Шорник и хомутарка

Шорник и хомутарка

      В наше компьютерное время большинство людей и слова-то такого не знает. Что это за «хомутарка» такая?  Даже деревенские люди не все знают, что оно значит, а, между тем, ещё лет шестьдесят назад это заведение было средоточием деревенской общественной жизни. Это была своего рода контора, но её можно было вполне назвать и клубом, а иногда и отделением милиции. Однако не буду развивать интригу и томить читателя; хомутаркой изначально называлось место, где хранили конскую упряжь – хомуты, вожжи, сёдла и прочие вещи лошадиного обихода. В уголке её располагался верстак шорника, именно он отвечал за то, чтобы вся сбруя была в порядке. Шорником работал дядя Коля, фронтовик с протезом вместо ноги, она у него была оторвана по самый пах.
     Он чинил хомуты, уздечки, да и вообще всё, что требовало починки. Также шорник занимался смазкой сбруи дёгтем, поэтому в его владениях всегда стоял запах дёгтя. В те времена к конской упряжи относились очень бережно, более того, её старались всячески украсить; то кисточками из кожи, а то и оловянными бляшками. Ещё дядя Коля делал кнуты, это была особая статья, которая приносила шорнику даже некоторый доход. То есть, кнуты ему заказывали деревенские жители, которым хотелось пустить пыль в глаза, когда они куда-то выезжали из деревни. Шорник делал кнуты мастерски; он плёл первое колено в восемь кожаных жил, второе колено плелось из шести жил, и последнее третье колено плелось из четырёх жил. Затем эти все три плетёных колена соединялись медными кольцами, и заканчивалось это изделие тоненьким и длинным хлыстиком. Рукоять такого кнута тоже оплеталась особым способом. Но самым главным украшением кнута была кожаная бахрома, которая свисала от рукояти сантиметров на пятнадцать. В умелых руках такой кнут щёлкал ружейным выстрелом. Как плату за такое изделие дядя Коля обычно брал четушку водки. В общем, можно сказать, шорник был на все руки мастер. Вовка любил ходить к шорнику и наблюдать за его работой, дядя Коля даже обещал научить его плести кнуты. Зачастую, по вечерам, к шорнику приходили гости, деревенские мужики. Пришедшие гости выставляли на верстак бутылку водки, дядя Коля доставал из внутренностей верстака нехитрую закуску и стаканчики, все с кряком выпивали по первой, и в хомутарке начинались разговоры за жизнь. Здесь Володе становилось не интересно, и он шёл домой.
      В этом же помещении по утрам проходили деревенские наряды. Нет, не подумайте, что в хомутарке хранились ещё какие-то женские одежды. Нарядами в дерене называлось распределение людей на ту или иную работу, председатель так и говорил: «Тебе Николай сегодня наряд сено возить, а в помощники даю тебе Гришку Тебенко». С самого утра, часов с семи, все деревенские мужики собирались в это помещение и, конечно, все курили самокрутки. Кто-то курил самосад, а кто-то махорку, папиросы курил только председатель колхоза. Само собой разумеется, в хомутарке от самокруток дым стоял, что называется, коромыслом. Иногда в хомутарку приходила, какая-нибудь женщина с жалобой. Она с порога начинала причитать:
     – Василий Иванович, председатель ты наш дорогой, доколе я могу терпеть выходки этого оглоеда!
      В эту минуту дым от цигарок рассеивался, и женщина видела в образовавшемся просвете своего оглоеда. Он сидел на лавочке в ряду таких же мужиков, но голова его повисла, а глаза смотрели в пол. Женщина, увидев своего мужа, повышала тон:
       – Ааа, вот он, красавчик, голову повесил и не смотрит даже! Наверно стыдно людям в глаза смотреть…
     Всё больше распаляясь, Мария – так звали эту женщину, начинала рассказывать:
      – Вчерась припёрся домой в час ночи и пьяный, как свинья, да ещё с кулаками начал на меня кидаться!
      Немного выговорившись, Мария опять обращалась к председателю:
     – Василий Иванович, поучи хоть ты его уму-разуму, пусть хоть маленько сократится, а то мочи уже никакой нету терпеть…
     Мужики в хомутарке, начинают дружно зубоскалить и отпускать шуточки в сторону провинившегося сотоварища. Однако двое из них помалкивают, с опаской кося глазами на Марию. Они думают, как бы она и их не зацепила, ведь это они вчера гуляли с её мужем.
      Председателю надо как-то реагировать на жалобу, и он говорит:
      – Ладно, Марея, я приму меры, лишу его премиальных, будет знать!
      В хомутарке раздался такой взрыв хохота, что даже волны махорочного дым начали раскачиваться. Председатель спрятал улыбку в воротник своей фуфайки. Это взбесило женщину окончательно. Она похватала ртом воздух вместе с дымом, а потом разразилась речью:
      – Ну, Васька! Попомнишь ты меня, я к нему по-хорошему за помощью, а он зубоскальством заниматься! Неет, миленький, я на тебя управу найду, сегодня же давай мне лошадь, я в райком поеду!
     После этого заявления Марии в хомутарке наступила такая тишина, что стало слышно, как комар жужжал на оконном стекле. Председатель застыл, раскрыв рот, с прилипшей к нижней губе папироской, а мужики как-то все съёжились, и, казалось, даже ростом стали ниже. В пятидесятые годы люди ещё хорошо помнил сталинские времена. Председатель начал успокаивать Марию тихим, задушевным голосом:
      – Ну, что ты, Маруся, сразу в бутылку лезешь, ну, пошутковал я, ты же знаешь, что и премий-то у нас никаких не бывает, разве только на Новый год иногда выписываем.
      Все мужики в хомутарке тоже оправились от оторопи и начали с места уговаривать Марию. Им было жалко своего председателя, мужик он был покладистый и толковый. Всеобщие уговоры и особенно речь председателя, начали настраивать Марию на мирный лад. Да чего говорить, она и сама поняла, что вгорячах брякнула что-то не то, но решила всё же держать марку и задорно заявила:
      – Вот в Новый год, ты моему охламону премию и выпишешь.
      И опять в хомутарке грохнул хохот, теперь и Мария рассмеялась, только председатель не смеялся, он думал заранее, из каких же средств изыскать премиальные, Новый год-то очень скоро наступит. А мужики похохотали, похохотали и начали расходиться из хомутарки по своим работам, наряд-то каждый уже получил.
      В марте 17 числа у Володи был день рождения, ему исполнялось десять лет. Мама пригласила гостей, конечно это были женщины, с которыми она работала дояркой. Мамины товарки поставили на стол бутылку вина, выпили по половинке стаканчика и начались разговоры о том, о сём. Со временем из всех гостей в Володиной памяти осталась только тётя Фрося, жена шорника, она подарила ему тарелочку с голубой каёмочкой – да-да, именно с голубой.         
      Прошло несколько дней после дня рождения, и деревня услышала страшный вой и причитания тёти Фроси, её муж, шорник дядя Коля, повесился. Он оставил предсмертную записку, в которой просил у своей жены прощения, а также он писал, что дети теперь уже выросли, а он больше не может терпеть боль в оторванной на фронте ноге.