Кандалы это еще не ад!

         
         Стефан уже достаточно измученный холодом, устал от непривычной матросской работы, от бессонных ночей - солнце не уходило за горизонт. Границы дня и ночи пропали, на вахту ставили, невзирая на мольбы об отдыхе.

         В западной Европе ад всегда ассоциировался с геенной огненной. Там души грешников, мучавшиеся и распадающиеся на гнусные флюиды, изредка извлекаются жаростойкими служителями ада на свежий воздух. Но только для того, чтобы, вновь оживить их, дать осознание всей глубины их падения и, торжествуя, ввергнуть обратно.

         Для жителей же за полярным кругом, такое восприятие мучений вызывало искреннее непонимание. Настоящий ад – это нескончаемый и непреходящий холод во тьме полярной ночи - это суровая и холодная Арктика, край мороза и пурги. Закованные в лед моря, острова, архипелаги и берега, не вернувшиеся в родной порт и вмерзшие во льды корабли, занесенные метелями поселки. Бескрайняя ледяная стихия, враждебная человеку. Вот где ад! О тепле здесь могли только молить бога, как о награде и спасении.

         Больше всего на свете Стефану хотелось вернуться в теплую Францию, которую он покинул самым неожиданным для себя образом.

         Два года назад его осудил королевский суд по нелепейшему обвинению в убийстве крестьянина (его отчима), а также в краже имущества из дома Этьена Гарди. В соответствии с ордонансом от 1498 г. «О суде и охране порядка в королевстве» при ведении экстраординарного процесса присутствовали лишь судья и секретарь. Все прочие служители, как не приносившие специальной судебной присяги, были удалены из зала. Пока его вели по крутой лестнице из темницы, Стефан, еще исполненный оптимизма, спросил у охранника, каков из себя нынешний судья.

         -Монсеньор Гарди скор в принятии справедливых решений, он не дозволяет городской виселице вдовствовать, - ответил сержант и, оглядывая арестанта, утешил - и тебе не придется долго ждать ее объятий.

         Его поставили в центр, где из окна прямо в глаза било яркое солнце. Судья сидел под окном и лица его Стефан не различил. Голова кружилась от необъятного пространства. Зато он мог и в полной мере оценить возможность разогнуть затекшую спину – высота камеры был меньше его роста, а ее размеры позволяли лежать, лишь поджав ноги. Темень, сырость спертого воздуха и вонь – отхожее место было в углу, просто приямок в земляном полу.

         Судебное расследование исходило в первую очередь из намерений подозреваемого, его возможности совершить преступление и заинтересованности («Cui prodest scelus Is fecit – «кому выгодно, тот и свершил» - провозгласил судья), и только уж потом из свидетельских показаний и улик. А смертельная рана была нанесена крестьянину Гийому сильным ударом узкого и длинного лезвия. Таковым могла быть шпага арестованного.

Заседание прошло столь быстро, словно вигье был курьером, опасавшимся нападения голодной стаи волков из лесной чащи. Судья задавал ему вопросы, на которые следовало отвечать односложно - «да» или «нет». Объяснения и оправдания пресекались. Сами вопросы вызывали недоумение. «Process extraordinaire» подтвердил вину обвиняемого на основании опроса (тайного) свидетелей. Лишив дворянского звания, его отправили на каторжные работы. Пока зачитывался приговор, осужденный стоял на коленях.

         Закончив процедуру, вигье Антуан всех выпроводил из зала:

         -Я сделал все, что мог для тебя по закону и … по просьбе твоей сестры. Но ты должен понимать и никогда не возвращаться в Каркассон, не встречаться и не писать в Монтольё.

         Все тот же охранник, проверивший прочность кандалов, проговорил с сочувствием:

         -Не повезло тебе, голландец. Засекут, а нет, так потонешь или к агарянам в плен попадешь. По мне так лучше уж враз, здесь в тепле и на солнышке повисеть и упокоиться в земле. Наплачешься ты на галерах.

         -Ничего, везде люди живут.

         -Так то люди…

         Стефану повезло. По решению суда его отправили в Королевскую каторжную (галерную) тюрьму в Марсель. Но пришлось ждать еще долгое время, пока в тюрьму не согнали два десятка таких же, как он осужденных. Прикованному к цепи с другими невольниками, ему предстоял скорбный путь к месту базирования галер. После башни Инквизиции, этот переход оказался менее суровым наказанием.

         В Марселе, где находилась центральная тюрьма Франции, директором и надзирателями были рыцари Мальтийского ордена. Орден являлся школой подготовки офицеров-аристократов. Таково было желание короля - чтобы его офицеры были французами по рождению, происходили из аристократических семей и имели опыт службы на галерах. Такое причудливое сочетание можно было встретить только у рыцарей мальтийского ордена. Истинный аристократизм невозможен всегда отличается поведением, повадками и умением. И немыслим без настоящей школы морской войны.

        Рыцари считали себя боевыми офицерами. Так оно было и на самом деле. Сражение галер предполагало абордаж и рукопашные схватки, и это привлекало жаждущих славы, предоставляло им реальную возможность проявить личную доблесть. Для аристократов важны были и родовые традиции. Не менее привлекательна была более высокая, чем на парусном флоте, оплата. Наконец, галеры никогда не совершали «этих ужасных двух-трехлетних походов в далекие моря».
 
         «Поверьте мне, - поучительно говорил капитан галерного корпуса маркиз де Терне, встречая будущих рыцарей на ступенях высокого крыльца своей резиденции, - и не забывайте, что вам придется иметь дело не просто с гребцами, а с каторжниками. Это убийцы, воры, насильники и бродяги - отбросы, недостойные чтобы их считать людьми, но от их умения, силы и здоровья будет зависеть ваш успех в искреннем стремлении служить королю и христианской церкви».

         Маркизу исполнилось тридцать лет. В пятнадцать лет он выдержал конкурс у себя в родном кантоне. По завершении срока послушничества в монастыре и принятия обета воздержания, смирения и нищенствования, его матросом отправили на галеры, где он изучил навигацию и приемы морского боя. В двадцать пять лет он  получал желанное одеяние с восьмиугольным белым крестом и стал офицером флота. Капитаном галеры мог быть  прослуживший не менее десяти лет и имеющий опыт участия не менее чем в трех кампаниях.
 
         И теперь его авторитет был непререкаем в среде французских кавалеров ордена. Отметим, что спустя шестьдесят лет, когда сьерру де Терне исполнится 92 года, он будет блестяще командовать эскадрой из одиннадцати галер, направленной против Северной Африки.

         А новобранцы, встав на одно колено и склонив головы, клялись сражаться против неверных, а не проливать кровь христиан (каторжники не в счет!), не убивать единоверцев. Они искренне были уверены, что будут справедливы в войнах, защищать свою веру и избегать участия в преступных спорах христиан. Проникновенные слова маркиза, что рыцари должны «дорожить своей службой королю, государству и Ордену, служить не для удовлетворения своих амбиций и страстей, так неуместных с понятием чести, славы и любви к Франции» на всю жизнь врежутся в их память, как гимн достоинства и непорочности, как отеческие напутствия.

         Галерный корпус это элита морских сил Франции, и он был заинтересован в сохранении кандальных гребцов, в их обучении. От них зависел  успех морских операций. И собственная жизнь рыцарей. Это, конечно, не означало заботу о людях. Да, и за людей-то их никто не считал. А замена поступала регулярно и скамьи галерные не пустовали. Плети, розги и палки тоже никто не отменял.

                На галеры был строгий отбор. Брали только здоровых и крепких, желательно из крестьян. С ними проще, и работают в полную силу, и претензий не предъявляют, и к побегам не склонны. Конечно, раньше, до королевского ордонанса все же было попроще. Сбежавшего каторжника ловили и тут же вешали. Его тело могло висеть в петле долго, и год, и два, в назидание, пока не появлялся новый претендент.
 И все же, суровые условия каторги не шли ни в какое сравнение с   холодной, сырой, грязной камерой замка Транквелей. Во всяком случае, теперь он был обеспечен едой и одеждой. В тюрьме такую роскошь могли позволить себе только обеспеченные узники.

         Везение кончилось вскоре, как Стефан прибыл в корпус. Французские галеры выходили в море на два-три месяца и только весной и летом. На осень и зиму каторжников отправляли на работы. Одним везло - они трудились в довольно комфортных условиях - в морских арсеналах, на коммерческих верфях и в доках. Ну, а те, кто ремеслом владеет соответственным, мог попасть в домашний уют, в услужение к господам рыцарям. Особо ценились садовники, сапожники, повара и портные. Могли там надолго задержаться, на весь срок. На таких, правда, напутствие маркиза де Терне не распространялось.
         Стефан полезными ремеслами не владел и, как особо опасный для королевской власти преступник, был отправлен на рудник. Владение профессией, здоровье и прилежание здесь было не главным. Каторге это безразлично! И для арестанта все едино, лишь бы в конце дня была миска баланды и крыша над головой.

         Первоначально Стефан добывал серебро и золото. Места эти ему были знакомы. В детстве он не раз был в предгорьях  и монах рассказывал, что сто пятьдесят лет назад их прапрадед владел в этих местах серебряными копями.

         Из Салсиня Стефана перевели на север Франции. В Бретони он попал на разработки касситерита. Весной в Дюнкерке во время погрузки руды на корабль, ему удалось спрятаться на рядом стоящем небольшом двухмачтовом британском судне, которое бункеровалось углем.

         Спрятавшись в кокпите среди снастей и бочек с провизией, он двое суток провел без еды и питья. Когда же покинул убежище и предстал перед капитаном, выяснилось, что накануне умер один из матросов. Генри Хадсон холодно и брезгливо выслушал объяснения. И решил, что незачем искать в портах замену. Прибыв в Амстердам, передал тело умершего властям, выдав его за беглого каторжника. Теперь французский дворянин Жак-Естебан Саббас д’Орнизон де ла Гарди окончательно умер. Члены команды звали его Галл, но чаще Савва.