Рыжий

           Тульский  Политехнический институт стал реальностью, они  -  студенты.
           …на их потоке было  пять групп,  но выделялась среди них  одна -  9213.

 
           - Вот они - ггуппа, а мы, все остальные,  -  скопища индивидуалистов, сказал  в конце второго семестра первого курса один "пгостой  пагень"– интеллигентный, во всегда тщательно отглаженных мамой брючках, румяный Сёма Вугальтер.


           На самом деле все было просто: в 13-ю были  собраны парни и девушки из райцентров, поселков и деревень  как Тульской, так и соседних областей. Коренные туляки составляли незначительное меньшинство.  Они ежедневно возвращались в домашний уют, в отличие от остальных, которые сплоченно выживали в общагах. Там доставали и переписывали Битлов, отпускали гривы, обзаводились клешами и батниками. Наводили тени на глаза цветными мелками, подшивали покороче юбки.

           Но и  туляки  в грязь лицом не ударяли - именно у них, на родительских квартирах,  уже с октября  на 1 курсе собирались  и отмечали свои дни рождения иногородние однокашники . Колбасу,  селедку, вино  и хлеб покупали вскладчину, а остальное  было домашнее. Картошку-огурчики-помидорчики-салаты-компоты-соки-варенья  ставила на стол для вечно голодных студентов принимающая сторона. Таким образом,  развернутая в СССР борьба с пьянством, с запретами на распитие, аккуратно и не сильно затратно здесь привела к тому, что группа сплотилась и хорошо узнала друг друга  буквально за пару-тройку междусобойчиков. Ну, конечно, в фундаменте было и то, что осенью целый месяц студентов автобусами возили  на уборку моркови. При этом выяснилось, что именно в 13 группе были самые голосистые девчата, а известно,  что пение хором и знакомый всем репертуар не только заметно  сокращают дистанцию между исполнителями и  время в пути,  но и ненавязчиво сдружают даже тех, кому слон на ухо наступил.


           Короче говоря, народ на  городской вольнице освоился,  научился во всем  рассчитывать на плечо друга,и незаметно  совсем   оборзел, регулярно получая денежное довольствие из дома. Стали просыпать первые пары и  частенько забивать на лекции. Снабжая друг друга копировальной бумагой, каждый  получал полный комплект лекционного материала, а посещаемость трещала по швам. Лабораторные сдували в соседних группах, курсовые беззастенчиво стеклили. На стипендию ( без «удовлетворительно») сдавали единицы, имевшие талант мобилизоваться хотя бы на время сессии , ну или те, кого на шпорах во время экзамена не застукали. Пересдачи никого не шокировали.
         

           Как и весь СССР,  их больше интересовали результаты хоккейных матчей – наши играли с канадскими профессионалами… Вскоре от  первоначального состава группы осталось меньше половины…


           Пополняться группа  стала «сливками» с других факультетов.
           Так  к ним занесло стильного соло-гитариста (впрочем, он и тут быстро влился в факультетский ВИА, но пить стал, в силу вышеназванных обстоятельств, ещё и в кругу, так сказать, семьи). Когда ему  засветило уже отчисление, вся группа  нанесла визит в деканат и дружно соврала, что его нельзя отчислять, потому что он женится.
           - на ком? - опешил от напора всякое повидавший на своем веку  декан
           - на ней! - практически хором все указали на благонадежного комсорга

           Комсорг  от неожиданости покраснела... Спасённый гитарист побледнел…
           Все обо всем забыли, как только вышли из деканата. Правда, он вспомнил о  «жене родной»,  когда  пришла нужда  экономическую часть диплома разрулить…Она по-свойски помогла.


           Однажды в дверях возникла  девичья фигурка с точеной талией. И умница, и красавица, и одета с иголочки, и папа - главный инженер  чего-то там серьёзного…
           Причина её перевода прозвучала туманно, и то ли в шутку, то ли всерьез
           - растленное влияние буржуазного запада…


           Пришёл, как все быстро поняли,  орёл (по женской части) с фигурой  и профилем Аполлона, увлеченный подводным плаванием и  при этом - талантливый фотограф. Аборигенки резво дали ему отпор и он  заметно приувял. Потом до пятого курса неровно дышал, безответно влюбленный в  красавицу-одногруппницу из Рязани,  одаривая   предмет  поклонения собственноручно изготовленными её фотопортретами.

 
           Надо отдать должное – и серьезные парни, с рабфака, переводились,  или с вечернего,или восстанавливались после армии. Они снисходительно глядели на детские  шалости  разгильдяев, играючи  показывая класс учебой на повышенную стипендию и пахали в стройотрядах . Увы, это мало кого вдохновляло…

 
           Не было ничего удивительного  в том, что   за проблемной группой  закрепили преподавателя - «классного папу».


           Свободолюбивая теплая компания насторожилась, но вскоре расслабилась и обнаглела окончательно. Прикрепленный преподаватель приходил, регулярно проводил политинформации, на  собраниях упорно талдычил про дисциплину и ответственность. Народ безмолвствовал: он так привык к «папе», что просто перестал  на него реагировать. Да и  кого там было замечать – он у них ничего  не читал и не вёл,посему  пересечься с ним на сессии им не грозило. Внешне – тоже ничего особенного (не то что надменная,  модельного вида красотка-«англичанка»): не высокий,  худенький, когда-то рыжий, теперь практически бесцветный от седины,  в чём-то невыразительном  на узких плечах.

 
           И тут вышла книга генерального секретаря ЦК КПСС Леонида Ильича Брежнева. Она называлась «Малая земля» и повествовала о его героическом пути политрука в годы Великой Отечественной войны.  «Вся страна в едином порыве…», как писали в газетах и вещали по радио и  с телеэкранов, была обязана  эту книгу прочесть.


          … и,  по поручению факультетского партбюро, прикрепленный препод, "классный папа", Рыжий (как его называли в группе, давно забыв  и имя, отчество и  иногда только припоминая фамилию),  начал зачитывать  этот литературный труд  студентам. Главу за главой. В  первый раз все вежливо молчали и пытались слушать, ко второму подготовились – делали вид, что слушают, но занимались  кто чем.  Звучали  мемуары вождя, а  под столами шуршали страницами   Ремарка, Булгакова, Зощенко, дифицитного Евтушенко, или играли в морской бой,  или откровенно боролись со сном.


          Так бы, наверное, и продолжалось, но Рыжий вдруг захлопнул книгу, и   шмякул ею о стол так, что все мгновенно очнулись.


          - красиво изложено, гладко… - тихо, но внятно, сказал он

          И,  чуть громче:
          -  я в 43-ем   под Сталинградом был.
             В голой степи  земля на морозе как сталь звенит,  не  окопаешься.
             Ветер и снег сносит, и до костей прошивает.
             От обстрела   укрыться негде.
             Только  за трупами своих товарищей.

 
          Немного помолчав, добавил:

          -  командовал нами солдатский маршал Чуйков Василий Иванович.
             Из Серебряных прудов  Венёвского уезда Тульской губернии родом.
             Земляк мой.


          Повернулся, и ушел  с очень прямой спиной.


          Повисла тишина.


          И в этой тишине комсорг  сказала, что её дед под Ленинградом без вести пропал.
          А потом у  каждого слова нашлись, о своих:


          - … студентки под Москвой противотанковые рвы копали…
          - … дед военным был,  репрессировали…
          - … войну  с первого до последнего дня прошёл…
          - … отец был мальчишкой совсем, снаряды точил…
          - … пацаном в кузнице  всю войну работал…
          - … бабушка в госпитале белье стирала…
          - … в ополчении погиб…
          - … без ноги вернулся…
          - а мой…
          - а моя…
          - а мои…


          Больше  Рыжий к ним  ни разу не пришёл.


          Да  этого и не нужно стало:  из аудитории вышла совсем другая группа.