит? В её глазах печаль. Вот-вот они наполнятся слезами. Нет. Это не шутка. Изгиб её тонких бледных, только слегка подкрашенных почти бесцветной помадой, губ выровнялся от напряжения. С него он опускает взгляд на её заострённый подбородок, тонкую, хрупкую, как ножка бокала, шею, окаймленную каре её русых волос…

«Сон? Это, наверное, сон… Она ведь не может… После почти 5 лет отношений?! Да, они то прерывались, то вновь вспыхивали… Он уходил, но он и всегда возвращался. А она всегда прощала. Ждала, умирала и прощала…» - мысли проносились ураганном в голове, и чем больше их становилось, тем хаотичней были их метания. – «Я потерял её! Я её потерял! Навсегда! Безвозвратно!»
- Юджин? – наконец медленно как в полудрёме произнёс Дэвид.
Она опустила голову толи кивая, толи пряча взгляд.

Он знал о нём. Знал уже больше полугода. Высокий, стройный, респектабельного вида парень с располагающим лицом, умными, слегка хитроватыми и холодными глазами, с изысканными манерами и настойчивым, вкрадчивым голосом. Он ухаживал за ней. Ухаживал не в открытую, а как бы невзначай, незаметно, ненавязчиво, но настойчиво, с упорством, присущим людям целеустремлённым, незнающим преград, твёрдо решившим получить желаемое любой ценой и не важно сколько это займёт времени и сил.

Он тщательно избегал встречи с Дэвидом. Только однажды, как обычно, неожиданно приехав к Николь, он застал их вместе. Это было через несколько дней после возвращения его с практики, которую Дэвид проходил в Научно-исследовательском центре вакцины Дейла и Бетти Бамперс в Вашингтоне. Уверенный в том, что Дэвид на другой стороне материка, Юджин уверенно открыл входную дверь дома Николь. На пороге стоял Дэвид. Оба не были готовы к такой неожиданной и малоприятной встрече. Первым пришёл в себя Юджин.

- Николь! – крикнул он, оборачиваясь в сторону прихожей, - это, наверное, к тебе.
И уже в глубине прихожей, в которую выбегала Николь, полу утвердительно, полу вопросительно, тихо, но так, что Дэвид услышал, произнёс: - Дэвид?

Она с разбегу кинулась к нему в объятья. А Юджин исчез. Тихо, незаметно, так же, как и появился в её жизни. Исчез, чтобы через полгода стать её мужем.