Молох

Николай ЧАЕВ
ХРОНИКИ РАСПАДА.
 «МОЛОХ»

....и сказал он им, что бы принесли детей своих в жертву, ...и пали ниц они, и ответили : — Да господин....
ПРЕДИСЛОВИЕ
Время, собирать камни... пришло...
      Длинная колонна пленных тянулась уже довольно давно. Серые шинели, старая форма, черные кителя-здесь были почти все подразделения старой армии. Вокруг возвышались частично разбитые, частично сожжённые дома. Кое-где на заднем фоне в небо чадил черный дым. Тут же догорали остатки БМП, краска на корпусе которого- облупился и некоторые части стали покрыты оранжевым налетом ржавчины.  Иногда, кто-то из колонны, спотыкался и падал. Его либо не трогали, и он доползал до своих сам, либо его, пнув, отправляли обратно в строй. Всем было совершенно безразлично и все равно на этих людей. Немногочисленная охрана, стояла и покуривала вокруг. Этих сдавшихся отправляли дальше по фильтрационным лагерям, откуда Особое совещание решало, что с ними делать. Если за ними не числилось никаких преступлений против законов ведения войны или против мирного населения- то они были вольны сами решать, куда податься, естественно оставаясь под надзором. Офицеров давно от них убрали. Все таки людей, которых учили и которые умеют командовать и воевать, надо отделять от масс солдат, которыми они все это могут сделать.
      Недалеко стояла небольшая группа людей, в старом разномастном камуфляже без знаков различия, но с красными повязками на руках. Сама форма была вся в пыли и во многих  местах порвана. Некоторые из них были перевязаны или имели, ссади и мелкие раны, на руках и голове. Бронежилеты у многих были иссечены, а чехлы некоторые превратились в жалкие   лохмотья, свисавшие, и обнажившие бронепластины под слоями  серой кевларовой нити. Все они исподлобья посматривали на проходящие колонны, и иногда переругивались между собой. Здесь же, расположившись на горке битого кирпича, сидел их командир, с очень уставшим, заросшим многодневной щетиной лицом. Щеки впали и показались острые скулы, под глазами залегли темные круги от недельного недосыпа и напряжения. Прислонившись, к остаткам  стены, он безразлично слушал перебранку своих бойцов и,   полузакрыв веки, иногда провожал взглядом, некоторых из проходивших в колонне мимо. Порой он  подносил, почти истлевшую сигарету, что бы затянуться, но каждый раз увидев, что она догорела, опускал ее и тут же забывал о ней, до следующего раза, когда ему захотелось бы втянуть горький дым. Так продолжалось несколько минут, пока он не выбросил ее в сторону и не достал новую из пачки в нагрудном кармане.  Вставив ее в губы, он так и не поджог край сигареты. Голова его качнулась, и он медленно провалился в полудрему на несколько мгновений.
    Разбудил его шум работающего мотора и слабый визг тормозов. Открыв глаза, он увидел щуплого солдатика, слезавшего с мотоцикла, который тот час же подбежал к нему, и приложил руку к козырьку, в знак приветствия. «Недавно на войне…» - подумал про себя Командир, осматривая новенькое обмундирование и начищенные берцы солдатика. Тот не дождавшись ответа, протянул ему сверток, в котором было что-то квадратное,  и сказал: 
    -Товарищ комроты, это же вы делали запрос, по группе, которая пропала перед штурмом городка. Все обстоятельства не известны, но нам удалось изъять  вот этот блокнот, и часть документов… В нем записи представителя Особого совещания, которого вы взяли с собой. Так же некоторые  сведенья о действиях группы после того, как она попала в город…
      Сказав «Спасибо», Комроты открыл блокнот и увидел знакомый подчерк своего не такого уж и «старого», но уже друга. С этим человеком они успел породниться,  за те несколько дней, которые они были вместе на передовой. Порой было написано неразборчиво и Командиру стоило только удивляться, как так,  его товарищ  успевал все записывать и подмечать.
    Встав с кирпичного крошева, он крикнул вестового и приказал ему найти Юрку и Старшего группы разведки, а развернувшись, сам ушёл к себе в бэтээр -  читать неразборчивый подчерк…
     Через несколько минут к нему уже подошли, те двое, которых он искал, и они шаг, за шагом стали восстанавливать события, что да как было…






ГЛАВА ПЕРВАЯ

 «…Иногда во снах ко мне приходит Фемида... снимая от усталости повязку, и я вижу, что глаза ее давно мертвы... Они не просто мертвы, там—пустые, темные — глазницы...»
 
Из записей…

         С боку, через окно с фрамугой,  закрытую металлической сеткой, падали тусклые лучи света. За стеклом было пасмурно, собирался небольшой дождик. Полоски света тянулись через все помещение, и упирался в противоположную стену. В комнате было накурено, и выдыхаемый дым, собираясь в причудливые узоры, закручиваясь в кольца, поднимался к потолку. Там  его разгоняли медленно крутившиеся лопасти потолочного вентилятора. Между оконными стеклами кружился мотылёк, загнанный туда порывом ветра. Он иногда взлетал, но бившись о стекло, опять падал. Этот стук о стекло раздрожал и мешал сосредоточиться. 
           Я смял очередную недокуренную сигарету и опустил ее в пепельницу, где уже горкой взгромоздились коротыши окурков разной давности. Взяв стакан с еле теплым, но крепко заваренным черным кофе, я уставшими глазами осмотрел бумаги, лежавшие передо мной на столе. Долгий недосып давал о себе знать. В глаза как будто насыпали песка. На листах были списки разыскиваемых,  результаты проводимых мероприятий по выявлению военных преступников, карателей и пособников. Которые,  впрочем,  они оставались без изменений. Все перечисленные в них уже прятались, или уже давно сбежали  от Особого совещания.
                В дверь тихо постучались, и я, так и не отпив из стакана, поставил его обратно на стол. На двери висел агитационный  плакат, с надписью, которая мне постоянно напоминала:
«Перемирие, как все международные договоры, заключается верховной государственной властью.
На театре войны этим правом пользуются по необходимости и военные власти... При перемирии военное положение, и военное право сохраняет свою силу...»
               После моего ответа, вошёл комендант, в сопровождении двух караульных, и ввел очередного «беженца». Подойдя ко мне, он протянул мне небольшую пачку документов. На первой странице были описаны обстоятельства, которые послужили причиной проверки. Что-то про то, что представленный паспорт, на контрольно-пропускном пункте, был не установленного образца. Развернувшись, комендант вышел, что то по пути бросив караульным, и те немного помешкав, встали с двух сторон, у двери. Тем временем у вошедшего на холеном, но довольно таки уставшем лице, с синими кругами под глазами, застыло выражение испуга, и непонимания. Очень многих пропускали без досмотров, просто не успевая проверить всех, но на кого имелись ориентировки, и описания, сразу задерживались, и отправлялись на допрос. На вошедшем была старая форма , без знаков различия, с темными участками на плечах, ярко выделявшихся на фоне выцветшей ткани, в местах, где были спороты шевроны. Если внимательно присмотреться, можно было бы увидеть еле торчащие нитки, и неровные кусочки х-б, вырванного с мясом, там, где особенно хорошо были прошиты места крепления знаков различия.  Погоны были девственно пусты.
              Я сразу узнал вошедшего, но не подал виду. Это был бывший комбриг одной из мятежных частей, генерал Грузинский, сильно похудевший, но даже сейчас не потерявший офицерской выправки, которую он пытался скрыть, специально сутулясь. Больной ублюдок, отдавший преступный приказ несколькими днями ранее, при отступлении своей бригады. Этим приказом он выделил карательный отряд—для полной «зачистки» трех деревень, когда заметил, что жители готовились встречать наши наступающие подразделения.
             Позже, войдя на улицы этих деревушек, ополченцы и  партизаны увидели, как в садах, которые раскинулись вокруг урочища, стоят дети малого возраста, с прибитыми  ладошками. Прибитые к яблоням, вишням, абрикосовым деревням. Тогда от жары, всю неделю вкусно пахло созревшими плодами, но теплый ветер приносил запахи пороховой гари и дыма. А вдоль центральной улицы, на орешниках, висели по два-три тела,  медленно раскачиваясь на ветру. Это были   родители детей и просто местные, не успевшие убежать, скрыться от зверств. Кто повешен за шею, кто за ноги, предварительно забитые до смерти. Дикая, гнетущая тишины, и еле слышное всхлипывания маленьких голосков, которые уже не могли полноценно плакать, а лишь гортанно сопеть, встретила бойцов. Сонгми казался просто легкой прогулкой, по сравнению с этим. Особое совещание заочно вынес решение. Его надо было найти, и поймать ...
Теперь же душегуб неожиданным образом нашелся и сидел напротив.
-Фамилия, имя, отчество…- Спросил спокойно я, открывая папку с бланками.
- Простите, я не понимаю, за что я задержан - Начал комбриг, и попытался заговорить меня:
- Я ничего не совершал, такого...за что меня могли бы схватить и отправить в...
- Повторяю, имя , фамилия , отчество…- перебил я его. И поднял взгляд от бумаг. Лицо генерала перекосило, стало желтым. Не привык «висельник», кода с ним так общаются: жестко, напористо. Склонив голову набок, я присмотревшись и понял: каждая жилка вздулась на его щеке. Желваки заиграли, и казалось, что еще чуть и его прорвет, он начнет кричать, топать ногами, оскорблять. Однако он сдержался. Постепенно лицо у него стало бледным, спокойным. Недаром что генерал, умеет в руках себя держать. Это могло затянуться на долго и я продолжил:
- В общем, закончим этот балаган, господин генерал - при этих словах его взгляд метнулся на меня и он как то скис, понял что вся его бравада, с самого начала была лишним, ненужным действием. Он понял, что его узнали. Я его узнал. Продолжая говорить, не предложив генералу закурить, я взял из пачки новую сигаретку, и прикуривая сам, стал зачитывать ему материалы из донесений , которые получил после прибытия оперативных групп из тех поселков:
«-... проведя опросы выживших, доводим до вашего сведенья, что по описанию и экипировке, неустановленные ранее вооруженные люди, без знаков различия, скорее всего, являются «Грузинцами», на что указывают элементы формы одежды, которые были на балансе у подразделений генерала Грузинского, а именно: черные форменные кителя особого покроя, в которых ранее при старой власти была одета отдельная Первая рота, первого батальона, особо отличившихся, №.. бригады, ремни, и ременно-плечевые системы, типа «А», маски и балаклавы…» так это не то, а вот-продолжал я:
«-…данные разведки и опрос жителей близлижайших хуторов, подтвердил, что ранее эти подразделения, были замечены в этом районе, без элементов маскировки, и с отличительными знаками №... бригады -закончив читать, я отложил листок и помяв переносицу пальцами и спросил:
-Господин генерал, чья была инициатива, подвергнуть карательной акции три деревни, при отступлении к станции «Котел»? Знали ли вы о происходивших событиях? Других подразделений там не было…
         Вот именно сейчас мне захотелось посмотреть на него, увидеть животный ужас в его глазах. Увидеть в его глазах страх, перед тем фактом, что нам все известно. Но я не поднял глаза, выдерживая паузу, давая время ему осознать, обдумать мои вопросы. Несколько минут тянулись нескончаемо долго, я уже докурил и опять прихлебывал уже достаточно остывший кофе. Он оказался без сахара, и довольно горьким. Приходилось пить такой, что бы взбодрить себя как следует. Я снова спросил:
 -Вы не хотите отвечать?
Пауза затягивалась
 -Впрочем - продолжил я: - Всем этим займется Особое совещание при  чрезвычайной комиссия, мне лишь доверили удостоверить вашу личность, оформить некоторые формальности, и передать вас, в руки трибунала, с надлежащими документами, вот и все...
-Ааа...-Неожиданно сказал генерал:- Я узнал тебя, это же ты?... Ты... Тебя тогда не прикончили, и ты решил предать своих? Ты к ним переметнулся? Что они тебе обещали? Пайку? - Он загоготал: -Или генеральские погоны?
      И он заржал еще сильнее, повизгивая, всхлипывая, больными, прокуренными легкими. К нему подошёл сзади один из оставшихся солдат и недовольно положил руку на плече, которое перестало тут же трястись от смеха. Голова генерала вжалась в плечи.
- Нет генерал, -ответил я со вздохом, кивнув караульному, который встал на свое место:- Я вольноопределяющийся, сижу здесь, провожу подтверждение личности... все-го-то...
      Его распыляло, он начал, взвизгивая кричать:
- Вы сами развязали, эту войну. Ваше нежелание подчиниться, переросло в бунт, а тот превратился в Смутное время, как там говорили? Не приведи Бог видеть бунт — бессмысленный и беспощадный. Вы же голытьба, вам же надо все развалить, что вы создали? Ничего! Вам люди, что? Щепки! Вы ж уничтожите индивидуальность, загоните всех в бараки, а несогласных -вперед ногами...Вы сами стали рассадником сепаратизма. Это  я должен был нести закон и порядок... И не один из вас, не причинил бы зла моей стране...-Его слюни начали вылетать, из возмущенного рта, грудь начала тяжело вздыматься, голос поменялся, стал участливым, глаза погрустнели:
-Ты же был когда то нашим, кем то из нас, что тебе они? Что же ты наделал ? Ты...
-Я, это уже слышал, и не раз- Резко его оборвав, сказал я:
-Они мне, ничего не дали, ничего не обещали. Да и нечего мне не нужно, я тут - на этой стороне, не потому, что за них, а потому, что против вас. И постойте генерал, что? Что я слышу ? Теперь карательные акции, с наказанием детей и женщин-это поддержание порядка?
   Сейчас его напыщенность и вера в свою правоту стали бесить меня, но я, взяв себя в руки, успокоившись - подытожил:
 -Впрочем, я не буду задавать тебе вопросы, о том, чем ты и твои люди занимались вокруг станции «Котел»- в этом будет разбираться Ревтрибунал. Но вспомните ка, кое-что. Там при старом режиме, мне довелось, случайно, стать свидетелем, ваших делишек. Кто-кто, а я не забыл, как вы нас в пески воевать, в пустыню посылали, помните? Чужую нефть - меняли на нашу смерть, и не надо мне говорить, что это была война. Для вас, это было прибыльным делом, замешанным, на крови солдат и сержантов. А сколько вы, лично вы, брали с людей, что б тех отправить на войну, сколько вы брали, что б повысить солдата до офицера? Сто? Двести тысяч? Сколько вам нужно было отстегнуть, что бы матери и семьи получали пособия и пенсии... Сколотили сборище, синдика подонков, срослись между собой и с прокурорскими, которым отстегивали... Что б те дела ваши прикрывали... Я был против этого, и вы решили меня заткнуть...Я этого не забыл...и за это... вас тоже судить будут...
      Глаза на пухлом лице превратились в узкие щелочки-прицелы, лицо приняло брезгливое выражение, голос понизился и стал шипящим:
-Мстишь, значит? Самый позорный способ выбрал? Хапнуть власти, и мстить всем, кто тебя обидел... Иди, найди жилетку и поплачь, сынок. Правду захотел найти? Справедливость? Правда ни тебе, ни кому не понравиться ... Правда в том, что это была система, и от нее никуда б ни делись, никто... Ты думал , что ты умнее всех, ан нет, перемолола тебя система, выплюнула, и эта перемелет, сломает...
-Ничего, мы новую построим. - Оборвал я его излияния. Передо мной  сидел этот человека, когда то одно из сильнейших людей, одним движением пальца, отправлявших на убой, сотни солдат и офицеров. Который мог пойти  сам, взяв броню и шлем, сесть в окоп, для последнего броска... Но так запутавшегося в своих преступных связях, окруживший себя лицами мутной наружности, бравший  взятки. Подобравший под себя подчиненных, которые смело-умело, без лишних вопросов, делали всю грязную работу. Брали, воровали, проворачивали дела, поставили на поток вымогательство, а тех кто был не доволен, в «добровольно»-принудительном порядке переводили, или запугивали настолько, что те сами увольнялись… или терялись-навсегда. Кого то и могли убить, некоторых тогда находили в петле, или с пакетом на голове. А приезжавшая прокуратура  констатировала факт самоубийства.
Все-го-то.
 И после опять запускался маховик...







ГЛАВА ВТОРАЯ

             Каждый человек ощущает потребность в искуплении вины. Она точно так же естественна, как потребность умываться...
 
 Я встал и прервал его излияния:
 -Закончим, господин генерал, вы подтверждаете, что вы генерал Грузинский?
-Да, но…-ответил растеряно он.
-Вот и все, товарищи, прошу, проводите господина генерал к коменданту, документы я передам позже. - Махнул рукой я караульным.
     Те подошли, и с двух сторон  подняли генерала со стула. Казалось, что ноги его отказали, но он встал и покачиваясь побрел к двери. Я его приостановил  и спросил, на прощение :
 -Дубинской где-? - Он непонимающе уставился на меня, потом произнеся негромкое :«Ммм...», ответил:
-Как где, он там, в «Котле»-И мотнул головой куда то в сторону:
-Если ты хочешь его найти, тебе надо поторопиться, ваши его повесят.- И мерзко улыбнулся.
-Вы не поняли генерал-Устало сказал я:
-Да и это вас, не касается...Впрочем, посмотрим...спасибо за информацию...
     И махнув рукой, я отправил генерала к коменданту. Его вывели, он даже не мог нормально стоять. Два бойца вели его под руки поддерживая. Когда они вышли, я стал думать: «…Где же мой старый «дружище» Дубинской. Он не должен был быть в том окружении. Я так долго его искал…» Надо было закончить одно старое дело. Резко захотелось курить. Сложив бумаги и убрав в стол, я встал и выйдя из комнаты, которая находилась самая крайняя по коридору, направился к выходу.
     Я шёл по коридору, вдоль дверей, вокруг же на стенах висели старые,  выцветшие плакаты и картины. Сами стены облупились, и стали выглядеть обшарпано. Из некоторых, приоткрытых дверей, было слышно стук клавиш пишущих машинок. Проходя мимо, я машинально заглядывал в проемы. В некоторых комнатах стояли столы, и за ними сидели разные люди, в разной одежде, но в основном беженцы. Перед ними сидели представители особой совещания, и проверяли заполненные анкеты, просматривали их документы. В следующей комнате, за следующей дверью, было просторное помещение, по типу буфета или гардероба, там вдоль длинного столами сидело несколько солдат, из «пятиминутки»-дежурного подразделения, которое в случае нападения должно было отразить первый напор противника. Бывало и так, что если вдруг кто то из зашедших к нам «гостей» , стал бы буянить, то им приходилось его успокаивать. Одни из них резались в карты, другие, спали за столом, положив голову на руки. У самого окна, на подоконнике заложенного мешками с песком, сидел Юра- один, из немногих моих знакомых. Он с довольным видом, что то потягивал из металлической эмалированной  солдатской кружки, а второй рукой поглаживал приклад пулемета, ствол которого торчало в приоткрытые ставни окна. Проходя мимо часового, у входа в крыло комендатуры, я ему машинально кивнул, но он, как и положено, согласно устава козырнул и проводил меня внимательным взглядом. Никакой более реакции на мой знак внимания. Так и должно быть.
       После этого разговора с генералом, виски начали пульсировать, и пуговица воротника стала впиваться в горло. Оттянув пальцем ворот, я понял, что это не помогает, и расстегнул пуговицу, как раз у выхода. Толкнув дверь, я вышел на крыльцо с колоннами, в глаза мне ударил яркий  свет, который после полумрака немного резал и так уставшие, глаза. Иногда  они начинали слезиться. Прищурившись, я облокотилсь о периллы, достал очередную сигарету и провел взглядом по двору перед зданием Комендатуры.
       То тут то там, под елями и вокруг костерков, толпились солдаты вперемешку с ополченцами. Они о чем то переговаривались, кипятили металлические чайники и котелки на огне. Отовсюду слышался негромкий смех, лязганье оружия, и чьи то одинокие переругивания. Кто то мелодично перебирал струны, на гитаре, и что то напевал. Вокруг двора, возвышались типовые пятиэтажки, с заколоченными окнами, или следами от пожара. Где то на верхних этажах, окна были опять же, заложены мешками с песком, и в промежутках между оконными рамами, и мешками, торчали зрительные трубки, или полевые перископы зеленого цвета. Все это были наблюдательные посты, оборудованные в папыхах, но так и оставшиеся на своих местах, где день и ночь вели наблюдения, специально подготовленные бойцы.
      В одном месте, в промежутке между крышами, возвышался строение, типа башенки, похожее на указательный палец, указывающие вверх, в небо. В нем было большое количество окошек, и амбразур. Старый Пост воздушного наблюдения, понял я, оставшийся еще со времен Великой войны. Сейчас же из него торчали антенны, и вниз витыми жгутами, уходили кабеля и провода, терявшийся в кустарнике и ряду деревьев, росшего у подножия здания.
      Гитара забренчала еще громче, потом оборвалась на полутоне, и дальше вывела мелодичный пассаж. Звуки медленно сложились в одну очень знакомую старую мелодию:
Вот и всё что было-
Не было и нету.
Все слои размокли.
Все слова истлели.
Всё как у людей!
-хором подхватили несколько голосов, потом больше, и больше, повторяя слова, как мантру уже пело пол дворика. А музыкант тем временем продолжал:
-В стоптанных ботинках
Годы-как окурки
В стираных карманах-пусто,
Паспорта и пальцы...
Пам парам... Все как у людееееееей!-взревела толпа.
Все потихоньку собрались послушать, что еще споют, но гитара оборвалась, послышался какой то голос, кто то крикнул:-«Да отдайте ему пачку, пусть лабает дальше, ну ка, давай нашу...»               
       Тихо перебирая, опять заплакала гитара, потом выровняла звук, и я узнал и понял, что он запоёт. И впрямь, голос с хрипотцой, сначала тихо, потом окрепнув, затянул, все начали подпевать:
- Он пришел из ниоткуда,
Не из рая или ада.
Над казармами Монкада
Ярко светит солнце Кубы!
Не верь, что его нет с нами!
Не верь, что он продан и предан!
Пока зло шагает по свету
Бой не кончен.... Че Гевара!
Всё для всех и ничего себе...
Это мир другим достоин быть!
Ради новой жизни на земле
Он убит, но его дело не убить!
Вскидывая в верх сжатые кулаки, ополченцы мощно , на все голоса-пели. Голоса гитариста не было слышно, хором, надрывно, толпа скандировала::
С автоматом за плечами,
В сумке книги и патроны.
Вновь барбудос эскадроны
Жаждут битвы с палачами!
Олигархи, фабриканты,
Бессердечные банкиры
Будут холодеть от страха
Лишь заслышав: Команданте!
Всё для всех и ничего себе...
Это мир другим достоин быть!
Ради новой жизни на земле
Он убит, но его дело не убить!
     Я смотрел и слушал , а в окнах домов напротив заметались тени. Высунувшись из них, люди в форме, тоже стали подпевать, усевшись на подоконники. Повернул голову я продолжил взгляд левее по улице, мимо пары сгоревших машин. Там можно было увидеть возведенную баррикаду. От афишной тумбы, стоявшей у края улочки, около пешеходной дорожки, тянулись ровно уложенные , друг на друга, в несколько рядов мешки с песком, сверху и по бокам укрепленные бревнами и поддонами. На ровном удалении, друг от друга, примерно на высоте глаз человека среднего роста, были незаложенные бойницы и смотровые щели. Все это было сверху, с какой-то эстетичной красотой замотано в колючую проволоку. В середине же был оставлен проход, ровно для того, что б могло пройти, разминувшись, пару-тройку человек, перегороженный рогаткой, так же опутанной проволокой.
    Вдоль этой конструкции ходили несколько солдат в разной форме, и в касках, с красными повязками на предплечьях, на которых было белой краской выведено «КПП». Иногда подходя, друг к другу,  они о чем то переговаривались, иногда угостив, один другого сигаретой, расходились в разные стороны. Если с одной, или с другой стороны, подходил, кто то, не важно, был ли это человек в военной форме или в гражданской одежде, его останавливали  за несколько шагов, и просили предоставить документы или пропуск. Показав бумажку и сверив все отметки, подошедшего пропускали, или же наоборот, вызывали, недалеко стоящих «комендачей», которым же и передавали подозрительного типа, с его бумагами. Те в свою очередь отводили его в Комендатуру, на дальнейшую проверку. Так , скорее всего и задержали генерала, который пытался пройти через заслоны, но прогорел, на отметках в пропусках.
      Мне это напомнило, как мы организовывали демонстрации против изменений законов, приводивших к голоду целые регионы. Там тоже выстраивали баррикады, выставляли патрули, против Гвардии. Гвардия же пришла к нам с пушками и пулеметами…
      Я услышал, как за моей спиной скрипнула открывающейся дверь, и на меня упала большая тень. Я скосил глаза, и увидел здоровые ручища лежащие на ручном пулемете и в такт песни покачивающейся голову Юры. Не поворачивая ее, он меня с легкой иронией спросил:
- Алексей, а я что то не понял, чего мы с этими - И он мотнул голову в сторону Комендатуры, где сидела в камерах уже пол сотни разыскиваемых:- Медлим...
 - Ну а что ты хочешь?- спросил я его, затягиваясь:
-Самосуд, это не наш метод, террор тоже... Надо хоть формальности соблюдать. Они все виновны - пусть отвечают. Все равно всех поймаем, или разбегутся сами. Хотя... Куда им бежать...
-Этим есть куда - возразил он:
-Наворовали, развалили, теперь будут жировать... Но уже там, за бугром. Или обменяем их, под давлением мирового, млять,  сообщества. Резать их надо, как коз... чтоб в глазах был ужас, и боль в мозгу пульсировала, от медленно ползущего лезвия, по горлу...
Я усмехнулся:
-Да ты прям Робеспьер. Было уже такое, и не раз... Не к чему хорошему, это не привело.
-Нет? А как?- Он повернул голову ко мне:
-Генерала, вона, поймали. Три деревни загубленных душ на нем. Еще о том, что гена у нас, не слышали те, кто там выжили. Придут же, за ним придут, может и с оружием придут... Спросить с него...
-Может и так, но беззаконие творить нельзя, «без закона нет ни преступления, ни наказания», это при фашизме такое можно было. Но мы же не они. Они трясутся над своими привилегиями. А нам терять нечего, мы все потеряли, но приобрели то чего у них и не было: знание, мысли сложенные так, и в то- чего нельзя отнять - в идею. А - идее пули не страшны...«потребность рождает идею, идея рождает действие»... не будем же мы строить « новый мир» , на крови , на расправах без суда и следствия... Плавали, знаем... Потом еще их на флаг подымут, святыми сделают, а про те три деревеньки и забудут. А не было их, а если и были, то новая власть сама выдумало это, оправдывая репрессии... А что добрый генерал, их вырезал? Ну, нет... честнейший человек, духоскрепный... Верующий... Не может быть... Не понимаешь? Проехали...
 -Понимаю, Леш, понимаю... А кто меня поймет? Почему страна доведенная до скотских условий, где моему папке, на двух работах платили меньше пяти тысяч, «пиастров», где мать моя , после Трудовой «реформы» , сидела на работе с девяти, до девяти за семёрку... Кто меня поймет ? Как там было, все равны? Но некоторые были «ровнее», особенно глава нашего земского собрания, который имел возможность , как он говорил: «…перераспределять, казенные деньги…», и не доплачивать , таким же как и мои родители, и переплачивать себе, и своему братэльнику, который как и он сидел , в каком то комитете... Достало…
     Мы что в восемнадцатом веке? Мы крепостные? Обычные работяги. Которые пашут до пенсии, и верят тому, что нам говорят... Да ладно, хватит... У нас поколения были подвержены пропаганде с детства. Нам внушали, это с самого первого класса, а потом, что? А вот что: ...я ж ничего не боюсь, ты же знаешь это, мы с тобой через такое, прошли... Нам же случалось видеть кошмар, который казался не реальным. Но что может испугать простого работягу, который не только сам уже начинает пухнуть от недоедания, но и смотрит, в глаза своих голодных детей? Такого не запугаешь – он знаком с тем, страшнее чего нет на свете...
- Привет и вам, вновь созревшие... «Гроздья гнева»- подытожил я. - Дай закурить? В горле пересохло… - сказал Юра, и я протянул ему последнюю из пачки.






ГЛАВА ТРЕТЬЯ

 ... и когда взойдёт Марс, кровавое  зарево осветит все  вокруг ,и пойдут стройными рядами на убой , ...но примут бессмертие там...

               Наш разговор прервал крик вышедшего на другой стороне площадки, из кустов, командира:
—Кончай бренчать! Слушай мою команду, Станоооо-вись...
После , указывая рукой, он говорил:
—Партизаны, ополченцы, солдаты... сюда и сюда.
    И зашуршала, задвигалась солдатская масса, как единый организм, состоящий, из множества клеток, костей, нервов, но подчиненный единой воле. Аморфная толпа превращалась, в прямые ряды и шеренги. Прекративший играть гитарист, кому то отдал свой инструмент, быстрым шагам пошёл занимать свое место в этих рядах. Через довольно короткий срок, на площадке, уже стояли рядами, по группам, ровными квадратиками солдаты, а справа от них еще по два-три человека, их младшие командиры или назначенные старшие. Всего их было около сотни, а так и не скажешь. Пока они бесцельно шарахались по двору, казалось, что их не больше трех десятков.
     Все они были одеты в самые разные расцветки и формы, где то был цвет хаки, где то оливковый или кителя с большими зелеными пятна похожие на амебу. У кого то торчали тельняшки из под воротников, на ком то были надеты сапоги, или ботинки, но почти у всех были нашиты гвардейские ленты на правом плече, у старших нашивки «флаг Повстанцев». Были просто красные повязки, без надписей. Где то в самом конце, с краю, добегали самые медленные, или те, кто отходил по своим делам или по нужде. Но в целом, здесь были все. Тех, кто опоздал, пинками ставил в строй толстый Старшина. Все это время, командир, который строил их, стоял, и вдумчиво смотрел на происходящее, уперев одну руку в бок. Когда все построились, он, откашлявшись негромко, но уверено начал:
- Так ребятки, поступил боевой приказ, выдвигаемся в город,  сопровождать Агитбригаду, тяжёлое вооружение не брать, боекомплект стандартный, сухой паек на пару суток, водой обеспечит Старшина. Что еще... Старшим начальникам, уточнить наличие личного состава, и доложить мне. У кого не хватает боекомплекта-пополнить, тупые вопросы-не задавать... Выдвигаемся на колонне броневиков и машин, погрузка за КПП. Остальное по ходу, сбор здесь, через 15 минут. Разойтись...
 Меня аж улыбнуло. Повеяло чем то далеким, забытым. Когда то и меня так строили. Пока комроты говорил, все стояли молча, без шуток и прибауток. Значит командира уважали, и не перебивали его. Но как только прозвучало заветное «разойдись», стройные квадратики взводов и групп, сразу же разбежались , разлетелись, в разные стороны, как брызги от упавшего в воду камня. Кто то сразу побежал к небольшой горке рюкзаков, и стал доставать оттуда, попутно раскидывая чужие вещи, свой вещевой мешок, или ранец. Кто то, неторопливо побрел в сторону двери в торце здания, с надписью «Склад», где стал пополнять боекомплект. Некоторые из бойцов, о чем то переговаривая, со связистами. Те  ,недалеко показались из кустов, и тянули очедной , провод. Договорившись, ударили по рукам, и стали передавать им лишние личные вещи. Смотря на все это, я сказал, как бы обращаясь в пустоту:
- Может и нам сходить?
     Я знал, что Юра услышит, и скорее всего поддержит меня, что в принципе, так и получилось:
-Лёх, погнали? Все равно у них комиссара нет. Ты за него, я с тобой.
-А где их комиссар? - спросил я:-Я же его недавно видел, вроде бегал, людей застраивал...
-Да там такая , смешная история - Начал Юра:-Слышал? Нет?
 Я вымученно улыбнулся:
-Нет, не слышал, уж больно работы было много, даже не высыпался. Ладно, потом расскажешь. Пошли за броней, погоны и эмблемы сними. Хотя постой...Эууу...Командиир!!!-Я махнул рукой привлекая внимание командира, тот поймав мой взгляд вопросительно посмотрел на меня. В гаме и шуме всего происходившего во дворе, я не стал кричать, и просто показал рукой, с начало на себя, потом на него, и махнул ладонью в сторону КПП. Тот поняв мой знак, и безразлично пожал плечами, «…мол поступаете -как знаете, я вам не указ…». Но потом, что то подумал, прикинул, и утвердительно кивнул. Я развернулся и зашёл за Юрой в дверь.
     Пройдя в свой кабинет, где недавно проводил опрос генерала, я открыл шкаф, стоявший в углу, и вынул оттуда: ременно-плечевую систему, бронежилет, каску и достал автомат. Старый , потёртый, с трещиной на прикладе, замотанной изолентой, но верный и надежный. Поверх изоленты был намотан жгут. Под ним в кобуре лежал пистолет, который я даже не стал проверять, так как вчера только его чистил, просто надел его на ремень. Накинув на себя РПС: пошарил по карманам и подсумкам, проверяя магазины и боекомплект. Вроде все было на месте. Схватил автомат, и закинул его на плече. Шлем застегивать не стал-старая, но верная привычка. При попадании в каску рикошета или осколка, с не застегнутым хлястиком-его бы просто сорвало, а не сломало бы шею, как это было не раз, чему я был очевидцем. Во фляге, что то плескалось, но мало, надо было долить воды. Тут же за ней, висел медицинский пакет. Вроде проверил, вроде все.
В дверь тихо постучали.
Не оборачиваясь, я сказал: «Войдите», и продолжил проверять автомат. Кто-то, молча, тихо вошёл и прикрыл дверь. Я обернулся и сначала не понял, кто это. Передо мной стояла очень сильно похудевшая, в мешковатой одежде женщина. Вокруг глаз залегли глубокие морщины, руки были грязные и не ухоженные. Но как только она заговорила, я ее узнал:
-Леша, я слышала, ты собрался в окружение… Леша прошу, найди его…
Это была жена Дубинского -  Евгения. Ее голас не изменися с последнего раза, как я ее видел-а это было очень давно, еще до всего этого.
-Ты откуда? Тебя же здесь не было, ты должна была быть – там…
-Он меня выгнал оттуда, с детьми выгнал, я здесь несколько дней. Слышала , что ты здесь, но не решалась подойти. Прошу, вытащи его…
-Кто тебе сказал, как ты вообще узнала…
-Увидела тебя на крыльце, мне тот здоровый парень сказал, что вы скоро уйдете…
«Юра, мать его, зачем ты всем, все болтаешь»-подумал я про себя, а Ей же ответил:
-Я тебе ничего не обещаю…
Она резко подалась вперед, и упала на колени. Глаза ее заполнили слезы. Сухие, обветренные губы стали шептать:
-Ты не можешь так поступить, он был, когда то, твоим другом…
Я медленно, взвешивая каждое слово, ей ответил:
-Был…  Но давно…
Взяв несколько бланков со стола, и пару-тройку пустых листов, я вышел обратно во двор. Погода начала проясняться, и через светло серые облака, стал пробиваться свет, от полуденного солнца. А настроение совсем испортилось.
     «Почему сейчас?» Зачем идти, когда уже почти полдень. Не понятно. Но делать нечего. Можно было б и пройтись. Во дворе начали строиться бойцы, уже достаточно снаряженные. Старшие проверяли все ли успели затариться водой, и пополнить патроны. Сейчас солдаты были не то что расслаблены, скорее, немного напряжены, как спринтер перед длинной дистанцией, которую он бегал сотни раз, и знал, что и как делать на каждом повороте своего бегового пути.
      Слышались смешки, и чья-то негромкая речь, что то объяснявшая какому то салажонку. Хотя молодых, да зеленых в этой роте было мало, рота в основном была заполнена ветеранами многих боев. Хватало  старыми, тертыми партизанами, умевших держать не только автомат за правильный конец приклада, но и бивших, можно так сказать, белке в глаз, на лету, из окопа, с лошади. Очень многие разделяли и понимали те идеи за которые они боролись, за которые могли умереть в любой момент. Окончательно собравшись в правильные прямоугольные коробки групп и взводов, по 15-20 человек в каждой, рота  перестала шевелиться и переговариваться. Еще пара старших ходила меж рядов, уточняя, что то у своих подчиненных. Но в основном все более-менее, были готовы. Дождавшись пока последний младший командир принесет ротному листок, тот мелком взглянув, на то что было написано в них и кивнув какой то своей мысли, он сложил и спрятал их в карман. Откашлявшись, негромко скомандовал:
- На праааа...Во!- и тот час же как одно единое целое, вся это геометрически красиво построенная масса партизан, бывших солдат и ополченцев, одновременно повернулась на право, и замерла, в ожидании дальнейшей команды:
- На погрузку, за КПП, шагаам...марш...
И все, с левой ноги, не строевым, но одновременно и дружно , не торопливо, пошли ,огибая сгоревшие остовы тех нескольких авто, что я заметил ранее. Шли неспешно, но бодро- в сторону баррикады из мешков. Последним, не торопясь, подбежал, усатый фельдшер, с медицинской брезентовой сумкой. Он что то сказал крайнему взводному, но тот не дослушав махнул ему и указал на конец строя. Медик перехватив поудобней свою сумку, с бока на грудь, открыл ее и стал что то там высматривать, копаясь в ней, но не сбавляя шаг. Иногда он спотыкался, от невнимательности, и разные пачки бинтов, или другой медицинской требухи, мягко падали на асфальт с бензиновыми разводами. С улыбкой бойцы, шедшие рядом поднимали и подавали ему, то что он уронил. Он прекращал копаться, говорил всем рассеяно спасибо, убирая это бинты в сумку. Наконец проверив все и закончив, перекинул ее за спину, и с легкой отдышкой пошел  вразвалочку, в конце колонны.
   На КПП, видя выдвижение колонны, засуетились. Закинув оружие за спину, стали отодвигать рогатку с дороги идущих. Я тоже поторопился и пристроился в конце, у самого края около последнего взвода за фельдшером. Покрутил головой выискивая фигуру Юрца, но ее не было видно нигде. «Жаль…» сказал я себе и я задумался о другом.
     Глупостью было конечно, при ведении боевых действий передвигаться вот так, строем и по взводам. Там больше перебежками и малыми группами, или  цепью, от укрытия, к укрытию. Но сейчас в период перемирия, и прекращения огня, можно было идти, как прописано, в старых уставах. Выйдя за баррикаду, я увидел, то чего не было видно от Комендатуры. За мешками продолжала тянуться улица, вдоль панельных, серо- желтых трёхэтажен. Некоторые, из которых были сгоревшие или со следами пожара. Большинство было брошено. Но в единицах теплилась жизнь, и горел свет, не от сохраненных одиноких электросетей, а от костров. Вдоль дороги, по двум краям улицы, у мостовой, тянулись цепочки голодных, оборванных беженцев, спешивших выйти из блокированного района. Среди них, было множество военных, в старой форме, со споротыми знаками различия, но без оружия. Шли они все с одной котомкой за плечами или баулом. В глазах их читалась давно наступившая усталость. По лицам было видно, что им плохо на душе. Сами лица и руки, были в копоти или саже. Но она не могла скрыть признаки недоедания и недосыпа. Со многими были жены и дети, ушедшие в первый год Смуты за своими мужчинами на бесконечные фронта необъявленной войны. И от того было больнее смотреть на остатки некогда великой Армии, покорительнице полумира, освободительнице Европы, прозябающей на обломках старой империи. Фельдшер негромко вздохнул, с хрипотцой в горле прошептал:
 -Когда детей, когда невинных жен низвергнутый не защитит закон… Когда чума от смрадных, мертвых тел начнет бродить среди печальных сел...
      Они даже не обращали внимание, на идущие колонны. Может, боялись поднять глаза, может, не понимали где уже находятся. Дети их со страхом смотрели на суровые, обветренные лица ополченцев, серьезные глаза которых, смотрели на эту помесь из грязи, детского писка, серых маленьких личек, и голодных глаз. Не было в этих глазах злобы, или ненависти. В конечном то итоге, дети не отвечают за грехи отцов. Многие оставили дома таких же детей и ушли завоевывать, защищать свободу, что б никогда больше, даже самого маленького и беззащитного, не смогли обидеть... Несправедливостью... Несмотря на его принадлежность... К тому или иному сословию...
     Так продолжая думать о своем, я незаметно для себя, вышел с колонной, к небольшой площади. Впереди, что то замаячило, фыркнуло, заухало и повалил белый дым. Я увидел стоящую колонну броневиков и пару грузовиков. Они ждали когда мы подойдем, и станем занимать свои места на броне, или вокруг машин. Площадь была старая, и довольно сильно потрепана в боях. В некоторых местах, брусчатка была, словно, выломана и раскидана вокруг мест взрывов. Сами воронки были не глубокими, но серо- черная земля выбивалась из трещин, которые разбегались от центра, а в центре вспенивалась, словно от удара гигантского молота по мягкому песку. Около одной из них, под сгоревшим деревом, стояла исхудавшая собака. Ее ребра, обтянутые тонкой розовой кожей, и клочками меха, торчали в разные стороны , а глаза с грустью и недоверием смотрели на проходящих мимо людей. Около нее копошились пара детишек в довольно поношенной, но опрятной одежке, а скорее всего это их мама, устав, спала недалеко, прямо под тем сгоревшим деревом. Собака, не обращала на них никакого внимания. Во взгляде читалось такое, чего нельзя было увидеть у домашних, холеных друзей человека. Взгляд , был прикован, к черным , матово поблескивающим вороненым стволам, которые эти странные двуногие люди, таскали с собой везде. По ее глазам Было понятно, она знала, что эти тоненькие палочки, могут громко взрываться, и огрызаясь огнем, больно жалить, тысячами уколов, в маленькое, незащищенные, тело. Ведь из этих палочек, они убивали друг друга... Убили, может и ее хозяина, скорее всего, если он у нее был...
     Один из бойцов, присев на корточки, попытался поманить ее, она, было, дернулась но застыла, в нерешительности... Было заметно, что чувство привязанности, вложенное в нее годами, и самой природой, борется с ужасом ,пронизывающим ее все это последнее время , который ей , кричал, впиваясь в каждую клеточку ее иссохшего тела-беги, прячься, найди норку, и забейся туда...
   Автомат с плеча бойца случайно скользнул, и повис на локте, но глаза от этого движения, у собачонки расширились так, что она сорвавшись с места, отбежала проч. Подальше от туда.
 -Бояться звери, не доверяют -Встав с корточек сказал солдат, стоящему рядом:
-А чего уж доверять то, когда они, стали безмолвными свидетелями, того, что люди с людьми... Делают...
    Вдоль колонны пронеслось зычное: «По машинааам». Ополченцы и партизаны, быстро взобравшись на броню, заняли свои места, взяв оружие по удобней, и приготовились к движению... Колонна застыла, в ожидании...



ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

Самые близкие к богам люди-это солдаты...
 
Я подошел к командиру, и протянув ему руку, представился:
 -Алексей. Не против если с вами, оформим позже, как проверку подразделения? За политрука пойду...
    Подцепив ногтем сигаретку из пачки, командир закинул ее в рот. Тут же чиркнул спичкой, подкурил как раньше, по старике, закрыв огонь от ветра ладонями  и выбросив спичку, через зубы, зажав сигарету ответил:
-Александр, можно Саня, звания твоего не знаю, буду по имени обращаться, или по позывному. Но мне все равно. Если у тебя есть желание , давай с нами, только не мешай. Начнётся бой- не лезь, не потерплю в командовании посторонних. Я еще по старинке, за единоначалие, всякие демократические штучки - не практикуют... какой говоришь твой позывной?
Пока он говорил, я кивал. На вопрос ответил:
 -Студент, и конечно, без проблем, лезть не стану –потом спросил:-чего ждем?
Махнув в сторону колонны он сказал:
-Еще не подошла машина Агитации и Пропаганды
  Я осмотрел колонну. На боевых машинах, по два-три человека, на каждой стороне расселись бойцы. Кто то нахохлившись, как воробей на ветру, крепко сжимал автомат, и зорко оглядывался, кто то сидел и балагурил с соседом, не переставая однако бросать взгляды на окна домов. В самом начале колонны, один из партизан спрашивал, что то у механика-водителя, который по пояс высунулся из люка. По бортам машин были приторочены, рядками, мешки с песком, как дополнительная защита. Подбежал боец, которого я ранее не особо видел, и протянул лист А4, весь испещренный текстом. Комроты принял листок, и внимательно его изучил, после чего спрятал его в нагрудный карман френча. Через пару минут так же стали подбегать , подходить другие. Кто устно, кто с листком в руках, рапортовали о готовности к движению.
     Из за крайней машины вышел Юра, на нем была броня, но из за его роста она казалась короткой, как слюнявчик на ребенке. Наискосок же, от плеча , до пояса, крест на крест, его опутывали пулеметные ленты, из за них он казался еще здоровее, и массивные. Чуть поодаль от него шёл еще один боец, с нашивкой за ранение, и в хэбэшке, цвета хаки. Ворот был распахнут, и под ним узнавались полосы тельняшки. Лицо его было , как будто высечено из дерева, но  длинный, правильный, нос как у Каркуши , выдавался вперед. Яркие голубые глаза цепко и внимательно осматривали обстановку вокруг. Я его вроде раньше и видел, но мелком. Вооружен он был, какой то разновидность карабина. За спиной тащил ранец, набитый чем то под завязку, но явно не тяжёлый, так как двигался он легко, и пружиня походку. Они не спешно подходили к колонне. Я же спросил Саню:
-А почему ты их там, перед выходом разделил, на : партизан, солдат и ополченцев? Я понимаю, это чисто формально же...
-Ну как сказать-ответил он наблюдая, как Юра, и Каркуша идут к нам: -Все они, и каждый из них дорожат своими особенностями и сильными сторонами. Солдаты-это костяк, ветераны старой армии, смелые, находчивые, опять же дисциплина... Партизаны, это бывшие отряды самообороны, в первые дни событий, вышедшие на улицы. Их сильная сторона, это именно партизанские действия, засады, асимметричная война на истощение, они не имея военной подготовки-действую порой смело-умело, и непредсказуемо. Ополченцы-это интеллигенция, сочувствующие, все кто сам записался в ряды добровольцев, когда кровавая мясорубка коснулась их дома. Они незаменимы, так как во многом разбираются: техника, взрывчатка, элементарные науки - без этого на войне никак. Надеюсь я доходчиво объяснил?
     Наконец к нам подошёл Юра, и я пожал протянутую руку Каркуши. Саня тоже с ними поздоровался, но представиться не успел, так как с другого конца площади послышался шум  и наконец выехала «Шишига», на котором были установлены множество репродукторов. Два самых больших, торчали сверху, как два уха кролика. Это была одна из разновидностей звуковещательной машины. Множество проводов тянулось, от репродукторов внутрь кунга, в котором, походу, была аппаратура.    
     -О, матюгальники подъехали...-только сказал я и замолчал, удивленно вытаращив глаза. На ходу оттуда выскочил довольно рослый мужчина под сорок, в кожаной куртке, с косым воротником, и красной нашивкой на правой руке и нашивке флага Конфедератов, на другой. На ногах военные брюки и ботинки. Под кожанкой у него была футболка, с логотипом группы «Rage Against the Machine». Группы, которую уважали и любили ,по сути все леваки и анархисты. Брови ротного вздернулись, как и у меня, и он, показывая на мужика в косухе, иронично мне сказал:
-Я не знал, что в эту мясорубку уже и металюги встряли, им то что.
 С улыбкой я ему ответил:
-Ну сейчас подойдет, спросим...
       Сначало я его хотел обозвать, про себя,  рокен-рольщиком, но остановился на Агитаторе. Быстрой походкой он приблизился к нам, и пожав каждому руку, без представления, достав бумажку из кармана, начал объяснять нам :
-Начальство очень хочет, чтоб ваша доблестная Отдельная Стрелковая рота, сопроводила нас, на ничейную землю, где мы развернем пункт Агитации и Пропаганды, в целях, ммм... скажем так, «..в попытке перетянуть защитников станции «Котел» .С меня только культурная программа, с вас, чтоб мою жопу, не раскидало по ближайшим веткам деревьев.
 Я его перебил:
-А это вообще как? Разрешено? Если приедем, и будем им над ухом бренчать?
   Он похлопал по карманам, потом ответил:
-С собой не взял, но я потом тебе покажу, копию договора «О Перемирии», там кажется пятым пунктом идёт: «...Разрешение ведения информирования противоборствующих сторон, в целях снижения ...бла бла бла...» короче ты понял?
Я кивнул, и он стал объяснять дальше. Пока он изливался, я осмотрел протянутую Саней бумагу, полученную от Агитатора. В ней была шифровка, с пометкой: « …предъявителю сего документа, оказывать всяческое содействие..» , и надпись ниже: «…действительно, только при наличии фотографии…». Причем без фамилии имени и отчества, просто прочерк в графе. Ох не простая это бумага. Такие далеко не каждому выдают. Хоть, политотдел Армии - это круто, но на моей памяти, там всего пару человек, стояло на учете с такими бумажками на руках. И этот явно не из них. Ведет себя простецки, не вызывающе, хотя и одет не совсем грамотно, не для войны, но чувствуется в нем двойное дно. Хотя, ему то не придется вести в бой солдат. Я это и уточнил:
-Вроде как не на рок-концерт собираемся? Чего такой вид? Не боишься, что подстрелят без камуфла?
В ответ ,он подмигнув нам, сказал:
-Но вы же не дадите меня в обиду...а если серьезно, то я только с мероприятия , не переоделся, не захватил вещак. Если найдется что накинуть буду рад взять потаскать, потом верну.
    Санёк подумав, ответил:
-Ну разгрузку-без проблем, автомат тоже, а с камуфлом, посмотрим— не факт, что есть, мы все лишнее оставили. Ладно... – и обращаясь к нам спросил у всех:
-У вас ,все? Больше нет никаких вопросов, предложений? Маршрут выдвижения какой?
    Агитатор достал карту и разложил ее на лобовой броне ближайшего бэтээраа, ткнув пальцем в пометку населенного пункта , сказал:
- Мы здесь, на надо сюда, по карте есть два путя, тракт, что идет от города, до станции «Котел», и дорога-грунтовка, идущая вдоль железки. Я сегодня ознакомился с последними данными разведки, железка отпадает, там мост через реку взорван, на другой стороне находятся крупные силы Атамана Духова. Человек двести-триста. Преступный элемент, группы отколовшиеся от основных сил старой Армии: Махровые Анархисты, бандиты и прочие наркоманы и педарасня ... Остается только тракт, но вот здесь и здесь - он показал на карте два хутора: -Ситуация, вообще не ясная, а вот эта деревенька—он ткнул в название «Белая Церков»: -Имеет опорный пункт «Черных рубашек», там конечно стоит наш отряд их блокируя, но ситуация там какая то мутная... Не понятная. Стоит по пути разобраться.
 -В наши задачи это не входит -сказал Саня:- Мы брали бэка, только на сопровождение, тяжёлое оружие оставили.
- А никто не говорит, что надо вести полномасштабные бои с привлечением всех ресурсов. Там своего народа хватает. Просто, скажем так, вы как более лучше подготовленные,  более опытные, проследите, за тем что б тот местный «Наполеон» не наломал дров. И...вот вам еще одна бумажка.
     Сказав это Агитатор полез во внутренний карман, и достал конверт, с красной полосой, опечатанный сургучовой печатью, с пометкой «Лично в руки» и «Для служебного пользования». Саня взял, и положил в боковой карман брюк, с фразой «Посмотрю потом, по дороге...» ,после чего спросил ,уже более настойчиво:
-Это все? Нет еще сюрпризов? Или может нам приказ на Берлин покажите?
     Разводя руками  и улыбаясь, Агитатор ответил:
-Ребят, ребят, я человек подневольный, как и вы, мне что сказали, то я и делаю, все вопросы туда...- и ткнул пальцем в небо.
- К Всевышнему, что ли- Сьязвил Юра, и хохотнул.
Шутка пришлась по вкусу , все улыбнулись.
-Либерала, ко мне! — крикнул вдоль колонны Саня. По цепочке понеслось, что ищут, какого то Либерала. Вдруг из-за третьей машины вышел парнишка, с довольно таки квадратной головой, густой щетиной, сломанным, свернутым на бок носом. В косынке на голове, без каски, снаряжен в броню, поверх маскхалата. Когда он заговорил, стало видно, что у него не хватает переднего зуба:
-Звал командир-Довольно спокойно , уверенно спросил он. За спиной у него болтался автомат, в довольно крутом обвесе. Начиная от простого фонарика, и заканчивая килематорным прицелом. При этом само оружие было закамуфлировано, покрашено в серо-зеленые цвета. Такое в самой колонне было у немногих. По всему было видно, парень серьезный, опытный, ветеран войн и горячих точек.
-Да, смотри сюда – Саня показал на карту: -Движемся по тракту, до сюда.
Потом махнув рукой в начало колонны указал:
-Выдвигаемся, по готовности, но ты в головняке, бери сколько надо людей, и давай вперед, организация дозора-на тебе. Поддерживаем со мной два способа связи, основной, по радио в машинах, запасной—сам решишь. Дистанция, и все остальное на тебе. Я б тебе посоветовал, но ты и сам все это знаешь. Единственно что...ммм-Саня прикинул, и продолжил:
-Там в трех км, за чертой города, перекресток, с будкой смотрителя. До туда на броне, там временный пост, дальше сам выставляй патрули и проводи разведку, что б ты понимал, от Будки смотрителя, по тракту, пойдем, на «Котел».
-Добро командир, добро...задачу принял, но возьму своих.- развернувшись он направился в самое начало , к отдельно стоящему бэтэру, в самой голове. Пока он шёл, Саня зычно крикнул:
-Старшину роты, ко мне...!
 Через короткий промежуток времени , пока мы уточняли на карте , всякие мелочи, открылась боковая дверь одной из машин в середине колонны, и оттуда выпало грузное тело Старшины. Глаза были осоловелые, и заспанные, было видно, что он только лег прикорнуть разместив людей в колонне, и его разбудили. Недовольный он пошёл в нашу сторону, щурясь от дневного яркого света.
 -Ну?-Буркнул он, вальяжно подойдя к нашей группе.
 -Не нукай, выдай делегату бронежилет-Сказал он ,указывая на Агитатора :
- И еще...ммм, спроси у экипажей автомат, хотя нет , пистолет с бэка. Думаю пистолета будет достаточно?-уже обращаясь к Агитатору, задал он вопрос.
- Да без проблем, шеф, мне в штыковую не ходить- Отмахнулся тот:
- Мне так, что б застрелиться если что.
-Ну тогда пойдет...-Без тени юмора закончил разговор Саня.
В начале взревел мотор, на том самом бэтээре, к которому подошёл Либерал, и тот погазовав, резко стартанув, укатил вдоль улицы, к окраине города. Город был полностью под нашим контролем, основные силы зачистив его много дней назад, давно стояли на окраинах, а саперы искали «сюрпризы» и минные заграждения. Если бы не сгоревшие остовы техники и легковушек, да парочка пятиметровых воронок, центральную улицу, давно бы уже открыли для движения. А так, здесь гоняла только военная техника, и то не вся. Еще раз приняв доклады , от старших по рации, командир сам заскочил в первый бронеавтомобиль, и махнув рукой, обозначил ,что надо приготовиться к началу движения. Все кто курил, и ходили недалеко от машин, покидали свои окурки, и взобрались окончательно на броню. Я уселся в его же бронеавтомобиль, Юрец с Каркушей сели сзади. Шишигу пристроили в середине колонны. Высунувшись из окна, Саня остановил Старшину, который отдав лёгкий бронник и кобуру с парой магазинов, хотел залезть обратно в Урал. Указал ему на тыл колонны  и сказал «... Тащи свою ленивую жопу, в конец, и организовывать там тылы. Не вздумай дрыхнуть, следить за тыловым дозором...». Тот бурча и что-то недовольное ответив, в развалку потрусил к крайнему бэтээру. Подойдя, что то сказал водителю, чья голова торчала из люка. Тот ему вытащил шлемофон, который старшина накинул на голову и пыхтя полез в командирский люк. Приняв от него доклад по связи, Саня вызвал все машины:
-Слушай приказ на выдвижение. Приказываю совершить марш: от Города до станции «Котел». Во время движения проявлять бдительность, старшим машин определить сектора наблюдения. Боевой порядок следующий - в головном дозоре группа Либерала, авангард Аза, Основная колонна я, Старшина и группа обеспечения движения - замыкает. Всем вышеперечисленным проверить связь и сигналы оповещения, в случае нападения, обеспечить прикрытие основных сил, до их развертывания. Аза, прием, ты готов к выдвижению.... –
Получив ответ, скомандовал всем, зажав тангетку:
-Начать движение...
    Как в кошмаре, перехватило дыхание. Волна адреналина накатила, обострив чувства до предела. Наконец мы покидали укрепрайон, и выдвигались на Ничейные земли...




ГЛАВА ПЯТАЯ

...Лети, богов посланник, и возвеличить их свершения не забудь... И путникам, своим сынам, ты начертанное их душе — укажи...

      Ну как Ничейные... Не то что бы Фронтир... Ничейными они назывались в народе, или среди солдат. Так получилось, что когда был заключен Акт перемирия и перестали вестись активные боевые действия, наши отряды стянулись к крупным городам и поселкам. Отряды Старой Армии, в основном окапались у станции и города «Котел». Пока шли переговоры, как то сама собой появилась демаркационная линия. Такая вот линия:  шириной от пятидесяти, до ста километров. Смешно, но именно ,там где застали бои и в каком месте наши части были, там и получили «СТОП-СИГНАЛ». Все окончательно встали. Нам сказали вперёд-пока нельзя, назад-только для возведения укреплений. Ну или  для поддержания и установления порядка. Вспоминая карту, я прикидывал: в этом секторе текла река, которая пересекала «Город» и, петляя, уходила в сторону «Котла», по берегам ее возвышались большие урочища зеленки-труднопроходимых лесных массивов. Иногда, в местах где леса кончались, возникали широкие луга и неубранные, заросшие поля, все изрытые балками. Идеальное, в кавычках, место для передвижения танков и тяжёлой техники. Зато пехоте — в самый раз. Длинный, прямой, накатанный тракт  и множество дорог поменьше, отходившие от него рассекали весь, так называемый, Фронтир.  А тракт как раньше было сказано, тянулся от «Города», до «Котла», в одном месте его пересекала железная двухколейная дорога. Сам тракт представлял из себя старую дорогу, через асфальт которой проросла трава. Столбы освящения были на нем сбиты, или сорваны взрывами, провода волялись, то тут то там. Заправки были давно сожжены или разграблены. В общем, ничего удивительного.
     Там нас и должны были ждать дозорные. Там же, от тракта отделялась широкая грунтовка, забирая далеко влево, она в скором времени, начинала тянуться вдоль железки, и упиралась в железнодорожный мост, пересекавший реку. Но он как говорилось - был разрушен. Да и вообще, этот район стал не безопасным местом. Сама колонна была смешанная, несколько новеньких бэтээров - восновном в авангарде, пара бронеавто- у Сани, и старые протертые бронетранспортеры с легким вооружением ,раскиданные по всей колонне равномерно. Еще пара грузовиков.
       Как только колонна начнет движение, она станет перестраиваться в боевой порядок. Дозор уже умчал, но как только машины двинутся, в голове сформируется группа из трех машин, которые составят авангард. Он постепенно оторвётся от основного ядра сил  и укатив на расстояние где то метров пятьсот, будет двигаться там. Иногда авангард, на поворотах и в местах с плохой видимостью, будет притормаживать - дожидаясь основных сил. Там, в этих трех боевых машинах, самые проверенные, и опытные солдаты, которые в случае нападения , блокируют противника, пока колонна развернется, для атаки...или обороны. Следом выдвинется костяк из шести машин, одной шишиги, с парой «Уралов». Пока будем ехать по городу, они, держась дистанции, друг за другом, пойдут колонной. Но при выезде из жилого массива, один из бэтээров уйдет далеко вправо, и там, в поле, почти у горизонта, повернув орудие в свой сектор, будет нести дозор. Другой так же, но в лево, наблюдала и охраняла. При покидании города, остальные перестроятся в шахматном порядке. Замыкать будут группа Старшины, и он сам в одном из своих тарантасов, на некотором удалении. В прочем ,ничего нового, так везде, и во всех подразделениях ,отрядах и командах организовывают передвижение. И еще так же выставляют боевое охранение,  еще с Великой войны.
      Сейчас же, я ехал рядом с Саней, и смотрел через бронированное стекло на разрушенный город, который раскинулся вокруг. По сути, полностью целым остался только центр, на окраинах больше попадались домики без крыш, или с пустыми, выбитыми окнами. Стены были выщерблены, от автоматных и пулеметных очередей. В некоторых виднелись проломы от попадания снарядов крупного калибра. И все это,  вдоль улиц, было наполнено беженцами. Забитый, очень печальный вид представляли эти толпы людей. Потерявшие дом, ощутившие на себе ненужность и страх потери. Фанари вдоль улиц были , порой , смыты или стояли одиноко , без проводов. Дорожные знаки , в большинстве своем были сорваны или висели , но прострелянные в нескольких местах. Покрутив ручку, я приоткрыл окно, тут же залетел порыв ветра, с запахом бензина, и привкусом сухости. Кабину наполнили звуки мира за стеклом. Это были полумертвые, не живые голоса людей .Лай и скулеж животных. Шум полусухих листьев на ветру. Кое как проступали звуки пения птиц. Мне подумалось, что если вернулись птицы—хочется надеяться, что все наладится. Радиостанция пискнула, и из нее вырвалось:
-...А сейчас, для нашей любимой Роты, споёт ртом и сыграет на банджо, великий Рокен-Рольщик, Кочегар, игрец-дудец и Звезда по имени Солце - Виктор Цой!
И тут же раздались знакомые пассажи и зазвучала сборка из нескольких песен, смешанных меж собой, под бит:
—«...Мы хотим видеть дальше,
чем окна дома напротив,
Мы хотим жить,
мы живучи, как кошки.
И вот мы пришли заявить о своих правах: "Да!"
Слышишь шелест плащей - это мы..
Дальше действовать будем мы...
Вместо тепла ...
Дальше действовать будем мы...
Вместо тепла-берег стекла...
Вместо огня - дым,
Из сетки календаря выхвачен день.
Красное солнце сгорает дотла,
День догорает с ним,
На пылающий город падает тень
Перемен ,требуют наши сердца...
Перемен, требуют наши
В нашем смехе и в наших слезах,
И в пульсации вен: "Перемен!
Мы ждем перемен!...Все еще ждем...
Ночь...все еще ждём...ночь,
Ночь коротка, цель далека;
Ночью так часто хочется пить,
Ты выходишь на кухню, но вода здесь горька;
Ты не можешь здесь спать, ты не хочешь здесь жить...
Доброе утро, последний герой!
Доброе утро, - тебе, и таким, как ты!
Доброе утро, последний герой...
Доброе утро....Белый снег,
доброе утро... серый лед..
На растрескавшейся земле
Одеялом лоскутным на ней
Город в дорожной петле
А над городом плывут облака
Закрывая небесный свет
А над городом желтый дым
Городу две тысячи лет
Прожитых под светом
Звезды по имени Солнце...
Солнце...Сол...Сол,сол,сол...
И две тысячи лет война
Война без особых причин
Война — дело молодых
Лекарство против морщин...
Война....Небо...между землёй и небом...
Война... Покажи мне людей,
Уверенных в завтрашнем дне,
Нарисуй мне портреты погибших на этом пути.
Покажи мне того, кто выжил один из полка,
Но кто-то должен стать дверью,
А кто-то замком, а кто-то ключом от замка...
Ведь...ведь... У меня есть дом, только нет ключей,
У меня есть солнце, но оно среди туч,
Есть голова, только нет плечей,
Но я вижу, как тучи режут солнечный луч.
У меня есть слово, но в нем нет букв,
У меня есть лес, но нет топоров,
У меня есть время, но нет сил ждать,
И есть еще ночь, но в ней нет снов...
И есть еще белые, белые дни,
Белые горы и белый лед.
Но все, что мне нужно - это несколько слов
И место для шага вперед...»
    И как то так, получилось, что неплохо собралось все в текст и подпало по музыке. Смена ритма и этот непонятный темп в начале-казались органичны. А еще, очень уж они пришлись по вкусе всем, кто сидел в машине. Слова зарождали в душе, поднимая из нутри, из глубин, то что было давно забыто... Уверенность.
        Правильные слова, в правильном месте, заложенные в правильные идеи, могут заставить людей встать и умирать ... За эти слова и идеи...
       Сане, же что то не понравилось, он хмуро свел брови  и подняв тангетку, нажав «Передачу», сказал:
-Перейди на внутренний канал, балагур...
Потом положил передатчик, и прислонив руку к уху, где у него торчал динамик наушников из под шлема, стал с кем то вести разбор полетов:
-Ну и что это ты устроил, я понимаю, что у тебя работа такая, но...
—....
 -Да ты дослушай, нет, я не хочу «Голубую луну», или Зыкину, зачем эфир забивать? Я...
 — ....
 -Это мы еще в городе, пересечем черту расположения полевых бригад, сворачивая шарманку, мне связь нужна...
 —...
 -Ты меня понял?...Хорошо...-Последние слова, он произнес не строго,а так, что бы показать, кто здесь хозяин.
Я улыбнулся, было понятно, что Саня ругался с Агитатором. Тот забил основной канал связи и пустил по нему музыку. С одной стороны это конечно было хулиганство, но уж слишком все вокруг были напряжены, и данная выходка помогла сбросить накопившиеся напряжение...
Саня перестал вести беседу с ним, и достал конверт, переданный ранее, с пометкой «Лично в руки». Оторвал корешок, и достал лист бумаги, бледно-желтого цвета. Я только успел заметить штамп, а он уже пробежав глазами, протянул его мне. Под штампом, было написано всего несколько строчек: «...Согласно Приказу Юж.Фронта №... Агитационные бригады, имеют важную военную значимость: как транспорт, так и персонал. Они первостепенно поддерживают моральный дух и иногда являются источником секретных данных. В случае прямого боестолкновения, не допустить причинения вреда технике и персоналу...» Я пробежал до конца глазами, там было все в том же духе, за исключением последнего предложения: «...В особых условиях, когда этого требует Политическая обстановка, Начальник АгитБригады имеет право напрямую отдавать приказы подразделениям, приданным для выполнения задачи, предоставив соответствующий документ...» Вернул, сложив пополам , ему листок.
 —Ну и ?— Спросил Саша, забирая его и пряча во внутренний карман:-Что это значит? Впервые слышу...
 —Это значит, что, что-то это значит...—Ответил я, обводя взглядом вокруг сидящих - Вот и все...позже объясню...
         Впереди между домами появился просвет, который стал расширяться, и вскоре наша колонна выскочила в пригородный район, застроенный одноэтажными домиками. Так как почти все они были покинуты, в них разместились тылы , и подразделения резерва, частей стоявшие дальше, за Городом. То тут то там была видна одиноко стоящая техника, кое где патрулем ходили ополченцы. Пара раз проскакивал караул, выставленный для охраны каких то построек. Но в основном все сидели внутри, не высовывались. Окна домов были забиты или заложены всяким хламом.
         Колонна проскочила небольшой поворот. На самом повороте, из-за забора, разрослись несколько больших яблонь. Часть плодов упала, и колеса техники давили их, сок брызгал во все стороны. Когда наша машина ехала мимо них в окна проник запах сырости и яблок. Почему то мне нахватало этого, запахов старой жизни. Меня вот уже долгое время приследовали запахи войны.
          Мы проехали крайние дома, и колонна выскочила на тракт, вокруг стали тянуться когда-то распаханные поля. Сейчас они заросли и в некоторых местах были видны следы от пожаров и воронки от обстрелов. По обе стороны стали мелькать ряды окопов. Кое где торчали башни закопанной в землю техники. На дороге встречались отбойники заграждения, мимо которых колонне приходилось петлять. По ее краям тянулись пару рядов колючей проволоки. В них иногда виднелись сожжённые или развороченные взрывами бэтээры и бмп, которые стащили с дороги, что бы они не мешались. Впереди показалась Застава. Это был специально расположенный на дороге взвод, укрепленный для круговой обороны, со своими блиндажами и окопами. Вокруг него по идее были раскиданы  минны. Он же и отвечал за пропускной режим в этой части тракта. Сначала я подумал, что нас остановят для проверки. Но нет, мы получили зелёный свет . Комендант дал добро на выдвижение. Лишь пара бойцов, стоявшая на шлагбаумы, просто оттянули его в сторону, и пропустили колонну, проводили нас взглядом , но не тормозя ее ни коим образом. Из одного блиндажа вышел человек одетый в горный костюм и, увидев нашу машину, помахал нам рукой. Водитель принял правее и свернул с дороги, остановившись как раз недалеко от блиндажа, напротив этого самого парня. Он неторопливо пошёл к нам. Колонна, заметив нашу остановку- замедлила движение. Саня открыл дверь и наклонился наружу. Тот подойдя пожал руку протянутую командиром и сказал:
—Я так понимаю, это ваши уже проезжали здесь ранее? Смотрите, дальше по тракту, там где его пересекает железка, стоит наш НП. Только не вь..бите по ним, с испуга, со всех стволов, когда ехать будете. Хорошо?
—Понял—Ответил Саня качая головой. И закрыв дверь, сказал водиле догнать колонну.
      Мы проскочили второй КПП со шлагбаумов, и стали догонять колонну. Второй КПП  был укреплен намного лучше тылового. Пара огневых точек с пулеметами по бокам от воротины. Все в окопах и ДОТах вокруг. Сам шлагбаум был здоровенный, перед ним стояло несколько отбойников. И самое интересное, что не два солдатика охраняли его, как там, на первом, а целое отделение, с парой гранатометов, прислоненных к мешкам с песком. Недалеко, у стенки бруствера, стояли рядами цинки с патронами.
       Подняв клубы пыли мы помчались занимать свое место в колонне. Саня, по рации передал в головняк-сиреч головное охранение, что бы были внимательны, там, где то Наблюдательный Пункт основных сил. Вдруг бы, проезжая мимо, от неожиданности не пристрелили их. А то там Аза командовал, который с начало стрелял, потом спрашивал. На панели радиостанции засветились лампочки сигнала, и Саня, нажав на тангетку, стал с кем-то переговариваться по радио связи. 
         Я, упиревшись кулаком о щеку, стал наблюдать то, что мелькало за бронестеклом. Ряд деревьев растущих вдоль дороги, иногда прерывался и опять открывались никем не вспаханные, не ухоженные поля. Они заросли желтыми, белыми и сине-голубыми цветами. Кое где проскакивали одинокие деревья. Солнце опять затянуло светло-серыми тучами, и потихоньку начинал накрапывать мелкий дождь. Погода сегодня играла, в какую то свою игру. Поднятая колонной пыль, почти сразу начала оседать, а по стеклу побежали тонкие струйки воды. Стекла немного запотели, и с улицы потянуло свежестью и холодком. Жаркая пора последних дней-отступала, кое где в ямах и овражках появился лёгкий туман от испарений и лужи. Погода, как и наше предчувствие-менялась. Стала хмурой, мокрой, но явно ожидаемой. Это жара и духота очень надоели. Впрочем, как и наше сидение в тылу без дела. Саня ответил :«... Хорошо...» и отложив тангетку сказал всем:
 —Приближаемся...
       Из за деревьев, после поворота, мы выскочили на небольшую площадку, перед железнодорожным переездом. Шлагбаумы были смяты, откинуты и одиноко валялись у дороги. Мокрый асфальт имел на себе следы давнего боя, в виде ям и отметин. Вокруг было много каких то железяк, раскиданных в беспорядке. Сам домик у переезда был основатель потрепан: стекла выбиты, двери сорваны с петель, а крыша местами провалилась. Но само здание, с явно очень толстыми стенами, стояло лишь с потрескавшейся краской и отверстиями от попаданий пуль. С одной стороны от здания стоял бэтэр старого образца, окрашенный в оливковый цвет и обещанный мешками с песком. С другой стороны, за зданием, стоял бэтэр нашей колонны, светлее цветом, и без опознавательных знаков. Колонна как по команде стала сворачивать на край дороги и там притормаживать. Аза на своих трех машинах проехал за переезд и там они рассредоточившись, съехав с дороги, стали вести наблюдение. Откинув десантные люки, из одного высыпали пять или шесть человек в маскхалатах и моментально скрылись в лесочке, за железкой. Наш бронеавтомобиль, подъехал к самому входу домика смотрителя. Навстречу ему вышел смутно знакомый человек, в камуфляже, с автоматом за спиной, за ним топал Либерал. Старший Наблюдательного Пункта—догадался я. Подойдя к нам, поздоровался с Саней, и он выйдя из машины, пошёл за ними в домика. За ними вышел я. Юра и Каркуша открыв дверь, соскочили на асфальт, и стали ходить, разминая ноги. Пара холодных капель упала мне за шиворот и мурашки пробежал по спине. Все так же пахло сыростью , но примешался запах масла от железной дорогой. Войдя в домик, я подошёл к столу, вокруг которого стояли Командир и два разведчика. В разговор не влезал, но слушал о чем говорят: Старший Наблюдательного показывая по карте, объяснял что то Сане. Саня разложил свою карту рядом и сравнивал его пометки со своими. Наблюдатель вел грязным пальцем в беспалой перчатке по своей , потом показывал на его :
 — Вот здесь, по тракту, более—менее все спокойной. До «Белой...» доберетесь быстро. Извини, на сопровождение, я вам никого не дам. Мин по дороге нет, проверяем каждые три-четыре часа. Вокруг вот этих хуторков—Он ткнул пальцем немного левее, между дорогой и рекой:
— Замечены какие то «Махновцы», без опознавательных знаков, дальше банда , так называемого, Духова. Ну, вы в курсе? - Посмотрев на нас, спросил он. Все покивали головой. Он продолжил водить ладонью, обозначая перемещения:
 — Та группа, что блокирует «Черные куртки», это наш резерв. В основном все обстрелянные, но у них, что то непонятное там... Уже день третий или четвертый блокируют, а не штурмуют, странно все это... Вот здесь, на ближних рубежах к станции «Котел», сосредоточены основные силы старорежимных. Подступы пристреляны. Вроде есть танковые группы. И естественно все укреплено и везде множество инженерных сооружений.
     Саня свернул карту, а я, задержав его за рукав, попросил разведку выйти и покурить. Он косо посмотрел на меня и кивнул Либералу. Тот вышел, но мне пришлось понизить голос:
 —Ты спросил, к чему пакет? Такие пакеты, они для особых случаев. Их простым смертным на руки не выдают. Скорее всего, агитация-для отвода глаз. А он туда двигается, для переговоров... Теперь понимаешь? Что может случиться, и насколько это опасно. Если его кантора не протекла, то все может пройти более менее...
Саня сморщился, и тяжело вздохнул. Но ничего говорить не стал.



ГЛАВА ШЕСТАЯ

...Вы знаете, что я Вам скажу:
 —Обман и сила — вот орудия зла...

            Я внимательно вгляделся в бинокль. Перед нами находилась деревня, в центре которой было открытое пространство, с трёх сторон окружённое сквером. Как я мог видеть вокруг этой площадки, в боевом порядке, расположилось около сорока бойцов. Среди них было большое множество гранатометчиков с трубами, казавшимися из далека тоненькими. Экипированы и одеты они были-кто во что, в разную форму. Но на броне, на спинной пластине каждого бронежилета, было выведено «ТГР», что означало—« тяжелая гренадерская рота». Понятно - они же гранатометчики, а ниже по трафарету нарисована, стилизованное под старину, изображение гранаты, похожее на маленький ананас. Все затаились, приготовились и  что то выжидали. С четветвертой стороны площади, находилось одноэтажное небольшое здание, скорее всего здесь был сельсовет, или что-то типа поселковой администрации. Окна и двери, как водиться, были заложены мешками с песком, оставив небольшие щели, для стрельбы. Вокруг самого дома были растянуты в несколько рядов заграждения из колючей проволоки, и под некоторыми из них виднелись небольшие кучки битого кирпича, расположенного в каком то правильном порядке друг от друга- скорее всего мины. Вокруг самого сельсовета, дома были разрушены, или сметены огнем артиллерии под фундамент. Кроме пары стенок из красного кирпича, оставшихся на другой стороне улицы, там тоже виднелась группа, засевших в готовности бойцов. Дальше не было видно ни одного укрытия. На площади стоял обугленный танк, вроде семьдесят двойка, с черневшими пробоинами чуть выше траков. Резиновые экраны, висевшие по сторонам от гусениц — потрескались под воздействием температуры. Командирская башенка была распахнута, а квадратики динамической защиты  — сдетонировали. Теперь их остатки чернели обугленными пятнами на скатах остова. Около танка лежал сгоревший тела экипажа, в странно— вывернутых позах. Такое мне встречалось. Когда человек заживо сгорает, его мышцы и сухожилия, от больших температур, деформируются и начинают выворачиваться под неестественными углами. Лица превращаются в маски боли, с широко распахнутыми глазами. Сейчас же это были пустые глазницами и застывшие в вечном крике рты. Кожа обуглилась, почернела, и висела лоскутками. Отдав бинокль, я и Саня двинулись в глубь деревеньки.
       Пока шли в сопровождении патруля, который встретил нашу колонну на подходе у первых домов, я вспомнил, что на карте Сани, этот дом значился под надписью «Крепость», и был обозначен значком укреп-пункта. Он расположился аккуратно на маршруте прохождения колонн, а если гнать подразделения другим путем, то для тяжелой и габаритной техники, выходил крюк в пятьдесят-шестьдесят километров. Так, как слева шла густая зеленка, правда через которую уже рубили просеку, а справа широченная река. Понтоны навести не было возможности, а зеленка была все таки- густой, через нее без инженерных машин было тяжело пробиться. Вот и получалось, что самый короткий путь проходил через этот поселок. Еще десять дней назад он был пустой, покинутый. Отступавшие Федераты его сдали без боя. Но после заключения перемирия и прекращения огня, сюда выдвинулась группа «Черных рубашек» и оборудовала опорный пункт. Первой жертвой их засады стал вот этот танк, который они сожгли, когда тот отстал от своей колонны. Пока выясняли, что да как, они успели дооборудовать дом, и превратили его в крепость. Так и стали называть его: -«Крепость».
        Не только заключенное перемирие мешало снести, к чертовой бабушке, артиллерией-эту занозу, но и тот факт, что придя в эту деревеньку, они вытащили несколько оставшихся здесь стариков и шарахавшихся беженцев, которые шли в сторону фильтрационных пунктов и загнали их в подвал, с семьями. Любой штурм с применением тяжёлого вооружения означал бы, что все заложники погибнут или как минимум покалечатся.
       Об этом всем, когда мы уже дошли и представились, рассказал нам Командор—Канонир гренаде, они же и блокировал этот дом. Сидеть им здесь приходилось уже третьи сутки, они подошли как раз в аккурат после того как подбили танк. В церкви, которая находилась в метрах пятистах, за остатками домов и еле уцелевшими постройками, мы провели короткий военный совет. На колокольне церквушки сидел снайпер, с ним наблюдатель, который периодически докладывал об изменении обстановки на подступах к «Крепости». Выслушав очередной доклад, Командор подошел к схеме, которая лежала на аналое, перед обугленным иконостасом, и постучав по ней карандашом, указал на один из углов дома :
 —Смотрите, вот здесь, сама кладка стенки, более слабая...мне об этом и раньше говорили наблюдатели, которых я выставил на площади. Особенно ночью видно, в этом месте выходит теплый воздух, скорее всего через трещины . Если бить из пушки, здание завалиться, из танка тем более. Нужен штурм, причем грамотный. С точным выстрелом из РПГ, который опрокинет именно этот участок стены. В пролом зайдет группа, и зачистить. Вроде ничего сложного, но людей у меня мало, половина неопытные новички, своими силами не справимся. Если начнем, то сами кровью умоемся и скорее всего заложников пострелять успеют... Вот козлы..—Он с ненавистью ударил по крышке церковной утвари, потом переведя дух, продолжил:
—Грамотного гранатомётчика я вам найду, стреляет как бог, но чтоб наверняка, знать... - Помедлив спросил:
—Вы нам поможете?
   Мы с Саней переглянулись, прикинув, я ему сказал:
—В принципе, я не против, но тебе решать, ты командир, основную задачу на сопровождение, нам срывать нельзя.
    Саня смотрел на схему, что то прикидывал в уме, шевелил губами, потом возмущенно сказал:
—Да они конченые... Смертники, специально загнали в подвал пойманных, а сами сидят на верху и провоцируют, что б по ним артиллерия ударила, что б жертвы и так далее. Я «за», и не против участия своего подразделения.
Но я подумав, вспомнил о директиве:
 —Только попрошу, предоставить мне возможность, чисто формально, с ними поговорить.
Гренадер поморщился:
—Да толку, то...
Я его остановил:
—Это формальность...
Он махнул рукой:
—Да делайте, как хотите, не мешаю...
      Пока мы с ним общались, Саня подозвал одного бойца, и отправил к колонне, что б он вызвал группу Либерала. Я немного подумав, снял автомат, разгрузку, и оставшись в броне и шлеме, отправился на площадь. Через минуту меня догнать Санек. Я его не стал останавливать, понял, за это короткое время, что он за человек, если решил, то сделает— как задумал.
      Подходя к крайним домам, нас встретило оцеплении, которое было попытался остановить нас, но увидев шагавшего за нами своего Командора, пропустило безмолвно. Около самого края за изгородью я остановился, и набрав полную грудь воздуха, зычно прокричал:
—ПРЕДЛАГАЮ ПЕРЕГОВОРЫ, НАС ДВОЕ, БЕЗ ОРУЖИЯ...
     И стал ждать ответа. Через минуту послышался ответ:
 —ДАВАЙ, ЗА ТАНКОМ, ВЫ У НАС НА ПРИЦЕЛЕ, БЕЗ ФОКУСОВ...
       Командор, помедлив, сказал:
—Если, что, вас прикроют. Падайте, и ползком за танк, там  встретят, ну а дальше, как получиться...
Я кивнул. Саня отдал автомат крайнему бойцу у изгороди, и мы двинулись по прямой. Площадь оказалась вся в углублениях небольшого диаметра, сливавшихся издалека с асфальтом. Все таки здесь, какие-никакие бои шли, но по мелочи. Мы, огибая или перешагивая воронки подошли к танку. Я старался не смотреть на экипаж, мы спугнули рой мух, который кружился над телами экипажа. От брони несло горелой соляркой, маслом и запахом сгоревших волос и краски. Я поднял обе руки и вышел с лева, от корпуса побитой машины. Кто то тихо нас позвал:
 —Пссссссс... Мужики стойте, как стоите, не поворачивайте головы, мы под танком, если что, к нам...
Я понял, что это разведчики, незаметно притаившиеся, сидят там и наблюдают. Опять же, пять балов им, что до сих пор не раскрыли себя, и пять балов Командору, что не раскрыл их. Если бы они себя не обозначили, мы бы и не заметили. Саня криво улыбнулся, и незаметно показал большой палец в пустоту. Потом тихо, одними губами сказал:
—Не стрелять...
Я же крикнул:
—Ну, что? Ждем ...
   Дверь тяжело скрипнула и петляя меж заграждениями, навстречу нам вышел широкоплечий унтер. В черном кителе, с чуть закатанными рукавами, из под ворота которого выглядывал темный уставной шарф, на ногах армейских пятнистых штанах, поверх всего была одета ременно-плечавая система. По бокам красовались подсумки по три магазина, справа болталась фляга, снятый шлем висел с другого боку, автомат был под мышкой, как бы небрежно прижат локтем, но готов моментально взлететь и сделать выстрел. Подходя поближе, стали видны его шевроны, на левом плече с нарисованным триколором, поверх которого был вышит религиозный крест. По краю шеврона шла надпись «Моя честь - это верность...» На пятнистом кепи, с длинным козырьком , была кокарда красно-черного цвета с оскаленным черепом на лицевой стороне. Добавлял весь визуальный эффект то что его взгляд был надменен, а ярко рыжие волосы, придавали лицу, красноватый оттенок. Вокруг глаз однако залегли темные круги. «…Опять первая ударная рота Грузинцев…» подумал я. Палачи похлеще старых Гвардейских частей. В нее набирали самых отмороженных и идейных, рвавшихся без жратвы и другого обеспечения, рвать врагов Государства, с особой жестокость. Они не особо вникали в моральные дилеммы.
       Унтер подошёл, и вопросительно уставился на нас. Козырнув ему, я скучающим голосом начал:
—Согласно директиве №..., «Договора о прекращении», огня, ваши действия являются неприемлемыми, и даже преступными. Нарушая договор, и приказ своего командования, вы теряете статус «комбатантов» и становитесь военными преступниками, более того...
 —Хватит…-Оборвал он меня:
-Я не буду исполнять преступные приказы своих командиров ,которые стали подстилками быдла. Вы думаете, если вы навязали свою волю, нашим тщедушным генералишкам, то мы все будем терпеть это унижение? Вы о чем, дорогие мои? Я заработал эту «черную рубаху», на полях сражений за мою Страну, и не сниму ее пока, не будет повешен последний ее враг.
—Сколько вас?- Перебив его, спросил я:-Заградительная группа , максимум два отделения, ну три. Отборных, рослых опытных, бойцов-ветеранов, но всего два-три отделения. Вы не протяните и часа, против нас. Если гренадер вы еще раскачивали пару дней, то не нашу стрелковую роту. Вы же в курсе? Что колонна на подходе? Что вам этот опорный пункт? Предлагаю сложить оружие, сдать знаки различия, отпустить заложников и в добровольном порядке убыть на фильтрационные пункты. Там с вами разберутся...
—Ну и как же? –желчно ответил он:-Пулю в лоб, от особой комиссии? Вы же звери, у вас ничего святого нет. Вы предатели, начали свою вшивую революцию, страну раздробили , размыли как от Великого Потопа...А заложники? Это наш шанс...Может мы и протянем дольше, чем вы рассчитываете...
   Я устал слушать этот бред и без интересом, даже не вникая в его слова рассматривал его. На рукаве красовалась жёлтая нашивка за ранение, погоны унтер-офицера были с грязным, заметным серебряным кантом. Это значило, что своё звание, он получил, не оканчивая никаких военных курсов, а за храбрость и отвагу в бою. Его черная куртка была уже не нова, и выстирана, виднелись аккуратные швы, от штопки. Хозяин этой вещи дорожил ей и явно гордился тем что носил ее. По всему выходило, человек, который стоит перед нами и что то нам объясняет-настоящий герой. Они все, кто засел там, в этом доме, обозначенным на картах «Крепость», были героями. Но сейчас, не в этом месте, и не после того, что они сделали... Для нас, их прошлые заслуги ,ничего не значили. Только не теперь.
   Саня же слушая его, кивал, иногда пожимая плечами. А тот все продолжал, увлекшись, и забыв, что стоит под прицелами, впрочем, как и мы:
—...вы же сами предали, наше Отечество...
Вдруг Саню передернуло , как будто его ударили по щеке, и сквозь зубы он процедил:
—У нас с тобой два разных Отечества. Мразь. В моем Отечестве людей не вещают на столбах, и не прибивают детям языки к колодезным журавлям. Мой патриотизм—это мое выстраданное моральное право, и это право, я получил пройдя через череду унижений и потерь... Прежде чем ныть об ужасах Революции, хотя бы, оброни слезинку о том, что ее породило... Где заложники? Может, отдадите хоть парочку?... Детей?
     Грузинец молчал. Взгляд потупился и стал еще надменней. Развернувшись, Саня дернув меня за рукав, сказал:
 —Я так понимаю , формальности улажены? Пойдем отсюда...
Мы развернулись и пошли медленным шагом в сторону ближайшей баррикады. Постепенно ноги сами ускорялись . В крови вскипел адреналин, а страх пульсировал в мозгу одной лишь мыслью... одним лишь ощущением: я спиной чувствовал , нацеленные в меня стволы оружия, готовые огрызнуться в любой момент огнем и оборвать наше жалкое существование...
    Около баррикады, мы уже почти бежали и за нее заскочили одним прыжком. Я присел и дрожащей рукой достал из кармана пачку, но вытащит сигарету и подкурить не получалось. Руки тряслись, и я скомкал пачку и откинул ее, под неодобрительные взгляды бойцов вокруг. По щекам и лбу текли струйки пота. Кто то из них подобрал пачку, вытащил две сигареты, одну прикурил сам ,другую всунул мне в губы. Я жадно затянулся и посмотрел на того, кто это сделал. Это был Командир Гренадеров. Он пристально смотрел на меня, оценивая мое состояние, и перевод взгляд на Саню. Тот тоже был рядом, но лицо было белее бумаги. Его не трясло, но было видно, что он еле сдерживает дрожь. Я пробормотал «Спасибо...», жадно затянулся, меня стало отпускать. Немного погодя я сказал:
—Переговоры зашли в тупик, и высочайшие стороны ни о чем не договорились.
Саня нервно хохотнул, а потом серьезно сказал:
—Действовать будем, как договорились, заранее, людей в штурмовую группу я выделю, с тебя—Он ткнул пальцем в Командора: — Группа поддержки и хороший гранатометчик...а что с этим, с унтером?
Тот в ответ кивнул, и сказал:
— Да ничего, развернулся и ушёл ,что характерно, по своим же следам обратно... Там походу, все сплошь заминировано, но мы прикинули, где есть проход...
 Я пожал плечами, потом добавил:
—Юра, отличный пулеметчик, он грамотно будет вести подавление, выделите ему БК...Да и передайте разведке, пусть сидят и не высовываются, если все пойдет не по плану, они прикроют отход... Вызывай Либерала...
Командир Гренадер, помявшись спросил:
—А что по поводу заложников?
Я встал и выбросив окурок, стал затягивать накинутую экипировку. Потом проверив автомат, помолчал и добавил:
—Скорее всего, мы им ничем уже не поможем...


ГЛАВА СЕДЬМАЯ.

...Путь самурая сокрыт в смерти. Когда дело доходит до выбора, где третьего не дано, – выбирай смерть не колеблясь...
 
      Собрав штурмовую группу, мы расставили всех по своим местам и направлениям. Сами же  расположились в одном из домиков, со здоровенной пробоиной в торце здания, откуда стали вести наблюдение, и принимать доклады о готовности. Командор гренадер повернул голову в сторону группы солдат , что продвигалась правее, и крикнул:
    —Мороз, давай сюда, с РПГ!
      От группы отделился коренасты боец, обвешанный поверх брони сумками от рпг и, расчехляя на бегу ручной гранатомет, вытащил из за спины ракету. Тут же застучали пулеметы, своим огнем обдавая бойницы и щели, что бы случайным выстрелом из них, не срезало гранатометчика. Подбежав, к пролому, он аккуратно, с щелчком вставил снаряд в трубу  и слушая одним ухом командира, которые ему что то объяснял, показывая в сторону стены «Крепости», стал взводить РПГ .
      Кто был вокруг него, резко отскочили, вместе с Командором, что б не задело реактивной струей от пуска. Сам  же Мороз, немного подкрутив целик, резко высунулся боком из-за кирпичной кладки, и с криком «Пуск» -сделал один точный быстрый выстрел.
     Прозвучал громкое «Ба-бах», вырвался сноп искр и пламени за спиной Мороза. А потом издав «Пфшшшшшшшш», снаряд понесло по кривой траектории к цели. Через пору-тройку секунд, где то сильно бахнуло, и звук разрыва прокатился, как раскат грома. Поднялась туча мелкой пыли и закрыло место попадания гранаты. На просвет пылевой завесы,  били лучи света,  образуя забавные рисунки. Через несколько мгновений, стало заметно, что взрывом снесло часть той самой стены и стал чернеть пролом.         
      Пулеметчики сразу же перенесли огонь по пролому и бойница вокруг него. Штурмовая группа, состоящая из солдат уже нашей роты, бросками  кинулась к пролому. Передвигались они группами по два- три человека, от одной кучи кирпичей или группы воронок, к другой. Пока они бежали пригнувшись, по щелям и проломам вели стрельбу пулеметы и те кто должен был бежать следующей волной, прикрывая их. Стреляли длинными очередями, особо не выцеливая противника. Били по площадям, так называемым огнем на подавление, заставляя любого с той стороны вжаться в землю, спрятаться за укрепление и не поднимать головы, пока не закончиться бушевать море огня над ними.
       Когда первая группа—группа броска, рассыпавшись и забравшись в удобные места для стрельбы, заняла позиции , ее бойцы выставили стволы и начали вести огонь. Быстро перезарядив оружие, те кто прикрывал их , изготовились, пригнулись к земле, и как гончие приняли стойку. Последовала команда Либерала, и уже вторая группа бежала через бруствер , быстро-быстро, опять же пригнувшись , петляя, к заранее намеченным укрытиям. За ними последним рванул Либерал.
Добежав упали. Замерли. Ответного огня, по местам их укрытий не последовало. Значит, не заметили или не могли отстреливаться. Тут же стих пулемет, начиная перезарядку. Пыль стала понемногу оседать. Бойцы пригибая головы, что б не терять инициативу поползли по пластунский огибая горы битого кирпича. Заметив их шевеление, с той стороны, ударило несколько автоматов, но сейчас же стихли, когда перезарядившиеся пулеметы, снова открыли плотный огонь. Постепенно вся штурмовая группа, распределившись равномерно вдоль стенки, с двух сторон от пролома, в плотную приблизилась к укреплениям противника, и стала доставать гранаты.
    Либерал подал по цепочке знак, и все приготовились кидать гранаты в пролом, вставив в предохранительные кольцо пальцы. Махнув рукой, Либерал привлек внимание Командора гренадер и показал ему кулак с тремя оттопыренными пальцами, потом с двумя, потом с одним...
     Резко, ураганно стрелявший до этого пулемет Юры и пулеметчика роты гренадер, замолчали, как будто их стволы захлебнулись. В секундной тишине, стали слышны множество хлопков от отстрела спускового рычага, после чего, все, почти одновременно махнули рукой , целя в пролом. Разом взлетело с десяток зеленых мячиков, и упало, где то внутри , за горой битого кирпича, и крошева бетона. Прошла секунда, потом вторая...
     А потом очень сильно несколько раз бахнуло, глухой звук взрывов был похож, на мощнейшие удары по гигантскому листу тонкого метала. Тут же  плотная ударная волна воздуха Выбила пыль, осколки и щебенку из всех щелей и бойниц, добавляя песка, и поднимая новую волну от только что осевшей пыли. Бойцы, которые после броска, чуть ли не распластались по асфальту или повернувшись спиной к дыре, держали шлема, что б их не сорвало напором воздуха, перехватив оружие по удобней, подбадривая себя, матюгами и каким то криком, заскочили, цепочкой, в стенной пролом. Постепенно их размытые фигуры, скрылись в облаке. Послышались звуки выстрелов, невнятные крики, еще пара взрывов. После чего наступила звенящая тишина. Из пыли с той стороны появилась тень. Она поднялась по склону на гору щебня  и выйдя на просвет махнула нам рукой, что б двигались к нему. Это был Либерал. После чего, он достал пачку из нагрудного кармана, и закурил. Группами, с начало пригибаясь, а потом, уже и не особо, бойцы стали подтягиваться к Дому-«Крепости».
      Из под танка вылезли два разведчика, в каких то оборванных хламидах, перепачканные и бородатые. Показали большой палец Либералу и ушли восвояси, в расслабленной походкой, с чувством выполненного долга.
     Весь бой длился от силы минуты три. Я тоже поднялся и пошёл в направление пролома, хотя часть бойцов, осталась на позициях. Вдалеке послышался гул моторов и из-за поворота дороги показалась наша колонна. Меня остановил Либерал, когда я проходил мимо него, и выпустив струйку табачного дыма, сказал:
—Там, для тебя, как для резидента Особой совещания, есть , гм...подарочек. Помнишь нашего неугомонного парламентера? Его волной накрыло, но он жив... Думою через минут пять оклемается... Можно будет допросить...
Я кивнул, и зашел в пролом. Там меня встретила комната, на полу исщербленая от разрывов гранат, со следами взрывов на стенах, и разнесёнными в клочья ящиками от боеприпасов. Весь пол был усеян гильзами разного калибра, а противоположная стена была в пулевых отверстиях от попаданий очередей. Вдоль стен, с обеих сторон, лежали в неестественных позах фигуры, в когда то черных, но сейчас серых от осевшей пыли, кителях. Форма на многих была разорвана, и во многих местах, под телами чернели лужи, уже начинающей запекаться и сворачиваться крови.  Неестественно вывернутые конечности были обуглены и от некоторых поднимался лёгкий пар, а недалеко валялось раскуроченное оружие. Пахло, сильно воняло, даже, порохом, жжёной бумагой и еле заметным, металлическим запахом крови. Обойдя их, я зашел через дверной проем, в соседнюю комнату. На пороге, лицом вниз, лежал простой солдат, в уставном камуфляже, но с нашивкой мертвая голова, на форме. Вся его спина была иссечена осколками, и кровь пропитала дырявый китель. Вдоль стен, были уложены ящики с припасами, окно заложено мешками с песком и укреплено броне листами, оставляя только тонкие щели амбразур, в которые падали лучи света, через которые летали частички поднятого в воздух крошева. Противоположный вход был тоже заложен, и забит швелерами. Пока никакого другого выхода не было видно. Так впечатление, что это смертники, которые специально отрезали последний способ отступления, забаррикадировав себе путь к отходу, только усилилось. В дальнем углу полусидело, полулежало тело, «старого» моего знакомого, с которым я общался пол часа назад. Кепку, с «красивой» кокардой, он где то успел потерять, рыжая голова была уже перебинтована, а левая рука безвольно свисала. На ней, завораживающе-медленно, расплывалось темное пятно от осколочного ранения. Выше пятна, кто то из наших, перетянул его руку розовым жгутом. Колдовавший рядом фельдшер, вколол, ему какой то тюбик, и немного погодя, раненый стал шевелиться. Спекшийся губы дрогнули, и глаза немного приоткрылись. Щурясь он осмотрел комнату, и скрипнув зубами, с ненависть стал уничтожать нас взглядом. Я присел перед ним, и пошарил по нагрудным карманам.  Он было дернулся, но скривился от боли, и ничем не смог помешать мне. Из одного кармана я вытащил документы, из другого скомканные купюры старых денег  и фотокарточку, на которой были запечатлены два молодых человека, и между ними сидела маленькая старушка. Одним из молодых парней, был этот унтер.
 —Что ж ты старушку позоришь...-Сказал я открывая книжечку зеленого цвета и стал читать: —Так, унтер-...даже уже не унтер, а полный сержант, звание присвоено три недели назад. Поздравляю, сержант Логычев. Из казаков? А чего не в казачью часть пошел служить? Ладно, все это потом, первое: цель вашей вылазки?
 Он упорно молчал , смотря на меня из подлобья. Всем видом показывая, что отвечать на мои вопросы не будет.
— Еще раз спрашиваю , какова задача? - опять спросил я.
Он откашлялся, и немного хрипя начал размерено отвечать:
—Военнослужащий, попавший в плен имеет право отвечать только на вопросы связанные с его фамилией, именем, отчеством, номером жетона, званием, датой рождения... Он обязан поддерживать достоинство, свято хранить  тайну, проявлять стойкость и мужество, сохранять верность Присяге, он...
—Да ты что - Прервал его я:— А там немного раньше написано, что он должен соблюдать нормы гуманитарного права, уважительно относиться к местному населения в зоне боевых действий, что обязан прилагать все усилия дабы сокращать ущерб и жертвы.
Я со злостью его дернул за ворот куртки:
—Так вы уважительно относитесь к местному населению? А...? Или может так вы уменьшаете жертвы? Беря их в заложники?
Я оттолкнул его и он опять упал в полулежащее положение, лицо его резко побледнело, его начало выворачивать, я брезгливо убрал руку:
 —Ты же сволоч...
 —Это война, если ты не заметил, а бунты надо топить в крови бунтовщиков...— Хрипло сказал он, сплевывая в лужу блевоты. Я ему ответил:
—Для вас, она закончена, вы стали бандитами, нарушив договор о прекращении огня... и не только...
Из соседней комнаты позвал меня Саня, странным неестественным голосом: —Алексей, тебе это надо видеть...
    Я указал бойцу, что б тот встал на охрану и ушёл в соседнюю, третью комнату. Там стоя у бойницы, нервно курил Командор, одну за другой сигареты.  Под его ногами уже скопилось несколько окурков. Когда я вошёл и сказал: «Этот идейный, толку мало будет...» Саня только махнул в сторону двери, ведущей в подвал. Я спустился туда. Он был пуст, в нем не было освещения и отовсюду тянуло плесенью, мочой и каким то сладковатым запахом разложения. Присмотревшись, я понял почему. На груде кирпичей почти ровным рядом лежало пол дюжины мертвых тел. Опять, как и некоторое время назад вокруг экипажа, теперь уже и вокруг этих тел, летали небольшие тучки мелочи, от которых несло жужанием. Сами мертвые были в подтеках на штанах, и пятнами крови на рубашках и куртках. Открытые участки кожи раздулись и посинели. Кое что начало уже разлагаться. Я слышал, как Фельдшер, выходя, сказал Сане и Командору, что им не менее пяти дней.  Получается, я был прав—мы им не смогли помочь, а всех кого они тогда схватили, почти тогда же и пустили в расход. Их фанатичная стойкость—это был всего лишь страх перед возмездием. Ровные,  аккуратные дырочки в голове: на лбу, или затылке. «БАХ» и  нет человечка... «…Интересно они покорно стояли , пока их расстреливали...или... Хотя, что за бред...о чем я думаю…». Но людям свойственно цепляться за последний шанс, думать что пронесёт, ничего не делать для своего спасения. Ужас, страх, паника, сковывают в такие моменты. Пара бойцов, присланных по указке Сани, стали, беря за ноги и за руки, выносить наверх тела, и аккуратно складывать их там рядком. Я поднялся обратно в комнату. Подойдя Либерал мертвым голосом сказал:
—Тот солдатик, который на пороге лежит, он еще дышит, его броню только посекло, а самого контузило. Получается их двое выжило, что делать будем? Какое решение?...
Я посмотрел на Саню и Командора, те безучастно смотрели на тела, не пытаясь даже вставить слово. По сути их поведение было правильным, оба знали мои полномочия, и знали, что пока они командуют боем, это одно, но здесь ,решать ,что делать с пленными и как я с ними поступлю, это уже другое... Мне же было как то безразлично, что бы с ними сделали бойцы... Подумав, я прикинул, и сказал:
— Привести в чувство обоих, перевязать, вколоть адреналин— потом повернулся к Командору, сказал:—будь добр, Юру позови, такой здоровый парень с пулеметом.
Он кивнул  и вышел, у Сани лицо не дрогнуло, Либерал отвернулся. Вошел Юрец, спросил:«Что..» и вопросительно кивнул мне головой, я ему указывая на сержанта , лежавшего в небольшой луже собственной крови и блевоты,  сказал:
 —Вот этого, и второго, вывести во двор, за сельсоветом. Под конвоем, дать лопаты, пусть капают. Яма на девять тел...
   Саня повернул голову:
    —Почему на девять, деревенских же шесть?
Я указал на сгоревший танк, который виднелся в проломе, и сказал:
—Танкистов тоже надо... не по людски-это... 
Он кивнул. Командор  курил очередную, нервно затягиваясь и  молчал. Либерал, стоя у пролома, тихо сказал:
-Марс, сегодня  будет, ****...ц как  доволен…


ГЛАВА ВОСЬМАЯ

 Это мы , обездоленые, это мы «оуки»...

          Мы, это я, Саня, Юрец, Командор, и еще пара человек стояли и смотрели, как надрываясь двое: контуженный и раненый, скрипя зубами от боли, долбят слежавшуюся, стоптанную землю. Медленно заходили солнце, тени становились все длиннее, начинал дуть уже более прохладный ветер, чем днем. А мы все стояли, наблюдали,  смотрели на них. Прокопав где то на три штыка, вспотев, они никак не могли углубиться. Постепенно обезболивающие стали отпускать и на красных от напряжения лицах стали проступать жилы. Наконец сержант не выдержал, и кинул к нашим ногам лопату:
 —Все , амба, пошли вы на..., я не буду больше копать...Вам надо-вы месите это говно. Чтоб закопать своих козлов...
        Саня, немного промедлил и размеренно пошел к нему, закинув автомат за спину. Каждый шаг его эхом отдавался по пустому двору. Весь спектр эмоций был написан у него на лице. Присев перед торчащим из ямы сержантом, он сказал лишь одну фразу:
—Мне кажется, ты чего-то не понял...
       И без размаха, но довольно жёстко, ударил его по перетянутой жгутом руке. Второй «выживший» шарахнулся от Сани, на другой конец ямы, а Логычев взвыл и рухнув на колени ,стал баюкать свою раскуроченную руку. Постепенно его вой перешел во всхлипывания. Командор наблюдая за происходящим повернув ко мне голову спросил:
 —Если они так и дальше будут, вы здесь просидите , сто пятьсот миллионов лет.
—Да я ...понял...— протянул я.
        Потом повернулся и обойдя дом отошел на крыльцо. Сзади раздался еще один звук удара, сначала послышался вскрик, потом скулеж усилился. Сев на крыльцо, перед центральным входом, которое уже разбарикадировали, я пошарил по карманам, нашел пачку, она оказалась пустая. Скомкав ее выкинул , и стал дальше думать. Надо было решать. Что же делать с этими двумя. «…Тащить с собой нельзя, оставлять здесь, тоже... Отпускать-это бред...» Хотя у меня вполне уже созрело решение по ним.
—Боец -Крикнул я, мимо проходившему партизану:
-Зайди за дом, и позови обоих командиров...и еще, дай закурить?
—Не курю—   и ушёл в их сторону.
        Солнце все ниже было к горизонту и начало расплываться. Казалось, что  площадь освещена оранжево-красным заревом, как от пожара. По ее краю, вдоль остатков домов, уже расположилась колонна. Были выставлены патрули и наблюдатели. Далеко, вокруг деревеньки, расположились несколько секретов. Кого то из солдат построили старшие , и что то объясняли перед шеренгой. Кто то ,стащив остатки дверей, деревянных полов, стен, стульев-из соседних домов, развели костерок, и что то грели на нем. Кое где откинув броне-панели, склонились над двигателями  механики и водители.
—Чего, Лех - Отвлекая меня от своих мыслей, подойдя спросил Саня. За ним молча шёл Командор, его лицо было мрачно, но полно решимости. Опять сильно захотелось курить. Скорее не от зависимости, а от напряжения.
 —Дай закурить- Протянув руку попросил я. Взяв протянутую сигарету помял ее, но закуривать пока не стал:
 —Не стоило его бить, не надо так опускаться ...
     Саня повернул голову, наблюдая как его группы, готовятся к стоянке:
 —Лех, они же не жильцы? Зачем ты меня позвал, только за этим? Тогда мне некогда, я пойду.
     Не обращаясь к кому то конкретно, а скорее, вспоминая, то, что я данным давно заучил и до сих пор не забыл, я сказал:
    —Во время перемирия-военное положение  продолжается, закон войны остается в силе...-после чего подытожил, хлопнул себя по коленям:
—Ладно…
Я встал, и наконец, прикурил:
—Я с вами согласен, но...—выдохнул дым , и стал рассуждать в слух:
—Действуя, на основании особого положения, если нет иной возможности, мне нужно решение «тройки», как упрощённого суда. Нами должна соблюдаться законность...Даже такая... В случаях, когда отсутствует судебный орган предусмотренный особым положением, то на правах единоначалия, старший начальник , то есть ты— Саня, можешь применять эти особые полномочия, я же как представитель Особо Совещания, могу поставить свою резолюцию, подтверждая законность, Командор?—я повернулся к нему, он ответил: «Ммм» и поднял вопросительно брови :
-Ты как еще один командир, сводного гарнизона, должен проголосовать... Решение-?
Саня пожал плечами:
—Решение одно... Расстрелять...
—Мнение ?— Спросил я, у Командора.
 —Согласен-Не колеблясь ответил тот.
—Единодушно- Закончил я. Затянулся глубже, так что легкие стало першить, выдохнув сказал:
—Сань подбери команду, человека четыре, Командор, выдели людей, докопайте могилку под девять «двухсотых»... Я думаю «мероприятие» произведем недалеко от оврага, через десять минут выходим, обыщите их еще раз, может, найдете, что ни будь важное, бумаги заполню позже...
* * *
         Отдав все нужные распоряжения, и подобрав команду, Саня ждал нас у края площади, о чем то, переговариваясь с двумя механиками, в черных комбинезонах, которые стояли тут же, вытирая промасленные руки о тряпки. Солнце уже почти село, и начал смеркаться. Сильнее потянуло холодом. Тех, четверых, которые прибыли, я отправил за двумя чернорубашечниками. Через пару минут ,те вышли, сопровождая парочку. Все стандартно, два спереди и два сзади. Пока они неторопливо шли через площадь, все кто был на ней, коротко кидали на них взгляды из подлобья. Многие их провожали злым выражением. Слух об их зверствах разлетелся моментально. На лица, ни у кого не читалось жалости. Один седоусый, из гранатометчиков, лишь осуждающе головой покачал, но отвернулся и продолжил, что то есть из котелка, урча от удовольствия. За то время, пока все эти люди, из двух сводных рот, Командора и Сашки, воевали и умирали, на многочисленных фронтах нашей внутренней борьбы - они видели всякое. И сгоревшие деревни. И сметенные артналетами целые городские районы. И повешенных дезертиров. И плачущих детей над телами убитых или погибших родителей. Но чего они никогда не понимали, да и я тоже, это бесполезной, ненужной жестокости. Не понимали, и не прощали.
         Дойдя до начала улица, которая тянулась ,мимо церквушки, от площади, к нам присоединился Саня:
 —Не буду вам рассказывать прописные истины, попытка бегства, расстрел на месте...— сказал он им.
—И? Куда нас—   спросил второй:— В расход?
         Указав на мое невозмутимое лицо, ему сказали:
— Особое совещание, в лице вот этого товарища, определило: вас передать в Кандидатуру.
      Я и бровью не повел. Но они успокоились, и мы неторопливо пошли, обходя неглубокие воронки и горы битого кирпича, вперемешку с мусором. Шли молча, только я спросил, где Командор, и Саня ответил, что он не пошёл, а чем то занят у себя в подразделении. Дойдя до околицы деревни, повернули в сторону и направились на край леса. Там начинался овраг, упирающийся в край деревни . Они начали беспокоиться, но им сказали, что мы отойдем с дороги , что бы не отсвечивать на ней.
       Так же молча вышли на опушку. После чего, я указал, обоим, на край балки. Дно было сухое, а земля начала обсыпаться под ногами стоявших с краю. Деревья вокруг образовывали плотную стену, наклонившихся по склону, к центру оврага. Многие начали постепенно сползать, образуя переплетением корней страшные узоры. Двое молча встали, туда, куда им указали. Наконец стали понимать. Не верили, но понимали. От их лиц отлила вся кровь, и даже в наступающей темноте стало видно как они стали бледными. Я достал листок, на котором не было ничего написано - это был пустой бланк. Последние лучи уже скрылись за горизонтом, и на нас опустилась тьма, от земли стало парить, из овражка поднимался вечерний туманец. Попросив осветить бланк светом фонарика, я начал процедуру:
—Отвечайте на вопросы: фамилия, имя отчество?—они молчали, я продолжил:— можете в принципе не отвечать документы ваши, у нас. Кстати, второго где? - мне протянули книжечку, и я ее открыл, там было написано, что это кандидат-стрелок первой роты, недавно зачисленный в ее ряды, ефрейтор Атаманентский А.Д. Я оторвав взгляд от нее, спросил:
—Только зачислен, и уже в первую роту кандидат. И даже ефрейтор? Неужели настолько убежденец, своих принципов?
—Да, и что?-начал он:
   -Вы творите беззаконие, и называете это революционным порядком, и за что же нас казнить? Ведь вы же нас расстрелять собрались? Поэтому я записался в первую роту, чтоб навести порядок... Хоть так…
     Записав их данные, я сделал прочерк в графе: классовые и/или расовые убеждения и записал, что оба идейные противники Нового строя.
—Ну и что? – в голосе Логычева была слышна желчь :
—Будете выносить приговор, по вашим млятским законам?
 -Почему же по «млятским»?—я улыбнулся :
—Во время перемирия военное положение продолжается, закон войны остается в силе—это нерушимая аксиома...
Потом сказал более серьезно:
—Вы были героями, подчеркиваю-были. Начинали свой путь таковыми, на вас равнялись, а стали преступниками... Что бы вы не делали, вы не смогли... Сойти с этого пути.
 Помедлив. Давая им обдумать сказанное, я дальше стал зачитывать стандартную формулировку распечатанную на бланке:
—«…Согласно решению Сокращенной судебной сессии, и принятых соглашений между временной Властью Старого правительства и Новой Республики, на время перемирия, все лица..—далее я начал писать, продолжая зачитывать громко в слух:—«… Неисполненяющих отданные в порядке службы—приказы, совершаемые группой лиц, в военное время, в бою, с имевшим место быть вооруженным сопротивлением, при предложении «СДАТЬСЯ»—подлежать осуждению, в порядке сокращенной комиссии, как нарушившие приказ, и все выше изложенное, является отягчающим обстоятельством...»
Переведя дух, продолжил:
«—...Более того, мертвые тела местного населения, найденные в подвале здания занятого..» Как же вас назвать, пусть будет группа Логычева,… - я стал писать дальше:— «…Являются неопровержимым фактом запрещенного способа ведения войны, а именно-взятия мирного населения в заложники, и тем более преступлением , против закона и договоренностей...»
Я закончил и стал заполнять  графу – решения. В это время ефрейтор бормотал себе под нос:  «... И ни одна из них не упадет на землю без воли Отца вашего; у вас же и волосы на голове все сочтены; не бойтесь же: вы лучше многих малых птиц. «Когда же будут гнать вас в одном городе, бегите в другой», – говорит Христос. ..»
Закончив писать- зачитал им следующее:
—«…Сводной судебной коллегией гарнизона, именуемой далее «тройка», было решено применить высшую меру социальной защиты, смертную казнь—путем расстрела. Исполнители…»-я повернулся к четырем бойцам- подпишитесь здесь позже—и показал им где:— «…Решение «тройки» принято единогласно, секретарь - ...»  Последнее слово?
       Атоманетский еще во время зачитывания решения взвыл, и пролаяв последние строки из молитвы, опустился на колени, и стал всхлипывать, растирая сопли по лицу. Слюни капали ему на грудь и землю. Постепенно стали  слышатся тихие причитания «…Я же думал...я хотел как лучше...как же теперь, кто ...»
      Логачев, не понимающе уставился на меня, спросил еле слышно:
 —За что? Мы же действовали в рамках боевых уставов, там разрешено...там же разрешено...отпустите нас...
      Саша ему устало, с горечью и грустью ответил:
 —У вас был другой выход, вы могли сдаться. У нас же , другого выхода сейчас -нет. Ни шанса проиграть, ни настощего, ни будущего, только наша борьба. Это вы, топя вокруг себя всех, становились сильнее... Из за таких как ты, и он...— он показал на второго:—которые не дают поменять систему, которые ее защещают,у нас нет возможности получить более лучший мир, мы могли бы ..., не взять в руки оружие, а построить, созидать... У тех кого Вы защищаете, в интересах только свой круг, они не за общее равенства, что бы они не говорили... разница между ними и нами в тысячу раз... это - не нормально, им плевать на нас... Для них мы как рабы, и вы безликие массы, рабочие инструменты. Мы отличаемся от животных только тем, что можем, внятно ответить... Но это пока мы им полезны... Вот и получается, что за особнячки этих богатеньких будете воевать-вы, дальше  умирать-вы, миллионами ...за банку пива, и недоваренные макароны, пока они, будут прятаться... Вы же не ведете себя в ином месте... В этом вы виноваты, убеждение или привычка—жить рабом, тоже могут быть смертельны ...а раз так, иного выхода-нет... Встать- приказал он:— жили как паразиты, умрите мужественно... Последнее желание, может есть что, кому передать? Родственникам-?
        Но они как не слышали. Оба встали, покачиваясь.
 —Становись…
Прозвучал в темноте приказ  четверым, те отошли и встали в одну шеренгу.
 —Го..товьсьь-оружие с положения на ремень легло на плечо. Упиравшись прикладами, они навели черные, вороненые стволы на две фигуры, по два ствола - на одного, после чего сняли с предохранителя  и произвели заряжание, в зведя затвор.
Атаманенский зажмурился, и резко замер, перестав покачиваться. Логычев уперся взглядом в автоматы, и ждал... Ждал выстрела, ждал  полета смерти, внезапной вспышки... Как удар хлыста, неожиданно прозвучало:
—Огонь...!!!...
     Четыре ствола огрызнулись вспышками пламени, почти одновременно. Звук эхом прокатился по опушке и умчался в лес, гулко отражаясь от деревьев. Четыре пули пробивая плоть, вспучивая мышцы, ломая кости прошили два тела насквозь. Упали они уже мертвыми. Только на груди с левой стороны у каждого, виднелись по две аккуратные дырочки. Подойдя к краю обрыва, Сашок присел, и потрогав из пульс,  убедился, что его нет.
       Встал и тихо сказал, смотря на охладевшие тела, темными пустыми глазами:
—«... Кто ж ты есть? Мне толку нету, Чей ты сын и чей ты отец. Человек по всем приметам,— Человек? Нет , ты—Подлец... »
      Достав из кобуры пистолет, выстрелил по одному разу, им в голову. Потом столкнул два тела в овраг. Они упали в туман ,как в воду, и он их поглотил. Развернувшись, пошёл, цедя сквозь зубы маты. Я докурив сигарету, кинул окурок в овраг, и, повернувшись пошёл за ним. В голове крутилось лишь: «Правосудие следует рассматривать, как воздание каждому своего...»
Мы тихо покидали место страшной мести.





ГЛАВА ДЕВЯТАЯ

Я был давно, я всё забыл.
Не помню дней, не помню дат,
Ни тех форсированных рек.
— Я неопознанный солдат...

                Пришли довольно поздно, когда шли обратно уже стемнело окончательно ,свернули не туда, но заметив отблески костров , вышли на верное направление. Проходя мимо одного из постов, заметившие нас бойцы, сначала встрепенулись, но увидев , что это мы, стали дальше вести наблюдение. Саня быстро спросил доклад, и пошёл дальше услышав, обычное: «Без происшествий…» Крайний сзади ,один с поста, спросил, что там с «этими двумя», но услышав «в расход…», кивнул и сказал что то типа того, «...что надо их давить и дальше» , после чего отправился пройтись патрулем , по соседней улочке, меж домами. Постепенно, не скорым шагом мы дошли до площади, где горели костры, по пути встретив еще пару патрулей, и пройдя мимо скрытого пункта наблюдения. Около машин стоял полевой караул. Меня порадовал тот факт, что боевое охранение было организованно довольно грамотно, и ждать сюрпризов - не приходилось.
               На стоянке жизнь шла своим чередом: бойцы, партизаны , вместе с гранатометчиками, оборудовали места для сна. Распределяя обязанности по дежурству у костра,  укладывая автоматы и другое оружие под себя или под бок , кто расстелив спальники, кто прямо на землю, укутавшись в бушлат- ложились. Четверых бойцов, мы отпустили, и те пошли к своей группе, от которой слышался смех, и негромкий звон металлических кружек. Кажется, там мелькал Аза. Подошли несколько, лица в темноте их не было видно, но с нашивками командиров, и доложили, что: «Бойцы на ночлег размещены, охранение выставлено…». После чего, получив пару указаний, отправились по своим группам. Зайдя на крыльцо сельсовета, мы встретили Командора. Лицо у него разгладилось и перестало быть испещрено морщинами:
—Ну как?—спросил он.
—Да как в страшной сказке, шли, шли, и деревянный макинтош нашли...А почему ты так реагировал? — ответил я:-что тебе, до этих...?
— Пойми Леш—сказал Командор, и это кажется был первый раз когда он назвал меня по имени. Голос был полон боли:—Я ведь , из этих мест, дальше , по тракту, за деревней хутор есть, вот, я оттуда. Одного старика , которого мы похоронили , знал лично. Он отличный самогон гнал. В детстве меня угощал яблоками и малиной, со своего садика... Других так тоже, иногда видел... Такие вот дела... Ему и не куда было уходить, старику то. Вся его родня давно уже на кладбище, у той церкви. Мне эти молодчики в черном-должны были, понимаешь? Меня то сюда отправили, выбивать этих мразей ,только потому что , я знаю что здесь, да как...Без вас, бойцов угробил бы. Но спасибо , огромное ...
—Захоронили? Успели до темноты?- спросил я.
 —Да, по всем правилам, даже сбили из досок один большой крест, табличку прибили, с фамилиями... Все чин, по чину... Ладно, пошли ужинать- и он как то вымученно улыбнулся. Впервые за сутки. Но глаза остались пустыми и безжизненными.
   Мы прошли в самую дальнюю комнату, подальше от подвала, что б не тянуло сыростью, и не мозолил глаза черный вход. Там уже был притащен здоровенный стол, застелен газетой, на нем стояло пару котелков, от них шел густой пар. Несколько тарелок стояло вокруг, на одном были нарезанные малосольные огурцы, рядом кусочками сала и подсохший хлеб. За столом сидели Агитатор, Сашок, Юра, тут же сел Командор, и за мной присел Либерал.
     Посидели молча, Юра достал шесть стопок-гильзы от АГС, поставил на стол и начал молча разливать. Седьмая стояла накрытая кусочком хлеба. Я спросил:
    —Дежурный хоть , назначен? А то не хотелось бы...
      Либерал кивнул и махнул рукой в сторону. Все взяли по стопке, так же молча встали, не чокаясь, выпели... Обожгло рот, сильнее, чем я предполагал, перехватило дыхание, но раньше меня, успел выдавить Агитатор:
—Спырт? Шта ли...
—Другого не берём — Сурово, но с лукавым прищуром ответил Юра, привычно переведя дыхание продолжил:
—А чего на водку переводить, глотка луженая, а если сломается, на складе новую выдадут... Ладно, чего сидеть повесив нос.  Понятно дело, печально все это, но все почести им мы позже отдадим. Когда закончим эту...-он запнулся, подбирая слова, потом продолжил:
- Настанут такая пора, тогда уж и самого слабого никто не обидит... А сейчас ,почему то вертится одно в голове: «Гордо реет буревестник...»
—Нет, не так, постой... не то — остановил его Агитатор, устало провел ладонью по лицу, потом откашлявшись, произнес:
-«… В час усталости духа, когда память прошлого оживляет на сердце и от них веет холодом, когда мысли, как бесстрастное солнце осени, освящает грозный хаос дня, в тяжелый час усталости духа, я вызываю перед собой  Величественный образ Человек…» Хотя , мне кажется, больше это подходит: «...—И идут без имени святого, Все двенадцать — вдаль.     Ко всему готовы,     Ничего не жаль...  »
    —М-да... Давайте еще — Сказал Командор. Опять разлили, и стоя выпили. « За всех, погибших, на этой войне..»—сказал Командор, «За всех...» -отозвался эхом наш ответ. Но что то разговор не клеился, хоть выпитое начало расслаблять, а напряжение прошедшего дня-уходило.
      Сидели уже не первый час. Иногда к нам приходили старшие патрулей , и что то говорили на ухо Сане. Пару раз заходил Аза. Пили не много, в меру. Но не без тоста. Я смотрел на этих людей, собравшихся за столом, и понимал, что у каждого из них своя история, своя причина перейти на сторону Революции : «… Раньше ты был в стороне - не против и не за ... Но однажды Старший Брат тебе открыл глаза: Сговор древних мудрецов поставил мир на грань Власть в руках у чужаков, и ты им платишь дань!» - Крутилось постоянно в голове. Странно, это не самая моя любимая песня, но почему то для этой ситуации, подходила...
       Агитатор ,достал откуда то из под стола гитару, меня это удевило: «…Где он ее возил? Непонятно, хотя у него большой кунг, позволить себе может….»
      Как будто прочитав наши мысли , ответил всем и некому:
 —Ваше оружие это автоматы и знания ведения борьбы, мое-это слово, «...Важнейшим из всех искусств, для нас является кино...»-помните? Я б добавил бы песню. Песня—это ведь наиболее простой способ передачи истории. Наиболее простая, но при этом надёжная передача идеи, переложенной, на запоминающийся мотив, и в этом случае, проще-значит лучше... Не зря бардов, бродячих музыкантов в давние времена ценили, уважали, а скальдов-варяжских стихоплетов-так вообще...ууу , и нечего говорить... Песня может разжечь костер в душе, в глазах, а может угнетать и наводить апатию. Вот это надо понимать, для этого надо уметь владеть инструментом...
     Кто то улыбнулся, кто сказал :«Ну-ну» Он же стал плавно перебирать струны, что то напевая и настраивая гитару, подкручивая ее колки натяжения, на головке грифа. Пока он это делал, я повернувшись к Командору и Либералу, спросил:
   — Я понимаю , это дань уважения традициям, общаться по позывным, но может, представимся. Я в общем то не настаиваю...меня зовут Алексей.
        Либерал протянул руку улыбнулся и сказал:
-Леха, мы с тобой тезки, так что оставим для меня позывной.
А Командор, протянув руку вторым:
— Сергей, фамилию не называю, захочешь, сам узнаешь.
 —Ну вот и хорошо, вот и познакомились-Подытожил я:
—Агитатор, а ты?
—Агитатор? Так меня еще не называли—улыбнулся он:
—Пусть так и будет.
Что то забурчав, он прошёлся по струнам рукой, и низким голосом начал:  «—Крыши домов, дрожат под тяжестью дней...
Небесный пастух пасет облака,
Город стреляет в ночь дробью огней,
Но ночь сильней, ее власть велика...»
«—Тем, кто ложится спать - Спокойного сна.
Спокойная ночь...»
      Я наклонился и тихо сказал Старшому:
—Неплохо, Виктор Робиртович, это оценил бы...
Он в ответ покивал  и налил себе , потом мне-еще чуть, по чуть...
Тем временем песня продолжалась:
«—Я ждал это время, и вот это время пришло,
Те, кто молчал, перестали молчать.
Те, кому нечего ждать, садятся в седло,
их не догнать, уже не догнать...»
    Песня была как нельзя кстати, именно такая, именно для этого момента. Особенно во втором куплете проявлялась вся суть песни. Ночь - это сумерки эпохи. Для Виктора Робертовича, в этих сумерках, есть те, кто обрели свободу. Они прошли многое, переступили через себя, они поняли, что они творцы своей судьбы. И их не догнать, но можно попробовать пройти этот путь, за ними, или найти свой. Они стали сильными. Немного изменился тембр звучания, изменился такт, и перебор выдал новое звучание, темп стал быстрее, и полетели слова:
«—Строки рождены уставшей рукой;
Эти рифмы приходят сами собой,
Ночами тёмными, твоё дыхание даёт мне ритм –
Музыка цепляет сердце, пока город спит.
Новые песни, старые темы –
Звукоизоляция не решит проблемы.
Соседи за стеной отбивают свой собственный бит.
Они не любят музыку, пока город спит.
Только ты, только я видны
Друг другу с любой точки зрения.
Глазами сонными наблюдая, как кто-то молчит –
Превращаемся в музыку...пока город спит.
Каждый миг рождает новые ноты,
Добавляя голосам низкие частоты.
Шепотом, шепотом: Что потом, что потом?
Думать не будем пока ни о чем.
Пока город спит! Пока город спит!
Пока город спитииииит...
    Собрав струны в лад-оборвал музыку:
— Пака все...вот видете? Правильная песня в правильный момент, это уже пол дела.
—Молоток... Крут, нечего сказать-покачивая головой, в знак одобрения, сказал Командор.
      —А то—ответил ему Агитатор:—Это я в папку. Он меня зачал на одном яичке...сам...без женщины...сына хотел очень...
    Говорил он это  с таким серьезным лицом, что все сначала и не поняли, что он просто шутит. Когда до всех дошёл смысл сказанного, кто то откашливаясь ,прыснул смехом в кулак, потом подхватив его засмеялись все. Настроение у всех понемногу настраиваться стало на спокойный лад. Я встал, подошёл к окну. Его уже очистили наполовину от мешков, и было видно часть двора. Во дворе догорали костры. Кроме часовых и дежурных , не сталось почти никого, все либо спали в повалку, у костров на нагретой земле, либо расползлись по ближайшим домам. Кое кто отдыхал закрыв люки , в машинах. Сбоку встал Либерал, поставил стальной стакан, от которого пахло кофе, и опершись на мешки , достал две сигареты, одну протянул мне. Я поблагодарив взял, потом уточнил:
    —Вроде кофе то, не к месту, ночь на дворе.
На что он мне ответил:
    —Я сегодня старший дежурных сил , так что мне ночь и так не спать.
Меня это удивило:
    —Как, ты же командовал штурмом, и до этого в колонне был в головняке, тебя что Саня свести в гроб хочет?
—Да ну, нет конечно—он улыбнулся:
-С Саней мы давно вместе ,так сказать коллеги, по опасному бизнесу. Привыкли, друг друга уважать. Сейчас, на Ничейной земле, надо держать ухо в остро, хороших спецов у нас в роте мало. Вояк с опытом, обстрелянных—хватает, а вот тех, кто грамотно может наладить службу - таких нет. Зашиваемся... Завтра Аза, наш Чингачгук - одинокий змей , поведет головняк...
—Давай вместе посидим-? - предложил я:
— Все равно спать не буду, надо кое что, доделать... «...—И идут без имени святого Все двенадцать — в даль...» Прямо, про нас...
     Затянувшись, он выдохнул дым в окно: — Это да, но это, ты если хочешь побудь, здесь... Почему нет...
За спиной , что то звякнула, мы повернулись, там, за столом уже осталось только Старшина, подошедший позже всех и Агитатор. Оба были уже конкретно под градусом и навалившись друг на друга, что то бубнили, потом Агитатор, сказал: «О, вот...», и они запели, сначала тихо, постепенно укрепляя голос: «—Ты ждёшь, Лизавета, От друга привета.
Ты не спишь до рассвета,
Всё грустишь обо мне.
Одержим победу, К тебе я приеду
На горячем боевом коне...»
   —Смотри—ка, быстро спелись, парни— сказал я, а помедлив, спросил:
— Эй старшина, чего так не густо на столе?
Тот, оторвав взгляд от грифа, с прищуром улыбнувшись, ответил:
—А, с х…ра , пордонте, я тут шведский стол должен закатывать. Мы в походе, так что рацион: …что взяли, то карман-не тянет...» И вообще, не слышал разве? «...Есть войны закон не новый: В отступленье — ешь ты вдоволь, В обороне — так ли сяк, В наступленье — натощак...» О какие слова, оценил? Так что, не лезь, дай отдохнуть...
И снова ,что то стал объяснить Агитатору, пытаясь показать , как зажимать на грифе струны.
     — Не, ну ты понял?— Я улыбнулся, показывая на них, потом все таки решился спросить:
—Так почему Либерал?
Из окна залетел, какой то ночной  жук, и стал летать вокруг гильзы, горевшей на столе.
 —Ну вообще, у меня позывной был другой— он показал ладонями, как бы бегущего маленького человечка—а «Либерал»- это для простаты, длЯя своих. Когда то был ,не поверишь —он хохотнул— депутатом. Раньше, при старом режиме. Все пытался изменить мир к лучшему, законным путем.
 —Все мы были раньше при старом, кем то...—я вспомнил, что меня удивило, и понял что:- Так ты из этих? Кто не поддержал военных? Да и вообще, какой ты депутат?
—Нет, я их  поддерживать не стал...—покачал он головой , и вздохнув, медленно сказал:
—Это все красиво звучит—Депутат Заксобрания. А когда на тебя обращает внимание система, ты учишься всему быстро: и как прятаться, шифроваться. Учишься умело уходить от слежки, изучаешь конспирацию. В конце концов, тебе приходится учиться организовывать людей, в боевые тройки, создавать подполье. Либералом я то был—так себе, скорее леваком, просто ЛДП раньше подвернулись... Да и зачем мы постоянно об этом говорим? Тем других что ли нет? Нет бы о чем то хорошем, светлом, прекрасном.
 Он докурив выбросил окурок в окно. Вообще я заметил, что курили много и часто: от стресса, коротали так время, угощали друг друга, вливались в компании через табачок. Даже мне, раньше не курящему, кроме одного периода в моей жизни, сейчас постоянно хотелось закурить, и порой часто. Порой выкуривал по пол пачки в день. Всегда имел в сухарке или рюкзаке пачек пять-семь.
     Я горько усмехнулся:
 —А о чем еще нам говорить. «...Власть-не простое слово, выше она закона...» С кем быть? Мы это уже знаем. За что мы боремся? Это тоже. Каждый раз мы пытаемся себя убедить, что мы сделали правильный выбор, приняли верное решение. Ну вон, те двое, а до них еще несколько- постоянно спрашивают, почему, почему, почему… Почему мы здесь а не там… Постоянно, этот вопрос…
Ладно…Раз ты из старых партийников , ты был там? Когда военные подняли мятеж? Я тогда в другом месте куковал и для меня мятеж стал неожиданным событием. Когда это сорвалась резьба? Безвозвратно, и  все понеслось в не контролируемый хаос...везде...
 —Да, я это  помню, помню. Не знаю как ты, а я был именно там, как раз в самой гуще, и видел то , что нарастало.  Сначала кризис, голод, нищета, на Восточной окраине «Империи», какие то вспышки странной болезни... Произвол чиновников. По сути это были симптомы, но спусковым крючком к событиям, стали массовые избиения протестующих...  Ну это ты хоть знаешь?
 —Это когда леваки, анархисты, и социалы - взяли большинство ... Такая массовая истерия в газетах была— я , поморщившись вздохнул, и вспоминая заголовки газет, потер висок:
—Крики,«...это необольшивизм...», «они его хотят восстановить...»
 —Это , да... А так все началось еще раньше. Я считаю мы к этому не сразу пришли... Сначала, полное отопление масс через СМИ —Он пожевал губы, и отпил из кружки:
—Нам внушали наши имперские амбиции и призывали сплотиться... Но как сплотиться пяти процентам богатым, которые не знаю ни в чем нужды, и остальным , кто около черты бедности живет... а ведь это очень много, миллионы людей .И они этого не понимали, не хотели понять. Почему все так было плохо? Хотя дикторы, редакторы — убеждали все нас, что мы вылезаем из ямы, встаем с колен... По большей части этому способствовало снижение грамотности... Они, там наверху, извратили образование, контекст истории сместился. Люди просто перестали осознавать, что такое хорошо, и что такое плохо... А вот теперь подумай. Что можно было сказать неграмотному солдату, с автоматом в руках, который , вырвавшись из нищеты, призванный в армию, получивший статус военного—стал иметь право карать и миловать, получил власть над судьбами и жизнью человека ... да он и слушать ничего не хотел... Сначала Федеративную власть, путем перевыборов сменила левая оппозиция. Я не знаю, как это получилось. Но эти выборы признали не действительными. Результаты отменили. Тогда все, кому было не все равно ,пошли на улицу. Там то они и встретились с этими необразованными, но верными солдатиками. Генералы объявили, что ради спасения Отечества, власть переходит в руки военных. Помнишь жесточайшие выступления? Тогда они кинули Гвардию , на подавление протестов... Те в своей серо-зелёной форме , стали вести чистки , ввели комендантский час. Началось беззаконие, прикрываемое высокопарными словами о защите Родины, а на деле оказавшиеся простым фашизмом... Все списки деятелей литических движений, были у них на руках, агитация не помогла, слишком силен был разрыв бедных и рабочих - с жителями городов. Эти зажравшийся, сонные массы мещан, до последнего не верили, не хотели верить, с чем им предстоит... столкнуться.
—Я знаю почему отменили, не признали результаты тех выборов... Тогда выиграли мы—«Профсоюз» , наши смогли взять второе большинство...
—«Профсоюз»-который запретили? Вон ты откуда такой... Понятно, вы ж в подполье ушли тогда...
      Я его слушал, вспоминая: зарева пожаров перевернутых машин, разбитые витрины, срезанные провода и  волны колыхавшихся тысяч протестантов с плакатами и флагами. Наше противостояния: «Леваков» с Нац гвардейцами на баррикадах. Генералы, каудильо, национальные лидеры... в истории это происходило так много раз. Взяв в руки власть и подчинив массы солдат, остается только отдать приказ, и разрешить без жалости и без последствий убивать и применять силу. Серо-зеленые мундиры, почти по покрою и эстетике так похожие на форму цвета фельдграу. С введенным незадолго до этого темно-серыми погонами и нашивка, на правой стороне груди, в виде орла. Они всколыхнули в массовом сознании ненависть. Как будто оккупанты вернулись через сотню лет. А черная форма их командиров .А мобильные отряды, облаченные в панцири, со скрытыми лицами под балаклавой. Все это вызывало не страх, и лютую злобу. Верхи не хотели... низы не могли... Попытки замаскировать гниение системы косметическими перестановками губернаторов и единичными посадками пары чиновников, вскрыло весь маразм и всё лицемерие старой Власти.
        С улицы позвали, и мы вышли на крыльцо. Костры окончательно догорели, и единственными источниками света были пара фонариков. Мы выслушали доклад патруля: «... что сей человек, непонятной наружности, сам вышел на посты». Не сопротивлялся, просил отвести к главному. Фонарики осветили того, кого привёл патруль. Перед нами стоял человек, облаченный в длинный плащ черного цвета .Хотя , как только свет фонаря попал на него, я понял ,что это не плащ, а ряса. Это был батюшка. Кто-то осветил его лицо. Черная борода, густые брови, печальные глаза. Прямо Андрей Рублев. Либерал с интересом спросил:
—Кто такой?
—Я крилик и настоятель прихода-ответил тот ,махнув рукой, куда то в сторону церкви.
 —Что ж ты батюшка, своих прихожан не сберег ?— Без злости спросил Либерал. Как то потупив взгляд, тот вздохнул, и ответил печальным голосом:     —Я виноват. Бог мне судья. Я испугался, и не смог уговорить, этих- в черном, не делать греха. Если вы меня захотите предать суду, я не стану сопротивляться. Прошу, дайте совершить панихиду. Более ничего не надо мне.
—Вы проверили его?—Кивая головой в сторону священника ,спросил Либерал.
—Да, пустой, ничего нет, только крест—ответил один из патрульных, показывая на руке большой золотой крест.
—Верни, и проводи до могил — Сказал Либерал:
—Пусть прочтет, отпевание...
—Спасибо тебе, хороший человек, да хранит тебя Бог—ответил батюшка. Тень пробежала по лицу Либерала:
—Бог покинул меня , впрочем как и эти земли...Был бы Он, разве дал бы свершиться этим преступлениям...
—На все воля Его. А грехи совершают люди. Слабые, жадные, глупые.
—Да батюшка, вот тут ты прав, Сильные люди создают хорошие времена, а хорошие времена рождают слабых людей, которые все и похерели... Иди уже... Никто тебя не тронет—и сам развернувшись вошёл обратно во внутрь. Двое патрулей ,светя фонариками повели батюшку во двор.
На Востоке посветлело. Утренние птицы начали летать и щебетать, что очень раздрожало. Было чувство, как будто ничего этого и не было. Начинался новый день. Спать мне осталось пору часов...






ГЛАВА ДЕСЯТАЯ

...Когда солдат походом утомлен,
Под гром любой он может спать глубоко.
Но слышит он сквозь самый крепкий сон
Негромкий вскрик: «Тревога!» ...

        ...Мать сильно плакала, прижимая к губам платок. Её большие глаза воспалены были настолько, а лицо опухло, что еле узнавались такие родные и добрые черты. Причиной ее печали был, конечно, я. В комнате было все перевернуто, а на полу рассыпаны бумаги. Два оперативных сотрудника, в клетчатых рубашках и джинсах,  с заплечными кобурами, рыскали по полкам шкафа, парой доставали  и листали книги. Молодой лейтенантик, с папкой в руках, стоял, и что-то записывал на бланке, прислонившись к стене. Еще один человек стоял на выходе из помещения и смотрел , своим холодным взглядом, за всем происходящим из под козырька кепки. Это был мой, уже бывший друг, майор Чернышевский. Когда то мы с ним, даже, учились вместе. Сейчас судьба нас развела по разные стороны Политических баррикад. К нему, начальнику отдела по подавлению провокаций и сепаратизма, каким то образом попали списки «Профсоюза»—организации занимающейся отстаиванием прав и интересов рабочих. Но с недавних пор «Профсоюз»- под запретом. Был протащен закон, запрещающий, под предлогом укрепления национальной обороны, любые попытки провести забастовки или стачки. Все что хоть как то было похоже на вышеописанное —незамедлительно подавлялись. Вся «Профсоюзная» касса, бухгалтерия и списки членов нашей организации- были изъяты и теперь лежали стопочкой на углу стола. Сам я сидел закованный в наручники, на стуле, посреди комнаты. Мы успели спрятать большую часть, но не все что хотелось бы. Напечатанные листовки, с призывами к активным действиям правовой борьбы, руководства к организаторам забастовки, выдержки и цитатники из ПСС —  были запрещенного тем же законом , что и «Профсоюз». Это все ушло в подполье, к доверенным товарищам. Остальное было закопано только там, где сами исполнители могли знать. Кое что передано сочувствующим.
         На пол полетел плакат с рисунком Че. Подаренный когда то мне одной моей хорошей знакомой. Она была очень далека от нашей идейной борьбы, но даря мне этот рисунок сказала: «…Я знаю, что в бога, вы не верите. Но пусть этот рисунок Бога Революции, послужит для тебя иконой...», я тогда улыбнулся, а она меня, поцеловав в щеку, и куда то убежала. Больше я ее не видел. Потом я узнал, что она, по случайности, попала в один вагон метро, с протестантами, которые ехали к Зданию на Старой площади. Их приняли на выходе из метро. Выставленное оцепление, почти сразу открыло огонь, по хлынувшему потоку людей, из подземки. Позже мы от доверенных людей из Системы узнали, что начальство Гвардейцам сказало: «Сегодня мы подавим их бунт, самым беспощадным образом...», и раздало боевые патроны. В центре города. В разгар беспорядков. Устроили бойню... Её имени не оказалось в списках убитых. А около ста тел остались не опознанными. Тогда узнав от дальних знакомых, о случившимся, я долго сидел и курил. Первый раз закурил, после войны. Мать меня не беспокоила, видя мое разбитое состояние.
      Отойдя от стенки лейтенантик подошёл к майору, и что-то показал, на бланке. Тот покачал головой, и не смотря мне в глаза, сказал:
 —Леш, того, что ...
—Прошу— перебил я его:— Маму уведите...
Он кивнул, и ее вывели .Она не сопротивляться, лишь слабо пыталась убрать чужую руку, которая взяла ее, за локоть. Когда за ними закрылась дверь, Чернышевский продолжил:
—То что, у тебя нашли, по новому закону,  хватит что бы засадить тебя, лет на десять...— он вздохнул, снял кепку и сел напротив меня. Наши взгляды встретились. Он изменился, в его глазах, уже не осталось того тепла и доброты, которые было до того, как он попал в систему. Система его поменяла. Сильно поменяла. Жестокость, ненависть и боль— вот что было в его холодном взгляде. И фанатизм…
      Он взял мой недопитый чай, стоящий на столе, покачал кружку, и чеканя каждое слово, сказал:
—У тебя, есть возможность. Нам нужно все подполье. Мы рано или поздно всех поймаем. Списки членов «Профсоюза» у нас на руках. Но если ты нам поможешь, лично я тебе обещаю, что тебя выведут, как свидетеля. Позже вывезут в другой город, с новыми документами.
     Я почесал нос, хотя наручники мешали. Взглянув ему еще раз в глаза, я спросил:
— Паш, сколько я тебя знаю? Сколько твое слово стоит? Мне все эти ваши комбинации, обманки-до одного места. Ты же меня когда то уже предал, хотя и обещал мне. Клялся в верной дружбе...
     Он посмотрел на двух оперативников и кивнул головой в сторону двери. Те пожали плечами и вышли.
—Лейтенант, выйди...—сказал не поворачиваясь к нему Чернышевский.
—Не положено, господин майор. Согласно нового циркуляра, нельзя оставаться наедине с революционным элементом, более того...— Начал он, но майор его прервал:
 —Я в курсе, лейтенант, выйди, можешь потом написать на меня докладную.   — Как Вам угодно — сказал он и вышел.
    Встав, майор подошёл к окну, и несколько минут смотрел , на улицу . Думая, что то свое, он тихо и очень грустно сказал :
—Я мечтаю вернуться с войны
На которой родился и рос.
На руинах нищей страны
     Я же продолжил, тоже тихо: —Под дождями из слёз…
 —Зачем Леша, зачем это тебе?—не поворачиваясь ,начал он:—Были же мы друзьями, когда то. Неужели это для тебя ничего не значит. Что тебе эти. Ты хоть телевизор смотрел? Радио слушал? На улицу посмотри, там сейчас толпы людей идут против полиции... Там скоро будет кровавое месиво. Но у них не получилось сто лет назад. Не получится и сейчас. Неужели вы надеялись победить. На таких как я, держится эта Страна. А все остальное грязь... Люди, выродились, отупели, стали паразитами, на теле Государства. Во что вы верите, эти ваши идеи, что надо всем, всё поровну. Это же утопия. Ты же сам когда то был солдатом и готов был умереть за нашу Страну.
— Нет Паш, — покачал головой я:—Нет... Для меня это значит, значило и будет значить - очень много. Но ты не тот Паша , мой друг-которого я знал... Не тот... я и сейчас солдат, только фронт у меня другой. Но я и сейчас готов умереть. Только, наверное, из нас двоих мне можно сказать, что я самый отчаянный патриот, самый последний солдат моего Отечества. Мой патриотизм-это выстраданное право, которое я заслужил через лишения и борьбу. Такие - как ты, которые считают народ за грязь и быдло—сами привели нас к пониманию нашей борьбы. А народ, это самое сильное, что есть в нашем Отечестве. И как бы вы его не гнули, вам не сломать его. Как бы не топтали—его не раздавить. Поэтому, я не могу предать свой народ. Не проси меня об этом...
   Он резко развернулся , и быстрым шагом подошёл ко мне. Нагнувшись, чуть ли не выплевывая слова, прорычал:
—Предать народ? Я тоже народ. Или ты забыл, что я из народа. Или может ты забыл, что моя работа это уничтожать врагов народа...
Покачав головой , я ему сказал:
  —Не народа, Паш, а врагов Государства. Что ты будешь делать, если народ стал главным врагом Государства? А? Да и не может человек из народа, считать людей за Паразитов...
Он выпрямился, и скривив лицо, взял со стола один из листков, и стал читать его в слух мне:
… В случае начала социальных потрясений и гражданского противостояния, силовые структуры и органы охраны общественного порядка – будут ориентироваться на исполнение приказа. Но мы не должны забывать об основном отличительном признаке подчиненного личного состава, который отличает их от командиров и начальников всех степеней. Так как все они выходцы из народа - они испытывают такие же проблемы, как и основная масса населения. Более того многие из них нам сочувствуют.
       В период локальных или региональных выступлений представители власти могли еще выставить бунты и недовольства граждан – как деятельность иностранных разведок или криминальных элементов, для дестабилизации обстановки в районе. Но период массовых протестов , при расширении географии противостояния , многие, особенно местные или национальные формирования - будут проявлять не заинтересованность в разгоне демонстраций или подавлении массовых беспорядков, особенно это будет, касаться Армии и Флота, так как те – ближе всего к населению проживающему на данной территории. Подразделения Национальной Гвардии могут отказаться от выполнения приказа и будут переходить на сторону народа….
      По мере дестабилизации экономической обстановки, не выполнения социальных обязательств Властью, возникновение перебоев с продуктами, руководство и начальство силовых ведомств , при возникновении  опасности утери формальной власти, начнет действовать либо самостоятельно, либо искать контакты и выходы на представителей народа и гражданской позиции…
     Основные критерии , которыми они будут руководствоваться, при переходе на сторону тех или иных организаций или бастующих:
-Это  возможность сохранения государства в том или ином виде.
-Это возможность сохранения институтов власти, включая силовой блок принуждения.
-Предпочтительность организации, которая будет формировать идеологию на патриотических началах.
- Многие будут заинтересованы в экономической формации государства.
На старую власть начальство среднего звена и командование частей будет смотреть как на «отработанный» вариант - который не смог удержать  формальную власть…
 Все остальные, кто не примкнут к тем или иным, будут  расценены, как ангажированные старой властью, имеющие «клановое» устройство внутри министерств, или связанные на местном уровне с криминалом или повязанные коррупционными схемами… Это что ?... Это , что за агитка ?
- Ничего запрещенного в ней нет- я усмехнулся:
-Это же правда…
 —О матери подумай... это последнее, что я тебе могу предложить. Ее там, не пожалеют. Суд не поверит, что она не знала, чем ты занимаешься...
   Апатия накатила на меня, мне стало вдруг совершенно безразлично, что со мной будет, и я сказал:
—Ты же забываешь Паш, я когда то учился на правоведа, хоть и плохо....Все что вы нашли, было до Закона —легальным, а я не распространяю это. Значит сейчас, вы это изымите, и выпишите мне штраф – по-первой... Второе — даже если вы попытаетесь повесить это на мать... Это будет на твоей совести Майор... она старенькая, это будет смягчающим обстоятельством. Поэтому ее отпустят. Да она ничего и не знает. Третье-если ты вышел на меня с таким аргументом, у вас ничего нет, а то, что вы нашли, этого мало. Не-ту ни-че-го у Вас ... А тебе, должно быть стыдно... Паскуда ...Хотя о чем это я, какой стыд, ты же из «охранки»...
  Мне было тяжело все это говорить, он ударил в слабое место, но я продолжал, выбирая нужные слава, говорить ему в лицо:
—Ты знаешь, почему происходят Революции?
—Все люди хотят вкусно жрать, много спать, иметь сиську под боком и ничего не делать, и при этом ворочать миллионами?— криво улыбнувшись ответил Майор.
— Совсем нет. Похоть, сожаления о прошлом, несостоявшиеся мечты-это все не существенно. Да и не потому - это все случилось. Кто то бедно живёт - это и одна из многих причин...—устало вздохнув ,ответил я:
—Из за плохой и бедной жизни случаются бунты, кровавые, но бунты. Они не к чему не приводят. Революция же, это запрос общества, людских масс, на Справедливость. Если на тебе наживаются—это плохо, ты восстаёшь и тебя усмиряют. Но это если вас мало. Ты продолжаешь жить, выбивая подачки. Но если грабят всех, то само мироустройство, сама общественная модель становится тем, что толкает людей на баррикады, на риск, в попытке изменить это... Что с тобой стало Паша—когда то ты это понимал... кем ты стал...прокуратура и суды на стороне сотрудников, значит, никому ничего не будет? Беззаконие, рождает безнаказанность? Безнаказанность порождает вседозволенность...— я остановился, но единственное, что меня могло все еще беспокоить, это :
—Почему наша организация? Почему «Профсоюз»? Мы лишь— партия борьбы за экономические права трудящихся...
 Он молчал какое то время, отвернувшись от меня, потом, подумав , ответил: —Никто не принижает влияние Личности в истории, но может получиться, как с нашими марионетками. Выбей одного – и вся оппозиция, развалиться.   Все свершения принадлежат массам... или организациям... их и стоит бояться...
   
***

       Меня толкнули, и мой сон оборвался. Я открыл глаза. Это был сон, всего лишь сон. Из прошлой жизни. Спина, от лежания на жёстком полу затекла. На меня сверху смотрел Аза. Бойчишка, с красной нашивками за ранение, и красной галочкой на левом плече старой формы — опознавательным знаком командира. Он был не высокого роста и худ, но все в этой роте ,или почти все знали, что он—как командир стоит пары таких как я. А как боец, цены ему нет. Еще раз толкнув меня, и поправляя намотанную на шею арафатку, он сказал:
—Эй , Абый, Саумы? Чего разлегся, пошли! Уже все собираются.
И поставив стакан, от которого потянуло запахом кофе, рядом со мной, повернувшись пошёл в арку прохода. Я ему ответил:
—Сялям ,Энэм, сейчас буду...
      Мой двухчасовой сон закончился. В груди сильно жало. А в голове было тяжело. Нет, не от выпитого. Просто этот сон, напомнил мне, почему и как я встал на этот путь...
   «…Эх человеки, как же вы друг друга ненавидите...» Лицо у меня было влажным, похоже нервы стали не к черту-во сне я плакал?




ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ

У каждого судьба лукава.
 Вторым и третьим будет слава,
А первых, кто полегли в стерне,
О тех забудут на войне...
 
        Вся колонна техники уже шевелилась. Машины были облеплены массой двигающихся и снующих бойцов. Кое где командиры уже построили своих людей и что то им говорили, или проверяли. Где то завелись двигателя и пускали, фырча, в небо, первые выхлопы молочного цвета. Несколько человек сидело и допивала или доедала что-то, прихлебывая. Большой военный организм—заработал, забурлил, начал оживать и потихонечку раскачиваться. Восходящее солнце первыми лучами освещала броню машин, выкрашенную в пятнистых серо-зеленых узорах. Из открытых люков доносились возгласы и внутри мелькали чьи-то лица. Рота собиралась. Выйдя с дымящимся стаканом на крыльцо, я стоял и наблюдал эту картину. Недалеко от меня, разложив карту на носу бэтээра , собрав вокруг себя старших и командиров, Саня ,что-то показывал им на ней. Лица были сосредоточенные, а взгляды внимательные. Крайним стоял Аза, а в паре человек от него Либерал и почему то Юра, с Каркушей. Я отхлебнул, а потом выплеснул остатки бурой жидкости из кружки, и отправился к этой группе.
Подходя услышал только окончание фразы:
—...Не растягивается, держать установленное расстояние. Азе наладить головняк, Либерал в ядро—отдыхать. Старшина...?
Он покрутил головой ища мятое лицо Старшины:
—Организовать тыловое охранение, и забрать боеприпасы Черных рубашек, у гранатометчиков. Их старший в курсе. Выдвигается будем в течении часа. Далеко от машин не отходить, по первой команде. Всем все понятно?
В ответ раздалось:
 —Да...
 —Так точно...
—Принял...
     Потом развернувшись  все направились к своей технике. Увидев меня, Либерал приветственно махнул мне и пошёл к Уралу. Я же направился к Юре и Каркуше. Подходя спросил:
 —Чего это вы? Неужели вас решили напрячь на задачу?
—Да, ну—нет конечно—покачав головой ответил Юра. Каркуша продолжил усмехнувшись :
—Мы же бойцы, что надо. Это оценили все. Нас, скажем так, «попросили» сделать одну услугу. Если мы тебе не нужны, то мы двинем?
Я почесал подбородок, начавший зарастать щетиной и задумчиво ответил:
—В принципе, нет. Но...что за задача?
—Да не суть, мы прибудем в срок... Скажем так, небольшое одолжение Сашку.—покивал, улыбнувшись Юра:
—Надо проверить пару точек, там не предвидится сопротивления. Просто проверить...
—Хорошо—зевнув сказал я:—Прибытие?
—Мы будем через сутки, у станции—ответил Каркуша. Кивнув мне, оба накинули рюкзаки и неспешно пошли куда то в сторону. Там махнув рукой патрульным, вышли с площади и затерялись в невысоких кустах напротив. Я достал и помял сигарету, после чего засунул ее в губы. Мимо прошло несколько человек, спешивших к крайним, в конце колонны, машинам. Я пожевал фильтр зубами, но курить так и не захотелось. Пришлось убрать ее. Поправил экипировку и РПС на себе, я отправился к машине Сани, но потом решил , что поеду в головняке. Проходя мимо дворика, где вчера соорудили могилку, я увидел стоящего перед крестом батюшку. Тот шевелил губами и иногда крестился. Никому не было дела до него. Все проходили мимо, кроме одного бойца, который стоял невдалеке, и иногда посматривал в сторону священника. Когда я уже прошёл мимо, он меня окликнул:
 —Извините, уважаемый, а что будет со мной?
—Да ничего, батюшка—я пожал плечами,  и услышал сильную грусть в его голосе, ему не было страшно, просто одиноко и больно:—Почему вы решили, что , что то должно произойти с Вами?
Он вздохнул, тяжело и долго:
 —Я слышал, что недавно в городах произошли аресты служителей церкви, мне кажется, вы меня арестуете...
«Опять эти слухи...» подумал я, но ему сказал:
—Вы же не знаете всей сути. Там была попытка организовать верующих в бунтующие массы. Протесты под молебен — так одухотворенно. Опять же фанатики и казаки - все на кого имели церковники, хоть мало майское, влияние, все они сбивались в группы, вооружались, и стали нападать на конвои и стоянки-лагеря... Бывший патриарх этому очень способствовал, а капнули, оказалось, что он просто не хочет отдавать свой «маленький » свечной заводик, и восьмизначное число наворованного у прихожан. Все поглощает суета и бытовуха, когда же думать о духовности и возвышенности...
—Вот оно как...—сказал он, но облегчения в его голосе не услышал. Скорее еще больше повеяло горечью и болью. Может мне показалось? А может ему стало стыдно, что он принадлежит к тем, кто играя на чувствах верующих решал свои мелочные вопросы и пытался достичь корыстной цели. Но впрочем, он продолжил: —А где же, эти...ну которые сидели в этом доме?
 —А что ? Зачем вам знать, что с ними стало. По законам военного времени, они перешли все границы.
—Что же это делаться? Зачем вы так... Люди ,людей убивают. Вчера жили по соседству—сейчас же, с азартом и ненавистью пускают кровь друг другу.
     Я на него посмотрел, и понял, вот, что его гложет. Вроде человек он не глупый, должен понимать:
—Как что, батюшка...Война...Самая страшная...Самая беспощадная...Война не за золото, не за землю...За идеи война... Гражданская...то что Бог бы им простил...мы грешные- не простили...
—«...Предаст же брат брата на смерть, и отец- сына...и восстанут дети на родителей, и умертвят их...и будете ненавидимы...»—с долгим взглядом , в пустоту, сказал он, и как то резко постарел на несколько лет.
 —Да старик, да. Ты откуда взялся, ведь не первый год уже.
—Не первый... но до нас это не доходило.
—Вот и дошло. Не спрячешься...теперь, это и твоя ноша... Должна была стать твоей ношей...еще давно. Давай отец, прощай, но может сведемся...
—Прощай, человек Божий, пусть удача, сопутствует твоим мирным начинаниям, и Бог поможет тебе. А может.тСложите оружие? Перестанете...
     Я сосредоточенным взглядом посмотрел на крест, на могилу. Что ему сказать? Он на самом деле верил в то , что говорит? Потом вспомнил старые, кем то сказанные слова, и повторил ему:
—«...Даже мы, взяв в руки оружие—убиваем, что б приблизить день, ради того, и для того, что бы потом не надо было никого убивать...» Слышали такое?
—Я вас, понял...
—Прощайте— и развернувшись пошёл к своей машине. Колонна начала медленно перестраиваться, в походный порядок. Закинув рюкзак в медленно проезжавший транспортник, я заскочил на подножку, со стороны водителя и стал ждать, когда колонна окончательно выстроиться. Машина, на которой я сейчас ехал, направлялась к голове колонны, и остановилась второй или третьей от головного дозора. Недолго думая, я соскочил, и побежал, петляя меж бортов к бэтэру Кобры. Такой позывной был у Азы. Из за татуировки змеи , которая обвивала его шею, и раскрыв капюшон , стремилась наброситься , где то около правого уха... Постучав по борту, я дождался, когда откроется люк, и нырнул туда, закинув вперёд автомат. Внутри меня встретил Аза. Вопросительный, суровый, но открытый взгляд уперся в меня. Я влез, и сказал ему, что поеду с ним. Из за работы двигателя, скорее всего меня не было слышно, и он прочитав по губам, кивнул. Я накинул шлемофон и вызвав Сашу сказал, что я в головняке.
   В ответ он что то буркнул, и дальше я услышал, чтоб все были готовы, в течении получаса. Аза, показал большой палец вверх, и я понял, что мы с ним поедем наверху, на броне. Вылезли, я сел, закинув одну ногу в командирский люк, и стал смотреть вдоль колонны. Машины замерли, экипажи уже расселись, десант налип на броню и тоже замер в ожидании. По одному все заглушили моторы, кроме головных трех машин. Эта группа, под руководством Азы-Кобры, должна была совершить быстрое выдвижение, по грунтовке, до следующего хутора, километрах в пяти от сюда. Там встав на окраине, прочесать его, и убедившись, что в хуторе нет никаких сюрпризов, обеспечила бы безопасное выдвижение основной колонны. Получив доклад от Серого- командира первого бэтэра, выехавшего на дорогу, и Старого- старшего второго бэтэра, Кобра скомандовал начало движения. Краем глаза, я заметил как батюшка, проводил нашу группу долгим взглядом, и помедлив перекрестил нас на прощанье.
   Выскочив на грунтовку, и набрав приличное расстояние, три машины помчали набирая скорость. Мне стало странно, отчего Аза не бояться, напороться на мину или фугас, но то отмахнулся, сказав, что это не существенно. Но увидев мое вопросительно-озабоченное выражение лица, добавил, что ночью несколько саперов ходило, осматривать наиболее опасные участки дороги. Все было чисто и проверено. Группа машин въехала в лесок или в рощицу. Наш водитель, по имени, кажется , Мурат, высунул голову в шлемофоне из люка, и что то крикнул Кобре. Тот опустил голову, выслушал его, кивнул. Мы скинули скорость и проскочив поворот, медленно выехали на небольшую поляну, где резко затормозили. Встав за крайними деревьями и под прикрытие небольших кустарников, боевые машины выжидающе затаились. Хуторок был как на ладони, через метров сто, по ту сторону заросшего луга. Кобра медленно, в бинокль, с права на лево осмотрел к нему подходы и крайние домишки. Вроде было все спокойно, хутор , на первый взгляд, был пуст .Но это спокойствие, как это часто бывало, могло быть обманчиво. Что-то прикинув, он по связи приказал группам Серого и Старика спешиться и с двух сторон обойдя хуторок, просмотреть его, наведаться в крайние дома. При возможности, если ничего опасного не будет - доложить, и продвинутся вперёд, насколько это будет возможно, не раскрывая своего присутствия. Люки двух крайних машин открылись, и из них, по одному, тихо, но ловко, вылезли бойцы. Прикрываясь все тем же мелким кустарником, что рос перед нашими позициями, они цепочкой, как единое цело, заскользили по краю луга. Вскоре их спины в разгрузках пропали и стали не видны на фоне травы.
      Мы стали ждать. Пока ждали Кобра еще пару человек посадил с краю полянки, что бы те вели наблюдение за дорогой. А сам вышел на связь с Саней, и доложил ему обо всем. Солнце начало припекать и в траве застрекотали кузнечики. Мелкие мошки в перемешку с комарами роились над машинами. Если бы не угловатые корпуса бэтэров, торчащих из травы, сложилось бы ощущение, что и нет никакой войны. Что, это просто, вышли мы с друзьями на природу, с палатками— как делали это раньше. Очень давно... может уже и в прошлой жизни. Мне с грустью вспомнилось, как когда то, собравшись вместе Я , Паша и Максим, сидели у костра и долгими летними ночами говорили, говорили, говорили... Грея в руках стаканы с горячительным, мы молодые и зелёные, обсуждали все на свете. Политику, женщин, вкусы, хобби... Потом Майор ушел в систему...поменялся...стал ловить функционеров профсоюзов...на вопрос «...Зачем?» , он отшучивался...отмахивался , говорил, что это его работа, что кто если не они...а я все чаще слышал о пытках и расправах. Мне казалось, что это слухи, что это не правда... пока не пришел первый раз, за мной... и вот оказалось, что добродушие скрывало шакалью подлость, и полную беспринципность, даже к друзьям. Совсем скоро стало известно, что он был одним из тех, кто создал «Эскадроны смерти»- как у Самосы.
     Из кустов зашуршало, мы подняли автоматы, но нас тихо позвали и между машинами вышел один из бойцов разведки. Кажется это был один из группы Старого. Кобра ему кивнул, и спросил:
—Что? 
Тот подойдя ближе, вполголоса ответил:
 —Весь хутор пуст, мы осмотрели почти все домишки. В крайнем из них засела группа. Ну как засела... Сидят, выпивают, по всему видно бандосы. Трогать их не стали. Их трое. Я б даже это разведкой не назвал. Как на природе, разложили бутерброды и водку. А что кругом, все —похеру...
Аза, скептично выдохнул: «Мда…» , брови его разгладились:
—Бандосы говоришь? Пойдем посмотрим, что за бандосы. Ты пойдёшь?—обернувшись спросил он меня. Я кивнул. И мы тихо, след в след, заскользили за бойцом. Шли недолго, огибая заросшие ямы и овражки. От одного скопления низкорослых кустиков, к другому. Маршрут, я так понял, выбирали, что-б не было видно вытоптанной дорожки следов, с хутора. Петляя подошли к крайнему дому. Не доходя шагов десять, наш проводник, тихо свистнул и из за изгороди крайнего дома ,показалась голова в бандане. Боец махнул нам рукой, пропуская нас и его голова снова исчезла. Дальше шли уже не пригибаясь, чуть быстрее.
Хутор явно был заброшен, но всюду виднелись следы присутствия человека. Дорожки еще не успели зарасти сорняками, но уже ,то тут то там пробивалась на них мелкая поросль. Заборчики и дворики еще были ухожены, но и там дикая природа брала свое. Множество деревьев в садиках были обвиты плющом. Ставни были либо заколочены, или закрыты наглухо. На многих ступеньках перед дверьми ветер намел мелкий мусор: веточки, опалую листву и толстый слой пыли и грязи. Где то в середине, между старым домом с резными оконными рамами, и новым из кирпича, притаился еще один—деревянный сруб. Из открытых окон были слышны звуки гитары, смеха и вообще там явно кто-то очень хорошо проводил время, наплевав на все вокруг происходящее. Подойдя к нему со стороны кирпичного, я увидел , как наши бойцы расположились вокруг сруба, и ждали команды. Места были выбраны грамотно, их заметно не было. Музыка оборвалась, послышался стук стаканов, которые бились друг об друга. Потом какой-то хриплый голос запел: «... Мимо проходил и дал ему наводку верно.
Несчастья раздавали как всегда неравномерно.
За порванной штаниной виден был рельеф колена.
Это мафия, наверно, — плевать ведь ему скверно.
Раздай поровну бабло, оно вернётся людоедам.
Уступи мигалкам трассу, собаки лают, люди едут.
Тут каждый злости-то припас.
Нам как обычно холодно, но солнце-то за нас.
Дядя, жди, мы придём и за всё спросим.
Не выйдет отморозиться от всех, кто на морозе.
Серьёзные люди засели занозой
У отцов, чьи дети живут в спринте за дозой.
Слезам не верят ещё куча областей.
С серьёзным лицом жди плохих новостей,
Они придут быстрее новой модели «Мерса»,
Сметая Зевса с потного кресла...
Золото цепей , пальта кашемир...»
         Аза тихо скомандовал:
—Давай...
          Старый достал пачку сока, что то покрутил и забросил через окно во внутрь. Резко бахнуло и ослепительная вспышка яркого света вырвалась из окон и дверей. Тут же в окна и двери рванули боевые двойки. Один открывал ставни или дверь, другой запрыгивал, с криком :«Лежать». Я с Азой зашёл последним. На полу лежало три человека, в спортивных костюмах, берцах и кожанках. Рядом валились пара калашей и ружьё. Гитара, на которой бренчал кто то из «этих»—валялась в углу, уже разбитая. Посреди комнаты стоял ящик на котором дымились окурки, были разложены бутерброды, стояла фляга , похоже с самогоном. Я махнул, и бандюков подняли и поставили у стены. Все разбрелись, изучать внутренности дома. Боец, стоявший на охране, взял с ящика бутерброд с салом, и стал меланхолии его жевать, без интереса рассмотри трёх граждан непонятной наружности. Еще пара бойцов, подобрав оружие, стали прохлопывать им карманы, обыскивая. Пока они их осматривали, мне на глаза попалась развороченная пачка из под сока, и я указывая на нее , спросил у Старого:
—Это что за убойное пойло?
 Тот достал еще одну из разгрузки и кинув мне ее, объяснил:
 — Двадцать грамм магния, сера, селитра, пол толовой шашки, смешать, но не взбалтывать. Бахает громко и ярко, но не смертельно. Так, на испуг...
   Я покрутив ее,  протянул  обратно перемотанную изолентой пачку, но тот махнул рукой , и сказал:
—Бери на память.
   Я пожал плечами, и открыв один из кармашков на РПС , закинул туда сувенир. Чуть подождав, выбрав самого серьезного на вид дядьку, обратился к нему:
—Ну что, человек прохожий, обшитый кожей... откуда взялись в этих краях, каким ветром занесло вольных бродяг...
Дядечка не оценив обращения и ответил:
 —Слыш, фуфел. Ты знаешь, кто я такой, я твою коцую банду, на запчасти разберу...
Тут Кобра резко подошёл, и ударил прикладом дядечку. Тот отшатнулся, и светившись за разбитый рот ладонью — замолчал. Из под пальцев закапала кровь. Кобра же ему ответил:
—Ты сейчас —никто. Ты циферка на листе бумаги, которая может перестать быть человеком...
 — Мля ,пацаны, не трогайте Пахана, мы же вам ничего не сделали. Чагой хотите? Мы вообще бродяги вольные, шли своей дорогой...— стал вопить самый молодой, на вид из них. Второй угрюмо молчал, насупив брови.
—Дай , я с этим потолкую...—сказал Аза, показывая рукой на Пахана.
—Давай—мне было все равно.
Тот перестал сопеть, и со злость смотрел на нас. Аза подошёл сзади и дав Пахану подзатыльник, вытолкнул его за дверь. Никто и внимания не обратил, что Кобра увел одного из ходоков на улицу. Я подошёл ко второму, и сев перед ним на корточки, достал пачку сигорет. Одну сигарету закинул себе в рот, другую протянул ему. Тот не особо колебалась, приняв ее подкурил от подставленной мной спички. Подкурил и я. Затянувшись, он сипло спросил:
 —Чего надо...вы же партизаны?—потом посмаковав фильтр, продолжил:—Расположения частей Федератов—мы не знаем. Здесь чисто, ну это... погостить на вольных харчах...
—А дядку, что за рекой? Атамашка Духов.—обратившись ко мне и к нему, задал вопрос один из бойцов. Урка медленно помотал головой, и потом ответил:
—Там законы жестокие, у Атамана не забалуешь, а мы люди вольные, ушли оттуда давно. А здесь... здесь отдыхали...— и кивнул на стол с закуской, но договорить не успел.
     С улицы раздались выстрелы. Оставив двух партизан на охране, все выскочили из домика. По пути сдергивали оружие с плеч и взводя, крутили ими во все стороны. Во дворике стоял Аза, с пистолетом в руках. Странно, но Пахана не было видно нигде. Если бы он его застрелил, то тело бы лежало здесь. А так?
—Где Пахан — крикнул я подбегая.
—Убёг, бродяга. Я за картой полез, а он в кусты.— и указал на заросли малины по другую сторону двора.
— Ах, ты...—я ему хотел сказать, кто он.
Хотел съездить по морде. Но взяв себя в руки, кое что вспомнил. Надо было это позже обмозговать. Убирая пистолет в кобуру, он спокойно сказал:
—Хочешь, повесь на меня халатность. Да виноват, и что...? Отвечу, перед Ревтрибуналом.
—Посмотрим— зло махнул рукой я, потом скомандовал:
—Этих , двух, до прибытия колонны, связать. Передадим их гренадерам. Пусть сдадут Комендачам. Там разберутся. Аза—повернувшись к нему, я указал в сторону, где примерно стояла наша техника:
— Загоняй бэтэры, и докладывай Сане, пусть начинает движение. А мы... пойдем, покурим?
     Тот кивнул, и сказав Серому, вызывать колонну, пошёл за мной на противоположный край хутора.








ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ

Есть два желания, исполнение которых
может составить истинное счастье человека,
- быть полезным и иметь чистую совесть...

      Дойдя до окраины хуторка, мы сели под тын, с краю, у дороги. Слева раскинулось пара сгоревших домиков. Перед нами раскинулась степь, перемежёвываемая редкими рощами. Большие леса остались позади. Отсюда и до Станции Котел, тянулись лесостепи. Зелёные. Сочные. Казалось, не тронутые. Кое- где виднелись участки ярко жёлтого цвета, иссиня—голубые, где—то с белыми вкраплениями. Дышалось здесь легко, полной грудью. Хотелось лечь, отдохнуть в эту высокую, налитую солнцем и дождями, траву. Я отстегнул свою флягу, и открутив крышку, отпил немного от туда. Вода была теплая и отдавала металлом. Но это было все же лучше, той воды, которую мы пили из луж, в Песках. Тогда нашу водовозку подстрелили. Да мы ту воду очищали, обеззараживали. Но привкус гнили и песок на зубах, никуда не делались. Эта вода и та вода—   были не одно и тоже...
      Я протянул флягу Кобре. Тот покачал головой, отказываясь, и я убрал ее обратно на ремень. На горизонте собирались тучи. С севера тянуло холодным ветром. Я помолчав спросил, то что мне не давало покоя :
 —Ты его отпустил? Зачем?
 Аза смотрел на горизонт тяжелым взглядом. Казалось, попади под его взгляд гвозди, он бы одним взглядом их забил. Глаза его стали почти черные. При всем маленьком росте и худом телосложении, сейчас это был опасный человек. Помедлив, скорее всего, подбирая слова, он начал:
 —Ты же знаешь, что меня несколько раз брали, во время народных выступлений? — Допустим...знаю.- помедлив сказал я.
—Но меня посадили первый раз не за политику. Еще до чисток. Там… Плохая история там вышла. Я ведь рос без отца. Все жизнь с мамой. А ты знаешь, как это? Край то голодный, север. Мать на двух работах работала, меня пыталась поднять. И когда на заводе случился бунт... или забастовка—я точно не помню. Слышал, может? Тогда работягам сильно зарплату урезали, особенно вахтавикам. Они и взбеленились. Новый заводик «СтальГазПрома», разнесли к чертям. Так вот, туда стянули Гвардейцев со всей области, и даже , смешно сказать , друзей позвали . С соседних районов . Мама в этих делах естественно не принимала никакого участия. Кстати у них получилось, но не с первого раза, усмирить этих, бунтарей. Потом начались чистки...
—М-да... Я кстати помню, это же мы, это наша организация , «Профсоюз», тогда координировали их действия.—я покачал головой, вспоминая то чем был занята наша Северная бригада.
— Что правда?— он поднял на меня удивлённый взгляд. Кольцо, на левой руке, которое он носил не снимая, стал нервно крутить вокруг пальца:
—Не знал... но не суть. Так вот. Тогда стали вести чистки. Всех кто работал на заводе-вызывали, и подолгу расспрашивали, что и как. Мама работала уборщицей на том «Заводике». Была не ее смена. Но это и послужило причиной ее заподозрить. Я не знаю, как и что. Но вернулась она от туда сильно помятая. И в синяках... губы разбиты, два ребра сломаны— Он сделал глубокий вздох. Правая сторона лица у Азы дернулась, как от удара током. Взяв себя в руки, он продолжил: — Я тогда совсем еще малой был. Пятнашка только стукнула. Мне кореша подсказали , что допросами , дознанием, руководил ментяра. Матерая сволочь- он по особо важным делам проходил. Спец ...уев. Избивать людей, для него было нормально. Я потом узнал, что это парень—был грамотно упакован. Из семейки богатеньких. Нахрена он поперся в Систему? Ну, в общем, я его проследил. Вычислил. И загнал ему пику в бочину. Кстати эта сука выжила. Говно как говориться—   не тонет. А я загремел на пятерку. За нанесение тяжких телесных. Мне скинули по малолетству, и не стали приписывать покушение. Через два года, когда переводили с малолетки на большак, я встретил Бекаса. Это погоняло Пахана. Он мужик честный, но по своим—воровским понятиям живёт. Старой закалки еще. Тогда я влез в блудняк. Зацепился с администрацией. Меня должны были сгноить на шахтах. Или в штрафном. Но вытащил меня Бекас. Я ему должен был. По всем понятиям. И по воровским и по человеческим. Жизнь за жизнь...
     Со стороны центра хуторка потянуло соляркой, а ветер донес звук работающих двигателей. Похоже, колонна была на подходе.
—Откуда тебе знать, что сейчас он за человек?— спросил я, но головы не повернул в его сторону:
—Может он расстреливал людей? Может он насиловал и по беспределу убивал и грабил?
— Нет, я ж с ним говорил. А он не врёт. Не той породы тип. Мне бы по крайне мере не стал бы врать.
—Ну да? Ты же сейчас, считай «Красный»? Как он может этого не понимать.
 —Он тоже за народ. Хоть и по своему. Ему беспредел надоел. Воры тоже люди. Хотят жить так, что-бы их не трогали. А может он новую жизнь начал. Этот год стер все, что было до, и не важно, что будет позже. Главное, что сейчас.
—Я тебя понял...но ответить придется. Так нельзя Аза. Так мы новый мир не построим — я встал размять затекшие ноги. Похлопав себя по коленям, стал массировать поясницу. Пока тер ее, он продолжил:
 —Ты от меня это услышал в—первый , и последний раз. На трибунале я скажу, что он сбежал...
—Делай, как знаешь...—Я повернулся к нему спиной, но тут же что то большое, сильное ударило меня по лицу. Я увидел сноп искр. Сознание временно помутнело.    
      Начиная приходить в себя, я шевельнулся. На груди кто-то сидел, было очень тяжело дышать. Руки были бездвижны. Поморщившись, я открыл щурясь один глаз, и первое что увидел, были знакомые потертые берци и спортивные штаны. Все, что было выше-расплывалось. Сверху, на груди сидел Бекас, и, прижав острие ножа к моему горлу, о чем то разговаривал с Азой. Я прислушался, хотя в голове еще гудело :
—...Малой, пошли со мной? Тебя же укакошат, попадаешь...как кур во щи...
Аза отрицательно мотнул головой:
—Бекас, отпусти его. Я закрыл долг перед тобой. Сейчас я не против и не за... Я сам по себе. Тебя отпустил я, мне и отвечать... это мое решение.
В голосе послышалась усмешка:
—Я его отпущу , а он меня потом найдет и в расход? Нет братулец, так не пойдет. В этот раз или они, или мы.
Аза ,со вздохом , устало сказал:
—Бекас, нет уже никаких мы, никаких они... знаешь, что я понял, пока был с ними, пока воевал за них. Наше общество было — фуфлом, все типа «свободные» люди, всю жизнь работающие на заводах, и на «дядю», в скотских условиях «имеют право» лишь на такие средства, которые им позволят не сдохнуть. Всю жизнь моя мама так работала. А до этого ее мама... Твоя беда, Бекас, что ты не хочешь понять, что то что ты отсидел пол жизни—это проблема старого режима. Не было работы, но надо как то жить...
Бекас, напрягся, а потом хохотнул:
—Малой, ах-ха-ха...ты что меня агитируешь? Да мне плевать, кто будет у власти. Красные ли, белые ли. Я был вором, я им останусь. Ничего другого я не умею. Сейчас я его чик, и пойдем...
— Я это знаю... прости...— раздался выстрел. Нож, съехав по шее, скользнул на землю. Тяжесть с груди исчезла, куда-то ушла. Я открыл глаза и медленно сел. Рядом лежал Бекас. Крови совсем не было. Только взгляд стекленел, а губы шептали:
—Малой...зачем, малой...ахр...ахррррррр…
    Я откинул нож в сторону, и прислонился к тыну. За ним, послышались шаги бегущих по дороге. Из-за плетеного забора выскочили несколько человек Старого. Все остановились, и стали молча смотреть на остывающее тело Бекаса. Кто-то отошел, и через несколько минут вернулся с лопатой. Я вгляделся в лицо Кобры. Аза, маленький татарчонок, с несгибаемым характером. Аза—партизан с позывным Кобра, воевавший не один год. Азат, в переводе с тюркского «свободный»-командир разведгруппы, на счету которой было с пол сотни акций и не один убитый в бою... Стоял и прижав левую руку к глазам, тяжело дышал и еле шмыгал. В правой руке у него дымился пистолет. А по лицу, из под пальцев — катились слезы...
     Туча полная воды, что наползала на нас все это время с севера, медленно накрыла хутор своей тенью. Начинал накрапывать мелкий дождик. Сама природа пыталась смыть все происходящие на земле. Что-бы после дождя начать все заново...
     Тут кто-то обратили внимание на меня. У кого то лицо стало нахмуренное и озабоченное. Я потрогал шею, где был приставлен нож, ворот был мокрым и липким. Крикнули, и побежал за Фельдшером. Посмотрев на руку, я увидел густую бурую кровь. Почувствовав в голове слабость, я медленно сполз вдоль тына, теряя сознание и лишь услышал:
—...Студен!...




***

     Юра и Ванька ,с позывным Каркуша, вышли из посадки, постояв двинулись вдоль нее. Шли, какое то время, напряженно всматриваясь по сторонам. Каркуша спросил у Юры:
—Так я понял, что нам надо до реки, проверить банду Духова. Так? А нафигу? По разведданным они же не высовываться из за моста. Оседлали его, укрепились там.
Юра кивал, на каждое утверждение, потом Каркуша уточнил:
—Но если мы хотим добраться вовремя, надо искать транспорт.
Юра наконец ответил:
—Транспорт есть. Тут недалеко было НП, «Черных рубашек», там остался старый Уазик, на котором они гоняли в деревню, перед тем как замутить ту херню с домом. Секрет, когда выставляли, обнаружили его.
    Каркуша кивнул и дальше пошли молча. Обогнув посадку, вышли на дорогу. Юра посмотрел вправо и увидел в конце дороги, которая упиралась в посадку, Уазик, замаскированный ветками и куском масксети. Подойдя откинули ветки. Каркуша стянул масксеть. Уазик был весь потертый, обшарпанный. Виднелись отверстия от попаданий в него. Каркуша хотел прыгнуть внутрь, но Юра его остановил. Нагнувшись, пошарил сначала вокруг колес, потом за ними и аккуратно вытащил две гранаты с перемотанными запалами тонкой проволокой, без колец. Если бы машину завели, проволока натянулась бы и гранаты взорвались. Оторвал кусок проволоки и вставив вместо колец, убрал гранаты в разгрузку.
 —Ловушка для дураков— кивнул Каркуша.
 —Вот мы с тобой, чуть дураками и не стали —Юра показал на перед машины, и уже сам хотел залезть, но Каркуша остановил его:
 —Постой, я загляну под капот — сказал Ванька и аккуратно открыл его. Пошарил под ним, нащупал провода. Вроде все были на месте. Потом прощупали еще и вынул еще одну гранату, перетянутую изолентой, без кольца. Ее тоже убрали, пригодится.
—Откуда ты знал? —спросил задумчиво Юра. Ванька мотнул в сторону капота головой:
—Да у нас одна ,походу , школа. Граната то была закреплена на двигле, от тряски и вибрации изолента тютю, и мы бы пошли знакомиться с Михаилом...
—С каким Михаилом?...
— С Архангелом...— хмуро шутканул Каркуша.
—Ладно, погнали — Юра запрыгнул в мащину.
Ванька тоже залез, устроившись, справа от водительского сиденья. Автомат положил на колени. Юрец завел двигатель, и развернувшись аккуратно , но не очень быстро погнал машину в сторону реки. Дорога была в воронках, и выбоинах, их приходилось объезжать, петляя. Каркуша его спросил:
—Ты хоть знаешь, куда ехать...
—А епт...—объезжая очередную воронку ,Юра ответил:—Приблизительно...как в том анекдоте, про танкистов. Не слышал? Сидят бабушки на завалинке, а мимо едет колонна танков. Один танк остановился, оттуда вылезли несколько военных, и разложили карту. Тут одна бабушка, другой: «Смотри Петровна-военные карту достали, сейчас дорогу спрашивать буду...»
   Гнали через поле, скоро показалась очередная полоска леса, а за ней начала сверкать вода. Река была близко, дорога вильнула и Юра сбросил скорость, притормозил у посадки. Машина была оставлена около нее, ближе подъезжать было нельзя. Засекли бы по пыльному следу, поднятому за ней.
    Каркуша шёл впереди и смотрел под ноги, Юра чуть отстав. Ему внятно сказали , что надо было просто разведать , и установить численность группы. Но если это не представиться возможным? Наблюдение вести надо— не один день. А так, на глазок, это все чепуха. Но чего уж, выполнять еб...нутые приказы начальства—это их маленькое дело.
      Заросшие осокой берега скрывали от любой неожиданности. Перемотав биноклю куском темно-серой тряпицы, что бы не бликовал, Ванька стал наблюдать, обращаясь к Юре:
—Так, вот он железнодорожный мост. Не так он и поврежден, пешему перейти можно. Вижу пулеметные гнезда, по парочке, с той стороны. Ага...Хм...Млять, да они вообще там о..уели ,щенки еб..ные,— в голосе Каркуши было слышно возмущение и удевление, Юра взял бинокль и посмотрел:
—Что там?...Мда...Просто образцовая караульная служба, я смотрю...
    Через призму бинокля было отчётливо видно, чем там занимались «Махновцы», а да ни чем. В лагере творилась полная анархия и бл..дово. Несколько бандюков, в совершенно странных, разноцветных, кителях от разной формы, сидели и рубились в карты прямо под пулеметной точкой. Кто-то покачиваясь, ссал тут же недалеко. За широченным столом, выставленным прямо на берегу сидели несколько субъектов в тельняшках, и жесточайше выпивали. Лица все были раскрасневшиеся, но чудовищно опухшие и мятые. Лишь один часовой бродил, постоянно запинаясь, вдоль перил моста и каждый раз оборачивался на крики собутыльников, когда те хлопали ту или другую рюмку. На виду было человек десять-пятнадцать. Было непонятно, чего в штабе вдруг взяли, что эта группа «Архаровцев» может представлять опасность.
     Всей кодлой руководил невысокого роста странный мужичек. Он и сам: и выпивал, и разливал. Было ему лет тридцать, но круглая, как бильярдный шар голова, с залысиной, посаженная на обрубок шеи , была вся в каких то шрамчиках. Отличительным признаком данного господина, являлось и то, что его нос - острый как карандаш, постоянно нервно двигался, как будто шмыгал, или пытался унюхать что то, а губы иногда искривлялись в очень мерзкой улыбке. Дополняло весь образ то, что руки были по-девичьи тонкие, а когда он встал, то появилось брюхо, со здоровой пятой точкой.
— Это и есть атаман Духов? Какой не приятный... человечек... — спросил Ванька прослушав описание Юры, а тот ответил:
—Тишь , да гладь, да божья благодать... Куда они попруться то? У них одна проблема, главное, что бы самогон не кончился. О...смотри...
    На дороге за мостом появилась такая же ШиШиГа, как и та на которой ехал Агитатор. С такими же репродукторами, на вид такая же машина. Кто то, из сидящих за столом, подняв голову, присмотрелся, потом схватив автомат, побежал наперерез ей. Не добегая он открыл огонь из автомата. ШиШиГа тормознула, и оттуда выскочил какой то мужичек, одетый почти так же, как и Агитатор , в первую встречу: кожаная куртка и армейские штаны. Добежав до обрывистого берега, он нырнул и пустился грести длинными движения, кролем. Машина продолжала ехать и со всего маху вписалась в одно из оснований моста. Все кто был за столом, повскакивали, и побежали к ней. Постепенно вокруг нее собрался весь отряд «опричников» Духова, сам же он стоял на берегу, с парой своих бойцов и стрелял по плывущему человеку.
     Толи его навыки были не ахти, толи давало знать выпитое, но все выстрелы ложились мимо. Хохоча он развернулся и пошёл к машине. Человечек же вылез с другой стороны реки и быстро пополз в осоку прямо на туда где сидели Юра и Ваня. Не доползая до них он развернулся и пощарив по карманам достал что то. Юра легонько постучал по плечу Каркуши и показал на человека, схватив воздух ладонью. Тот кивнул и медленно пополз слева. Юра чуть погодя медленно пополз справа. Человек, покрутив в руках, то что вытащил до этого, замер чего то ожидая. Вся братва на том берегу собралась у ШиШиГи, кто то полез в кунг, кто то в кабину. Ваня был уже совсем близко, когда понял, что было в руке у непонятного товарища. Это был электродетонатор. Недолго думая тот приблизился, и как пантера, вдоль земли, прыгнул на этого человека. Но тот нажал кнопку...
      Взрыв сотряс противоположный берег и сорвав части моста с опор , разметал его остатки. Всех кто был вокруг машины проглотил взрыв. От них не осталось ничего, даже пряжек ремня. Ваня приземлился на грудь мужику в кожанке, и одним движением вырубил его прикладом. Юра, поняв, что уже нечего опасаться, встал во весь рост, и выплюнув соломинку из рта, наблюдая за поднимающимся вверх дымом, сказал:
   —М-да, недолго музыка играла, недолго фраер танцевал...—потом повернувшись к Ване, кивнул на тело:
—Свяжи руки и тащи сюда, будем интересоваться, что за фрукт...




ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ

...Не эти ли, грабительством богаты?
Защиту от суда в друзьях нашли, в родстве,
Великолепные соорудя палаты,
Где разливаются в пирах и мотовстве...
 
          Людская масса и отдельные люди, в перемотанных косынками и шарфами лицах, в самых разнообразных одеждах: от кожаных косух и с ирокезами на головах, до хипстерских свитеров и с патлами по пояс, бурным потоком, как морская волна — двигалась по улице, к площади. Самые организованные, более-менее стройные и ровные ряды, были первые несколько шеренг. Они держали в руках ,на подобие щитов, снятые дорожные знаки. Те помогали защитить голову и тело ,от резиновых пуль, и прилетающих в толпу баллонов с газом. В руках у некоторых мелькали хоккейные клюшки, обрезки труб и арматура. Кое где, были видны развивающийся красные , черные флаги , и транспаранты с саркастически—язвительными надписями : « ЭКОНОМИКА ДОСТИГЛА ДНА, НО СНИЗУ ПОСТУЧАЛИ» , «ПЛАН НАШЕГО ПРАВИТЕЛЬСТВА ВЕЛИКОЛЕПНЫЙ. НАДЁЖНЫЙ, КАК ШВЕЙЦАРСКИЕ ЧАСЫ », или «ТЕ, КТО ДЕЛАЕТ СМЕНУ ВЛАСТИ НЕВОЗМОЖНОЙ, ДЕЛАЕТ РЕВОЛЮЦИИ-НЕИЗБЕЖНЫМИ».
      На некоторых были надеты старые бронежилетов, с самодельными пластинами и старые армейские стальные шлема. Вся эта более-менее организованная толпа, всем своим видом показывала решительность достичь площади. Впереди толпы бежали скауты-это были молодые и шустрые мальчишки, в балахонах, на несколько размеров больше, и с лицами перемотанными арафатками или платками. Их специально выслали вперёд, что бы высматривать слабые места и обозначать цели. Позади каждой передней шеренги шли один-два заводилы, с мегафоном. Выкрикивали речевку, и каждый раз толпа подхватывала ее.  Вот и сейчас с хрипом и помехами, прозвучало: «МЫ НЕ БУДЕМ РАБАМИ ЕДИНИЦ ...». Толпа отвечала «НЕТ...» . С другой стороны ,точнее , с другова края : «ВЛАСТЬ НЕ МОЖЕТ ТРЕБОВАТЬ УВАЖЕНИЯ К ЗАКОНУ, ПОКА САМА ЕГО НЕ УВАЖАЕТ...» , толпа отвечала «ДА-А-А...». Толпа сама себя раскачивала, из толпы неслись лозунги, массы скандировали: « КТО? ЕСЛИ НЕ МЫ», и сами же отвечали: «МЫ!», « КОГДА ЕСЛИ НЕ СЕЙЧАС?», «СЕЙЧАС!» Площадь была окружена полицейскими броневиками и тяжёлыми водометными машинами. Первыми в оцепление стояли солдаты—срочники в военной форме старого образца, расцветки МОХ. Перед ними был ряд переносных ограждений обмотанных спиралью Бруно. На них не было никакой экипировки, только противогазы в сумках— на случай применения газов, в руках  резиновые палки, со стальными наконечниками. За ними стояли уже крупные, тренированные солдаты, в кителях и брюках цвета фельдграу, с черными погонами и имперскими орлами на шевронах. Их лица были в балаклавах, на голове-сферы черных шлемов. Руки, ноги и тело были защищены панцирями кевларовой брони. У некоторых были тизеры или мелкокалиберные пистолеты. Но основная их масса была с щитами и телескопическими дубинками. За всем этим, за обоими кольцами оцепления , толпились непонятные кучки людей в гражданском . Кое где виднелись группы полицейских по пять-десять человек. То тут то там, возвышаясь над их головами, просматривались : вольнонаёмные казаки из «Черной сотни» на конях и наряды полка конной полиции.
         Решительный напор протестующих и холодная невозмутимость оцепления приближались друг к другу, готовые столкнуться в неизбежном противостоянии. Над всем этим безобразием летал вертолет со съемочной группой федеральных каналов.
     —Зря, ой зря они это...затеяли—сказал стоящий рядом со мной Майор. Меня, не снимая наручники, вывели из квартиры, и мы вышли во двор. Двое оперативников были позади меня, с двух сторон. Впереди шел Майор. Всю картину бунта и толпы людей, мы могли видеть, выйдя со двора на улицу, где эта демонстрация двигалась.   Я так понял, Майор ко мне пришёл с арестом, думая, что массовые беспорядки —это дело рук «Профсоюза». Значит, пришли за всеми нашими. Всех арестовали одновременно. Но я точно мог сказать, что мы не успели организовать митинги. Хотели, но не успели. Да и митинги должны были быть мирные, без оружия, без боевых групп. А именно боевыми группами были те несколько рядов с импровизированными щитами.
     Организованные. Обученные. Сплоченные. Готовые на риск.
      Кажется именно эту организацию в рядах подполья называли «Родина или смерть», все кто входили в нее, были бывшие специ или военные. Они никого к себе не принимали, но имели своих людей, во всех ведомствах и силовых министерствах. Оппозиция внутри силовиков-это сильно. Нам до них было очень далеко. Хотя у нас методы были другие, мирные.
  —Пошли, что ли— сказал один из оперов в гражданке, потом достал пистолет из под левой руки и ткнув мне незаметно в бок стволом, тихо процедил:
  —Только пикни и даже не пытайся привлечь к себе внимание.
         Меж тем , ситуация перед площадью накалялась. Со стороны правительственных подразделений какой то толстый, в полицейской форме, начальник-залез на одну из машин, и стал пытаться увещевать толпу через громкоговоритель: «ГРАЖДАНЕ, ВЫ НАРУШИЛИ ЗАКОН ...» но его голос тонул в рёве толпы. В ответ из толпы уже этому толстяку скандировали через рупор: « ИДИ НА..., ТЫ ТОЛСТЫЙ ПИД...Р, ТЫ ДОЛЖЕН НАС ЗАЩИЩАТЬ, А НЕ ТО ГОВНО, КОТОРОЕ ЗАСЕЛО В АДМИНИСТРАЦИИ...МЫ , ЭТО МЫ ЗДЕСЬ ВИНОВАТЫ?  ВЫ! СЛЫШИТЕ? ЭТО ВЫ! ДАВАЙ!!!... » Толстый ойкнул в рупор, и его как ветром сдуло со своей импровизированной трибуны. Скауты, порывшись в глубоких карманах своих балахонов, стали доставать оттуда какие то баллоны. Немного погодя, эти баллоны полетели в сторону заграждения оставляя за собой дымные следы оранжевого или жёлтого цвета. Все пространство перед ограждением заполнил едкого цвета туман от дымовых шашек. На метр, впереди , ничего не было видно. Как только скауты кинули свои шашки, из толпы—из первых рядов, набирая скорость, ринулись несколько человек, к ограждениям. За ними тащились цепи и веревки. Кто то из оцепления заметил это, и стал стрелять из помповиков по ним, скорее всего резиновыми пулями. Те попадая по импровизированным щитам, из дорожных знаков, оставляли только вмятины. Но дым мешал точно прицелиться, а бегущие стали петлять. Пробежав дымы, они почти достигли ограждения, но в них резко ударили струи плотной воды из водометных машин. Такая струя сбивала человека на раз. Бегущих было человек десять. Одной напорной струёй, смыло сразу пять или шесть бегущих и они ,упав ,покатились отгоняемые водой. Но те несколько человека, что успели увернуться или проскочить, накинули цепи и веревки на ограждения, зацепив их карабинами или кошками намертво. Они мешкались недолго, но и их смыло струя воды, которую переправили водометы. Так как они были ближе, отнесло их, откинуло , напором сильнее .Некоторые потеряли сознание. Но там их успели поднять и понесли в сторону те, кто не успел добежать, но уже очухался . Цепи и веревки натянулись. Вертолет снизился ниже и пролетел над головами, в каких-то тридцати-сорока метрах от земли. Напор воздуха от лопастей стал разгонять завесу дыма и все увидели, зачем нужны были цепи и веревки.
      Очень часто ограждения или другие препятствия для массовых мероприятиях, делали высокими, в полтора человеческих роста, а еще они были очень тяжёлыми. Их могли вбивать в асфальт, при желании укрепляли дополнительно растяжками. Для тех, кто хотел пройти или перелезть через такое препятствие, это становилось очень трудной задачей. В особенности если с другой стороны тебя ждали с резиновыми дубинками и электошокерами. Но как оказалось и эта проблема решаема. Веревки натянулись. Толпа начала с другого конца их рывками тянуть, как при перетягивании каната. Постепенно ограждение начало шататься. Те, кто кричал в мегафоны, подбадривали толпу: «ДА—ВАЙ... ДА—ВАЙ... ДА—ВАЙ...» Еще чуть и секции, соединяющие участки между собой-лопнули, вырванные , как будто, с мясом. Повалив ограждения, толпа ринулась в проемы. Вперёд полетели бутылки и камни. Все водомётные машины разом заработали. Несколько, тонких с виду, но по напору очень плотных струй, ударило в образовавшиеся проемы. Но было уже поздно. Проскочив открытый участок, толпа за секунды разметав, растоптав цепочку молодых солдат, врезалась в ряды бойцов со щитами и шлемами, в форме цвета фельдграу. Не больше одной минуты держался и этот заслон, а потом стал продавливается под напором все новых масс людей стекавшихся в проломы ограждений.
    —Ну вот и все...-я посмотрел на Майора, тот улыбался. А я вот не понял:
    —Чего ты улыбаешься? Скоро они сметут полицейские заслоны и доберутся до Администрации.
—Не-а, не получиться. Час назад войска Гвардии были подняты по тревоге...
— Но «Родина или Смерть» не позволит, она перекрыла дороги...
      Он резко повернулся и скривив лицо в шакалинной усмешке:
     —«Родина или Смерть»—это наш проект, проект безопасников...  ты никогда не думал, почему же туда так тяжело попасть?
    —Врешь... –меня передернуло.
    —Ха, они вас подбили на демонстрацию, они развязали этот бунт, теперь вы пролив литры крови — не отмоетесь, а мы начнем отстреливать вас, как собак...
      Я вдруг  все понял, у меня внутри похолодело. Единственными радикально настроенными были все, кто состоял в «Родине или смерти». Ту акцию, где погибла художница ,тоже курировали они. И никто не ожидал, что там будут расстрел. Все тогда посчитали, что это было роковое стечение обстоятельств. Утечки не было. При всем при этом, именно они втягивали все более—менее умеренные группы и партии в свои беспорядки и движухи. Как и сейчас. Я видел в толпе флаги разных организаций. Всех собрать и одним ударом уничтожить? Хитро. Получалось, нам запудрила мозги целая партия провокаторов? Разумно. Хотя нет, рядовые исполнители, которые сейчас сцепились с полицейскими, ничего не знали. Вот откуда у них доступ к информации, которую якобы им передавали сочувствующие из силовых министерств.
       Толпа же , переворачивая полицейские машины, и обрубая шланги водометов, ринулась на площадь, за которой виднелось здание Администрации. Все кто был за прорванными кордонами полиции, увидев настолько сильное движение толпы людей и ярость со злобой на их лицах, разогретую резиновыми дубинками оцепления, бросились—как будто брызнули, во все стороны. Моментально на это из окон Администрации кто то открыл автоматный огонь. Стреляло много стволов, очень много. Стреляли очередями , не целясь, пытаясь ранить или убить как можно больше людей. Провокация удалась. На той площади сейчас гибли все, кто был неравнодушен, к тому, что творилось в нашей Стране. И их убивали в назидание другим. Первые несколько рядов толпы были просто, как косой , срезаны. Тела под градом пуль ломались, и их отбрасывало назад. Остальные шарахнулись, пытаясь убежать, скрыться , спрятаться. Вместо рева-поднялся дикий вой и крик. Только сейчас я заметил, что на площади не было ни одной кареты скорой помощи. Те, кто спланировал это, не желали отпускать никого живыми. Огонь прекратился, толпа остановилась, и молча стояла, ожидая, что будет дальше. Многие залегли и не вставали. Крик и стон усилились. Раненых оттаскивали и передавали по рядам назад. Задние ряды были уже оттеснены и отрезаны. Многие остались там, за ограждением, которое уже скоро стали восстанавливать .
       Толпу в несколько тысяч , что была на площади, окружили со всех сторон ряды полицейских. Около здания построились несколько рот гвардейцев, скорее всего батальон. Такой же батальон закрывал проход с другой улицы. У всех было боевое оружие и боевые патроны. Толстый начальник с мегафоном опять вышел вперёд, и пытался что то говорить в него, но был слышен треск и шум.
       — Ну, все. Пошли.— сказал мне Майор толкнув меня вперёд.
«Как же так» подумал я... Вдруг что—то резко переменилось в ситуации на площади. Все это почувствовали и стали смотреть туда. Я сначала не понял что, но потом увидел. Вертолет, который кружил над головами, спустился слишком низко, и задел проходившие вдоль домов линии проводов. Его лопасти забуксовали, а саму тушу повело, и он стал плавно падать вниз. Из задней секции, прямо на головы тех, кто был внизу, спрыгнули два человека. Вся площадь следила за этим. Пилот пытался выровнять, но у него не получалось. В последний момент он рванул в сторону, уходя от столкновения со зданием, и его кинули на скопление служебных машин. Вертолет просто рухнул всем корпусом на них, корежа и сминая массой. Бабахнуло, так, что снесло стекла во всех ближайших домах. Половина оцепления упала, от ударной волны взрыва. Один из батальонов гвардии исчез за пламенем и дымом горевшего остова вертолета, а когда дым чуть рассеялся, стало видно, что происходит там. Митингующие, подгадав момент, ринулись на солдат батальона, вырывая у них оружие. Завладевая автоматами, они начали вести огонь по полиции и оцеплению. Конные казаки, попытались наскочить на них, и сходу выбить оружие, но их положили несколькими автоматными очередями. Батальон был разогнан. Оружие осталось у протестующих. Что бы как то закрепиться, они стали пробиваться в здание Администрации.
 —А...Черт...—только и сказал Майор, и тут нас накрыло волной, от второго взрыва. Ближайшая машина к нам — взорвалась. Нас опрокинуло, но я успел сгруппироваться. Прокатившись несколько метров по асфальту, еле встал на колени. Потряс головой, в ушах звенело, из носа стала сочиться кровь. Оглянувшись, я увидел Майора лежавшего недалеко, его вырубило. Двоим операм повезло меньше. Одного выкинуло на дорогу, где бежали толпы людей, и его топтали нещадно. Другой отлетел и со всего размаху врезался в столб освещения и сползя по нему, затих. На площади творился хаос. Здание Администрации загорелось. От других построек и домов начал валить дым. Я, покачиваясь, встал и побрел в сторону толпы, бегущей с площади.  Какая то машина влетела в толпу, бегущих с площади. Затормозив, она врезалась в стену. Разъярённая толпа выволокла из нее какую-то ведающую, я не помнил, кто это. Она мне запомнилась, лишь тем, что презрительно высказывалась по поводу рабочих на заводах, которые бастовали и требовали выплаты заработных плат. Через минуту, я затерялся в бегущей толпе…

***

 —...Студент...сука Леха, открой глаза. Давай Студент—я выходил из полузабытия , от того, что меня кто то тормошил. Шея болела, голова кружилась. Веки налились тяжестью, и поднять их было очень тяжело. Уже другой голос рядом повторял:
 —На х..й, на х..й, на х..й, млять, да что же это такое
В  руке кольнуло, по телу побежало тепло и сознание прояснилось.
—Не тормоши его так, голова отвалиться, и так подрезали...будет как в Гарри Поттере— сказал третий голос и хохотнул.
—Доктор млять...
     Я смог, наконец, открыть глаза. Надо мной стоял Саня, Аза и Фельдшер. Остальные стояли полукругом поодаль, чуть в стороне от них. Саня с Азай шумно выдохнули, и облегченно улыбнулись. Фельдшер сопел, и что-то напевал себе под нос, совершая какие-то манипуляции над моей рукой.
    Еще раз кольнуло и я наконец полностью пришёл в чувство. Попытался сесть, но пока это получалось плохо, руки не слушались, ноги были как будто ватные. Мне помогли. Потрогал шею, она была плотно перемотана бинтом, но не так , что бы сдавить мне артерии и вены. Саня положил мне руку на плече, сказал:
—Братюнь, ну ты нас напугал, ты чего это удумал?...
     Фельдшер, уже вставший , отряхнул колени, закрывал свою сумку, и спокойно так, размеренно сказал:
—На самом деле, там порез не то что бы глубокий, но задета артерия. Задета серьезно, но вроде крови немного потерял. Но сама по себе рана опасна тем, что без медпомощи , в течении пятнадцати минут, он бы издох...
    —Сам ты издох. Доктор, сцуко, вы о живом человеке говорите—Саня на него сверкнул глазами. Фельдшер развел руки, как бы показывая, что ему то все равно. Он как врач, и не такое видел. Аза наклонился, и оперившись лбом в мое плече, сказал:
  —АльхамдулиЛлях, Аллах Велик, прости меня брат. Я очень виноват перед тобой. Пытаясь отдать долг крови, я пролил твою... я отвечу...
      Я еще раз потрогал шею. Вроде говорить мог. Но немного было больно. Я обнял его за плечо, попытался сказать, но вышло не очень. Немного откашлявшись, я все же начал:
     —Аза, все нормально, я видел, я верил, что ты сделаешь правильный выбор, а это... это война, здесь всякое бывает... тебе не за что отвечать... б...ть, что то меня часто стали вырубать, за пол часа, два раза...
      Я попытался улыбнуться. Горло заболело, запершило. Я сморщился. Стало щупать. Доктор подошёл, потрогал: 
—Скоро заживет...
      Неожиданно вдалеке, что то взорвалась с огромной силой, километрах в двадцати, но так, что аж мы почувствовали, как дрожь прошла по земле...
Все повернули головы в ту сторону: за холмом, на горизонте поднимался черный столб дыма.




    ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ   

                Ну что с того, что я там был…

            Было довольно поздно, почти стемнело, когда мы подъехали к линии ответственности войск вокруг станции «Котел». Белая тряпка, вместо белого флага на головной машине, в темноте была не видна. Нас встретили неприветливые взгляды уставших солдат стоявших на посту у дороги. Они позвали старшего и тот вылез из землянки и  вразвалочку подошёл к нам. Старый седоусый сержант, с  отличительными нашивками и парой орденских планок. Он молча остановился и вопросительно взглянул на нас. Было довольно смешно наблюдать, как прожектор, висевший над шлагбаумом, бил нам в глаза. Конечно, это было очень большой глупость, что в зоне боевых действий, кто то будет применять такие демаскирующие средства, как прожектор. Но сейчас было перемирие. Да и основные участки их обороны так и оставались, замаскированы и не вскрыты разведкой. Этот КПП, скорее был показухой, чем имел реальное тактическое значение: «…Вот де, мы отступаем, но делаем это красиво, а если перемирие, то сам Бог велел...»
        Но перед тем как мы подъехали, Саня не забыл выдвинуть несколько машин , в случае чего-на заслон. Скорее даже он скрыл основные силы колонны, а к КПП, с белым флагом подъехало всего три бэтэра и ШиШиГа. Эти силы явно не тянули на штурмовую группу. Именно в этот момент, вся колонна, развернутая в боевом порядке, стояли в леске неподалеку и были готовы прикрыть наш отход.
        Несколькими часами ранее, когда меня перебинтовали и обкололи, нас с Саней позвал до себя Агитатор. Пока шли, Саня все бубнил, про субординацию и ответственность, но дойдя, он замолчал. Мы зашли за ШиШиГу, там нам Агитатор вручил третий пакет. Саня разорвал его, и сморщился, как от зубной боли. В принципе я знал, что я там увижу, но все-таки взял листок и прочел, там было сказано: «...Для ведения переговоров, и налаживания коридора эвакуации гражданского населения, представителю, имеющему на руках этот пакет, передаются полномочия объединенного командования, при согласии Особой Комиссии...» «...Представителю сего, все подразделения и части обязаны оказывать всяческое содействие, при выполнении поставленной задачи... » «...Любое противодействие, будет рассматриваться Ревтребуналом, как саботаж и провокация...»
      —Почему? Зачем так заморачиваться? ...—спросил Саня. Я ему ответил, вместо Агитатора, посмотрев в сторону :
    —Количество гражданских и членов семей в укрепрайоне не поддаётся счету, но примерно их там от пятидесяти ,до ста тысяч. Дети, беспризорники, старухи, деды, раненые. Эти части, остатки разбитой Армии отступали впопыхах. Эвакуировать ранее не смогли, или не успели... Бить по ним артиллерии, не гуманно, что ли ...но я так понимаю тут и политика?—я бросил взгляд на Агитатора, тот помолчав , порылся в карманах, достал пачку и закурил. Выпустив вверх колечко дыма, он стряхнул пепел и кивнул:
    —Особая совещание определила, что будет лучше , если мы сделаем попытку договориться... Может, сгладить углы получиться, кто знает.
    —Ты видел, что сделали Грузинци? С теми тремя деревнями, или ранее...— взбешённо махнув рукой, сказал Саня:—Их надо без суда, к стенке, а мы валандаемся с ними, по правилам играем...
— Узбагойся— коверкая слова, сказал Агитатор:—Все, кто причастен , будут выделены, выявлены и наказаны... но по суду... а семьи то их. Не причем!
   —Эти мандавохи —вскричал Саня: —Убивали всех! При зачистка, в Заводских районах моего города! Даже гражданских убивали!
Агитатор двумя пальцами взял листочек из моих рук, и показал пальцем строчку про Ревтребунал, тот зло выдохнул, а Агитатор спокойно сказал:
—Я тебя понимаю, но попрошу, доведи до всего личного состава, до своих людей, вот это... что бы без эксцессов... но, на всякий случай, организуй заслон... —и выбросив окурок ,повернулся и полез в кабину. Я таким взбешённым Саню раньше не видел.
 —Млять, млять, млять— Он яростно развернулся на каблуках, и с бешеной скоростью, ускоряя шаг, скрылся за машиной. Оттуда донеслись, какое то злобное ругательство, и через минуту туда стали подходить командиры групп. Окно кабины открылось и оттуда высунулось лицо Агитатора. Показывая на мою шею, он спросил:
—Почикали? Перышки...Нормально все?
Я кивнул. Шею, однако  кольнуло.
      Теперь же мы стояли под прожектором у всех на виду. Подошёл Агитатор и удивленно сказал, увидев сержанта:
       —Здорова ,мертвая душа...—сержант на него посмотрел и было дернулся за автоматом, но увидев нацеленные на него стволы повыскакивавших из первого бэтэра бойцов, перекинул ,казалось со злость , автомат обратно за спину. Своим тоже показал, что бы не дергались. На угрюмом, уставшем лице, появилось выражение ненависти и он с отвращение зашипел:
     —Ты? Мы же тебя прикончили ,сука, падаль...
       —Как видишь, я живучий подонок — Агитатор хищно улыбнулся и резко подойдя к нему, похлопал по плечу. Но сделал это так угрожающе, что тот отшатнулся от него. Потом, уже спокойней , сказал:
     —Вызови сюда начальника дежурных сил.
      — С какой стати, если у нас с вами перемирие, мы не обязаны плясать под вашу дудку  - сержант презрительно плюнул.
     —Вызови начальника дежурных сил, у меня пакет— уже устало, как идиоту ,повторил Агитатор.  Сержант поиграв желваками на лице, развернулся и пошёл обратно в землянку. Выйдя через несколько минут , он так и остался стоять в темноте, что сгустилась за основным конусом освящения прожектора. Лишь изредка оттуда мерцал, разгораясь , маленький уголек от сигареты. Казалось, это зверь затаился в темноте, но его глаз ,иногда, злобно отсвечивают красным. Через несколько минут на противоположной стороне поля показалась вереница огоньков. Парные светлячки бросало из стороны в сторону, но они быстро приближались. Наконец их удалось посчитать. Машин было три. Три пары светящихся точек. Пока они увеличивались в размерах, я подошёл к Агитатору и достав сигарету стал подкуривать. Поднеся огонь к губам, я прикрыл спичку ладонями, что бы ветер ее не погасил, и спросил Агитатора одними губами:
 —Что это с ним? Вы что, знакомы?
   — Он меня когда то с моста скинуть хотел. У меня была граната и пачка листовок, а военный патруль зажал меня. Пришлось отбиваться. Вот уж не знаешь, где найдешь...знакомых- очень тихо ответил он. Последнее слово он произнес с сарказмом и издёвкой. Потом , как будто усмехнувшись, что то припомнив тихо, тихо полупропел: —Эх граната, моя граната... 
     Наконец колонна машин вырвалась из темноты и осветив нас фарами, остановилась на границе света и тьмы, под прожектором. Хлопнуло несколько дверей, и в свете фар, мы увидели группу, довольно уверенных в себе солдат, идущих к нам. Экипированы они были что надо, не чета нашим партизанским примочкам, скорее всего какая то спецы или разведка. На головах береты, или шлема , рукава засучены, на груди бронежилеты-плитники. Оружием обещаны с ног до головы. И почти на всех форма цвета фельдграу. Последним из них шёл человек, явно не из их компании. Толстый, скорее здоровый , он был в офисной форме старого образца оливкового цвета, фуражкой с красным околышем. Голова квадратная, до невозможности. Погоны в звании капитана. В его тени, оказывается ,шёл еще один субъект. Тот был ниже, в гражданском и держал руки в карманах. На голове была кепка, бросавшая тень на глаза, которых не было видно. Только тяжелый подбородок торчал, из под козырька. Подойдя группа остановилась. Бойцы разошлись , поудобней взяв оружие.  Капитан козырнул, и представился:
—Здравия желаю. Дежурный оперативного отдела, капитан Богучь. С кем я разговаривать?
—Уполномоченный ЮжФронта. Вот.— и достал конверт из внутреннего кармана.
—Я спросил, вы кто?!—даже не взяв в руки пакет , ответил Богучь.
—Господин капитан — начал спокойно и вкрадчиво Агитатор:
—Кто я такой, это не важно, важнее вот это.
 И протянул пакет еще раз. Тот колебался, но патом забрал его. Вскрыв , он начал читать что там написано. Глаза его бегали от строчки, к строчке. Казалось он перечитывал несколько раз, то, что там написано. Дочитав, он медленно сложил лист и покачав головой сказал:
—Я пропущу одну машину и один бэтэр , с охранением. Обеспечение безопасности мы берём на себя. Возражения есть?—он протянул листок тому, что стоял за ним , в гражданке.
       Тот приняв листок, пробежал по нему быстро-быстро взглядом и сунул куда то себе в карман, ни говоря не слова. Агитатор покачал головой и ответил:
    —Нет, мы согласны, со мной едет только водитель, и еще один человек. В бэтэре — отделение.
      Капитан кивнул и развернувшись ушёл, за ним пошли и бойцы разведки. Агитатор подошёл ко мне и указав в сторону машин, которые начали заводиться, сказал:
     —Ты как? Тебе же вроде нужно было туда?
      Я покивал голова:
    —Да, но не шибко ли...всего в десятеро , на двух тачках ехать к ним?
     —Посмотрим, как получиться ... Брать кого? Азу? Либерала?
      Я развернулся и пошёл до первой машины. Достал там шлемофон и вызвал  по нему Азу, Либерала. Через минуту они подошли. Лицо у Либерала было уже не такое уставшее, как накануне. Я отведя их в сторону ,подальше от ушей, сказал:
    —Смотрите, у нас задача... мы здесь в качестве парламентеров, Агитатор будет вести переговоры, по поводу разоружения и вывода гражданских, но пропустят только две единицы техники: шишигу и бэтэр. Аза твое отделение поедет с нами. Либерал, к тебе особая просьба. Бери пеший дозор, и если будет возможно пройти кордоны незамеченным, просочись? Будешь прикрывать нас БигБразэ...
      —В принципе, можно...—пожевав губы, задумчиво ответил Либерал и отошел. Аза молча развернулся и пошёл залезать в бэтэр. Тот через пол минуты завелся. Голова водителя показалась из люка. Я вернулся к Агитатору, который курил уже не первую сигарету. Одну за другой. Было видно, что он нервничает. В руках постоянно крутил старую натёртую железную зажигалку, от которой прикуривал одну за другой сигареты. Я его тихо окликнул, он повернулся:
       —Чегой?Все...?
       —Это же идиотизм —сказал я:
        —Нас могут взять в заложники, просто расстрелять, в конце концов...это ж бред сумасшедшего...
      Тот докурил и отправив окурок в темноту, после положил мне руку на плечо:
     —Я знаю все это. Но у меня есть задача. И я ее выполню. Ты можешь быть со мной, можешь здесь остаться. Желание выжить любой ценой-нормальное желание... Я же должен передать условия ,с пакетом , их командованию.
     Он тяжело вздохнул, глаза его сильно погрустнели, лицо стало серым и уставшим:
      —«Делай то что должен, будь что будет... Кто то тебя поддержит, кто то тебя осудит... Главное, мир уже, не забудет...»
  Развернувшись он пошёл в ШиШиГе.
—Мда...погнали...—сказал я, и запрыгнув на бэтэр, уселся около люка командира. С другого борта показалась рука, в гражданской рубахе и через секунду на броне возник тот непонятный второй человек, который приехал с майором. Махнув мне в приветствии, он не представился:
    —Я поеду с вами, что бы, без всяких случайностей...хорошо?
     — Да в принципе не возражаю—ответил, кивнув головой ,я. Потом добавил: —Контрразведка...?
    Он промолчал, как будто не услышал меня, а я же ухмыльнулся. Стало многое понятно. Маленькая колонна, из двух наших машин и трёх приехавших, двинулась от КПП, в глубь района обороны. 

***

        Юру, Ваньку и Третьего неизвестного, остановили недалеко от той посадки, где стояли в обороне бэтээры Сани. Машина их остановилась раньше, не дотянув нескольких километров до первых дозоров. Поэтому добирались пешком.
        Уже совсем стемнело, когда патруль сопроводил их до Наблюдательного Пункта командира роты, и те толкая перед собой Третьего, подошли к командирскому бэтэру. Саня сидел, раздетый по пояс, на откидном борту десантного люка и что-то высматривал на карте с Либералом, включив тусклый фонарик. Плечи и спина у него были в ссадинах и потертостях от не снимаемого неделями бронежилета и разгрузки. Сейчас в выдавшийся момент отдыха, он скинул все с себя и дал телу подышать. Даже комары не могли заставить его одеть пропотевшую, засоленую форму. Его лицо было неподвижно от усталости и заросшее мелкой, недельной, щетиной. Как только Ванька с Юрой подошли, он поднял на них глаза и поздоровавшись с ними за руку, спросил:
   —Ну что?
      Юра , показав на Третьего, одетого в кожанку, с кляпом во рту, сказал:
       —Вот, языка взяли, но до этого я кое что расскажу. Мы добрались до моста быстро, залегли, стали наблюдать. Там у них было все в ажуре. На боевую единицу это, скажем так, формирование бандосов-не тянуло. Так, стадо «архаровцев»,и ничего больше. Мы там недолго задержались, вот этот субчик—он толкнул языка:— Всю малину поцонам сорвал. Короче. Он въехал в их табор, и к х..уям разнес их взрывом. Вот с помощью этого.
        И достал из кармана электродетонатор, похожий на зажигалку, в металле. Покрутив в пальцах, отдал Сане. Тот взял и внимательно стал рассматривать.
    — А знаешь, как и где была взрывчатка?— спросил его Юра.
        —Нееет...—протянул Саня.
        —Вот в такой же машине, Агитации и Пропаганды. Точь, в точь, как та, что едет с нами, и это еще не самое интересное...
      Он вытащил кляп из рта и толкнул незнакомца вперёд, с фразой «Говори». Тот насупившись молчал, слизывая кровь с разбитых губ. Ванька недолго думая подошёл и ударил ему под колено, от чего тот негромко ойкнув, завалился. Его подняли, спросили еще раз. Наконец он ответил:
      —Нам поставлена задача Особой комиссией ЮжФронта, совершить диверсию, в форме подрыва объектов по всему периметру обороны ...Задача поставлена была после того, как в третий раз был произведен отказ сдать позиции и эвакуировать мирное население. Они их держат в качестве заложников, по крайне мере многих из них. Сейчас почти все цели достигнуты... уничтожены все, кроме... 
        Он замолчал, Ваня ему отпустил тяжелый подзатыльник. Голова качнулась и он, поморщившись, продолжил:
      —...Кроме штаба объединенного командования частей участка обороны станции «Котел». Заочно всему командованию , кто принимает участие в обороне рубежа вынесено решение высшей меры социальной защиты, за преступления против гражданского населения и запрещенные методы ведения вооруженной борьбы. Генерал Грузинский уже пролил свет на многие из них... И это не только карательные акции. Более того, расчеты показали, что при штурме погибнет больше беженцев и гражданских, чем при внезапной дезорганизации частей, путем подрыва командования... Если лишить их главных командиров, то они быстрее станут сдаваться...
      Саня вскочил, как только начал говорить Третий, и ходил нервно перед его лицом, услышав про расчеты он схватил его за грудки и потряс:
—Ты что, ахренел, какие расчеты? Вы еще расчеты ведёте? Сукка …там наши товарищи, на верную смерть отправлены, в слепую, ах ты сволочь....
Потом повернулся, и стал рычать на Юру:
—Х…ли, вы не прибыли раньше!...
—Не, успели бы…   трансмиссия по п..зде пошла — спокойно ответил Юра.
  —Это, для дела революции!...Вам не понять, это все далось нам очень тяжким решением!—начал кричать Третий, но ему зажали рот, что б не шумел. Он успокоился и продолжил:
     —Это на решение исполнителя. Ваш Агитатор, может и договориться, но вряд ли... Самое маленькое, что могут те, кто с ним, это умереть…
-Уберите его…- Сказал Саня, и Третьему заткнув рот, оттащили за одет из бэтээров., потом продолжил:
—Они уже убыли...— Саня сел и начал тереть виски.
 —Кто? Убыли?—осторожно спросил Ваня.
—Они— это Аза, Агитатор, Студент...Они уже как час за периметром. Либерал надо группу собирать , их вытаскивать. Не знаю как...но надо...
       Либерал пожал плечами, развернулся, хлопнув Юру по плечу, ушел в направлении своего взвода. Юра и Ванька молча пошли за ним. Комроты вызвал радиста и когда то пришёл, сказал немедленно связаться с группой Агитатора. Тот сказав, что сделает все возможное, умчался настраивать радиостанцию .
        Саня долго еще сидел, обдумывая ситуацию, пока его не потревожили. Подбежал один из наблюдателей и доложил, что происходит, какое то странное шевеление, на участке его ответственности. Через минуту радист доложил, что ему не удалось восстановить связь с группой Азы и Агитатора, что там, скорее всего все глушат, но сканируя частоты он наткнулся на  позывные ЮжФронта. На связь вышли десятков бригад, сосредотачивающихся на рубежах развертывания.
        Для Сани, все сложилось в единую картину. Пока чужая разведка наблюдала за продвижением их колонны, пока противник вел их, остальные скрытно стягивая силы. Тысячи партизан и бывших солдат , готовились ударить по последнему крупному оплоту Врага ...
 После сигнала об уничтожении штаба.





ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ
               
         «Sic semper evello mortem tyrannis»

            Бэтээр поддал газу и мы помчались чуть быстрее. Сама машина шла мягко и  на кочках, все кто сидели на броне, не подскакивали.
     В лицо бил теплый ветер. Иногда в него  вплетались холодные потоки, поднимавшиеся из балок и оврагов. Было интересно ощущать, как по коже рук бежали мурашки, но  шея и лоб еще потели.
      Мы ехали уже минут пятнадцать. Броня подо мной, нагретая за день , постепенно остывала и начинала приятно холодить тело.
     Проехав первое КПП, мы двигались какое то время за тремя уазиками , которые взялись нас сопроводить до города. В наступившей темноте ,ничего не было видно, кроме того, что попадало в конусы света от фар. Так дорога, бежавшая перед нами, была освящена на метров пятнадцать вперёд, но  падавшие лучи, резко делили мир на силуэты травы, деревьев и тени.
      Сидевший слева от меня на броне, за люком водителя, контрразведчик, никаких вопросов не задавал, и вообще казалось, что ему нет никого дела до нас.
       Даже если бы я захотел, я бы не смог рассмотреть хоть каких-то признаков обороны вокруг. Так мы проехали еще два контрольно-пропускных пункта. Нигде нас не остановили, скорее всего знали кто нас сопровождает.
      Выехав из за очередного холма, я увидел город. Раньше бы я смотрел на  переливающийся цепочки огней разного цвета. От горящих фонарных столбов, до света в окнах домов. Но не сейчас. Почти все огни были потушены и не горели. Соблюдалась светомаскировка. Хотя какой в ней был толк, если все и так знали, что город здесь и никуда не денется. Только еле различимые темные силуэты домов, электрических столбов и деревьев.
         Проезжая мимо некоторых из них, я заметил, что что то висело под ними, одиноко раскачиваясь на ветру. Когда, при повороте дороги, свет фар мазанул по одному из них, я увидел, что это было, и внутри все сжалось. Злость опять вскипела во мне. От прилива адреналина шею, в месте раны, стало колоть.
      На фонарных столбах висели люди. Накинутые на голову мешки, связанные руки за спиной и таблички на груди: «ПАРТИЗАН», «ДИЗЕРТИР», «ПРЕДАТЕЛЬ»... Я посмотрел на контрразведчика, но на его лице не было ничего отражено , даже ни один мускул не дрогнул. Взгляд был безучастен и совершенно скучающе-обыденный. Кое-где, около них стояли бочки, с кострами. Вокруг грелись солдаты с оружием и какие то люди одетые в полувоенную форму. Им тоже не было никакого дела до казненных, которые раскачивались, в каких-то паре метров от них. Проскочив еще поворот, наша колонна стала  останавливаться перед единственным зданием, которое было подсвечено и в котором горели окна. Толстые колонны, вокруг которых были оборудованы огневые точки , выложенные мешками с песком, подпирали крышу. Несколько сваренных рельс, в виде противотанковых ежей, стояло по разным сторонам от входа.
         И вокруг было очень много военного люда.
         Кроме патрулей, здесь же бродили какие то пьяные,  в основном все в   форме, которые гоготали и задирали друг друга. Несколько  казаков в кубанках сидели и распивали, какое то мутное пойло, из бутыли. Пахло специфическим запахом шмали. По все было видно полное разложение и безразличие к происходящему. Кто в гвардейской форме цвета фельдграу, кто в черных кителях. Мелькнули  здоровенные парни, державшиеся в сторонке, в форме цвета мультикам и с балаклавами на головах.
          Бэтээр остановился, за ним же затормозила шишига. Тут же из техники повыскакивали наши бойцы с красными отметками на форме, встали по кругу, вокруг машин. Все на площади перед крыльцом, насторожились. Смех и гоготание  прекратилось. Прозвучала фраза: «...О краснопузые...». Множество угрюмых взглядов уставились на нас, руки потянулись к оружию. Богуч вышел из машины и махнув рукой парням в мультикаме, что то им показав. Те неторопливо, но уверенно пошли через толпу к нам, рассекая ее как горячий нож-масло. Кто-бы не попадался перед ними, он либо отходил в сторону, либо его поскорей оттаскивали с их дороги. Подойдя, они встали оцеплением вокруг нас,  и через одного молча повернулись к толпе. В толпе кто то разочаровано махнул рукой, кто то зло плюнул. Из здания выбежали уже простые солдаты в серой форме, и стали вяло, прикладами, разгонять пьянь, что собралась вокруг нашей техники. Через несколько минут площадь очистилась, последние из гуляк зло выругиваясь, показывая неприличные жесты нам и Богучу, свернули за угол. Площадь окончательно опустела: осталось множество разбитых бутылок, мелкого мусора, горы окурков  и разводы на асфальте. 
—Пошли...— Богуч махнул рукой и направился к входу. Контрразведчик, Агитатор и я направились за ним. Аза остался на охране  со своим отделением. Я поймал его тревожный взгляд, но показал знаком, чтобы следил за этими в мультикаме. На входе нас остановили и показав на оружие попросили сдать. Все посмотрели на Агитатора, тот кивнул и я положил свой автомат рядом с его береттой.
       Нас завели в просторный холл. Встречала нас делегация из нескольких офицеров, в старой форме цвета хаки и генерал. Он вышел вперед и не протянул  руки для приветствия, а только   покачиваясь с пятки на носок спросил нас:
—Ну-с, господа-товарищи, с чем пожаловали...
—У меня конверт...— Агитатор полез во внутренний карман, и все дернулись к нему, поднимая и нацеливая стволы на нас. Стало не по себе. Он остановился и нарочито медленно достал пакет из внутреннего кармана, зло  улыбнувшись, сказал:
—Какие нервные...
—Ну да, ну да.— бормоча себе под нос сказал генерал и оторвав край , вытащил листок. Стал читать, шевеля губами, потом ударив по нему , на отмаш, ладонью, показал им лист:
—Ну, господа? Каково? А? Они нам ставят ультиматум... — и, протянув лист одному из присутствующих, сказал:
—Читайте, вслух...
Офицер, взяв лист, стал вдумчиво читать:
— «Ввиду явной бесполезности дальнейшего сопротивления ваших войск, грозящего лишь пролитием лишних потоков крови,  предлагаю Вам прекратить сопротивление и сдаться со всеми войсками армии и флота, военными запасами, снаряжением, вооружением и всякого рода военным имуществом, гражданским населением и персоналом .В случае принятия Вами предложения Особое совещание  при  РевВоенсовете Южфронта на основании полномочий, предоставленных ему , гарантирует сдающимся, включительно до лиц высшего комсостава, полное прощение в отношении всех проступков, связанных с гражданским противостоянием. Всем нежелающим остаться и работать в дальнейшем на благо Отечества, будет дана возможность беспрепятственного выезда за границу при условии отказа от дальнейшей борьбы против нашего нового Государства. Ответ ожидаю, в течение  24 часов. Моральная ответственность за все возможные последствия в случае отклонения  предложения падет на Вас...», но позвольте, это же ультиматум? Неужели не могли придумать, чего то другого ...
—Вы отклонили предыдущие предложения. А ситуация, явно однозначная, как впрочем и всегда…—Агитатор усмехнулся и опять же, очень медленно достал пачку и подцепив сигарету, вытащил ее. На него посмотрели, кто то сказал: «Не стоит, не здесь...» Агитатор пожал плечами и убрал пачку. Генерал махнув рукой, ушёл в сторону, что то сказав Богучу. Тот козырнул, и повернувшись к нам сказал:
—Надо Вас разместить, технику загнать, ответ получите завтра утром, за безопасность... отвечаем мы !...
 В толпе я увидел Дубинскова. Он стоял  чуть в стороне, не поднимая на меня взгляд.  Я, помедлив, подошёл к нему. Ничего более, я не испытывал, к этому человеку. Остановился перед ним и сказал ему:
- Я видел Женю, с ней все в порядке…
-Я знаю…- машинально ответил он.
-Она просила тебе помочь…
-Я ее об этом не просил… -все тем же голосом, не выражавшим никаких эмоций, ответил он.
-Ты же понимаешь, что это не возможно…
Покачав головой, он тихо ответил :
-Понимаю…
После чего развернулся и ущел, ничего более не сказав.
     Через пол часа, нас разместив недалеко от  штаба, и оставили в покое. Оружие, что удивительно не забрали, наверное,  не хотели усугублять. Хотя, что могло отделение против нескольких десятков тысяч, в центре вражеского лагеря.
       Аза, выставил часовых, и мы, раскидав спальники улеглись. Все понимали, что мы можем не проснуться. Но постепенно начали  посменно дремать...
***
     Мне опять снились тот сон …
     Я долго не мог вернуться в свой город. Сначала бродил , оглушённый взрывом, еще с площади, проверяя, нет ли хвоста за мной. Потом вышел на связь с остатками  доверенных людей. Мне оказали помощь, близость  взрыва не прошла даром, я еще долго ничего не мог нормально слышать. Пока отходил, узнавал последние новости:  «Профсоюзы» объединились с другими народными движениями- партиями, в основном с левыми, и методично вытесняли Гвардию из городов, налаживая между собой взаимодействие.
     Когда подлечился, меня отправили в села, подальше, что-бы не отсвечивал. Вокруг все полыхало, работы было много, очень много. В городах в основном на протесты вышло студенчество, им было интересно и они хотели перемен. По ним стреляли такие же восемнадцатилетние бойцы Гвардии, еще  вчера сидевшие с ними за одной партой. В ход пошли бутылки с зажигательными смесями, оружие из разграбленных оружейных магазинов и охотничьи ружья. В деревнях и поселках было тяжелее. Здесь люди были забитые, получавшие гроши и боявшийся хоть какого  то проявления любой власти. Приходилось организовывать отряды народной милиции и боевые группы самообороны. Проводить агитацию, перетаскивать на свою стороны «бывших». А страна ,неудержимо ,но верно катилась в пропасть. Распадалась на уезды, республики, отдельные города, улусы...
   Национализм приобрел размах дичайших выступлений. Тех, кто жил исконно на этой земле, но был другого цвета кожи или веры - выгонялись и у них  отбирали все... С эти тоже приходилось бороться …
   Долгие пол года, меня не было дома. Становилось все тоскливее. Надо с этим, что то делать. Про списки меня никто не спрашивал.
   Прошла осень, выпал первый снег. Когда я увидел его в окно,  вокруг все было белое и чистое. Наконец-то я получил разрешение вернуться в город, к себе домой, к маме.
       Собрался быстро. Долго шёл по железнодорожным путям. Спина под рюкзаком взмокла и покрылась инеем. Иногда мимо проезжали патрули на мотоциклах. Все были с красными повязками. Пару раз проверили у меня документы, но увидев особые отметки, козыряли и молча уезжали дальше на маршрут. А я отпускал рукоять пистолета, которую каждый раз сжимал в кармане. На всякий случай...
       Горячий пар вырывался из рта, при каждом вздохе. Пальцы, хоть и были в теплых перчатках, начали мерзнуть.  Чуть позже проезжавший мимо УрАЛ подобрал меня, и подкинул до окраины города. Я дошёл до  своей улицы, когда на город медленно опустилась ночь.
      Приходилось,  топал по мостовой, мимо домов, с черными , потухшими глазницами окон, в почти полной темноте. Вдоль улицы, если  и горел, то  каждый десятый фонарь. Электричества не хватало и им снабжали только центр. Кое-где, во дворах я замечал костры и греющихся вокруг людей. Большинство магазинов было разворочено, стекла и двери выбиты. Внутри зияли черные, порой обугленные , пустые прилавки. Окна на нижних этажи были заколочены досками или заложены всяким хламом. Опять стали попадаться, но  уже пешие , патрули. Одетые, кто во что: кто в старую форму по типу березка, кто в джинсы и кожанки, но все с красными повязками на левой руке или гвардейскими черно-оранжевыми лентами, пришитыми в виде галочки на рукавах. Старшими у них были обычно кто то из военных. Хотя по  ним не было это видно, на них была армейская форма-без знаков различия , но их выдавала военная выправка.
  Поперек улиц встречались остатки баррикад и разбросанные, сгоревшие,  остовы машин, с темными маслянистыми  пятнами под ними. Около некоторых из них я замечал воронки от взрывов. Иногда, раз в несколько минут ,над городом взлетала одинокая сигнальная или осветительная  ракета. Освещая на мгновения  все вокруг. В эти мгновения мир делился на черные прямые тени и все остальное.
     Подходя к очередному дому, заметил ,весь в пробоинах и с огромной дырой по правому борту бэтээр. Мертвых тел не было видно. Скорее всего, их убрали данным давно.
       Наконец я дошёл до своему. Остановился и посмотрел. Вроде дом как дом, типовая пятиэтажка. Окна не горят, кроме пары ,с самого краю. Где-то, в совершенно глухой тишине завыла  собака. Вой был тоскливый и протяжный, одинокий вой. Еле, на грани восприятия , слышались звуки далекого боя. Зайдя в арку, остановился, достал и проверил пистолет. Именно через эту арку меня тогда пытался вывести, конвоируя,  Майор. Поправил лямки рюкзака и глубоко вздохнув, пошёл к своему подъезду. Двор, как и все вокруг,  был засыпан снегом и я оставлял после себя  цепочку следов. Там где раньше были круги луж, сейчас лежал серый промокший снег, впитавший в себя влагу. Одинокий, еле горящие, фонарь освящения, над мои подъездом, раскачивало на ветру. Дверь была открыта и скрипела под порывами ветра. Иногда под особо сильным порывом,  она хлопала и опять открывалась. Я придержал ее, тяжело вздохнул, и зашёл  внутрь.
   Ноги как будто налились тяжестью. Каждый шаг давил, наверх идти не хотелось. Я предполагал, что могло меня встретить там. Наконец я дошёл до своего этажа, двери напротив не было, зияла черная дыра, и из нее вылетал , с легким воем снег. Стало не по себе. На полу, на лестничной клетке, были разбросаны какие то бумаги и книги. Одну из них я подобрал, и напрягая зрения прочел «Данте. Божественная комедия». Я усмехнулся, и подумал: «М-да, как нельзя кстати, про все круги ада…».  Повернувшись  уставился на дверь.
      Дверь как дверь: оббитая кожзамом коричневого цвета, серебристая, вытертая с годами ручка.  Дверь которую я видел с детства, которая встречала меня когда я приходил со школы, с института. Слева маленькая кнопка звонка. За косяк вставлена,  какая то бумага. Сама дверь опечатана, белым прямоугольником, со старыми синими печатями. Я взял сложенный лист и провел по косяку ключом, разрывая  прямоугольник. Открыл дверь, зашёл в прихожую, осмотрелся. Квартира была совершенно пуста, толстый слой пыли покрывал все вокруг. На вешалках вдоль стены висели пара курток и все. На полу были разбросаны листы бумаги, еще оставшиеся здесь после того обыска. Я прикрыл дверь и пощелкал выключателем. Света не было. Мамы тоже. Взяв с холодильника огарок свечи, я его зажёг и, не снимая обуви, прошел на кухню. Рюкзак кинул у стенки.
      Сел, немного погодя, поставил огарок на стол, откинув голову назад,  протяжно втянул  воздух. Пахло пылью и старостью. Свет от свечи расходился, мягко обволакивая  теплыми  тонами  все вокруг. Когда пламя колебалось, то и тени вокруг прыгали. Я раскрыл сложенный лист и стал читать:
«... Постановление о применении мер , связанных с ограничением массовых беспорядков. Всем лицам , замеченных в укрывательстве и посредничестве членам запрещенных организаций , применить меру ограничения прав и выдворения из занимаемыми ими помещений. Членов семей, иных категорий граждан, находящихся в родстве, привлечь для полной дачи объяснений , с дальнейшим интернированием в места концентрации лиц ,лишенных прав... »
Дальше читать не стал,  и так было понятно. Когда еще лежал в одной из деревень, где меня выхаживали, просил сочувствующих помочь, присмотреть, за  моей мамой. Они сказали, что  в квартире нет никого, но она не опечатана. В городе шли чистки. Потом уличные бои. Сейчас стало понятно, почему никого не было. Майор свои обещания сдержал. Горло сдавило, стало тяжело дышать. Меня всего затрясло, от ненависти, от злости. Скрипя зубами, я сжал челюсть, пытаясь взять себя в руки.  Кулаки мелко-мелко дрожали, как от озноба.
      Я сидел и обдумывал. Было больно, очень. Я и раньше предполагал, что случилось не поправимое, но не хотел верить до последнего. Постепенно меня отпустило, я начал проваливаться в полудрему. Стало вдруг холодно, и я вспомнил, что в квартире не работает отопление. Огарок догорал, медленно потухая. Я потянул скомканную  бумагу к пламени, и она вспыхнула.
        Похлопав себя по щекам, встал и пошёл в ванну. Попробовал включить свет, щелкая тумблером. Свет неожиданно  загорелся, моргая, осветил серый кафель стен. Смахивая паутину, я провел по зеркалу и посмотрел на свое отражение.
         На меня смотрело худое, болезненно-серого вида лицо, с кругами под глазами и короткой  бородой. Глаза были тусклые и не живые. Не было ничего общего между тем человекам, который смотрел на меня из этого зеркала,  еще полгода назад, и тем, чем я был сейчас. Сетка глубоких морщин залегла от переносицы. Надо было побриться и вообще привести себя в порядок.
    Думать, что есть в кране вода- не стоило. Я с лёгкой надеждой покрутил вентили, но лишь услышал, как из крана вырвался сжатый воздух, и капнуло пару капель застоялой, ржавой воды, оставившие на белой поверхности раковины, длинные ,бурые следы.
     Что ж, отключение воды было не впервой. Я пошарил под ванной, под раковиной и нашёл, что искал. Несколько бутылок, которые мы всегда с мамой запасали, на всякий случай. Вода в них  немного стухла и от нее тянуло. Но делать было нечего.
    Наведя пену, я принялся подбривать  ,потихонечку, бороду и усы-опаской. Бритва шла тяжело, иногда цепляла, но через полчаса, я уже убрал последнюю пену с шеи. На меня смотрело, уже посвежевшее, умытое, но все равно серое, мертвое лицо вчерашнего покойника. Оставив дверь открытой, что б полоска света падала в коридор, я взяв теплое одеяло  и улёгся, скинув обувь в гостиной, на старый диван. Наконец провалился в беспамятство, сон без сновидений...
     Проспал недолго, как только серое зимнее небо стало светлеть, я резко встал. От дивана болело все тело, и затекли руки. Со стен на меня смотрели мои и мамины фотографии. Я старался на них не обращать внимание.
     Встав, я подошёл к шкафу и отодвинул его. Под ним был тайник. Поддев несколько половиц,  вытащил из тайника укороченный автомат, и несколько магазинов. На самом дне лежали документы и та часть списков, которую не нашел Майор. Мне надо было их принести в Особое совещание, что бы окончательно восстановить связь с ячейками подполья. Все было по старинке, современными способами было пользоваться опасно: везде прослушивали, всех когда то проверяли. Да и только, тех кто то осуществлял звонок, туда сразу же било Электро-магнитное излучение. Глушили всё и вся.    
    Достав из шкафа старый камуфляж и потёртую куртку, я пошарил по  дну и нашёл ременно-плечевую систему привезенную еще с войны. Накинул ее, распихал магазины по подсумкам. По старой привычке попрыгал, вроде не звенело. Закинув в рюкзак списки и надев его, я вышел из квартиры. Запер дверь, замок успел щелкнуть два раза. Мне больше не хотелось возвращаться сюда. Никогда.
        Я вышел на улицу и, погрузившись в свои мысли, побрел в сторону центра  Города. По пути стали попадаться люди. У некоторых я спрашивал, что за стрельба, до сих пор идет  там,  где то. Мне отвечали, что не знают или испуганно шарахались от меня. Наконец, какой то дядечка из парного патруля, ответил, что в одном из кварталов уже пару недель держатся остатки силовиков и старорежимников. Их не как не получается выбить от туда. Вроде там даже было несколько пушек и пару сотен человек Гвардии.
          Дойдя до центра, до площади со сгоревшей Администрации, меня остановили, может уже в сотый раз. Тот, кто это сделал, был мне смутно знаком, но я не мог сразу вспомнить, кто это. Над площадью висел транспарант, с надписью:
«Добро пожаловать на площадь Павших Борцов».
     А ведь площадь с той бойни никто так и не убрал. Здесь же  лежали остатки вертолета, покрытые тонким слоем снега, перевернутые пожарные машины и раскуроченные проволочные заграждения. Над обугленным корпусом,  без крыши , возвышался одинокий флагшток, с красным куском ткани. Он был непропорционально длинным, и я понял, что это просто красная  полоса триколора, которую оставили, оторвав другие.
       Проверив документы, меня спросили о цели моего прибытия. Я ответил, что я старый член «Профсоюза», и мне надо к представителю Особого совещания.  Кивнув, мне показали, на одну из пристроек  и сказали следовать туда.  Пройдя почти всю площадь поперек, я натыкался, то тут то там на следы тех ужасных событий.  Под моими ногами, под припорошенным снегом скрипели гильзы, были видны обрывки одежды ,темные следы , от скорее всего, запекшейся крови. На зданиях вокруг было множество отметин от пулевых попаданий.
   Подойдя к указанного подъезда, я  постучал. Открыли не сразу. Вышел невысокого роста старик. Увидев меня , старик  спросили, что мне надо, я повторил.
     Пожевав старческие губы, тот махнул рукой, чтобы я следовал за ним и шаркающей походкой пошёл вперёд.
     Когда вошли в комнату, я увидел заваленный бумагами стол и серое ,изможденное лицо , плохо, еле-еле, видно из за табачного дыма, который сгустился плотным слоем. Выслушав меня, хозяин лица, сцепив руки перед собой, ненадолго задумался. В это время старичок успел выйти и вернуться, принеся в дрожащих старческих ладонях, металлическую кружку с крепким  горячим чаем. Я, поблагодарив, взял и отпил. Горячая волна прокатилась по моему телу. Обожгла рот и согрела изнутри. Замерзшие ноги и пальцы рук начали постепенно согреваться. В комнате было не холодно, но чувствовался сквозняк. Расцепив пальцы и вставив очередную сигаретку в рот, сидевший передо мной, наконец ответил мне, став попутно рыться в бумагах:
—Был у нас, где то  запрос, на тебя. Вроде и не профсоюзные искали. «Профсоюз» же, взяли с подпольем, ты не знал? Их кто-то сдал, они последние выходили из города, хотели остаться, что б наладить городское противостояние,  герилью. Месяц как... Но, не, срослось...Потом уже мы , когда вернулись, нашли только их расстрельные списки…—он вытащил какой то кличек бумаги и рассеяно стряхнув пепел мимо пепельницы, полной недокуренных сигарет, указав пальцами во что то, написанное на листе, сказал:
—Ну да, вот «… прошу, в случае обнаружения, нахождения, товарища такого то, направить его в распоряжение Особого совещания  для организации и проведения разбирательств, связанных с массовыми  преступлениями против мирных граждан старым режимом и запрещенных методов ведения войны, Гвардейскими частями ...»
Ниже подпись... не могу разобрать, стерлась... Короче! Тебе надо будет проводить опознание по описанию военных преступников среди военнопленных и беженцев. Ты вроде раньше служивый был, из «бывших», значит... Для тебя это будет в самый раз... Начать можешь прям сейчас. Слышал, наверное, последний район города вчера штурмовали, выбивая остатки «ренегатов»... Все, теперь город чист, под нашим контролем. Как раз  должны подойти, пленные... мать их...не дострелянные... Вот тебе мандат на полномочия... Иди, если что нужно, приходи, подсоблю...
     Я  взял протянутую бумагу, сложил ее и, развернувшись, вышел на улицу. В душе творилась непонятная буря, вперемешку с обидой.
 «Профсоюз» был уничтожен, подполье разогнано. Бумаги, которые я хранил столько времени, оказались никому не нужны. Скорее всего, многих из тех, кого я знал, выявили, ну а там... Там, все, с ними.
      Ну что ж ОСО, так ОСО... я вышел наружу.
    На улице начал падать мелкий снежок, небо еще сильнее заволокло низкими облаками.
     Из-за поворота вышли несколько партизан-ополченцев, а за ними стала тянуться колонна захваченных. Все они были в  форме, но уже со споротыми знаками различия. Многие ёжились на морозце,  были те, кто шли в одних кителях, без верхней одежды. Они иногда, засунув руки в карманы, поскальзываясь, падали в снег. Вставали сами  или их поднимали, и  не отряхнув белое, налипшее крошево, толкали дальше. У кого то была перебинтована голова, у кого то рука. Кто-то был без глаза, а вместо него зияла закупоренная куском ваты рана. Последними тащили нескольких с перебинтованными или перебитыми ногами. Замыкали колонну  бойцы, но уже из бывших военных. Они, примкнув штыки к стволам автоматов, толкали перед собой отстававших.
      «Это что же... Их мне надо было опрашивать? Сличать и находить в этом месиве полуживых - тех кто совершил военные преступления?»- роилось у меня в голове.
« Жаль...» —в друг я себя поймал на этой глупой мысли. «Жаль?»— повторил я про себя. Потом не сильно ударил кулаком по лбу. «Мне ! Их! Не жаль... Нет, не жаль... Забудь это слово...забудь его смысл, и не вспоминай до конца...всего этого...». Я пошарил по карманам и достал сигареты. Проходивший мимо один из конвоиров, окликнул меня , и показал пальцами, дам ли я закурить. Я протянул ему всю пачку. Он аккуратно ее взял, достал одну и прикурив, жадно затянулся. Потом кашлянув, выпустил струю дыма:
—Спа..спас...сппааасибо...-заикаясь он сказал. Видимо, тоже был контуженный, как и я когда то. Затянувшись еще, продолжил:
—Вы...ы, на...аверно из...О..ОСО?—я кивнул.
—Тог..тооогда, мы к вв...ваам...— и махнув рукой , приказал всем остановиться. Кто-то из них скомандовал направо. И вся колонна повернулась в мою сторону. Интересно, но я не увидел ни одного злобного взгляда, не было и взгляда ненависти. Лишь сильнейшее безразличие и желание, что бы все это закончилось, хоть как-то и побыстрей.
       Взяв списки, я стал читать фамилии, одновременно помечая их крестиком. Военнопленные отвечали : «Я» Дойдя, до середины, я поднял голову, что то отвлекло мое внимание. Какое то чувство, как  когда то.
           Совсем немного я вслушивался, а потом  стал нарастать свист и я рванул, петляя. Неожиданно начался  обстрел. Все бросились в рассыпную, кто то вскричал: «Воздух», и тут же взорвалась первая мина.
Потом еще и еще...и еще...
         Обстрел продолжался пол часа. Я забился под одну из сгоревших машин, и все ждал ,когда ее накроет очередная мина. Но время шло, а по ушам отдавало только  ударной волной. Иногда прилетали осколки, барабанившие по крыше и дверям. Начала болеть голова,  все таки контузия давала о себе знать. Свист и взрывы резко прекратились и я выкатившись из под машины, увидел как патрульные  и санитары с медицинскими сумками , бегут к нам.
На месте колонны было дикое , кровавое месиво. Где-то поднимался слабый дымок. На ком то горела одежда, но этому кому то уже  было все равно. Били кучно и целенаправленно. Тела  и их части разбросало на несколько десятков   метров вокруг. Позже разведка поймав нескольких диверсантов узнала у них, что их  командование посчитало всех, кто сдался—предателями,   и приказало артиллерии накрыть площадь .
        Выживших почти не было. Многие умерли от болевого  шока— сразу,  многие от многочисленных осколочных чуть позже , доживая последние минуты.  Кровь, пролитая здесь полгода назад, теперь была смыта кровью палачей.
               Меня кто-то позвал, но из-за звона в ушах, я не понял, кто. Меня еще раз позвали и я пошёл в сторону санитаров, бунтовавших какого то доходягу. В списке этот человек не значился, не было его должности и фамилии.
—Леша...— тихо позвал меня  доходяга. Старая серая полицейская  шинель была распахнута и во многих местах прожжена.  Ему разворотило бедро и почти оторвало ногу. Лиловое мясо свисало с раздробленной кости и парило  на морозе. Ботинок с частью ноги телепался  на нитке сухожилий и еле как уцелевшем тонком пучке мускул. Если бы не жгут, то он бы умер от потери крови еще пару минут назад.
—Леш...— опять он позвал. Я присел перед ним. Через спутанные волосы, с законченного лица на меня смотрели два ,  хорошо знакомых мне, зелёных глаза . В них не было боли, лишь совершенное непонимание. Я еле смог узнать, в этом похудевшем, заросшем,  совершенно опустившимся человеке—  Майора.
—Леш... прости ...меня... — шептали его окровавленные, разбитыми  губы, а взгляд блуждал в пустоте.
—Не говори, береги силы...— я посмотрел на санитара. Тот, встретившись со мной глазами покачал головой из стороны в сторону. Потом достал шприц-тюбик  и вколол прямо через шинель в плечо Майора. А Майор все твердил: «Прости...прости меня...»
Я наклонился ближе и сказал:
—Паша, я тебя прощаю... Паш, скажи , как вы вычислили , как узнали, про подполье...
—Наклонись...— прошептал он еще тише . Я максимально близко к нему наклонился.
От него несло потом, немытым телом,  запахом пороха и гари. Почему то внимание привлекли его ладони. Обычно холеные, чистые, сейчас они были грязные, со следами оружейного масла и нагара на них. Наконец он мне шепнул, то, что я так хотел узнать и, то, что я  не ожидал услышать. Внезапно судорога скривила его лицо.  Тело его выгнулось и он захрипев, затих... Конвульсия была недолгой. Из-под него, медленно сочилась кровь, собираясь в  большую  красную лужу и тут же впитывалась в снег. Открытые глаза пусто смотрели в серое  небо. Вокруг все было перепахано от взрывов и стало грязным, но не здесь. Я закрыл ему веки, и мы встали. Сняв шапку, подумав сказал :
Ты знаешь, я не умею молиться, но вот это будет, ...кстати:
—Тьма сотрет наши лица и память о нас
            Поруганью предаст и разбою.
              Не печалься, мы гибнем, кончается бой.
               Навсегда уходящему Солнцу, Солнцу героев -
                Помаши на прощанье рукой...

    Майора остался лежать  в красной  луже,  на кусочке  белого,  девственно чистого, снега...
               

         Нам не удалось проспать и часа. Кто-то задел меня. Сначала я не понял кто это, было темно, но потом: присмотревшись, заметил, что этот неизвестный  крадётся вдоль стены, мимо меня. Я аккуратно достал пистолет из под себя, который держал, на всякий случай, на готове. Но Аза среагировал быстрее. Не зря у него был позывной Кобра. Он тихо скользнул вдоль пола и резко выстрелил свое тело,   распрямившейся пружиной, схватил непрошенного гостя сзади, одновременно рукой закрывая ему рот и валя всем свои телом на пол. От шума потасовки все повскакивали. Аза тем временем уже успел скрутить руки неизвестному, за спиной. Тот лишь сопел, но не особо вырывался.
    Потихоньку, чтобы не шуметь, все собрались вокруг него. Подсветив тусклым  фонариком мы, наконец, увидели лицо незнакомца. Это был один из офицеров, лейтенант старой армии, который встреча нас в холле штаба.
—Ба... Кто это у нас...—сказал Агитатор. Я удивился, откуда он его знает, но промолчал. Он, подняв ему голову, спросил:
—Что ты тут делаешь?
—У меня поручение, к вам. — и обратился напрямую к Агитатору:—Мне была поставлена задача предупредить вас, мнения разделились, на совещании. Часть офицеров вас просто хочет казнить. Вам надо срочно сваливать…
     Его голос немного картавил и протягивал букву «р», когда он волновался.
—Понятно...— Протянул Агитатор. А я, взяв его за руку, качнул головой, показывая, что б мы отошли.
Отойдя, так , что б никто не слышал, я сказал ему:
—Он может быть в списках ОСО, как военный  преступник. Можем ли мы ему доверять ? Это все очень странно, это может быть провокация…
—Я в курсе... но сейчас у нас выбор не вилик. Его надо будет доставить живым. Если получиться... — потирая подбородок, протянул Агитатор.
—Посмотрим…— продолжил я, гнуть свое. 
    Аза который уже успел выбраться для проверки постов, вернулся какой то взъерошенный. Подойдя к нам, тихо процедил:
-Пацанов нет на постах, одно из двух, либо их сняли, и скоро будет штурм, либо они дезертировали - но это вряд ли…
-Сколько у нас осталось человек - спроси Агитатор.
-Шесть…с нами…
-М-да, не густо. Ну что, будем погибать смертью храбрых, или попытаемся выйти - улизнуть…
-Куда тут…
Резко, в щели между плохо прилегавшими металлическими листами ангара, ударили яркие лучи света. Кто-то включил на улице фары или прожектора. Тут же раздался голос, усиленный мегафонном:
-« ПРЕДЛАГАЮ СДАТЬ ОРУЖИЕ, И ПРОСЛЕДОВАТЬ, ПОД КОНВОЕМ ЗА НАМИ. В ПРОТИВНОМ СЛУЧАЕ, МЫ ОТКРЫВАЕМ ОГОНЬ. У НАС ДВА ШКАСА И РПГ. ОНИ ПРОЩЬЮТ ЭТИ СТЕНЫ - ВЫ  ДАЖЕ НЕ УСПЕЕТЕ ПИКНУТЬ. НА РАЗДУМЬЕ ТРИ МИНУТЫ. ОРУЖИЕ ВЫБРОСИТЬ ЗА ДВЕРИ АНГАРА…»
      И как в подтверждение слов, очередь из крупнокалиберного пулемета прошила металлические стенки ангара, в паре метров у нас над головой. Все , кто был внутри дернулись, пригнулись или попадали и поползли под укрытие стен. Проползавший мимо меня Аза, злобно сказал Агитатору:
-Ну , что , бл…ть,  парламентатор  х..ев, что делать будем…
Агитатор, прислонившись к стенке, устало ответил:
-Если они нас не порешили сразу, сдаётся мне, что им мы нужны живыми. Думать тут нечего, может пока они нас мурыжить будут, наши начнут наступление…- и повернув голову , мне сказал: -Тот кого ты искал – сейчас в штабе соединения. Азе я приказывать не могу. Верьте мне. Я пошёл…
      И не обращая на наши возгласы внимания, вышел в приоткрытую дверь ангара. Наступила гнетущая тишина. Я сидел и обдумывал слова сказанные Агитатором. Сомнений не оставалось, он был в курсе того, что происходило здесь, в городе.  Скорее, даже держал связь с подпольем или кем то еще. Оставалось надеяться, что он не просчитался  и знает,  что делает. Встав и отряхнув колени, вышел и я.
     Свет ударил мне в глаза и ослепил. Тут же сильные руки скрутили меня , как только я переступил порог. Меня куда-то тащили, все вокруг скакало и мерцало. Большие зайчики, как от сварки, долго еще плясали у меня перед глазами. На затылок опустился приклад автомата.

   
ПОСЛЕСЛОВИЕ


     Оторвавшись от чтения записей, Саня посмотрел на Юру и Либерала. Те хмурились и молчали. БМП на заднем фоне почти догорел, одна из его гусениц сползла, и растянулось вдоль дороги.  Колонна пленных в серых шинелях и старой армейской форме начала постепенно утончаться, и становиться меньше. Проводив взглядом очередного из них , Либерал спросил :
-Это все ? - голос его был немного охрипший.
Саня покачал головой и достал с самого низу несколько листов:
-Вот…- и протянул Юре. Тот взял и, посмотрев на них, прочитал:

«…Из Стенограммы допроса антиправительственных агентов не подтвердились их полномочий на право ведения ими переговорами о сдаче группировки…
…Из протокола допроса партизана с позывным Студент:
- Какова ваша задача и цели проникновения в группировку.
-Задача роты охраны и моя лично была в сопровождении Агитационной машины, для передачи ультиматума начальнику группировки мятежных войск…
-Вы же понимаете, что мы не мятежные войска, а защитника конституционного порядка. Это же вы попытались произвести действия по смене власти.
-Не соглашусь, власть, которая не может защитить не только себя, но и свой народ-это не власть. Которая не считается с чаяниями своего «смех» электората - теряет даже моральное право  называться властью.
-Скажите, у вас были проблемы, с представителями старого порядка?
-Это вас не касается…
«Звук удара»
-Я не буду повторять вопрос. Или вы ответите, или…
-Знаете, вы похожи на моего одного старого друга, бывшего друга. Он тоже был из ваших. То же задавал мне вопросы, на которые знал ответы.
-Да? И что с ним стало ?
-Его разорвало миною у меня на глазах, но до этого, он мне рассказал, как у него получилось произвести зачистку всей организации «Профсоюз». Слышали о такой?
-Допустим,…Постой, значит, ты из «профсоюзников», тогда понятно… на вас еще тогда поступил циркуляр, уничтожать всеми доступными способами…
-Ну раз так, мне нечего больше вам сказать…
«Звук удара несколько раз»
-Уведите…
Из протокола допроса начальником контрразведки, агента назвавшегося Агитатором:
-Скажите, кто вам дал полномочия, вести переговоры о сдаче группировки.
-Эти полномочия мне дал начальник Особого совещания при ЮжФронте. Все документы были вам предоставлены.
-Мы не нашли никакого подтверждения, в той «писульке», которую вы представили нам. Более того, нами установлено, что пока вы затягиваете время этими переговорами, к линии разграничения стягиваться части, предположительно, для дальнейшего штурма…
-Мне об этом ничего не известно…
«Звук удара»
-Не стоит тебе так отрицать, тот факт, что ваша группа была специально подослана для нашей дезорганизации.
-А что, вот таким ,способом сейчас у вас принято вести допросы? Избивая пленных?
-Вы не пленные, а бандиты. Командованием одобрены любые действия, вплоть до пыток, для получения результата…
-Когда отчаянье бередит сердца и ужас расправы встает во весь рост, любые способы – разрешены… «смех» Дай закурить…
-Только не развязывая руки. Где его сигареты?
«Звуки действий» Третий голос: -Вот…
-Дай ему одну, зажигалка где?
-Прошу, поднеси ее, дай прикурить …
«Резкий звук взрыва, запись обрывается. Стенограмма окончена…»

   Скомкав последний листок, Юра со злость швырнул его в сторону. Либерал, повернув голову, до хруста в шее, сказал:
-Значит, все-таки у них получилось…
Саня промолчал. Потом ответил :
-Ну если ты сомневаешься, иди до площади сходи. От здания штаба - ничего не осталось. Одни руины. Не знаю, что там за взрывчатка, но жахнуло так, что соседние снесло. Засыпало всех.  Включая их… всех … Тела их так и не нашли… Сказать, что они нам помогли при штурме – это ничего не сказать…

***

Несколькими часами ранее.
Я знал, где находиться Максим. Нас долго избивали, когда завели в допросную. Но оказавшись наедине, Агитатор, вытирая кровавые сопли сказал, что узнал в одном из тех, кто бил его Дубинского - бывшего адъютанта Грузинского. Их, тех, кто глумился над Агитатором, отправили грузить архив, это он точно слышал. Жаль, что у меня не получилось , с ним увидеться еще раз.
Сидя у стены в камере, мы долго молчали. Часы у нас отобрали, но по времени, должно было быть, что скоро должен быть рассвет. Я собрал мысли в кучу, и, улыбнувшись одной , неожиданной из них, хрипло сказал Агитатору:
-Неправильный мы тебе позывной дали, надо было прозвать тебя Харон…
Он удивленно взглянул на меня одним глазом. Второй затек и его не было видно из под синяка :
-Лодочник Ада? С чего вдруг…
Я вздохнул и вспоминая строки, ответил:
-Мы , в начале пути… Были там, на той стороне…
Земную жизнь, пройдя до половины
Я очутился, в сумрачном лесу… И постепенно , сами , пройдя все круги, спустились , в Ад…
А Агитатор отвечал :
-Я не был мертв, и жив я не был тоже… Что то в этом есть…
Дверь скрипнув, открылась. Вошло несколько человек в балаклавах. Агитатора увели на еще один допрос, а мне сказали выходить во двор.
Вели в сопровождении нескольких бойцов в мультикаме. Проходя мимо машины, вокруг которой стояли в несколько рядов картонные ящики , с бумагой, я увидел Максима. Он увидев меня, крикнул :
- Постойте…- но один из тех, кто меня конвоировал, показал ему какую-то бумагу, и максим опустив взгляд, больше нее сказал не слова.
Встав около стены, я смотрел на старую решётку, которая была у меня над головой. Фразы из приговора даже не долетали до моего сознания, которое куда то улетучилось. Стало маленьким, забилось в самый дальний угол черепной коробки. Дочитав последнюю строчку, сержант закурил и стал командовать.

    Взрывом меня выбросило от окна. Стальные решётки просто вылетели и под ее давлением мое тела описало дугу. Наверное, они были не так уж и хорошо укреплены. Тут же начался обстрел города и площади, на которую я упал. Била наша артиллерия, больше некому было. Все-таки они пошли на штурм. Я поднял голову и сфокусировал взгляд на здании штаба. Его просто не было – были горы кирпича, и догорающие балки перекрытий, еле видневшиеся за густым туманом пыли и песка.  Как и не было машины Агитатора, которую решили оставить , вместе с техникой –недалеко от нашего места стоянки. Просто на ее месте была здоровенная воронка несколько метров в диаметре. Мне еще повезло, что волной меня не накрыло. Вокруг опускался непроходимое пыльное облако. Машину, с папками архива-перевернуло. Я ее видел , она был, где то тут. Я пополз к ней, преодолевая желание вывернуть содержимое желудка, прямо под себя. Казалось время тянется бесконечно. Секунды за секундой. Рывок тела вперед-секунда…передышка - секунда…еще рывок - секунда…
   Наконец я дополз и увидел знакомое лицо. Почему мне везет на обстрелы?  Сняв с его ремня флягу, я присосался к ее горлышку. Тело до сих пор дрожало. По плечу стало струиться, что то теплое. Я пошарил по его ремню еще и нащупал кобуру. Достав пистоле, встал покачиваясь. Вал огня ушел, куда-то в сторону. На площади не  было ни одного живого или целого бойца. Стонов не было слышно, в ушах до сих пор звенело. Я такое уже видел…тогда зимой. И опять по мне стреляли, и опять я стоял над своим бывшим товарищем, которого убило взрывом. Мне отчаянно не везло, на такие места.
    Вдруг он медленно пошевелился, и стал приподыматься на руках, качая голой из стороны в сторону. На площади, под обстрелом оставаться было опасно. Я, скрипнув зубами, подхватил его под руку и потащил в заросший парк, за площадь. Иногда он спотыкался, но я его поднимал и снова тащил его вперед. На востоке медленно загоралась полоска светло розового цвета. Через несколько часов наши части должны были занять город…
    
     Сознание иногда покидало меня, и вот дойдя до рощи, я опять впал в забытье, буквально на несколько секунд. Очнулся от того, что я услышал новый взрыв недалеко от воронки, в которую я скатился с Максимом, когда потерял сознание. Тот сидел, зажав уши руками, и покачивался из стороны в сторону.   
       Вокруг была березовая роща. Красивые белые стволы росли недалеко друг от друга. Зеленые кроны плавно покачивались на ветру. Кое-где дымились сгоревшие кусты и от них тянуло дымом. «Наконец  то мы где нужно .»- подумал  я пнув его на дно воронки. После чего  сказал:
—Копай...
      Максим осоловелыми глазами уставился на меня, но увидев в руках пистолет, стал судорожно ладонями разгребать дно воронки. Было видно, что ему  страшно. Руки дрожали.
    Постепенно воронка углублялась, а горка около нее становилась все больше. Пока он это делал, я достал пачку, и попытался закурить. Получилось не с первого раза. Наконец втянул горький дым, с наслаждением
Наконец он закопался по пояс и я его остановил, просипев :
—Хватит...
Он, посмотрев снизу вверх, на меня. Голова качалась, как будто сама по себе. Сфокусировав на мне взгляд он не своим голосом спросил :
 —Не-неужели ты у новой власти ничего не заслужил ... вот этим ты занимаешься?
Я присел перед ним и, выпустив ему струйку дыма в лицо, спокойно ему ответил:
—Это уже было, у Островского, но ты же его не читал? Такое вы не читаете...
Мне…друго-го и не надо. Копаться в этой грязи, в людских судьбах—  значит этого  я достоин. И мне этого хватает.  Раз люди доверили эту работу—   я хочу ее выполнить лучше всего...
... просто делать , то что могу...- мысли путались, но я сконцентрировался:
 -А вот ты... Ты пал довольно низко. Подставлять  своих, жить за счёт своих, это подло... Я тебя мщу не в том, что ты совершил военные преступления, сейчас, а в том, что ты совершал тогда, да и не только со мной...
Макс затряс  головой, потом схватил ее, его зубы скрипнули :
—Я не мог по-другому. У меня семья, дети... что я мог противопоставить системе, я стал ее частью... Если бы не я, то меня бы тоже убрали...ты что этого не понимаешь? Я один, против все? Против системы? Как ты? И меня бы уничтожили, как тебя...
Я затянулся еще глубже. Дрож в теле наконец отступала, накотила сонливость. Но я  продолжил:
—В конце концов, ты сейчас передо мной, и ты не признаешь очевидное... нужно ли мужество, что-бы не признавать правду?
Нет не нужно... это просто — подлость... А сила нужна для того, что-бы признать, что это! Твоих рук дело!.. И принять последствия, такими, какие они есть...а все остальное, это ... трусость... Ты сказал про тяжёлые обстоятельства, про то что у тебя не было выбора... А он был... итог, остаться человеком или стать Мразью...ты стал Мразью...   Отдал на съеденье друга, а сам ? Что ты сделал сам? Ничего... мразь...
—Я не м…м… мразь...а участие в антиправительственном мятеже —это не предательство? Я своей чести офицера—не за..за…замарал...
—Нет у тебя ее... помнишь, как там пелось: «... в борьбу не вступил с подлецом, с палачом, Значит, в жизни ты был ни при чем, ни при чем....»
не те книжки читал, не тому мама с папой научили ...Ладно, это все лирика...
—По…по…стой...А семья?
—Знаешь , а что  семья, Их расстреляют...как и тебя...
У него перехватило окончательно дыхание, он промолвил, тихо, еле слышно:
—За что...?
— А ты скажи, сколько поколений расплачиваться за грехи отцов? Мою мать никто не пожалел... не пожалели сотни моих товарищей подполья...
Да и нечего плодить таких тварей как ты...
Почти, ничего так не меняет  людей ... как смерть... Смерть меняет всех...
Начнем  ...
Я встал, направил на него ствол вороненого ТТ.
Я наконец понял, почему мне плохо и что течет по плечу. Швы разошлись на шее. Жить мне оставалось, ровно столько, что б привести решение в исполнение…

***

Выстрела, я так и не услышал, в голове все смешалось, в памяти всплыло только это:
—Наклонись...—прошептал Майор еще тише . Я максимально близко к нему наклонился.
От него несло потом, немытым телом,  запахом пороха и гари. Почему то внимание привлекли его ладони. Обычно холеные, чистые, сейчас они были грязные, со следами оружейного масла и нагара на них. Наконец он мне шепнул, то что я так хотел узнать:
—Это сделал ты...отдав Максиму  списки, которые позже  он мне передал...он был моим л..личным агентом...это ты ахаха, ты предал подполье...ахаха...