Глава 10. Уставом чужим

  Узкая горная тропинка почти терялась в снегу. Приходилось ступать аккуратно, прощупывая твердь под девственно чистым белым покровом. Жители хуторка у подножья поведали, что пройти через хребет можно только этим путем, и Гордей последовал их напутствию: соорудил себе посох из дубового кряжа.
  Снегопад не унимался третий день, заметая домишки по самые окна; когда странник вышел из хуторка, его следы тут же исчезли, будто и не было вовсе скитальца в богом забытом поселении.
  Природа дичилась, деревья скрипели, почуявшие сумерки совы ухали из ершистой поросли, но отдалённые огни внушали надежду на тёплую постель и какую-никакую пищу. Однако стоило поторапливаться: метель усиливалась, а сквозь неё неверный свет был едва различим. Вскоре станет совсем темно, и едва ли взор небесных светил пробьётся через толщу снеговых туч, дабы указать запоздалому путнику верную дорогу.
  Пару раз скиталец спотыкался на каменистом пути, едва не падая со склона, ветер бил в лицо наотмашь и убеждал вернуться туда, где можно преклонить бренную голову на соломенный стог. Рукавицы заиндевели, лицо, хоть и прикрытое высоким воротом и ладонью, превратилось в ледяную маску. Гордей подслеповато моргал, покрытые сосульками ресницы цеплялись друг за друга.
  Когда тяжёлый подъём остался за спиной, странник перевёл дыхание. Сил преодолеть ещё пару сотен шагов совсем не было, хотелось лечь прямо в сугроб и сомкнуть веки под убаюкивающую трубу всех здешних ветров. Но огни стояли совсем уже близко, и путник превозмог одолевающую его студёную дрёму.
  Чем ближе подходил он, тем более неприступным казалось ему прибежище. В конце концов Гордей увидел монастырскую стену и понял, что горная дорога привела его в сестринскую обитель, снискавшую печальную славу молитвенной воспитальни для не покаявшихся в миру грешниц.
  Собрав последние силы, Гордей глухо постучал в высокую дверь. Его порядочно замело, прежде чем смотровая створка подалась вбок, и осенённая свечным пламенем старуха оглядела ночного гостя.
  - Я прошу вас, матушка! – осипшим голосом произнёс Гордей, не теряя способности стоять лишь благодаря посоху. – Дайте мне ночлег. Я мирный странник, пересекаю хребет и следую к пределам Чернавии, три дня как начался снегопад, возможно, я сбился с дороги.
  Створка со скрипом захлопнулась, послышался лязг затвора. На Гордея обрушился блёклый свет, и странник, едва не падая, шагнул через порожек в монастырский двор.
  Как добрался до кельи, он не помнил. Уснул, едва остался один, и ни одно сновидение не мелькнуло перед его смеженными веками.
  Проснувшись, Гордей обнаружил сухую одежду на стуле, валеные сапоги у стены и серый двушёрстный зипун на ручке низкой двери. Над обителью гудел утробный колокол, за узеньким оконцем было бело и ясно.
  Его собственной одежды, брошенной наспех у ножек кровати, в келье не обнаружилось. Только посох, притулившийся у косяка, напоминал о нелегком пути.
  Гордей облачился в монастырские одеяния, нашёл в котомке потёртый знак веры, завязал за шеей шнурок и вышел из кельи.
  Обитательницы монастыря, ожидаемо, были на обеденной молитве. Гордей не стал ломиться на службу, он подождал, пока двери храма отворятся и сёстры смиренной вереницей вытекут на божий свет.
  Замыкала цепочку вчерашняя старуха, к ней и обратился Гордей с просьбой дать ему пару дней оправиться и с обещанием окупить пищу и кров посильным трудом.
  Кастелянша, как угадал странник, опустила сморщенные веки и поджала покрытые старческими трещинами губы, но возражений не высказала и направила скитальца к настоятельнице.
  Матушка выслушала пришлеца, затем осенила его знамением и отправила колоть дрова к вечерней трапезе. В самый разгар работы к Гордею подошла юная послушница и передала ещё одно поручение: наносить воды в сестринскую.
  Гордей не без труда сладил с монастырским журавлём, перед тем провозившись с расчисткой створок колодца от внушительной высоты сугроба. Вода из деревянных вёдер переливалась через край, застывая ледяной коркой на тропе. Когда Гордей с мысленными проклятьями в восьмой раз вволок злосчастную ношу на высокое крыльцо, ему попалась молодая женщина в одежде послушницы, не монашка вовсе.
  Управившись с делом, Гордей вернулся к себе. Измождённое дорогой и работой тело требовало отдохновения, но едва коснулся он головой подушки, как в дверь настойчиво постучали. Чертыхнувшись не к месту, Гордей поднялся и отпер дверь. На пороге стояла сегодняшняя незнакомка, и по виду её можно было догадаться, что пришла она с просьбой.
  - Входите, - промолвил Гордей, хотя посетительница и без приглашения уже шагнула в келью, прошествовала к окну и задумчиво вперила взор в туманную даль.
  - Чем я могу быть полезным вам, сестра? – недоуменно спросил странник, чтобы начать разговор.
  - Вероятно, мой вопрос вызовет недоумение, но нет ли у вас при себе снадобий? Я подумала, раз вы держите путь издалека, то, вероятно, запаслись какими-то лекарствами…
  Обескураженный Гордей быстро нашёлся:
  - Для какого случая вам понадобились лекарства? Разве нет в стенах обители нужных трав?
  Послушница отошла от окна:
  - Зря я потревожила вас. Отдыхайте, набирайтесь сил. Чем долее вы тут останетесь, тем пуще они вам пригодятся.
  Она хотела удалиться, но Гордей поймал просительницу за локоть, чем вызвал её недоуменный взгляд:
  - Вы пришли ко мне с просьбой, но не хотите рассказать, чем она вызвана. Как я могу вам помочь, если вы не желаете вдаваться в подробности? Кто-то из монастырских болен?
  Нехотя гостья ответствовала:
  - Да. Только устав требует забвения того, что приключилось с нами в мирской жизни, а хворь эта простирается именно оттуда.
  Гордей разжал пальцы. Посетительница больше не желала уйти. Она колебалась – раскрыть тайну или продолжить хранить её, но Гордей уже копошился в своём дорожном мешке, и гостья сдалась:
  - Несколько дней тому назад доставили в обитель девицу в беспамятстве. Её судили… за детоубийство, но на суде она не была, привезли её прямо из знахарского домика, где она лежала в забытьи и бреду. Сёстры и матушка возносят молитвы о её здравии, но милость Создателя не снисходит…
  Послушница потупила взгляд.
  - Вы взялись приглядывать за ней? Вы сами… - Гордей осекся. – Сколько вы уже здесь?
  - Два лета прошло, - коротко ответила та.
  - Могу я осмотреть болящую?
  - Вы лекарь? – с надеждой спросила послушница.
  - Я работал в аптекарской лавке, а после учился травничеству в своих скитаниях. Мне доводилось плавать на корабле, и я брал уроки у судового врача.
  - Идите за мной.
  Гордей накинул зипун и поспешил за своей провожатой, которая, не оборачиваясь, шла к сестринскому дому.
  - Вас поселили в гостевой постройке, - пояснила она. – Дабы не смущать наших насельниц. Под вашей кельей – конюшня и скотная, мы пройдём через задний двор, чтобы никто нас не углядел. Сёстры и матушка сегодня за молитвой просили все Силы Небесные помощи вам в дороге. Вашего ухода ждут.
  Они вошли в крохотную каморку, где под потолком чадила одинокая свеча. На разбросанной постели лежала бледная больная, глаза её были полуприкрыты, руки на простынях слабо подрагивали.
  - Вы говорили о ней с настоятельницей? – обеспокоенно спросил Гордей.
  - Я ежечасно докладываю о её состоянии. Бедняжке все хуже и хуже.
  - У неё лихорадка, нужно немедля вести к ней врача!
  - Вы не можете ей помочь?
  - Едва ли я тут буду полезен. Слишком тяжёлое состояние, а я всего лишь самоучка, который может менять бинты да делать отвары.
  Провожатая понурила голову.
  - Сейчас довольно хорошая погода, в поселении есть знахарь, я могу за ним сходить!
  - Никто не впустит сюда врачевателя. Да и вас, если вы выйдете. И дорога туда и обратно займёт много времени.
  - Но ведь сёстры живут здесь не первую зиму! Должна быть среди вас та, кто владеет хотя бы азами медицины!
  - Всё что дозволено нам – это молиться и просить Создателя о милости Его.
  Гордей подошёл к ней вплотную:
  - Но ведь вы сами… не верите в это.
  На лице послушницы молнией мелькнул ужас. Она отшатнулась и торопливо указала на дверь:
  - Идите прочь.
  - Ей нужна помощь. Если вы ничего не сделаете, она умрёт.
  - Ступайте! – повторила просьбу послушница.
  Болящая повернула голову и слабо застонала. Послушница бросилась к ней, а Гордей вышел вон. Он отправился искать настоятельницу. Та была во дворе, о чём-то толковала с давешней старухой. Завидев приближающегося странника, женщины прекратили беседу и выжидающе посмотрели на гостя.
  - Вам не следует праздно перемещаться по подворью, - назидательно молвила настоятельница, осенив привычным жестом подошедшего. – Сёстры пугаются вас, к тому же, следует помнить, вам предоставили кров как бедствующему, проникнувшись вашим плачевным положением.
  - Матушка, мне нужно с вами поговорить, - пропустив приветственную тираду мимо ушей, сказал Гордей.
  - Благословение Творца, сын мой.
  - Я хотел бы поговорить… наедине.
  - Нет в стенах нашей обители тайн и пороков. Если помыслы ваши чисты, вам некого остерегаться. Ежели напротив, то прошу оставить дерзновение за устами, а за молитвою проявить усердие, дабы изгнать нечистоту из души своей.
  Поняв, что старуха никуда не уйдёт, Гордей произнёс:
  - Мне стало известно, что в обители есть болящая, которая может испустить дух, если не привести к ней лекаря.
  Лица собеседниц вытянулись, немой вопрос, было видно, так и рвался на волю.
  - Вы виделись с ней? – сурово спросила настоятельница.
  - Разумеется, нет, - поспешил заверить странник. – Я слышал лишь беседу о некоей послушнице, которую свалила жестокая лихорадка. Поверьте, если её не показать врачу, несчастная умрёт ближайшим днём!
  - Исключено, - отрезала матушка, а окаянная старуха поддакнула чеканным кивком.
  – Все сёстры находятся здесь, в удалении от мира, отрицаясь от всех его благ как от соблазнов. Никто и ничто не может нарушить порядок.
  - Но разве жизнь не является ценой вашего Устава? – почти воскликнул Гордей, но осёкся. – Поймите, матушка, я со всем почтением отношусь к монастырскому своду, я лишь хочу спасти человека…
  - Эта несчастная на устах у каждой насельницы. В каждом молитвословии мы поминаем её и просим Творца смилостивиться над грешной душой.
  - Молитва против лихорадки!
  - Создатель наш милостивый и всемогущий примет покаяние души заблудшей, ежели сама обратит она к Нему молитву свою искренне, от всего сердца, отвергнув гордыню, - невозмутимо парировала настоятельница, делая медленные шаги.
  Гордей устремился за ней:
  - Так ведь она в горячке!
  - Грехи терзают её душу. Пребывает она в мытарствах в поиске светлого пути и не обрящет его, покуда не покается в содеянном злодеянии. Грех держит душу её крепче привязи цепного пса. Пока не примет она покаяние, так и будет блуждать впотьмах разума своего.
  Поняв, что возражения бессмысленны, Гордей отстал. Меж тем мысли о спасении умирающей девушки не отпускали его. По возвращении в келью не мог он успокоиться, рассуждая, как помочь, и терзаясь от безысходности.
  Проведя долгую бессонную ночь, Гордей вышел к утренней молитве и стал глазами искать в толпе свою вчерашнюю спутницу. Она сама нашла его – взглядом вцепилась в лицо и смотрела до окончания службы. Гордей боялся, что их заметят, но они стояли в тени свода, и никто из сестёр не наблюдал за ними. На выходе он замешкался, дожидаясь свою безымянную знакомку.
  - Вам следует уйти, - тихо сказала она. – Матушка обеспокоена, она расспрашивает, не ходили ли вы в сестринскую. Вам повезло, что никто вас не заметил, но как неосторожно было с вашей стороны обратиться к настоятельнице с подобной просьбой! Неужели вы думаете, что я не пыталась уговорить её? Моё слово ничто, я такая же грешница, как и та, что лежит в бреду. А другие насельницы едва ли разделяют мою тревогу, они молятся искренне и искренне веруют в ниспосланную благодать исцеления. Вы же чужак, чужак мужского пола, которого впустили, потому что Создатель указал ему путь к обители. Надежда ваша пуста, а благополучие шатко.
  - Но что-то же надо сделать, пока не стало слишком поздно! Как она?
  - Ей хуже. Она почти не просыпается, никого не узнаёт, перестала говорить. Жар не проходит, я опасаюсь, что недолго осталось ей на этом свете.
  - Как ваше имя?
  Послушница помолчала, выжидая, пока пройдут мимо спешащие на трапезу сестры, затем тихо изрекла:
  - К чему вам знать? После вашей неуместной проворности вас в любой момент проводят до ворот.
  - Я хочу помочь. И я знаю как. Но без вас я бессилен, а вы – без меня.
  - Вы что-то придумали? Что же?
  Гордей также выдержал паузу, давая пройти монахине, а после ответил:
  - Нужно вывезти её из монастыря.
  - Что? Вы в своём уме? Как вы это представляете?
  - Очень просто, сестра. Бояться мне нечего, я уведу вашу лошадь. Вдвоём с болящей монастырская кобыла сможет нас унести под гору, откуда я и пришёл. Там я постучусь к лекарю, оставлю девушку, а после верну лошадь в стойло. Если всё пройдёт гладко, я управлюсь за пару дней. Когда опустятся сумерки, собирайте вашу подопечную.
  - Как вы выберетесь? Сестра Елихандра или другие сёстры следят за воротами.
  - Вот тут мне снова понадобитесь вы. Вы поднимете тревогу, отвлечёте их.
  - Ворота заперты на ключ.
  - Ключ будет у меня.
  Послушница отвесила поклон перед входом в трапезную, Гордей повторил за ней и тоже переступил порог.
  - Вам нельзя дальше, - напомнила послушница. – Еду вынесут вам сюда. Но я сделаю, как мы условились, и да помогут нам все Силы Небесные.
  Гордей кивнул и остался в прихожей. Собеседница, бросив напоследок благодарный взгляд, скрылась за округлым дверным проёмом, откуда веяло тёплым запахом постного кушанья.
  К вечеру небо заволокли тяжёлые снеговые облака. Сёстры разбрелись по кельям, Гордей зорко бдел у оконца. Вот на свой пост пошла старуха Елихандра, цепочку её следов начал засыпать робкий снег.
  Странник отворил скрипучую дверь и вышел. Как раздобыть ключ у кастелянши, он представлял пока смутно, только знал, что будет непросто усыпить внимание этой совы.
  Снегопад усиливался, стемнело очень рано, всё подворье покрылось бледными отсветами келейных свеч.
  Пост Елихандры находился в небольшой пристройке у самой стены, единственное окно сквозь снегопад смотрелось рыжим квадратом. На воротах висел тяжёлый амбарный замок, своротить такой было едва ли возможно. Гордей приподнял его и что было силы отпустил. Железная груша обрушилась на дубовую створку, ухнув при этом порядочно. Гордей поспешил прижаться к стене домика, аккурат возле окна. Снег съел звук удара. Тогда странник вспомнил про свой посох, оставленный в келье.
  Вернувшись с ним, Гордей занял облюбованное место и принялся лупить по воротам и замку. Качнулась ветошь на окне – старуха забеспокоилась. Дождавшись, пока она отойдёт от окна, Гордей ударил вновь.
  Заскрипел затвор двери – Елихандра выползала в сумерки на разведку. Но ночь безмолвствовала, а следы засыпал усилившийся снег. Гордей выждал, пока дверь затворится снова, и опять начал бить по воротам.
  Тут уже кастелянша не вытерпела – выскочила из сторожки, подслеповато озираясь вокруг. Медлить было нельзя. Гордей подхватил кастеляншу поперёк туловища и втолкнул обратно в сторожку, затем подпер посохом дверь и захлопнул ставни.
Отперев ворота, Гордей распахнул их во всю ширь и бросился к сестринской. Сова, клекоча и вопя, билась в своей клетке, дверь едва выдерживала, чтобы не разлететься под таким натиском.
  Безымянная сообщница ждала его у постели больной. Несчастная была одета, но пребывала в забытьи. Гордей подхватил её на руки, отправив заговорщицу отворять лошадиное стойло.
  Снаряжать лошадь было некогда. Перекинув умирающую девицу через конскую спину, Гордей взгромоздился верхом и ударил кобылу в бока.
  - Уходите в кельи, пока вас не увидели! – крикнул он, выводя лошадь наружу.
  - Вы спрашивали моё имя, - раздалось вдогонку. – Меня зовут Паля. Паля из Загории.
  Лошадь прошла в ворота, Гордей бросил связку ключей на снег. Кастелянша уже высадила окно и пыталась выбраться из ловушки. На шум выходили монастырские, та, которая назвалась Палей, смешалась с толпой.
  Метель хлестала в лицо, лошадь отказывалась идти, но Гордей подгонял её, устремляясь всё дальше. Девушка в его руках холодела, и он опасался, что не ветер и снег были тому виной.
  - Разбой, разбой! – слышалось сквозь вьюгу, но кричали ли это насельницы или же ветер трубил меж скрюченных веток, разобрать было нельзя.
  …Три дня минуло до тех пор, пока вновь скрипнул запертый в ночь побега амбарный замок, и на подворье восшествовала лошадь с чёрным бантом в перепутанной гриве.