Following, 1998

Концепт «свобода как необходимость» в разрезе творческого метода К. Нолана:

экзистенциальные мотивы в картине «Преследование» (1998)


Свобода есть отсутствие выбора — эту парадоксальную максиму приписывают печально известному руководителю Кампучии Пол Поту [1]. «Переход от необходимости к свободе не есть простой переход, но движение по ступеням, состоящее из многих моментов…», — развивал веком ранее схожую мысль Гегель [2].

Именно таким восхождением по ступеням необходимости в подлинное царство творческой свободы стали для Кристофера Нолана съемки триллера «Преследование».
«У нас было много свободы. Ограничиваясь в техническом плане, мы расширялись в творческом» [3].

Мизерный бюджет, отсутствие искусственных источников освещения и подходящего реквизита, ручная камера с 16-мм пленкой… Объективную стесненность в технических средствах Нолан диалектически воспринял не как досадную случайность, а как осознанную необходимость. «Нужно быть ограниченным таким образом, чтобы вы понимали, что это не случайность, а выбор» [3]. Истинный «сад» свободы, как известно, может зацвести лишь в подлинном «царстве» необходимости [2].

Вышеуказанные факторы предопределили черно-белую палитру будущего фильма в духе экспрессионистских картин уже на стадии написания сценария [3].

Мегаполис объят черным пламенем матового одиночества. Неудачливый писатель ищет точку приложения своей творческой энергии в этом мертвом, отчужденном пространстве и начинает игру в преследование.

«Я долгое время был один. Мне было одиноко и скучно. Весь день — пустота. И тогда я стал следить. Просто следить за людьми» [3].

Синкретичное пространство городской среды бесконечно отдаляет перспективу близкого общения. Билл произвольно вычленяет элементы из плоской человеческой мозаики в надежде вырваться из удушливой атмосферы клаустрофобно-солипсисткой тюрьмы своего безрадостного существования:

«Вам случалось... позволить своим глазам бродить, скитаться по толпе, а потом медленно остановиться, и зафиксировать взгляд на одном человеке? И вдруг этот человек уже не просто часть толпы, он становится индивидом» [3].

Беспечный обыватель, пожалуй, должен быть безмерно благодарен безобидному соглядатаю: в фокусе внимания одинокого беллетриста каждый из безликой толпы, медленно поглощаемой вязким миром объектов, обретает подлинную субъектность.

«Смотришь на человека — и в душе тысяча вопросов, и я хотел задать эти вопросы, хотел узнать какими будут ответы».

В конечном счете, наивный сталкер становится одержимым загадочным импозантным мужчиной с неизменной кожаной сумкой [3]. Кобб – «свободный художник-грабитель». Свои преступления он совершает, на первый взгляд, из весьма своеобразных побуждений, не имеющих под собой криминальной подоплеки – на манер гоффмановского Рене Кардильяка [4, с. 468].

«Забираешь их вещи и показываешь им, что у них было» [3].

Кобб в своих кражах, кажется, движим сходным с бескорыстным соглядатайством Билла мотивом. Отнимая далеко не самое ценное и дорогое, а наиболее личное, интимное, странный вор совершает экзистенциальную встряску индивидов, погрязших в вещном мире нелепых глянцевых «погрямушек».

«Потом они вернутся, пойдут снова покупать безделушки на деньги страховки, и в первый раз задумаются: зачем им все это было нужно?»

Билл очарован, буквально влюблен в таинственного Кобба. Фетишистская увлеченность необычным бандитом принимает у незадачливого писателя форму какого-то ритуала: Билл меняет стиль одежды и прическу, дабы полностью походить на своего нового друга.

Следование за человеком толпы в какой-то момент оборачивается самопреследованием: личность Билла, помноженная на темную индивидуальность Кобба, распадается, словно расщепляется надвое [3].

Таким образом, здесь развивается традиционный для романтизма мотив двойничества [4, с. 474-477]. Появление в повествовании роковой блондинки окончательно превращает городской топос неонуара в арену романтических коллизий.

Принципиальный момент: главный герой Нолана словно намеренно незавершен. Даже как писатель он не актуален, а потенциален: на протяжении всей истории Билл так и не напишет ни строчки.

«Безработный, 20-ти с лишним лет, представляет себя писателем», – иронично аттестует Кобб своего неловкого преследователя [3].

Примечательно здесь вспомнить автохарактеристику литератора Достоевского из «Униженных и оскорбленных»:
 
«Кстати: мне всегда приятнее было обдумывать мои сочинения и мечтать, как они у меня напишутся, чем в самом деле писать их, и, право, это было не от лености. Отчего же?» [5, с. 3]

«Преследование» начинается диалогом Билла со следователем, в котором смутно угадывается беседа Порфирия Петровича с Раскольниковым. У незадачливого Билла, как и у Раскольникова, в процессе рефлексии пробуждается чувство ответственности: герои смутно сознают, что безграничная свобода может навредить как им самим, так и окружающим близким. Отсюда возникает потребность соизмерения личной свободы с коллективом. Вероятно, поэтому, Билл, как и Родион Раскольников, решает прийти в полицию с повинной. Бремя свободы – это великая ответственность, а человек, будучи существом ограниченным, заведомо не может оставаться на высоте этой ответственности, и потому уже виновен априорно [6]. Экзистенциальная концепция свободы, таким образом, чем-то напоминает «прародительский грех» в христианстве.



1. Вадим Климов. Призрак свободы // http://www.pustoshit.ru/32/klimov_freedom.html

2. http://metaphysica.narod.ru/consult/8.htm

3. «Ограничиваясь технически, мы расширялись творчески»: каким был первый фильм Кристофера Нолана «Преследование» // http://dtf.ru

4. Берковский Н.Я. Романтизм в Германии. – СПб.: Азбука-классика, 2001. – 512 с.

5. Достоевский Ф.М. Униженные и оскорбленные: Роман. – Мн.: Беларусь, 1979. – 350 с.

6. Шатилов С.Ф Субъективность как исходный принцип экзистенциализма Ж. П. Сартра // https://www.gramota.net/materials/1/2007/7-1/76.html