шкуры огня

я писал. с меня снимали шкуры - шкуры огня, трепет ресниц в осязании. шкуры трепетали в руках, такие они были дерзкие и многоименные. одно имя придумал я ,
имя тоски, чтобы захомутать откровенное, чтобы перейти через рубикон. там, в ресницах, я созревал, и годы шли медленно, сотрясая мои узы. кандалы падали под тяжестью греха, я их созидал немыми проблесками, пучинами безвестного. из  восстаний бедер, из их шевелящихся десниц - малоимущие завалинки, трепет созидания. мы снимали эти покровы греха, мы жили этими грезамИ, восток отчаливал к бездомным, он шел навстречу бедности и красоте. я расчленял ее, эту живородящую вселенную, отделял орган от органа. всеми силами улыбки я блистал - блистал на своем лице. розги снимали меня десять шкур, в утопленниках я был, как проблеск света, как его вековечный гнет. сила света меня подминала ,дрессировала в беззвучии. и я созревал на своей могиле, и падал в пропасти грезы. падал я, падал, и стоя шлось издалека, и волосы приближали светила, они их прятали в полах платья - платья твоего. так ты светилась ярче, несмотря на огонь твоего созидания. слой за слоем приходило мое уродство, мое тихое уродство. оно снимало с меня плен, губы отдирало от лица, запрещало этот вековечный поцелуй. поцелуем я был - и ром навстречу вселенной. бездна мне открылась в твоем говорении - в твоем вековечном молчании. что-то похожее на молчание я ощутил, кода все быстро говорилось ,все возникало и исчезало по законам присутствия. в проблеске надежды - власть чернил, микроскопы величин, и масштабы естества, превознесенные до небес. краски чернил - немые оскопления света, я никогда их не забуду во власти молчания. навстречу свету я горел - подобно ему же, и песни лились в будущее, заполняли его до краев. на краю вселенной я рыдал, забытый, отождествленный, припавший к свету, запомнивший его своим сумраком.