Настасья Филипповна

Настасья Филипповна
------------------------------
-  Как нашу хозяйку зовут? – спросил я у своего соседа по комнате.
-  Не знаю, - сказал он. - Каждый раз по-разному. Зови ее Настасья Филипповна.
- Настасья Филипповна, ты уверен?
- Доброе утро, Настасья Филипповна! – обратился я к ней на другой день на кухне.
Она повернулась ко мне, глянула по-женски оценивающе и сказала:
- Как ты меня назвал?
- Настасья Филипповна.
- Филолог, что ли?
- Историко-филологический второй курс.
- А где раньше жил?
- В общаге.
- Выгнали?
- Выгнали.
- За что?
- За драку.
- Ты побил, или тебя побили.
- Я побил.
- Молодец. За что подрались?
- За антисемитизм.
- Ты антисемит?
- Нет, я еврей.
- Еврей это хорошо. Евреев я люблю, а вот филологов  не люблю, - сказала она.
- Почему?
- Плохо за квартиру платят.
- Так я же вам за три месяца вперед внес.
-А через три месяца бегай за тобой.
- Почему вы так решили?
- Был тут до тебя один, тоже филолог, остался должен за полгода.  Ариной Родионовной  меня звал.
- Извините, - сказал я. - Как вас теперь называть?
Она улыбнулась:
-  "Как вас теперь называть" - фильм такой есть про войну.  В нем немцы красивые.   Да зови как хочешь, главное плати вовремя.  Ты, я видела бегаешь по утрам.
- Бегаю.
- И моешься потом под душем.
- Моюсь.
- Ты что же собираешься так каждое утро мыться.
-  Гигиена, я же потный.
- Мужчина потный, с бородой симпотный.  Беру тебя в рабство. Прокрути мне мясо в мясорубке, еврей.
 Вечером я сел перепечатывать свой новый рассказ.   Арина Родионовна, услыхав звуки пишущей машинки, без стука открыла дверь и заглянула ко мне в комнату.  Спросила:
- Ты что робишь?
- Печатаю рассказ.
- Сам написал?
- Сам.
- О чем?
- О любви.
- Нешта ж ты у любви разумеешь что? – спросила она по-беларуски шутливо.
- Трохи разумею, - сказал я.
- Сколько тебе лет.
- Девятнадцать.
- Деуки у тебя были уже?
- Я на такой вопрос отвечать не буду.
- Значит, еще не было.  Что ты тогда понимаешь в любви?
- Что-то понимаю, - немного обиделся я.  Она поняла, что задела меня и переключила тему:
 -  Я,  между прочим могу на машинке печатать, только не на нашей. На немецкой. Я по-немецки как по-русски разговариваю и пишу.  У меня способности.
- Почему же вы свои способности не применяете? – спросил я.
- А на кой-чорт. Я на военной пенсии и уменя все бесплатное.  Я Герой Советского Союза.
Здесь я подумал, что похоже моя Настасья Филипповна сочиняет, но это только добавляло интриги.
Увидев на моем лице интерес, она вошла в комнату, села на мою кровать и принялась рассказывать:
-  Когда война началась, я десятый класс уже закончила. В институт иностранных языков хотела поступать. Немецкий в школе изучала,  всегда отличницей по языку была. Лучше учителей разговаривала.  Когда фашисты в город пришли, я  смогла с ними объясниться, а через полгода, вообще, болтала как немка. Я сама - беларуска,  светленькая,  такие им  нравятся.  С двумя языками меня на работу приняли сразу. А что? Я пошла.  Есці хочацца.  У немцев лозунг: «nicht arbeitet, nicht essen».  Сперва в управу, где все наши предатели сидели,  а потом, когда освоила машинку, немцы меня к себе взяли.  Познакомилась там с одним офицером. Большая  любовь вышла. Я же еще девушкой была.
Это только в советском  кино немцы уродливые, а если ты молодая женщина и живешь окружении,  общаешься, то быстро начинаешь видеть, что они красивее наших.  И нет там никаких пузатых или очакастых дохляков. Немцы высокие,  фигуристые, спортивные.  А главное, какие они чистоплотные.  У меня в жизни много военных было, скажу тебе,  их лейтенант чистоплотнее нашего генерала.  Мой фашист - красавчик, блондин, гимнаст. У него было такое красивое тело.  И потом, немецкая военная форма очень модная,  немцы умеют ее носить. Но самое главное, что я ценю в людях – это ум. Мой немец был очень  остроумный. Я трохи понимала их юмор,  что-то не понимала, но чтобы он не сказал, я хохотала и он сразу лез комне целоваться. Я была очень красивая, когда смеялась и это знала.  Я его любила и он меня любил. И у нас все было, что бывает у людей, когда они любят друг друга...
Она замолчала.  Я спросил:
- А что потом?
- Потом, суп с котом.  В сорок третьем, уже в самом конце,  нашли меня эти подпольщики, начали шантажировать.  Подстилка, предательница родины, сука, ****ь, проститутка, сволочь - ходи оглядывайся, ты же наша советская, как тебе не стыдно, смотри, что они с евреями делают.  С евреями, да.  Евреев было жалко, про евреев я  знала по своей работе.  У меня до войны все подруги были еврейки.  Эти подпольщики хорошо подготовились.   Еще  разного говорили. Было видно, что у немцев ситуация становится все хуже. Однажды я не выдержала, сказала:
- Согласна, что я должна сделать?
Они сказали:
- Выполнить долг перед родиной.
Я все выполнила, как они сказали.  И они меня не обманули, вывезли из города. Представляешь, из хорошей чистой квартиры в центре, у меня там даже горячая вода была, усиленный паек, как фольксдойчу,  в партизнский, отряд зимой в землянку.  Я им так и сказала, не могли что ли до лета подождать.  Из отряда, правда,  меня быстро забрали в Москву,  дали орден и звание.  В сорок четвертом, как только Минск освободили, я, словно дурная,  поехала  туда в надежде своего немца найти, может каким раненым, пленным, может как-то ему помочь.  Какое там.  Вот и всей любви конец.  Единственной в моей жизни любви.
Этот дом же довоенный. Он пустой стоял.  Мне половину дали. А до войны жила большая еврейская семья. Здесь добрый дух еврейский, таким детям как ты здесь хорошо.
Она поняла, что тронула меня своим рассказом и спросила:
- Понравилось?
- Да, очень.
- Ну, так напиши.
- А как  назвать?
- А как ты меня сегодня утром величал. Настасья Филипповна. Вот, так и назови.