орхидеи взора

я искал шепотом ,языком голым искал. я пробирался сквозь стекла дня, сквозь туши снега. мелочными взглядами были эти улицы без души, без сердца. одним криком я напивался, одним воплем я наедался. скрежещущими улицами я наедался. из гнева я рождался, из преступного гнева, из глагола правды. красочным воплем я был, исколотый, израненный навстречу поникшим орхидеям взора. сам я был  в этом вихре, в этом расчленяющем урагане. каждый орган вопил навстречу воплю, каждый стон навстречу стонам дикой орхидеи. она сливалась с моим телом - таким редким и невиданным, таким жгучим и хрупким, таким оголенным, как смерть в твоем глазу. Я искал своею кожей дремучей, своими оголенными волокнами. хрип был моим гимном, моим стертым языком мук. в хороводе из слов и имен я воздвигал бурю, такую же ненастную, такую же ненасытную, как мое время, как время моей души. хрупкими плечами я овладел - навсегда, чтобы их забыть, чтобы проклясть их в немом молчании. в отражении я увидел свое лицо - одну сплошную массу мяса и боли, одно сплошное ощущение, растворенное в небытии. до глаз моих доходили эти объятия - те, что я искал в забвении часа. объятия были глубоки - бездонны они были, и я уходил, померкший, погибший, изничтоженный в языках похоти. хохотом я овладевал, как женщиной, и влачил его, тянул его в его дом, в его преисподнюю. там он хохотал, там он сиял, взбаламученный осколком муки. дети выходили из его губ - злобные, немые, трепещущие в этом растворенном ожидании. я растворялся вслед - и тихо погибал, как будто отсеченный в мрак, в голод, в страдание. око меня несло, снимая оковы гнева, буря меня несла, и время снимало с меня одежды, слой за слоем, пока я не остался нищ и пьян, пьян этим настоящим. так я восторгался, в пучине своего неведения, так я заблуждался - в похоти своей хоти, в ее хохоте. раздирало мине душу это царствие, это царствие без ума и души, это немое царствие света. хрупкие плечи я протянул ему в пасть - чтобы он умолк, и он умолк, и забылся, и истлел.