Случай Аарона Пирсона

Аарон Пирсон ломает ногу и попадает в больницу. После длительного курса инъекции болеутоляющих боль в ноге так и не проходит. Лечащий врач рекомендует тому посетить психолога.

- Я ненавижу её, док! – яростно, без капли сомнения в голосе, произносит Аарон Пирсон. – Ненавижу эту чёртову ногу. Что мне делать, док? Она не оставляет меня в покое. Ноет и ноет каждый день. А ночью так просто сводит меня с ума. Иногда я просыпаюсь в криках, а иногда плачу, как ребёнок и не могу остановиться. Я ненавижу это! Горстями пью разноцветные таблетки и всё равно эта невыносимая боль не исчезает. Знаете, это как... Не могу подобрать слов. Как зуд под гипсом – зудит и зудит, и зудит – а гипса уже нет, и вроде бы ты можешь почесаться, но зуд всё равно остаётся. Я ведь уже хожу и могу спокойно наступать на ногу! Но я всегда ношу с собой трость, поскольку знаю, что не ровен час эта треклятая нога вновь даст о себе знать. Я ненавижу её, док, ненавижу. 

Аарон Пирсон стремительно, как коршун, приземлился на мягкую кожаную подушку кресла, опустив сжатые в кулаки руки на колени, а через считанные секунды, не менее стремительно, поменял позу, откинувшись на спинку, положив ногу на ногу и начав крайне нервно постукивать тростью по лодыжки.

- Я не понимаю, что я здесь делаю, – продолжил тот. – Ведь когда болит сердце люди обращаются к кардиологу, а когда ломают ногу – к травматологу. Что я здесь делаю? Я не сумасшедший и никогда им не был. У меня так много планов, так много невыполненной работы. А я не могу заняться делом. Только и остаётся, что смотреть, как то, над чем ты трудился долгие годы так нелепо исчезает из-за того, что у тебя всего-то на-всего болит нога. Вздор! – он перестал стучать тростью по ноге, но через какое-то время вновь продолжил. – Я основал свою компанию, когда мне было 24 года. Я вложил в неё всё, что имел. Полный сил и решительности я продвигал её на рынке, не жалея себя и своего времени. Знаете, док, я ведь всё ещё не женат. И как раз по тому, что не имел на это время. Да-да. Я из тех мужчин, что женаты на своей работе и считают её своим детищем. И вот оно умирает. Я не могу на это смотреть – мне страшно. Я каждый день сообщаю секретарши, что я болен и что меня не будет. И мне это отвратительно! И самое смешное то, что я не чувствую, что болен... Вот, я сижу и мне кажется, что у меня так много сил, что вот сейчас я встану и понесусь спасать компанию от краха, – он резко и показательно вскакивает с места, но искренни, без фальши вскрикивает: – Нет! Нет же, нет же, нет же... Снова. Я не шучу, док. Мне очень плохо.

Психолог, сидящий напротив, в другом конце комнаты, в таком же аутентичном кресле, нахмурил брови и принялся что-то записывать в блокнот.

Аарон Пирсон, прихрамывая, опираясь на тиковую трость, подошел к окну и посмотрел в мутное отражение реальности.

- Я ни столько переживая за себя, ни столько за компанию, сколько за своих подчиненных. – Он поставил трость у батареи, снял пиджак, ослабил галстук и поправил запонки на рукавах рубашки, – отец учил меня, что нужно уважать труд других людей. Что всегда нужно оставаться порядочным и достойным гражданином. «Уважения к людям и к тому, что они делают – залог нашего успеха в этой жизни» – любил он повторять. В детстве я верил его словам и искренни верил, что он самый лучший в мире человек. Увы, он сам не верил в то, что говорил. Я повзрослел и многое стал замечать. Сперва случайно, а потом это стало повторяться из-за дня на день. Он выпивал и менялся на глазах. Он бил мать, он на неё кричал по поводу и без. И в итоги пал в моих глазах – ведь оказался самым настоящим подлецом. Но я его всё равно уважал... Уважал за то, что он, не смотря на свои недостатки, остался верен своему делу. Он обошёлся с нами очень плохо. Я бы должен его ненавидеть. Но нет. Дело в том, что ни один... о, я говорю серьёзно... ни один из его подчинённых или коллег никогда не вспомнит его обидным словом. Он был достойным человеком, поскольку честно выполнял свою работу и заслужил такого мнения о себе. Но увы он не был таким для тех, кого любил.

Аарон Пирсон отошёл от окна и начал пристально рассматривать картины, висящие над комодом. В большинстве своём это были репродукции работ Мунка. Особо долго он задержался у картины, на которой был изображён «призрак» с исказившимся от крика лицом. Затем он, вновь прихрамывая, вернулся к окну и взял оставленную там трость.

- Я не знаю зачем вспомнил об этом. И вообще мне кажется, что я слишком много говорю, – он посмотрел сколько время на наручных часах, затем сверил его со временем на часах, стоявших на комоде. До конца сеанса оставалось ещё 25 минут. – Знаете, – выдержав длительную паузу продолжил он, – время загадочная и непостижимая единица. Оно наш важнейший ресурс, которого, так всем нам не хватает, и в то же время, наше проклятие, что нас обременяет. Мы не знаем сколько его нам отведено, как и не знаем, что оно нам принесёт. Оно течёт для каждого в своём ритме и изменяется от обстоятельств. И главное, время всегда остаётся непоколебимо равнодушным и не считается с людьми. Я слышал, что история цикличная и всё то что было с нами, когда-то снова повториться. Как надменно и смешно. – Он начел расхаживать по кабинету с важным видом и таким выражением лица, как будто знал ответы на все вопросы, – я понимаю, в чём моя проблема, док. Я боюсь того, что может мне преподнести судьба, поскольку знаю, что я ужасный человек и что я её давным-давно прогневал. Да, вы не ослышались, я заявляю со всей уверенностью и без стыда, что я – злодей. Я могу уничтожить, того, кто станет на пути к моему счастью и возненавижу лютой злобой того, кто причинит мне страдание. Время показало какой я на самом деле кровожадный и оно же сделало меня таким. Ха! – он заходил в зад в перед уверенно ступая на больную ногу. – Наверное, если я женюсь на ком-то, то стану таким же негодяем, каким был мой отец. Я точно знаю, что могу. Я жестокий человек! Я никогда не подставлю другую щёку своему обидчику, я нанесу ему удар в ответ и сделаю это его же оружием. Даже если этот человек будет женщиной... Я ничтожен. Время сделало меня таким.

Аарон Пирсон перешёл на размеренный шаг, подбросил трость вверх и ловко схватив её за нижнюю часть, начал по-ребячески двигать предметы на комоде, столе и полках её рукоятью.

- Я не стыжусь того что сделал, – тихим голосом и с мёртвым выражением лица произнёс он, остановив свою игру в перестановку предметов на фотографии семьи доктора. – У меня была мечта. Простая, такая же, как и у всех и потому такая желанная. Наивная. Ради неё я проделал большой путь и пожертвовал всем, что имел. Ради неё... Я любил её... У меня были амбициозные планы на жизнь, и она занимала в них центральное место. Я был так молод, что казалось могу свернуть горы, если пожелаю, лишь бы это кому-то было нужно... Лишь бы это кому-то было нужно... Ради любви мужчины идут на такие безумные поступки. Что тут говорить, вы и сами это пережили. А ведь всё, что нужно просто искренни любить и быть рядом. Необходимо быть сильным и не побояться откинуть свои гордость и предубеждения для того, чтобы оставаться с ней и да, продолжать бороться... бороться за своё счастье... за её счастье тоже, – и глаза его словно поменяли цвет. Они потускнели и потемнели, в них появились блики света. – В прочем сейчас это не имеет никакого значения. История не терпит сослагательного наклонения. Я современный человек и живу сегодняшним днём. У меня были и другие женщины и будет ещё очень много. Я успешен и богат –женщины это так любят. И плевать я на неё хотел. Она меня не любила. И какой тогда был смысл с ней общаться дальше? Она не разделяла моей мечты и не хотела быть частью моей жизни. Что же мне было брать её насильно? Что за шекспировский сюжет! Я делал всё, что было в моей силе. Я любил её, уважал, оберегал, ценил. Дарил подарки и обращался с ней, как с королевой. Она ещё будет плакать, что потеряла такого, как я мужчину.

Аарон Пирсон замер неподвижно и, уставившись в одну точку, глубоко задумался о чём-то.

- Я бы её обидел. Я бы разбил ей сердце. Я бы пил, как мой отец, и бил её, как он. Я бы её возненавидел за то, что она не любит меня так, как я её люблю. Я и сейчас, кажется, переживаю эти чувства. Всё к лучшему. Нет серьезно. Ха-ха, – он спонтанно засмеялся и столь же внезапно прекратил. – Всё так, как и должно быть. Я злодей – я бы её обидел. И хоть я ни сказал ей ни одного плохого слова, ни разу не повысил голос, я бы её обидел. Я чувствую, что мог. Парой от этих мыслей мне даже становится страшно. Я ей желаю счастья и искренни хочу, чтобы она была с тем, кто её будет ценить и уважать по-настоящему и самое главное никогда... слышите, никогда не причинит ей боль! Она заслуживает лучшего. Она так хороша. А я бы ей сломал всю жизнь. Такому, как мне монстру лучше всегда быть одному, – с этими словами он начал нервно вращать трость, а затем раз-за-разом подбрасывать её в верх и грубо со всей силой хватать на лету одной рукой. – Одиночество мой лучший друг. Оно даёт мне силы и время двигаться в перед. Я сильный и мне никто не нужен. Наверное, мной правят демоны. Они и предают мне сил, и они же ведут меня по жизни. О, это наши семейные демоны, однозначно. Они терзают мою душу и наводят меня на злые мысли. Из-за них я ещё превращу этом мир в ничто. Я испепелю его. Вот увидите! И она бы это поняла, увидь она моих сокрытых демонов. Она бы испугалась. Я бы и её испепелил. Так что это даже хорошо, что она меня не любила, – он перестал подкидывать трость и теперь, держа её в двумя руками, стал размахивать ей, как будто нанося удары по невидимым врагам. – Уходи от меня, уходи, дорогая. Я – сущее зло. Беги от меня, любимая. Я уничтожаю всё к чему прикасаюсь. Не смотри на меня и не думай обо мне. Из-за меня бы ты страдала. Уходи. Я ужасный человек. Уходи. Я такой же как отец. Уходи прочь!

Аарон Пирсон со всего маха швырнул трость в стену и широко шагая подошёл к покосившимся картинам; он уставился на них диким взглядом и оскалил зубы, да так свирепо, словно это был ни человек, а какой-нибудь неистовый ужасный зверь; он опустил нижнюю челюсть устрашающе оголив покосившиеся от времени металлические коронки на резцах и надрываясь завопил во всё горло:

- Я ненавижу тебя! Это ты виновата! Я хочу, чтобы ты умерла, хочу, чтобы твоё тело четвертовали, а душа не обрела покоя не в этой жизни не в последующей! Я проклинаю тебя! Бесчувственная эгоистка, ты сломала мою жизнь и разбила моё сердце, превратив меня в отвратительное чудовище! Я презираю тебя, сердцеедка! Ты заслужила мою ненависть, ты заслужила порицание. Мне не каплю не стыдно за свои слова, ведь я отныне такой же, как ты – бездушный монстр. Что посеешь то пожнёшь! Смотри в кого ты меня превратила, тварь! Я ненавижу то, кем стал. Это всё ты! Всё ты! Ты... Ты самая большая на свете дура. Ты самый ужасный человек. Я не хочу о тебе думать более. Я не хочу так больше жить. Я тебя люблю, сука.
Аарон Пирсон обессиленно попятился назад и рухнул в кресло, утонув в его кожаной обивке, а после, накрыв лицо руками, без стеснения заплакал.

Психолог снял очки.

- Так, как, говорите, вы повредили ногу?


21.5.2018 – 12.8.2018