Выбор

               
                Мой друг,уходящий в страну удовольствий,
                лёгких денег,порока и обмана. Оглянись!
                Ты увидишь того,кто тебя туда послал и
                свою больную, бессмертную душу в его
                руках.

Восточная Сибирь,п. Мама.







                Глава первая  :  полет в никуда.
         
           Пилот военного вертолета  нервничал. Времени на выполнение "левого" рейса было в обрез, да и сумма гонорара была не сопоставима с риском потерять если не все, то очередное звание точно.Но перестройка в стране вносила коррективы и в службу, и в сознание. Часы на приборной доске показывали пятый час утра, восток окрашивался заревом восходящего солнца. А  перестройка в стране шла полным ходом,зарплаты не платились и офицеры с семьями в части выживали как могли. Лопасти вертолета медленно вращались, когда из подъехавших автобусов двое крепких ребят в течение двух минут закончили погрузку живого груза в вертолет в виде молодых людей в камуфляже. Руки  которых, как он успел заметить были связаны за спиной. Один из двоих, кто платил за рейс, рукой подал команду о готовности к полету. Пилот, с облегчением перекрестившись, резко добавил обороты двигателя.
            Внизу расстилалась тайга, уже  зазеленевшая. Лишь местами, на северных склонах гольцов еще были видны грязно-белые  поля не растаявшего снега.  Большинство пассажиров, если конечно их так можно было назвать, имело жалкий вид. Часть лежала на полу, корчась в судорогах. Кто - то  с пренебрежением плевал на пол, чавкая  зеленой  гадостью, демонстративно показывая пренебрежение ко всему происходящему, нагло и глупо улыбаясь. Они не в полной мере сознавали того, что с ними происходит. Но основная  часть компании с ужасом наблюдала в иллюминаторы однообразный пейзаж из гольцов, заросших кедровым стлаником, распадков с чернолесьем и реками, с еще не упавшей  после таяния снега водой. Лишь один из пассажиров, все же больше похожий на пленника, равнодушно  смотрел перед собой, не реагируя ни на что. Звали его Михаил. Двое из тех, кто забросил в вертолет «живой» груз внимательно наблюдали за их поведением, не отходя от кабины пилотов. Видимо опасаясь нестандартных ситуаций. Шел второй час полета. 
        Восходящее солнце немного добавило вдохновение даже тем, кто валялся на полу вертолета. Пересиливая «ломку», со свободных мест  они  наблюдали за тем, как меняются краски тайги под солнечным светом. Как туман вдоль рек растворяется под лучами солнца. Как над  Витимо-Патомским нагорьем начинается день. Как начиналось и короткое таежное лето, с еще холодными июльскими ночами. Все это  всецело уже принадлежало им. Но они этого еще не знали!

        Шел третий час полета. Вертолет словно чего-то искал в этом,  казалось забытом богом месте,  но высоту терял  быстро. А в иллюминаторах уже мелькали вершины кедров и елей. Держась вдоль реки, круто меняющей свое направление, неожиданно для всех он сел на песчаной косе, заросшей карликовой березкой. Выгрузка из вертолета была еще более быстрой, чем погрузка. Молодые люди, в камуфляже не по размеру, падали на песок и друг на друга. Все это происходило под влиянием ускорения, которое придавалось теми же двумя  парами крепких рук.  Михаил, безразлично взиравший до этого на все происходящее, уже понимал цель полета. Полный рот песка, после падения лицом в низ, не дал ему выразить весь «восторг» происходящему и он с яростью бросился на одного из сопровождавших их людей. Судя по удару, дело тот знал хорошо. После того, как Михаил опять зарылся лицом в песок,  эти двое выбросили еще два мешка из вертолета и, спрыгнув на песок, подошли к Михаилу. Развязали ему на руках веревку, а  в карман куртки положили складной нож.  После чего сквозь шум работающего двигателя прозвучало едва слышное, может даже и не для них сказанное: захотите жить – выживете. Скорее, это можно было понять  по губам.
            Михаил пришел в себя, когда шум двигателя вертолета уже затихал. Его сменил шум реки, равнодушный и вечный, как сама Тайга, молча взирающая на это подобие людей, скованных ужасом, бесчеловечностью обмана и неизвестностью. Мало кто из них заметил, как пилот и двое сопровождающих пометили на карте место высадки. Только потом, через несколько месяцев пребывания в Тайге, уже пришедший в относительный порядок мозг, вернет их к этому моменту, как к самому главному для многих из них. Все выброшенные из вертолета молчали, кто сидел, кто - то лежал, взгляд  каждого был обращен в никуда.  Почти никто не понимал: что же произошло и с какой целью?
            Все они были из одного города, каждый чувствовал, что их объединяют  наркотики, отличительная черта, по которой  они узнавали друг друга в городской суете. Ставшая главной привычка подчиняла разум, тело, заставляла изощренно врать.  Скрывая от родителей, жен, братьев, сестер, близких, ставшую и для них самих беду, они все больше попадали в зависимость от своего губительного образа жизни. Пока не дошли до состояния, когда это уже невозможно было скрыть. Но  на этот момент страх, голод и неизвестность наполняли их сознание, заставляли думать о случившемся сейчас с ними. Тайга, окружавшая их была той реальностью, которая не давала ни единого шанса вернуть прежнюю жизнь. Она уже подчиняла их разум и тело.
      
           Глава вторая: нас здесь не ждали.

       
             Михаил, почувствовав свободу, затекшими руками смахнул с лица  песок, достал нож и стал разрезать веревки на руках этих несчастных людей. Но вскоре понял, что достаточно потянуть за один конец и веревка слетала с этих далеко не натруженных рук. Вскоре эта разношерстная компания, после перенесенного шока, стала приходить в себя, справляя самые обычные человеческие потребности в прибрежных кустах. Все молчали, но у каждого в голове с болью, но ясно звучала осознанная мысль о том, что все изменилось, что нет прошлой жизни и что - то надо делать. К сожалению делать что - то руками полезного, они практически ничего не умели. Если не считать дурных, губительных наклонностей и элементарных потребностей.  Но интерес к содержимому двух мешков, заставил их всех кинуться к ним, сбивая друг друга с ног. Как к последней надежде что - то вернуть из той жизни. Армейская палатка мало кого заинтересовала и была брошена в беспорядке. Во втором же мешке оказалось несколько булок хлеба,  пачек десять соли.  За хлеб началась драка. Куча людей валялась на берегу в воде,  вырывая  хлеб друг у друга из рук.
       Когда же ледяная вода привела их в чувство,  месиво из хлеба и песка река уносила в ямы, к вечно голодным хариусам. Только одна булка, вбитая в песок, размокшая и раздавленная оставалась единственной едой для этих способных только потреблять, врать и воровать людей. Михаил  с ножом в руке подошел к ней и на глазах этой голодной толпы не торопясь порезал хлеб на ровные двадцать частей, сделал он это скорее интуитивно чем осознанно. Сработал опыт летней практики на кафедре «Безопасность жизнедеятельности», где он учился. На которой в летних походах инструктора учили делить последний кусок хлеба и тепло с товарищами.  И вот уже каждый, отводя глаза в сторону, шмыгая разбитыми носами, уходил в сторону, зажимая в руке хлеб, ставший вдруг таким сокровищем. Солнце все выше и выше поднималось над горами, разогревая таежный гнус, который через полчаса с остервенением возьмется за привычное дело. Усугубляя и без того тяжелое положение этих несчастных.
      А пока  упавший с небес на грешную землю  народ,  доедал с ладоней последние крошки не заработанного ими хлеба, как последнюю подачку с «большой» земли! Больной мозг не выдавал сколько-нибудь четкой, логичной и  последовательной информации о случившемся с ними. Как в прошлой жизни, так и  в этой, за сотни километров от всех прелестей цивилизации. Туман в сознании от конопли, «Спайса», других химикатов не давал этим людям до конца оценивать происходящее.
     Первым дал о себе знать ОН - таежный гнус в виде мошки, проедающей кожу. Комаров, летающих в легких и мокрецом, невидимым, но жалящим так, что место укуса  мгновенно распухало. Затекали глаза, уши становились тяжелыми. И вот уже вся эта кровососущая компания тучей висела над внезапно появившимся «кормом». Через час уже никто не думал ни о еде, ни об обидах. Главным стало куда деть свое несчастное тело, а деть его было некуда. Мошка залезала в самые потаенные места  и жалила, жалила их, в содружестве с гудящей массой комаров, выпивала из них дурную кровь, отравленную наркотиками. Заставляя молодые организмы вырабатывать свежую, здоровую, устремляющуюся к больному мозгу.  Незнакомая ситуация способная свести с ума, заставляла остатки не убитых наркотиками мозгов двигать руками, прятаться в прибрежных кустах. Но мошка находила их везде, выедала кожу до мяса. «Ломка» по сравнению с этими прелестями, была  неприятным ощущением. Ситуация требовала обязательных действий, действий без принуждения, самостоятельных, на уровне подсознания. И  опыта тысячелетней борьбы человека за выживание, заложенного в нас, как  подарок предыдущих поколений.  Судя по тому,  что народ искал какой то выход, что выражалось в стонах, слезах и ругательствах, желание жить их не покидало. Это было началом  иной жизни, трудной, скорее даже жестокой, но правильной.

                Глава третья: что делать?
      
         Михаил лихорадочно вспоминал, как отец, еще в детстве, брал его с собой в тайгу. Как единственным спасением от гнуса была специальная мазь, позаимствованная им у геологов. Только она спасала от гнуса, когда ловили на «мушку» в горных реках хариусов, и дым костра по вечерам. Из второго мешка Михаил вытряхнул все, что там было. К великой радости обнаружил спички в целлофановом пакете, топор без топорища и лучковую пилу свернутую в рулон. Никаких мазей там не оказалось. Распухшими   руками, с уже не гнувшимися от укусов мошки пальцами, Михаил перебирал это нехитрое богатство. Ненависть к этим двум, доставившим их сюда, рисовала страшные картины мести. Но мстить было некому. Поэтому всю ненависть, а она давала силы, Михаил вымещал практически на себе и гнусе.  Ударами   ладоней по лицу,  шее,  он убивал его сотнями и тысячами, облепивших все открытые части тела.
         Убитая марихуаной и «Спайсом» голова, медленно, но уже выдавала информацию о давно минувших днях, проведенных с отцом в тайге. Теперь он уже понимал, что это станет главным сейчас. Что надо только вспомнить, как и что делал отец в Тайге. В начале косы был огромный завал из бревен и веток, в древесном мусоре было много бересты, принесенной рекой в половодье.  К разведенному костру мгновенно подтянулись все, стараясь скрыть распухшие от укусов лица и руки в дыму костра, от неутомимо кусающейся мошкары. Воздух был настолько плотно насыщен гнусом, что при вдохе он попадал в легкие, вызывая неудержимый кашель. Одного костра было мало, но плавника принесенного рекой на косу сколько угодно. От костра никто не хотел отходить даже на небольшое расстояние.
        День понемногу угасал, принося вместе с сумерками тревогу и холод от реки. Светлого времени оставалось мало, и Михаил вспомнил как отец, несмотря на дневную усталость, главным считал ночной отдых, а для этого необходимо было заготовить достаточно дров. Помощников не вызвалось, но завал из сухого плавника был недалеко, и заготовить дров на ночь не представляло особого труда. Да и объяснять кому - то из этих обезумевших и отчаявшихся сотоварищей об опасности ночевки было  некогда. Ночные температуры в это время года доходили до нулевой и даже минусовой отметки. Уже в темноте, утирая вспотевший лоб, Михаил с удовлетворением смотрел на огромную гору, из притащенных им бревен и вывороченных корней. Он понимал, что тепло при отсутствии продуктов, это сейчас самое главное, чтобы сохранить жизнедеятельность организма.
       Костёр, из брёвен два в низу, и одно сверху, он сложил так, что бы холодный воздух от реки не студил лежащих прямо на песке уснувших и голодных товарищей по несчастью.  Он медленно разгорался по всей длине, становясь стеной между холодной рекой и лежащими в беспорядке человеческими телами. Повернувшись спиной к костру, поджав коленки к подбородку,  как в утробе матери, Михаил мгновенно уснул. Снилась мать, поседевшая от переживаний за него, отец, склонившийся над ним,  как в детстве, до утра следивший за костром, охраняя его сон и покой. Его присутствие он ощущал всю эту трудную, но  первую за многие годы здоровую ночь, без пива и анаши. 
          Рассвет медленно вступал в свои права. Едва горевший костер уже не спасал от  холода. Туман был настолько густым, что Михаил не сразу смог найти взглядом заготовленные дрова. Остывшее за ночь тело  не слушалось, и надо было приложить много усилий, чтобы заставить себя встать и подбросить дрова в костер. Застывшие пальцы рук  одеревенели от холода, но глядя на скорчившиеся в неестественных  позах замерзшие тела сотоварищей, он нашел в себе силы подняться. И  вот уже взметнувшиеся вверх языки пламени костра заставили близко лежащих к костру отползать. Но никто при этом даже не проснулся, а скорее наоборот почувствовав тепло опять проваливались в детство, в воспоминания о тепле материнских рук.
      Туман стоял плотной стеной, шум реки был настолько приглушен, что не верилось в ее существование. Только тогда, когда появившееся над горой солнце, в виде апельсина, стало прогревать утренний воздух,  туман стал медленно подниматься, открывая  взору Михаила картину первого дня новой жизни.

                Глава четвертая: Мать и Мачеха.
      

        Второй мешок имел боковые карманы, Михаил нашел в них  леску и «мушки», такие делал мастерски его отец. Крючки обматывались разноцветными нитками и с привязанным кусочком ворса,они сильно походили то на осу, то на ручейника, любимого корма хариуса. Радости не было предела. В городских «джунглях» он часто вспоминал об этих минутах, когда бьющийся, пойманный на мушку  хариус оказывался на берегу.  А запутавшаяся на дереве леска неумелого рыбака, уже не имела значения.   Фиолетово – серый, с  розовыми оттенками, пахнувший свежими огурцами хариус, сжимаемый детскими руками, заставлял учащенно биться  сердце. Но держали в городе дружки, марихуана, пиво. Возможность дурачить отца тем, что он, якобы, учится  в академии физкультуры.  Отец давал деньги на дорогу, на еду и учебу, но все тратилось на пиво и марихуану. Он пытался его удержать от пьянства и наркотиков, купил ему машину, пытался лечить, тратил немалые деньги на это. А по вечерам    Михаил, смеясь над отцом, продолжал с дружками уходить от жизни в ложный мир удовольствий.
        Отцу стоило больших усилий и здоровья потратить на то, чтобы он защитил диплом. Затем женил, купил дом, но ничего его не остановило и в дело пошли  всевозможные курительные смеси.  А также все остальное, что дурит и без того не самую умную голову. Он не совсем понимал, как он здесь оказался, но в том, что он оказался  именно здесь, чувствовалась рука отца.
            Михаил быстро нашел в береговом кустарнике длинное березовое удилище. Свежее, оно было очень гибким, но тяжелым. В первой же яме, одного за другим, он выловил больше десятка крупных хариусов! Которые, как   в детстве высоко подпрыгивали на берегу в песке. Медленно засыпая, они теряя свою чудную окраску. Но и неприятность  не замедлила случиться: видимо крупный ленок, выгнув удилище дугой, оборвал мушку. Это вновь вернуло Михаила  из детства в реальность, которая состояла в том, что за его спиной стояла вся его новая голодная семья, которую он в азарте и не замечал, когда рыбачил. Они с изумлением смотрели, как из кипящей стремительной воды появлялась на берегу рыба. Голод  брал свое. И вот уже  один из доходяг  зубами рвал живую рыбную плоть. Михаил был просто счастлив, наблюдая как от рыбы и песка на  ней остались только голова и хвост. Он понимал, что от голода они уже не умрут.
         Костер еще горел, котелок с почищенной рыбой стал предметом всеобщего внимания и заботы. Медленно закипая, он наполнял воздух запахами, доселе неизвестными этому люду.  Еще не отогревшийся гнус дал возможность проглотить все без остатка содержимое котелка. Но, как не странно  этого оказалось достаточным чтобы лица  товарищей по несчастью приобрели человеческий вид. Ребята уже присматривались к друг  к другу, и измазанные за ночь сажей и пеплом костра лица, стали причиной неестественного смеха, но все же смеха. Изуродованные дурными привычками человеческие тела и души, наперекор всему плохому, что им пришлось познать за свою короткую жизнь, встречали смехом свой первый таежный рассвет.
       Тайга, накормившая их, молча смотрела на них со всех сторон. И уже написала сценарий испытаний, по которому им предстояло стать мужчинами. Пусть не по собственному желанию, но по всегда правильному закону – закону выживания. По которому жила и она сама, ставшая теперь для них и как Мать, и как Мачеха.

                Глава пятая :  кто есть кто?
 
       Оцепенение и ужас на время отступило за счёт появившейся в желудках рыбы.  Почувствовавший в себе силы и уверенность народ  начал группироваться. Николай с наколками на руках, что - то видимо обозначавших, обзавелся свитой из трех человек. Они смотрели ему в рот, готовые выполнить любое его поручение. Развалившись  возле костра на палатке, он и его компания нагло, с чувством превосходства лежала под восходящими лучами солнца. Михаилу  и Василию, все время находившемуся рядом это не понравилось.  Чтобы как - то наполнить смыслом ситуацию, Михаил взял котелок и впервые зашел в тайгу. Три огромные ели, где был разбит лагерь, были хорошим ориентиром, чтобы не потеряться. Черника уже поспевала, местами полянки были просто синими от ягод. С каким удовольствием он ел эту чудесную ягоду. Со слов отца он знал, что медведь на ней нагуливал столько жиру, что хватало на зимнюю спячку до весны. Конечно не только на чернике, но и на орехе и бруснике. Всеядность этого зверя удивляла отца,  но и давала Михаилу надежду не пропасть здесь от голоду.
          Возвращаясь назад с полным котелком черники, он видел на кедрах множество шишек, на сердце становилось все теплее и теплее. Котелок, поставленный возле костра, тут же оказался в руках блатной компании. Нагло запихивая в рот сладкую ягоду, Николай победно взирал на «низшие» слои населения и рисовал картину развития событий в самых радужных тонах. Михаил до этого момента не замечал этого паренька. Крепкий, среднего роста, он не выделялся на общем фоне. Более заметной была компания из героиновых доходяг, со всеми признаками дистрофии, явно ни на что не надеющихся, да Николай с «шестерками». Парень подошел к Николаю, тот не успел подняться и, через десять секунд вся эта компания корчилась в песке от боли. Нетрудно было понять, где приобретались такие навыки, звали его Серега. Он поднял котелок с оставшимися ягодами и поставил его возле доходяг, не ожидавших от него подобного поступка. Но признание права сильного, позволило им робко протянуть руки к ягоде.  Все стало на свои места и, когда Серега встретился с Михаилом взглядом, они поняли друг друга без слов: надо выживать. Компания Николая быстро расформировалась, палатка освободилась и у Михаила появилась первая мысль о благоустройстве.
         Палатка была по вместимости  человек на пятьдесят. Установили ее под тремя огромными елями, под которыми всегда было сухо выходом на реку. Да и тень от елей не давала солнцу разогревать палатку. Доходяги, как по команде, скрылись в ней. Их еще ломало и крутило, но не сказать, чтобы очень. Таежный гнус был более жесток к ним. Здоровая пища и чистая вода уже работали над этими, не до конца убитыми организмами. Рыбы в реке было предостаточно. Троица: Михаил, Серега, Василий, безо всяких собраний и разговоров заняли свое значимое место в этом еще хрупком сообществе.
      
         Но Николай затаил злобу и строил  свои планы. Опыт зоны на «малолетке»  добавил ему житейских навыков. На рассвете, прихватив топор, пилу и котелок, с компанией из пяти человек, они незаметно покинули стоянку. Звериная тропа вела вниз по реке, все дальше и дальше отдаляясь от нее в сторону перевала.  Шли весь день, тропа вывела их на водораздел двух рек, текущих почти параллельно и практически исчезла. Неуверенность в дальнейших действиях остановила их движение в неизвестность. Ночевать решили на перевале, воды не было. Горелый кедровый стланик и бесконечная пугающая тайга окружали этих людей затерявшихся, как в жизни, так и здесь, среди однообразных горных вершин и распадков. Костер развели небольшой, для согревания носов больше, а не для тепла. Проспать им пришлось совсем немного.
       Треск  горелого стланика, сопровождающийся ворчанием зверя, заставил всех прижаться друг к другу. Остывшие от земли  тела плохо слушались. Всех бил озноб от холода и страха. Присутствие зверя  в темноте ощущалось каждой клеткой тела и не выдержав напряжения, обезумевшая от страха компания кинулась в ночную мглу напролом. Медведь часто охотился на этом перевале на копытных,  используя для этого сумерки. Обладая от природы не очень хорошим зрением, он больше надеялся на слух и обоняние. В сумерках же запахи и слух становились ему инструментами для успешной охоты. Для сохатых и оленей это было самым удобным для перехода местом с одной реки на другую. Вмешательство на свою территорию и место охоты косолапый решил отстоять.
       Бежали долго, стараясь не выколоть глаза ветками. Остановил их крик и стон одного из них. Игорёк, так звали упавшего,  лежал навзничь на мху, запнувшись об упавший ствол дерева.  То, что  была сломана рука стало понятно только утром. Она распухла, и не было сомнения, что без медицинской помощи не обойтись. Что делать с Игорьком, никто не знал. Николай, считая себя старшим, предложил, скорее, приказал, двигаться без него вниз по реке. Игорек при падении сильно ударился коленом, и пока мог только сидеть, с тревогой ожидая своей участи. Напуганные ночным гостем, случившимся с Игорьком, они жалели, что покинули лагерь. Пугала неизвестность и жестокость Николая. Но теперь они знали куда им идти. Не обращая внимания на Николая, ребята наложили шину из нескольких веток на сломанную руку. Пригодилась веревка, которой им связывали руки.
            Тронулись назад в лагерь ближе к полудню, когда мошкара не оставляла выбора. Только движение хоть немного спасало от не дававшей смотреть и дышать мошкары. Игорек, спасаясь от гнуса ковылял следом, стараясь не отставать. Перспектива быть брошенным, явно придавала ему мужества. Николай тащился в конце этой жалкой вереницы. Желание вернуться в лагерь было у него не меньшим, чем у остальных. Да и время подумать выдалось подходящее. Он видел, что его опасаются, но в душе не любят вот эти, еще недавно смотревшие ему в рот молодые люди.  А теперь они заботливо опекали Игорька от веток на тропе и от него. Незнакомое ему чувство вины перед этими,  по большому счету  неплохими ребятами, неотступно преследовало его весь этот путь назад в лагерь. Путь к людям!
        После побега группы с котелком и инструментами, жизнь в лагере осложнилась. Рыбу ели жаренную на прутьях, вместо чая из чаги была просто вода. Но унести ягоды и кедровые шишки беглецы не могли! Определились  с отхожими местами и первыми планами действий. Василий был из крестьян и с удовольствием занялся сбором ягод и грибов. Он, с помощниками,  из бересты понаделал туесков  для ягод и для рыбы. От гнуса по прежнему спасения не было, только в палатке и возле костра, да  появившаяся привычка терпеть это издевательство. Она позволяла хоть что - то делать, в основном быстро. Костер всегда горел перед входом в палатку на безопасном расстоянии. Соль, как в древние времена, стала на вес золота.  Михаил отводил душу на ловле хариуса, он еще не понимал   отведенной ему судьбой роли, отвечать за все, что здесь происходит на долгие месяцы. Он не замечал, с какой надеждой смотрят на него эти не совсем потерянные глаза и души.
          А пока ему голову кружили запахи тайги, до боли знакомые. А сердце уже  щемило тоска о близких, близость которых в городе он просто не замечал. Пользуясь ими, чтобы перехватить денег обманным путем, или для того, чтобы забрать у бабки последние продукты, купленные на пенсию. Отца он сторонился, боялся, избегал, он не давал Михаилу пить и курить марихуану в открытую. Вмешалась жена Михаила, жадная до денег и легкой жизни, объявив это вмешательством в их личную жизнь. С того момента жизнь Михаила покатилась под откос, со скоростью экспресса без тормозов. Жене его было безразлично, где он возьмет деньги. И он их вымогал у родственников, торговал марихуаной, попадался. Отец откупал его у правосудия за деньги. Михаил воровал в садах яблоки,  не вспоминая об университетском дипломе. Отец на всем этом горе заработал инсульт и отошел в сторону по состоянию здоровья. Михаил не жалел его и не понимал, что  происходит в его жизни. Она выровнялась под потребность каждый день убивать себя наркотиками, а своих родственников безисходностью, жизнь которых он превратил в кошмар.
         Здесь же на этой реке он словно опять вернулся в детство, к своей новой точке отсчета. А мысли о  пагубности прошлой жизни  еще только давали о себе знать. Теперь он видел свою жизнь как бы со стороны.
          Рыба и ягода чудодейственно действовала на всех. Чистая вода и воздух на глазах меняли лица доходяг, они уже собирали по утрам ягоду, появились и кедровые орехи, но за ними приходилось лазить на кедры, шишки были смолистые, и их  выжаривали в костре. Одежда на всех была просто чудесная: крепкие куртки  и брюки, ботинки из кожи на толстой подошве, вполне подходили для  таежной жизни. Основная масса людей за своей гигиеной следила. Старая протока соединялась с речкой и за день так прогревалась, что можно было под радостный вой всех кровососущих, помыть все части тела. Михаил радовался, что это не стало для всех проблемой. Прошло три дня, как Николай увел группу людей в неизвестность. Думать о вероятности благополучного или плохого  исхода не хотелось, а искать их на таких просторах, как и думать об этом, было бесполезным занятием. Хотя чувство тревоги за них не покидало все это время.
          Появление беглецов было  радостным событием для тех и других. Николай  держался обособленно. Никто  не говорил плохого этим измотанным, понурым блудным сыновьям. Центром всеобщего внимания, которое повергло в прах все  представления Николая о людях, стал больной Игорек. Вареная рыба и ягоды, орехи в неограниченном количестве, лежание без дела в палатке на мягком мху, уносили Игорька в мыслях домой. Мать, работавшая водителем трамвая воспитывала его одна. Любила его и хотела дать ему высшее образование, предоставляя ему возможность сутками находиться дома одному. Дружки Игорька быстро оценили это преимущество: конопля, пиво у него дома стали нормой. И покатилась жизнь Игорька по законам двора и волчьей стаи.
        Боль  в сломанной руке возвращала его в этот, уже ставший реальностью новый мир, начинавшийся за тонкой материей палатки. В этом новом мире, почему то с болью всплывали картины содеянного. Брошенный университет и вот уже кабинет следователя, и он, прикованный наручниками к двухпудовой гире. Мать с полными глазами слез, готовая на все, чтобы это было не реальностью а сном. Больших денег стоила ей его глупость связаться с криминалом. Оставшись на свободе, какое то время он следовал советам матери. Перестал курить  коноплю,  жалея ее, даже попробовал восстановиться в университете. Это был шанс начать нормальную жизнь. Придав жизни подобие приличной, обманывая мать, быстро забыв перенесенный в кабинете следователя страх, Игорь вновь,  с прежним усердием, потянулся в мир, в котором так велик шанс остаться навсегда. Этот его полет в никуда, прервался  в этом медвежьем углу.   
          Рыбы и ягод было достаточно, созревала брусника, с некоторых кедров уже можно было сбить шишки,  ударяя по стволу камнем. Жизнь налаживалась, и чем лучше она становилась, тем больше беспокоила мысль о том, что же дальше. Но Тайга предполагала и эту ситуацию и готовила им еще большие испытания, по написанному ею сценарию.

                Глава шестая: там, за горизонтом…

       Заканчивался их первый месяц пребывания в Тайге, или таежном плене, ясно этого никто не понимал. У костра вечером, когда холод от реки прогонял мошкару, позволяя спокойно думать,  иногда возникали разговоры о том, что надо уходить отсюда, что если идти по реке вниз, то можно выйти к большой реке и спустится на плоту до людей. Но  это были робкие разговоры тех,  кто не перенес тот страх, который пережил  Николай и его попутчики перед необъятной и непонятной им дикой природой. Михаил как - то завел один на один  разговор с Серегой о варианте искать людей.  Он оказался  бывшим десантником и не глупым, наблюдательным парнем. Его ответ был краток: вертолет летел более двух часов, а это триста километров территории без единого населенного пункта, он следил за этим. Михаил сразу согласился с его доводами, как и с надеждой,что их отсюда заберут также, как и привезли. Этим же вечером у костра Михаил доступно объяснил всем в каком положение они находятся, с учетом разговора с Серегой. Николай на удивление всех поддержал его, что придало больший вес его доводам. Серега сознательно ни с кем не общался, только с Михаилом и Василием. 
       Народ постепенно втягивался в  тяжелый таёжный быт, глядя, как это делает Михаил и его помощники.  После последних событий раскол общества с ограниченными возможностями  на длительное время был предотвращен. Разговоры у костра впоследствии, чаще всего сводились к житейским историям.  Кто чем себя убивал, случайных женщинах, все старались скрыть истинные причины, почему они оказались здесь. Мало кто догадывался о том, что родители, потерявшие надежду с помощью государства вылечить своих сыновей, обратились  вот именно к этим двум парням, кто их сопровождал в полете. Деньги на одежду и полет  были собраны частично у родителей и  где только возможно. На полет туда и обратно, с условием сохранения всего в секрете и  их согласия, о чем были составлены соответствующие документы. Риск, конечно, был, но не более чем в городе с любым здоровым человеком. Но шансов выжить и начать другую жизнь в этом  городе, у них не было никаких. Если не понимать под жизнью то, что они привычно делали.
      Пожалуй только один Николай, из этих ребят, добровольно пришел   в реабилитационный центр. После двух лет тюрьмы, идти ему было некуда, работы и специальности тоже не было. Но соблазн продолжить воровать, а на наркотики нужны были деньги, его не прельщал. И вот, скорее от незнания где и  как жить дальше, чем избавится от наркозависимости, появился он у этих ребят в центре. Честно говоря он не очень то и жалел, что оказался здесь. Эта жизнь напоминало ему детдомовскую. А разговоры  по вечерам у костра постепенно  свелись о родных и близких. Многие замолкали надолго понимая, сколько горя они принесли им. Правда  вслух этого никто не произносил. Но сам факт, что понимание  этого будет с ними каждый день пребывания здесь  каждую минуту, возвращал их в то человеческое обличье, от которого они так долго уходили.
           Орехов было заготовлено уже много, на радость местным бурундукам. Михаил соорудил по памяти, как делал это отец, колот,  большая чурка на крепком шесте. От удара по стволу кедра  этим механизмом, шишки дождем сыпались вниз, больно ударяя зазевавшихся заготовителей. Михаил после удара по стволу кедра, прятал голову под колот, он знал насколько неприятно получить по макушке удар крупной шишкой. Бурундуки  и мыши усиленно воровали у них заготовленные орехи, готовясь к длинной, холодной зиме.  С этим нужно что - то было делать. Местные окрестности были изучены, как и места, где водилась рыба.
          Как - то в полдень, прямо в дым костра вышел обезумевший от укусов гнуса олень. Это был крупный олень одиночка. Тело животного было покрыто шевелящимися от червей, кровоточащими язвами. Михаил помнил, что отец рассказывал о том, какие муки приходится терпеть копытным животным летом в Тайге. Им было лучше! Для многих близость дикого зверя была таким откровением, что еще долго этот случай вспоминался по вечерам у костра. Многие из присутствующих  были просто детьми, попавшими по глупости, или при участии более умных, предприимчивых людей, кто на иглу, а кто на таблетки. Ничего этого здесь не было, а мысли о наркотиках естественным образом без давления родителей, жен, близких, замещались на самые простые: что есть, как не замерзнуть, не заблудится, не пораниться, просто выжить.
        Так прошло два месяца в тревоге и ожидании неизвестно чего и кого. По ночам уже замерзала вода в протоке, по реке поплыла листва. Тайга стала клочьями  желтеть. Игорь мог свободно действовать рукой, Михаил был рад, что все обошлось без осложнений. Ему нравился этот парень, он много знал и Михаил часто у костра с интересом слушал его рассказы о Черном море, о южном городе Сухуми, где он  родился.
     Ночные морозы позволили Михаилу заготавливать рыбу  впрок, не тратя на это  драгоценную соль. Появились первые забереги на реке и, как - то на рассвете все с изумлением и тревогой увидели первый снег на вершинах гольцов.
Разговоры о дальних переходах прекратились даже как мечты.  Наступала пора всеобщей депрессии, которая сопровождалась общим бездействием и раздражением. Но бездействие и уныние грозило вылиться в бегство от надвигающейся зимы. Михаил и сам понимал, что через неделю две ляжет в этих краях снег и, палатка таких размеров, будет всеобщей могилой для всей их недружной компании. Вечером у костра он и произнес эти слова, которые тревожно бились в головах этих уже окрепших и возмужавших ребят. Доходяги ничем не отличались от всех. Поправились и заросли кто бородой, кто пушком. Огрубевшие руки уже многому научились, да и головы были здоровы и хотели жить и действовать. Здоровые условия сделали свое дело, теперь  все это моральное и физическое богатство надо было в них закрепить!  Кто - то должен был об этом подумать, как это сделать. А Она - Тайга, постоянно была рядом и они уже перестали её замечать, пользуясь её гостеприимством и вниманием.
     Снег на гольцах подействовал на всех удивительно одинаково. Зима давала о себе знать, заставляла готовить сознание к свирепым морозам, снегу до трех метров, и длинным, темным ночам. А в их положении, к голоду, холоду и опять к неизвестности. Но к зимовке, так или и иначе, был не готов никто даже морально, и Михаил в том числе. Он говорил о том, что надо строить дом из бревен, точнее зимовье и сам себе не очень верил. Но другого способа выжить в лютые зимние морозы он не видел и не знал. Как его строить он знал, только со слов отца. А в зимовье  отцовском был только один раз. Всеобщее молчание было ему ответом.
        Николай опять воспользовался ситуацией и взял инициативу в свои руки, напомнив о предложении выходить к людям. Попытался свалить вину на правящую троицу в том, что загибаться придется по их вине. На этот раз ему удалось привлечь к себе всеобщее внимание. Ситуация становилась взрывоопасной   в течение всей последующей недели.               
      Михаил, Сергей и Василий с утра до вечера валили деревья, мошка и комары уже не мешали, прибитые морозами. Потому всю ненависть на сложившееся  положение они вымещали в этом каторжном труде.  Валили деревья, распиливали их по нужной длине и  тащили к тем же самым огромным елям, где стояла палатка.
       Заговор назревал. Михаил видел, как в мешки укладывается  заготовленная ими рыба, орехи, сушеная черника. Противостоять силой этому, было невозможно, да и  не к чему. Трудно было не признать за этими людьми право искать способ спасти свою жизнь, рискуя не найти людей. Но и оставаться здесь с уверенностью выжить, было не меньшим риском. Видимо и правда, что наши судьбы вершатся на небесах.  А пока Михаил с помощниками,  как одержимые валили и таскали бревна. Бревен по расчетам  уже хватало на постройку и они, следующим утром, начали рубить зимовье.
         Василий оказался в  вопросах строительства незаменим, топором владел мастерски и через три дня стены стояли, крышу  крыли бревнами и корой. К концу третьего дня они уже легли ночевать на мху в зимовье. Запах смолы и здорового пота  мертвецки уставших  людей, построивших первый в своей жизни дом в Тайге, и вообще на земле,  заслуживали божьего благословения!
    Ночью те, кто остался ночевать в палатке ,  стараясь не разбудить спящих   товарищей,  уже оказались в зимовье. Начавшийся с вечера  сильный снегопад повалил и порвал палатку. Снег шел  до утра и весь день. Продукты были уже в мешках и, судя по всему, не предполагалось ничего оставлять этой троице. Никто не мог смотреть в глаза Михаилу, но для него это и было проявлением  человеческого сознания. Он был рад этому, и тому, что они опять все вместе. Николай безразлично смотрел в землю, забившись в дальний угол зимовья. Ему было лучше побыть одному и подумать о том, почему все его начинания заканчиваются его одиночеством.  Серега  вышел из зимовья,  за ним вышли  все.  Из-под снега дружно  была извлечена палатка с оставшимися под снегом вещами. Из палатки сделали пристрой к зимовью, где и расположили весь свой нехитрый скарб. Мха сухого было достаточно, но пришлось делать нары в два этажа.  На входе  в зимовье, из валунов с речки, выложили, что-то, вроде камина. И как только жизнь вошла в привычное русло, Тайга-матушка приготовила им следующее испытание.

                Глава седьмая: где вы люди?
       
         После снега последовало потепление, снег днем начал быстро таять, но  морозы по ночам стали нормой.  Михаил точно  знал,  что за этим потеплением последуют сильные морозы и  наступит настоящая зима. В протоку, в которой они купались в теплые дни, набилась от речной шуги рыба в большом количестве, а мороз прихватил выход назад. Лед уже выдерживал вес человека.  Воды в протоке было мало, и извлекать рыбу на берег было одно удовольствие. Шутя добыли около двух мешков, в основном это был хариус, немного ленка. Мешки перетащили к зимовью. Это занятие успокоило народ, хариус был настолько жирный, что достаточно было одной рыбины, чтобы насытиться. Чай из чаги и  шиповника, что еще надо молодому организму. Но видимо не хлебом единым жив человек! Михаил видел как товарищи подолгу смотрели в зимнее небо, в ту сторону откуда прилетели четыре месяца назад. Как перелетные птицы с перебитыми крыльями, не в состоянии оторваться от земли, они подолгу смотрели с надеждой на небо. Но видели  только надвигающееся снежное безмолвие. Страх перед надвигающейся зимой сковывал душу холодными объятьями, ум отказывался понимать происходящее с ними.
      За все время пребывания в тайге  дважды, на большой высоте, пролетали самолеты. Это место было в стороне от воздушных трасс. Подошел Серега, как всегда молча, посидел на бревне рядом с Михаилом и вдруг заявил, что он видел, как пилот помечал на карте  место высадки. А это значит, что за ними вернуться. Серега первый раз увидел на  глазах Михаила слезы. Чтобы их не увидел никто, он обнял его голову руками и прижался лбом к его голове.  Так они и стояли на глазах изумленного таежного сообщества. Они договорились не говорить об этом никому. Ведь это было только их предположением, а реальностью уже была вступившая в свои права зима. 
      Дни потянулись с привычным однообразием. Дрова заготавливались то ли от страха перед морозами, то ли от необходимости куда - то себя деть. Так или иначе дров заготовили столько, что можно было не беспокоится.  Начался переход оленей, о чем говорили многочисленные следы на снегу. Зверь уходил в малоснежные места, где легче добывать из под снега корм. Михаил с Василием сделали небольшую загородку, поставили в проходе петлю из веревки, которой их вязали, и в первую же ночь в неё попался олень. Добивали его топором, все было жестоко и противно, но мясо оленя стало праздником для всех. Все забыли вкус мяса, и половина оленя была съедена сразу. Добыча внесла оживление  в их жизнь. На следующий день увеличили загородку, укрепляя на рогатинах жерди между деревьями,  метров на сто. В проходах поставили еще несколько петель и пока шел зверь добыли еще двух оленей. Но о зимовке с возможностью выживания, не могло быть и речи. Не было зимней одежды, из шкур оленей сшили несколько подобий шапок и душегрейку мехом наружу.
        Одна из ночей  стала тревожным испытанием для всех, на запах мяса и рыбы пришел косолапый. Он и до этого знал об их существовании, на его территории. Это был крупный, сытый зверь. Тот же, что заявлял свои права на перевал.  Мясо перед лежкой на зиму, оказалось для него слишком привлекательным. Стоило больших трудов отогнать его горящими головешками. Зверь ушел и больше не появлялся. Время было ложиться в берлогу, да и здоровый страх перед человеком тоже сыграл свою роль. А перед ним уже были здоровые люди, со здоровым запахом от натруженных таежным трудом тел. С решимостью и уверенностью в себе, силой, словом такие же, как и он сам. Но их было больше, а он привык решать вопросы один на один.  На всякий случай он не стал ложиться в берлогу по близости с людьми, а направился в соседний распадок, в заготовленную заранее берлогу. На случай беспокойства! Он шел, путая следы, все дальше и дальше, от этих обросших и страшных существ. С которыми всегда приходила в Тайгу беда.

    Дни потекли однообразно и скучно. Снег валил с утра до вечера, на косе его было уже больше метра. Морозы по ночам становились все сильнее. Но вот погода установилась,  мороз только слегка отпускал днем, а ночью усиливался.  Нужно было по очереди поддерживать костер, чтобы не замерзнуть и  иметь возможность отдыхать.Судьба испытывала этих людей по всем мыслимым и не мыслимым параметрам, не предлагая никаких вариантов, кроме одного:  выживать.   Физические трудности постепенно перестали быть трудностями. Трудно было морально, это явно отличало их от тех людей,  кто четыре месяца назад был выброшен в это место, ставшее для них домом. Но теперь уже чем - то большим, чем четыре бревенчатых стены.
         Так устроен человек, что где - то  всегда он оставляет свое сердце, прирастает к кому - то, или чему - то, потом в силу различных обстоятельств теряет все, что когда то было дорого, с чем сросся сердцем и душой.  Эти двадцать точно знали где они оставили свои сердца.  Душой они были там, и знали где их ждут. Но безжалостная, как им казалось Тайга, была причиной их сегодняшних  моральных страданий, и те двое, кто выбрасывал их из вертолета, как щенков.  Но Тайга беспощадна только к ленивым и глупым и к тем, кто пытается нарушить извечные законы, по которым люди жили и  выживали всегда. Им предстояло еще это понять.  Понять это можно было только здесь, самому и каждому.
         Так прошла еще одна неделя. Реку совсем сковало льдом. Странным было то, что никто не жаловался на холод, хотя одежда явно была не по сезону. Дикое мясо, полудикий образ жизни, уже внесли коррективы в работу их организмов. Обросшие, запорошенные снегом головы, сильные в ссадинах руки с многочисленными ранами.Ссадины и раны быстро заживали от пихтовой смолки. Окрепли ноги и спины от необходимости таскать тяжелые бревна из завала к костру. Осмысленные движения в трудных условиях формировали их сознание по сценарию превращения человека из обезьяны, но только в более сжатые исторические сроки. Все это на свежем воздухе, чистой воде и здоровой пище, превратило их чудесным образом, как ни странно, в обычных нормальных людей.  Они не замечали с какой любовь и гордостью смотрела на них матушка Тайга, на время заменившая им родных матерей. Она не хотела их отпускать, это были ее воспитанники, окруженные ее заботой и любовью. Да и хотела она от них не любви и уважения, а возможность видеть, как из подобия человеческого рождаются мужчины. Сильные, способные переносить любые физические трудности. Научившиеся уважать себе подобных за конкретные дела. Постоянно находясь в поле зрения друг - друга невозможно было сделать поступок во вред таежному сообществу. Все они были разные, что и позволило им выживать и крепнуть в непростых  условиях. Но одинаковы они были в том, что никому Тайгой не было дано ни малейшего шанса усомниться в неограниченных человеческих возможностях, при одинаковых условиях на выживание.
        Дни текли один за другим, зима всё более вступала в свои права. Многочисленные следы животных на снегу говорили о том, что жизнь в Тайге продолжается. Без лыж движение по снегу стало невозможным, только натоптанные ими тропы позволяли перемещаться в ограниченном пространстве.  Ничего уже не радовало таежников. Все теряло смысл, души рвались за горизонт, сердца обливались кровью. Только величественная могучая Тайга окружала их, не давая ответа на главный вопрос: зачем они здесь? Михаила мучили сомнения. Да, он был почти уверен в том, что кто - то продумал за них всю эту ситуацию. И, что сейчас он и его товарищи совсем иначе смотрят на ценности жизни. Но дальнейшее нахождение здесь походило на приговор, за содеянные ими прегрешения. Сил не хватало, чтобы смирится с этими мыслями. Молчание Сергея и Василия говорило о том же. Один Николай  не терял оптимизма. Как - то вечером  возле костра, он вдруг рассказал о том, что его никто и негде не ждет и что ему по барабану, где жить. Что он детдомовский, а здесь так даже лучше, чем на зоне. Молчание было гробовым. Но взгляды, которыми его одарили, заставили его надолго замолчать.
      За это время многие разучились говорить, думая о своем сокровенном, что собственно и связывало их с внешним миром. Во снах их больные души улетали туда, где осталось их сердце, а утром возвращались, чтобы лечится от первоисточника, от колыбели человеческой, от природы. Никто не спал в эту ночь. Можно было слышать, как кто - то  тихо плакал навзрыд, кто - то тяжело вздыхал, но каждый, как ему казалось, думал о своем.
       Утро выдалось солнечным. Видимость, то ли от черники, то ли от прозрачности воздуха, была идеальная. Снег блестел на солнце, а вершины гольцов грозно высились, отчетливо вписываясь в изумительное голубое небо. Шум винтов вертолета услышали сразу все, воздух был прозрачен как слеза, даже шум реки прослушивался сегодня из - под ледового плена, но самого вертолета видно не было. Звук то пропадал, то возникал  уже более отчетливым. 
        Вертолет  появился  неожиданно, из - за поворота реки. Он  завис над косой на небольшой высоте. Под ним ликовала, обезумевшая от счастья толпа из двадцати человек. Все орали так, что перекрывали шум двигателя. Это было откровением, утопая в снегу, ребята прыгали и падали от счастья в снег. Так продолжалось минуты две, вертолет не садился. Более того он начал набирать высоту и вскоре исчез, оставив на вытоптанной поляне изумленных и опять обманутых людей. Долго длилось молчание, никто не смотрел  в глаза другому. По щекам у многих текли слезы, снег набился в  волосы и одежду, но никто этого не замечал. Все поняли, что их просто проверяли, выжили ли. Надежда на возвращение растаяла мгновенно.
      Те, кто  лежал на снегу поднялись, мороз был не шуточный. Возвращаться в зимовье не хотелось никому. Все прятали друг от друга глаза. Николай на блатном жаргоне кричал такое, что перевести это на русский язык, не представлялось никакой возможности. Но это хоть немного, да нарушало страшную тишину. Ставшую еще более невыносимой после грохота двигателя вертолёта. Поверить в случившееся не было сил, горло сдавило так, что не хватало воздуха дышать. Ноги не слушались, становились ватными. Потоком воздуха и снега от вертолета, задуло костер. Разводить его никому не хотелось. Тишина, разрывающая душу, воцарилась над ними.  Тайга вокруг и рядом, не предающая и любящая их, как и все сотворенное Всевышним, не предполагала такого поворота событий. Она сама застыла от человеческой жестокости.               
         Вертолет вынырнул из распадка, в который ушел ложиться в берлогу косолапый гость, через несколько минут. Винтокрылый Серафим, с красными звездами на борту,  опустился с неба на утоптанную людьми поляну.  Двигатель пилот заглушил еще до того, как таежники подбежали к машине. Лопасти еще медленно вращались. Из раскрытой двери вертолета вышли те же самые молодые крепкие ребята в  камуфляже. Почему - то подбежавшие таёжники самостоятельно выстроились в шеренгу, без команды и вообще без слов.Как в школе на уроках физкультуры.
       Внимательно всматриваясь в эти доселе ненавистные лица, но ставшие почему - то сейчас такими родными, ребята следили за каждым их движением. Они же медленно шли мимо них, молодые, сильные и красивые. Не обращая внимание на мороз, без головных уборов, и снег так же ложился на их волосы и не таял. Всматриваясь каждому в глаза,   находили в них нужный им ответ. Они видели теперь перед собой других людей, понятных им. Это была торжественная тишина, которую нарушали только немногочисленные звуки тайги. Красноголовый дятел долбил сухую лиственницу, не обращая внимания на происходящее на косе событие. Речка подо льдом шумела, оставляя в своей  памяти еще одну историю человеческого бытия.   
           Посчитали их еще сверху, по их радостным лицам пилот понял, что все живы, но кому - то же надо было утоптать снег для посадки вертолета. Вот такой был замысел, но уже не божий, а человеческий. Таким это было  последнее испытание, думаю самое жестокое. Обойдя всех, вытянувшихся по стойке смирно, словно  бойцов выполнивших  серьезное боевое задание, они остались довольны, это было видно по их лицам . А впрочем, ведь так оно и было: выживать и жить надо  и в Тайге, и на войне, а труднее всего оказалось среди живых людей. Один из двоих поблагодарил их за то, что все остались живы. Затем, подойдя к Михаилу, пожал ему руку и передал письмо от отца. Почта была для всех, даже для Николая эти ребята нашли дальнего родственника, но надо было лететь.
          Погрузка длилась недолго, никто не знал, что делать с рыбой и мясом, с орехами. Решили отдать таким же как они, кто лечится в городе зимой. Вертолет набирал высоту, все приникли к иллюминаторам в сторону зимовья, на глазах у всех были слезы. Слезы повзрослевших мужчин! Что - то  оставалось здесь, может быть до конца не понятое, что еще предстояло понять, но до боли родное. Тайга отпускала их к матерям, женам, близким и родным. И не важно, что они этого не понимали. Жизни человеческой не всегда хватает, чтобы понять: зачем мы пришли в этот мир и откуда. Сверху ничего не было видно из за снежной бури, поднятой вертолетом. И вот опять внизу лежала бесконечная заснеженная тайга, гольцы, сверкающие снежными вершинами и,  едва заметная под снегом река, кормившая их эти месяцы  царской рыбой.          
         Что это было, испытание на прочность, возвращение к истокам человеческого бытия, а может быть экскурсия в стиле экстрим, каждый, видимо, поймет по своему.
 Тайга прощалось со своими воспитанниками, она сохранила их для своих матерей. Поймут ли они это. Важно было то, что в  вертолете сидели сильные мужики, много чего умеющие, и как сложиться у них судьба, зависело теперь только от них. Письма были разные и видно не для всех радостные, но в них работали уже другие силы и законы. Законы выживания!
         Вертолет опустился на тот же военный аэродром и  пилот уже не нервничал, полет оговорили с руководством. Командиры заинтересовались насчет дальнейшего использования этих ребят. Многие еще и не служили, убегая и откупаясь от службы на призывных комиссиях родительскими деньгами. Потому рейс не оплачивался чёрным налом.
       Лопасти вертолета остановились, и вся бородатая компания оказалась на непривычной для ног взлетной бетонной полосе. Пять месяцев жизни в тайге отделяли их от этой минуты. Строгость ситуации  заставила всех опять, без команды выстроится, но было не до церемоний. Каждому были вручены   паспорт и деньги, с не потраченной на обратный полет суммы. После чего эти двое также исчезли незаметно на подъехавшем «Уазе», как и появились в их жизни. Но чем эти двое занимаются, они поняли все. Как и не знали того, что на каждого  из них заведено дело и, что их жизнь дальше будет незаметно отслеживаться такими, как эти двое. Нельзя бросать того, кого приручил.   После небольшого  замешательства надо было прощаться, сердце рвалось к близким и родным. А они не знали, кто они друг для друга, и что надо в таких случаях  говорить.   Потому крепким рукопожатием и молчанием  закончилась эта, не совсем грустная история.

               

                Эпилог.

          Хочется верить, что всё, что  было с этими людьми, было не зря. Что найдется тот, может быть и из их числа, кто продолжит это нужное для России дело. Кого волнует вопрос  выживания нации, деградации, смертности, кто хотел бы видеть  своих сыновей сильными и здоровыми. Способными строить наше общество  по законам, по которым нас природа сделала людьми в хорошем понимании этого слова. Сколько разрушенных судеб, смертей в юном возрасте от наркотиков, стали нормой, печальной статистикой. Разве есть большая ценность, чем человеческая жизнь? И что делать с теми, кто отнимает ее в таком молодом возрасте? Вопросы такого порядка на сегодняшний день зависают в воздухе, находя отклик в сердцах немногих людей, способных действовать во благо многочисленных несчастных, попавших в зависимость от губительных удовольствий, предлагаемых едва ли не на каждом углу необъятной Российской империи.
          На сегодняшний день лечение наркозависимых  людей носит добровольный характер. И на вопрос  такому больному: желает ли он лечиться, трудно не догадаться: каким будет ответ. Ведь там, за окнами лечебниц, их ждет веселая жизнь, а они должны в письменном виде отказаться от нее. Смешно! Это данное законом право на умирание, медленное и мучительное. Кто это мог придумать? Ведь речь не идет   о насморке.  Отсюда и результат в виде статистики, которая при существующем положении дел, будет только расти, а страна будет недосчитываться своих сыновей. Есть еще одна альтернатива, зомбирование  в сектах, работающих под вывеской реабилитационных центров с серьезным негосударственным финансированием. Что также является для государства  потерей своих сыновей и  дочерей. Да, для государства это статистика. А для конкретной семьи - горе на протяжении многих лет в ожидании скажите чего........?
       
       


               
                .