Когда мы состаримся

     Я люблю это деревянное раскладное кресло. Знаю каждую его царапину и трещину. Я с ним сроднился. Ему не страшны ни дождь, ни палящее солнце, ни хлёсткий ветер. Даже когда оно падает, приобретая новые отметины, оно не становится ветхим — потёртости и вмятины придают ему неизгладимый шарм. Его делал настоящий мастер. Оно принимает меня в свои жёсткие объятия, и я сливаюсь с ним в одно целое. Нас не отличить. Мои шрамы ничуть не хуже; их можно принять за боевой окрас, по ним можно прочитать историю жизни, наполненную ошибками и поздними прозрениями. Заботливые руки укрывают меня полинявшим пледом, который помнит времена наших скитаний и сомнений. Его клетчатый орнамент волнует воображение древними легендами и сказаниями. От него пахнет ветром и трубочным дымом. На него проливали крепкие напитки и просыпали пепел. Его латали, чинили и возвращали к жизни, чтоб он сослужил свою службу у домашнего очага и в дальнем походе. Он бесценен. Он — реликвия. Он — свидетель домашних тайн. В моих руках книга, страницы которой шелестят, как уж, проползающий в вечерней траве. Веранда — прекрасный наблюдательный пункт. Лампа висит на ржавой цепочке и проливает в густеющий сумрак мёд и молоко. Вспорхнувшая птица пролетает над озером, где лёгкая рябь и зябкая свежесть, и запахи водорослей. В моё чтение подмешивается привкус наступающей ночи и на берегу оживают призраки героев. Им свойственна та же мимикрия, что и мне — они сливаются с предметами. Ветка старого дуба заносит вспыхивающий в лунном свете клинок, да так, и замирает. В корнях прибрежных деревьев прячутся лазутчики и терпеливо ждут, пока я покину своё кресло, чтоб незаметно подобраться к дому. Придётся и сегодня ночевать на веранде, ничего не поделаешь. Когда приедут дети — будем нести вахту поочередно, как в те достопамятные времена, когда мы блуждали в верховьях Амазонки и дикари, крадущиеся к нашему биваку со всех сторон, грозили нам отравленными стрелами… Чашечка крепкого кофе сейчас бы не помешала. Но стоит только встать с кресла и отправиться на кухню, тени в прибрежных зарослях приходят в движение и наползают туманным облаком. Я их не отгоняю. В конце концов от них нет никакого вреда. Всё это приправляется трескотнёй цикад, криком козодоя, тявканьем лисы и блуждающим громом боевого барабана, напоминающего об опасности...
     — Дорогой, опять ты притащил эту рухлядь на веранду! — о, это мои новые соседи, милые в общем-то люди, делают вид, что ссорятся.
     — Нет, я это кресло вчера ещё вытащил в сад, завтра заедет старьёвщик и мы сразу всё ему отдадим, — оправдывается мужчина с притворным видом закоренелого подкаблучника.
     — Ты хочешь сказать, это я его притащила обратно! А этот старый пахучий плед, который нам оставили прежние хозяева, что он здесь делает? — восклицает нежная фурия.
     — Честное слово, я его постирал, высушил и оставил на кресле, — парирует мужчина.
     — Ты лгун и романтик. Затащил меня в эту глушь, — плаксивым голосом продолжает женщина, — ни одной живой души в округе. Что я буду делать здесь всё лето?
     — Завтра приедут дети и не дадут тебе скучать, поверь мне, — оправдывается, поправляя очки, подкаблучник — Ты только посмотри, какая красота, какие чудесные запахи!
     — По моему с озера несёт тиной, а с соседней фермы навозом.
     — Какая же ты скандалистка, хоть и милая.
     — Когда мы состаримся, вези меня куда хочешь, а сейчас мне нужна цивилизация.
     — Цивилизация, в твоём понимании — магазины.
     — Да, и магазины тоже.
     Милая скандалистка уходит в дом. Очкарик прогуливается по саду, потягивает носом воздух, срывает листочек и замирает надолго, устремляя свой близорукий взгляд на озеро. Очнувшись от сладостного оцепенения, он вздыхает, поднимается на веранду, бросает старый плед в кресло и выносит всё это в сад.

     Весь день нежная фурия суетилась в доме: подметала, мыла, оттирала пятна, готовила на кухне, поручала невыполнимые задания мужчине, который пытался скрыться от неё, то в кустах крыжовника, то примостившись на ступеньках крыльца, то в сарае, то на самом берегу озера с блокнотом и ручкой в руках. Казалось, он хочет увековечить всё, что чувствует. Наивный, это нельзя поместить на бумагу, это надо хранить в сердце. Разве ты запишешь в свой блокнотик скользкую улитку на листке, ползущую, как блестящее лакомство, в зелени и капельках росы. Нет, это должно храниться в сетчатке глаза. Кряканье утки, рассекающей водную гладь, надобно поместить в закоулках ушной раковины...
     — Может, всё-таки ты мне поможешь? — уже без всякой надежды спрашивает женщина. В это время подъезжает фургон старьёвщика и сигналит.
     — Иди уж, избавься от старого хлама, — разрешила милая скандалистка.
     Мужчина подошёл к фургону из которого вывалился колоритный старикан. Казалось на борту фургона было не название магазинчика “Прекрасная рухлядь”, а его собственное имя. Это был роскошный типаж: круглые дымчатые очки, бугристый нос, козлиная бородка, ароматная сигара и чёрная шляпа. Старьёвщик отодвинул дверь-купе и подкаблучник залюбовался резным дубовым комодом, со шкафчиками, выдвижными ящичками, бронзовыми ручками в виде львиных морд с серебряными кольцами в носу.
     — Сколько? — простонал лгун и романтик.
     — Старина, даже не спрашивайте! Хотел было себе оставить, да не по карману. С руками оторвут.
     Колоритный выпустил ароматного дыма.
     — Ну, что там у вас? Показывайте! — спросил старик, будто сжалился.
     — Плед и кресло.
     Увидев товар, комиссионер крякнул, хитро подмигнул кому-то вверх и загасил сигару.
     — Это те самые вещи в доме, с которыми трудно расстаться, — произнёс старьёвщик с видом мудреца.
     — Плед чистый, постирал, не беспокойтесь.
     — Зря, — сказал старик.
     — Это почему?
     — Столько чудесных запахов убили! Посмотрите на эту полустёртую нашивку на пледе — готический шрифт, сказать по правде я не силён в языках. А эта медная табличка на спинке кресла с фамильным вензелем. И не жалко вам выставлять всё это на продажу? Какие истории кроются в этих вещах? Я так и вижу, сидящего в этом кресле старого солдата и путешественника, укрытого пледом, с погасшей трубкой, как уснувший вулкан, от которого всё ещё исходит угроза... Кстати, знавал я прежних хозяев этого дома, тоже всё пытались избавиться от старых вещей...

     Утром приехали дети. Это были взрослые молодые люди — парень с проницательным взглядом и трепетная девушка. Вы бы видели, как милая скандалистка преобразилась в домашнего ангела. Она неузнаваемо помолодела и прозрачными розовыми крыльями захватила детей в свои объятия, закружила, приласкала, заговорила, зацеловала. Лгун и романтик был прощён и потому забыт. В данный момент домашний ангел в нём не нуждался... Но близился обеденный час.
     — А где же ваш младший брат?
     — Не волнуйся, любимая, — ответили дети ангела, — он будет с минуты на минуту. Решил прогуляться по лавчонкам, магазинчикам и прочим забегаловкам, которых у вас в глуши тьма-тьмущая и пруд пруди. Весь в тебя. А вот и он!
     Крылышки ангела затрепетали с удвоенной силой и младший, ироничный и дерзкий, тоже оказался пленён домашними узами. Нежные упрёки, притворные обиды, невыполнимые обещания и сказочные планы наполнили дом.
     И в конце концов все высыпали на веранду.
     — Господибожемой! — замерла на месте нежная фурия.
     — Что опять не так? — спросил притворный подкаблучник.
     — Дорогой мой, ты меня просто не любишь. Кресло и плед опять здесь. Ты же обещал, что старьёвщик заберёт их.
     — Так он их и забрал, вчера ещё. Я лично грузил в машину.
     — Ты меня совсем за дурочку принимаешь? — вопрошала ласковая скандалистка.
     — Стоп, стоп, стоп! Родители, не ссорьтесь. Вы имеете ввиду старьёвщика из магазина «Прекрасная рухлядь?» — вмешался дерзкий и ироничный.
     — Ну, а какой ещё? У нас, в этом забытом богом уголке, других нет!
     — Вы не поверите, я только что купил эти чудесные вещи и привёз с собой; мне они так понравились. Кресло и плед так друг друга дополняют. Когда мы состаримся, будем ещё из-за них ссориться..
     — Прикольно! — пропела трепетная.

     Поздно вечером, когда родители оправились спать, дети ангела и романтика сидели на веранде и рассказывали нескончаемые истории, которые накопились за время долгой разлуки. Старшая сестра устроилась в кресле, укрытая пледом, держа в руках большую кружку с чаем.
     — Постой, я же видела тебя в окно, когда ты приехал и вышел из такси, — произнесла трепетная.
     — Ну и что?
     — А то, что никакого кресла и пледа у тебя не было.
     — Правильно. Я их и не привозил. Я это придумал на ходу. Родители что-то напутали, надо было как-то спасать ситуацию, а то бы они точно поссорились.
     — Красавчик! — похвалил проницательный старший брат.
     — Да ладно, — махнул рукой ироничный младший, — ещё неизвестно какими мы будем, когда состаримся...

     Прошла счастливая неделя в домике у озера. Утром, после завтрака, семейство сидело за столом на просторной веранде. Домашний ангел и любезная хозяйка дома раздавала поручения налево и направо. Притворный подкаблучник, с озадаченным видом вернулся от почтового ящика с запиской в руках.
     — Что случилось, любовь моя, — шутливым тоном спросила нежная фурия.
     — Хозяин магазина «Прекрасная рухлядь» прислал записку, что наши кресло и плед сегодня проданы и мы можем заехать и забрать причитающиеся нам деньги, за вычетом комиссионных...

06.02.21