Сосланные пятьдесят лет назад за приверженность к своей старой религии ламаки в долину Хлоя, где выжить можно было только в соляных шахтах, добывая в них голубую соль и прячась от бесчисленных полчищ москитов, подняли восстание. Ламаки и раньше нет-нет да проявляли недовольство и волнения, устраивая погромы в императорских колониях или требуя от наместника переслать в столицу ни много ни мало, а их ультиматум самому императору. Но каждый раз эти стихийные и малочисленные бунты удавалось подавлять небольшой карательной экспедицией и производящими должное устрашение публичными казнями с особой жестокостью зачинщиков и наиболее отличившихся бунтарей – дабы другим впредь неповадно было подобное бесчинство устраивать.
Но в этот раз всё было гораздо серьёзнее: к вначале небольшому, как и прежде, волнению стало присоединяться одно поселение за другим, формируя свои вооруженные отряды, выливавшиеся в целую повстанческую армию. Но самое интересное то, что повод в общем-то был довольно пустяшный: правительство налог на добычу голубой соли подняло на два процента. Но этот факт наложился на падение доходов от продажи голубой соли. Власть специально придержала её экспорт, чтобы таким образом создать искусственный дефицит и повысить цены и пошлины заодно. Именно этим и было продиктовано повышение налога, чтобы хоть как-то компенсировать снижение поступления в императорскую казну средств из долины Хлоя. Но ламаки сочли, что метрополия просто безжалостно лишает их последнего куска хлеба, не понимая свою необходимость оной в качестве источника поступления самой востребованный и всеми любимой приправы. Давняя враждебность центральной власти обрела фундаментальную основу – экономическую. Излишне эмоциональный протест парламентёров ламаков перед дворцом наместника закончился для них арестом по приказу коменданта гарнизона, а затем, ставшей уже традиционной в подобных случаях, казнью с особой жестокостью – всем десятерым вначале вырвали языки, затем на следующий день выкололи глаза и оставили привязанными голыми к столбам на съедение москитам. А ведь это были представители знати всех десяти родов ламаков. Такого унижения небольшой, но гордый народ снести не мог. Эта трагедия переполнила чашу их терпения. И пламя восстания вспыхнуло.
- Мы или так все от нужды и поборов передохнем, или пусть погибнем, но не уронив своего достоинства и чести – последнее, что у нас осталось! – говорили повсюду одни.
- Отомстим за наших братьев, - соглашались с ними другие.
- Только тот, кто готов по-настоящему сразиться за свои права, достоин эти права иметь, - подливали масло в огонь третьи.
- Совет вождей! – решили все единогласно.
На совете вождей всех десяти родов было принято решение начать вооружённое восстание и построить крепость у входа в долину Хлоя со стороны Кутайского леса и захватить порт Малек – откуда корабли, гружённые голубой солью отплывали в разные страны. На торговле голубой солью там баснословно богатели бакайские купцы и пошлины от продажи обеспечивали обильный денежный поток в императорскую казну.
Захватив порт, ламаки намеревались поставить экспорт голубой соли под свой контроль, тем самым за продукт, добытый ихними же руками на их же теперь земле, самим получать всю выгоду. Пусть бакайцы и дальше торгуют, но платят пошлину уже им самим и покупают голубую соль у них непосредственно по цене, какую им сами ламаки назначат.
Для единоначалия над всей армией восставших ламаков большинством голосов на совете вождей был избран вождь рода Камп – Труянал Кампа, человек тридцати пяти лет, снискавший себе уважение и почёт своим умом, обострённым чувством справедливости и смелостью. Решительность в действиях предводителю повстанцев была необходима в первую очередь, потому что некоторые главы родов ламаков колебались, опасаясь разгрома восстания и неминуемо последующих за ним массовых казней даже мирных людей, включая женщин и детей. А добиться победы в этом восстании означало не просто уступки со стороны императора, а ни много ни мало – отделения их края от империи, то есть сепаратизм. Тут уж или пан, или пропал. Нужно было спокойно, не поддаваясь эмоциям взвесить все за и против, правильно оценить свои силы в противостоянии с целой империей и, только найдя их вполне достаточными для победного окончания войны, браться всем за оружие.
И Труянал сумел убедить членов высокого собрания, что под его единоначалием у их народа есть весомые шансы завоевать для себя свободу. Его аргументы был следующие: пусть наша армия не так хорошо вооружена как императорская и уступает ей по численности, да и боевого опыта ей не хватает, но опыт дело наживное, а побеждать можно и нужно не числом, а воинской смекалкой и хорошей боевой подготовкой, да и к тому же империя сюда сразу всю свою армию не пришлёт – слишком много чести для нас, и полка хватит, с точки зрения столичных стратегов, чтобы наказать зарвавшихся шахтёров. И в этой смеси спеси и самоуверенности уязвимость императорского войска. Они сюда пришлют далеко не самого прославленного полководца и вовсе не императорскую гвардию, овеянную славой побед над грозным противником. Нет. Ведь им противостоит непрофессиональная армия, а бунтари, стихийная масса, какая обычно бывает плохо дисциплинированной, плохо вооружённой и ватажки которой не владеют теми премудростями стратегии и тактики боя, известные военнона чальникам регулярной армии.
И на первый взгляд было больше доводов против восстания и больше шансов потерпеть поражение, но это только на первый взгляд. На самом же деле ламакам предстояло немедля пройти все этапы организации регулярного войска – именно таковым предстояло стать их стихийная ватага, ибо впредь они будут отдельным государством со своей регулярной, а значит, профессиональной армией. Армией не поработителей народа и его угнетателей, но армией освободителей и защитников своего народа.
Поэтому сейчас в войско необходимо набрать всех мужчин, способных держать оружие в своих руках, чтобы противостоять агрессору, но впредь, в мирное время будет достаточно только умеренного регулярного войска. В случае же войны проведётся всеобщая мобилизация - мужская части населения, пригодная к строю, будет привлечена в армию. По окончанию войны они вернутся в свои дома, если, конечно же, не останутся на поле брани – на войне могут и убить. Если не ты, так тебя.
Чем вооружить такую массу народа? У нас есть прекрасные мастера кузнечного ремесла, которые смогут ковать не только топоры, лопаты и мотыги, но и мечи и наконечники копья. А стрелы у нас и так есть, благодаря тому, что этот вид оружия империя разрешила ламакам оставить как охотничье. У нас есть много метких стрелков, способных выпускать быстро стрелы из своих тугих луков. А владению мечами научат своих родичей вожди и остальная знать, которая не утратила секреты воинского дела, не смотря на контроль инспекторов наместника императора. В этот момент свой голос подал глава рода слотов Арикон Слота, отличавшийся скептическим типом ума:
- Ну допустим, уважаемый Труянал, что всё эти задачи удастся осуществить, но даже в таком случае мы получим наспех вооружённую толпу, не обученную сражаться единым войском и держать строй в бою, а наши командиры не имеют никакого опыта командования боевыми отрядами и тем более сражения в бою. Совершенно никакого знания тактики боя и стратегии войны у свежеиспечённых офицеров, включая в том числе и вас. А имперская армия, даже карательные отряды с полицейскими задачами – это грозная сила. Как бы нам не пришлось всем потом скрываться в соляных катакомбах до скончания своих дней от карающего меча империи.
- Я понимаю ваши опасения, уважаемый Арикон. Но могу их без особого труда развеять.
- Да? Вот как! Ну-ну…
- Начну с того, как некоторым здесь присутствующим известно, я некоторое время находился три года вместе с моими родителями в качестве заложника в форте наместника, Канар, правда ещё подростком, но уже тогда живо интересовался всеми вопросами армейской жизни и не только был посторонним наблюдателем ежедневной тренировки воинов и муштры, но и сам с любезного разрешение коменданта, по просьбе моего ныне покойного отца, был допущен к занятиям. Три года – в том числе и полевых учений, когда целый полк выводился на тактическую подготовку. Кроме того, я, пользуясь ко мне симпатией полковника, много и часто к его удовольствию интересовался самыми разными секретами командирского дела. И большую часть полученных мною тогда знаний я сохранил и по сей день. И не заключи мы с империей новый контракт на поставку голубой соли выгодных им условиях, и я с моими родителями не был бы отпущен обратно домой, то вполне мог бы сделать карьеру имперского офицера. По крайней мере, тот полковник неоднократно повторял моему отцу и мне, что «с этого мальца выйдет толк, и я даже, при надлежащем рвении, могу дослужиться со временем до его же чина».
- И это все ваши аргументы, чтобы убедить нас? – не унимался Арикон.
- Нет, не все, но и этого не мало, потому что благодаря этому я знаю слабые места в организации имперской армии. Да они и сами прекрасно о них знают и всё понимают, но пока их жизнь не наказала что-то менять или исправлять не спешат.
- Хорошо. А ещё?
- Имперцы, так сказать, заточены на сражения с армейскими структурами и на карательные акции, но мы им противопоставим войну без всяких правил. Одновременную стремительную атаку несколькими немногочисленными отрядами во время марша имперской колонны и во время привала, на переправах. Но это только в том случае, если основные силы имперцев проникнут в долину Хлоя, но чтобы этого не случилось мы воздвигнем форт – там, где мост через реку Мара. Этот форт будет нашим замком и замкОм, который перекроет вход непрошеным гостям. Но вначале мы объединёнными силами атакуем Канар - резиденцию наместника и заставим этих тварей за всё ответить. Вырежем всех с их семьями! Никого не пожалеем.
-Но тогда имперцы и нас никого не пожалеют, - заметил глава рода Донал Итак.
- Да, но только так мы заставим наших людей сражаться отчаянно и самоотверженно, только так в голову нашей знати не придёт никогда мысль как-то договориться с империей ценою предательства восстания.
Вожди переглянулись между собою, как бы пытаясь сейчас разглядеть друг в друге того, кого мог иметь ввиду Труянал Кампа. И даже самые осторожные скептики явили в этот момент лица полные решимости и патриотического порыва.
Совет вождей избрал Труянала Кампа верховным вождём на время восстания, но после успешного изгнания имперцев навсегда из долины Хлоя было решено вновь главам родов собраться на совет и избрать верховного правителя ламаков для создания своего государства на территории долины. И самое главное: было принято решение о всеобщем вооружённом восстании.
Верховный жрец Рарахаб провёл службу на Зелёном Холме – ритуал испрошения благословения у бога Эя, бога света, радости и блага, являвшегося для ламаков любимым богом, а так же штатный жрец соляной На служении присутствовали все десять вождей, а также родовая знать, сопровождавшая их на это собрание. Затем уже во всех селениях жрецы провели служения аналогичные этому. Народ, получив благословение свыше, стал вооружаться – кузнецы с невиданным доселе рвением взялись за работу, которая, как они сами прекрасно знали, не будет им плачена. Просто они выполняли свой долг перед своим народом. Шахтёры, плотники, купцы и перевозчики товара, облачившись, кто во что смог, и вооружившись, чем кто смог, вливались в отряды повстанцев. Каждый ламак в эти дни на всеобщее дело жертвовал последним. Матери у своих детей отбирали лишний кусок хлеба, чтобы отдать его воинам. Так рождалось из племён ламаков гражданское общество, единая нация.
В этом месте есть смысл сделать отступление от линейного изложения хода событий и рассказать несведущему в истории ламаков читателю, что же такое эта голубая соль, из-за которой произошло столько выдающихся событий, что им нашлось место на страницах нашего повествования.
Голубая соль – это природный минерал, внешне скорее похожий на сапфир, нежели на голубую соль, применяющийся в кулинарии в качестве приправы к основным блюдам. Голубая соль не столько изменяла оригинальный вкус блюда, сколько делало его более колоритным, насыщенным. И широко был известен медицинской эффект от регулярного употребления этой приправы – организм омолаживался, многие хронические недуги исцелялись и не менее ценился её благотворное влияние на душевное состояние человека: нервы укреплялись, настроение улучшалось и сон становился крепче, а сновидения ярче и радовали неизменно приятным сюжетом.
Справедливости ради надо отметить, что эта голубая соль несколько отличалась между собой по составу, по оттенкам голубого цвета и по оказываемому ею воздействию. Набольшим спросом пользовалась соль из шахт на земле рода Захлон.
До вторжения ламаков в долину Хлоя об этой голубой соли никто ничего даже и не слышал. До ламаков в этой долине никто не жил – это не то место, куда по доброй воле отправляются жить люди. Местность гористая, на известняке мало что растёт, а в низинах было множество заболоченных заток, порождавших на свет Божий мириады безжалостных москитов. От них-то ламаки и начали прятаться в пещерах, исследуя которые, стали находить минерал, который будучи по внешним признакам простою солью резко менял цвет, а вмести с ним и свои остальные свойства, когда его орошала кровью убитая, скажем – камнем, в пещере крыса. А поскольку в пещерах этих тварей водилось множество и соответственно убивали их часто, то эти метаморфозы могли наблюдать ламаки в самых разных тоннелях и гротах долины Хлоя.
Как уже ранее было упомянуто, в долине Хлоя ламаки оказались, спасаясь от преследования имперцев. Формальным поводом для их притеснения послужила верность ламаков религии своих предков. Не будем сейчас вдаваться в теологический экскурс, дабы не утомлять читателя лишней для него информацией, скажу только одно: эта религия считала, что божества находятся только в мире по своей иерархии, расположенном выше человеческого, а среди людей никаких богов в принципе нет. Данный догмат остро противоречил имперской религии, согласно которой император и был воплощением бога Тонна, брата Эя, поделившим с ним власть над мирами – Эй взял себе верхний мир, а Тонн правил в подземном мире. А землю они делили с братцем вдвоём, постоянно мешая друг другу и соперничая друг с другом. Согласно имперской религии именно Тонн является создателем людей. Он якобы в глубокой древности уничтожил гигантских змееподобных чудовищ, населявших эту землю, а затем смешал оную землю с кровью убитых им драконов и вылепил людей, вдохнув в них жизнь. А чтобы тайно от брата Эя иметь ещё больше влияния на людей посредством единоначалия и для порядка поставил над ними императора, собственно, в которого сам и воплотился, в последующем перевоплощаясь в каждого нового представителя правящей династии. Правда, нередко эти представители в борьбе за трон друг друга убивали, даже правящих императоров, нисколько не смущаясь божественным присутствуем в этом теле. Невелика важность – убитое тело Тонн покинет, а взошедшего на трон следующего монарха вселится. Тонн вообще часто, каждую ночь покидал эту бренную оболочку из плоти, чтобы наведаться в другое своё хозяйство – подземный мир мёртвых, кои тоже нуждались в крепкой руке. Уже не боясь смерти, они вели себя совершенно неразумно и могли в любой момент натворить беды в преисподней, вызывая землетрясения и извержения вулканов. В своих заветах потомкам, слепленным из говна и грязи людей Тонн не запрещал убивать им друг дружку, даже если он сам в этом теле прописался. Он только запретил им основанную династию правителей менять на другую. Благо многожёнство императоров, а соответственно, и обилие наследников, позволяло избегать династического кризиса. Как раз проблема была зачастую в обратном – в избыточном количестве претендентов на статус бога во плоти. Поэтому быть безжалостным к себе подобным вынуждала императоров внутривидовая борьба – цель того стоила: принять в себя бога Тонна. А став богом однажды, остаёшься им навсегда – и потерять потом своё бренное тело не страшно.
Поэтому все жители империи обязаны были принять эту религию, объявлявшую действующего императора божеством во плоти. Ламаки нашли в этом догмате противоречие с постулатами их религии, прямо отрицавшей наличии всякого рода божеств на этой несовершенной земле – дураки они что ли жить здесь, среди грязи, говна и москитов, где очень холодно зимой и испепеляет зной летом. Даже императорский дворец – всего лишь большой и красивый дом, где тоже полно всяческого дерьма. А настоящие боги обитают в том горнем мире, где всегда светло, тепло и изобилие всех благ, какие только могут себе пожелать всемогущим небожители. Основное время они заняты взаимоотношениями друг с другом и только иногда, как бы досуга ради, словно игрою в шахматы, занимаются человеческими судьбами. Согласно верованиям ламаков, богов было много – каждый был занят каким-то своим из миров, и миров было множество, большинство из которых неведомы простым людям. Только жрецам о них могут боги поведать, после возлияния отвара из мухоморов. А имперцы же утверждали, что это когда-то давно было много богов, но самые сильные и хитрые из них – два брата Эй и Тонн – прогнали остальных в свои миры. А поскольку с ним очень рассорились, то их владения – миры – тоже не пересекались больше уже никогда. Это момент становления вселенной они назвали её первичным распадом, на миры. Потом и миры сами могут раздробиться на отдельные царства. Поэтому имперцы считали свою религию самой прогрессивной, в наибольшей степени в отличии от ереси ламаков, соответствовавшей настоящему положению дел божественной истории.
Поэтому имперцы поставили перед ламаками ультиматум: или они принимают официальную религию, или должны покинуть свой благодатный край и убраться куда-нибудь подальше в самые глухие уголки империи, где о них, возможно, забудут вовсе. А иначе с ними империя поступит как с бунтарями – часть перебьёт, а часть обратит в рабство. Потому что была велика опасность, что они сообщат своему богу Эю о воплощении Тонна в тело человека. А это должно было оставаться для его братца под покровом тайны. Тонн вообще любил темноту и тайну. Собственно, и имя его переводилось с проторамийского – языка многих народов, населявших империю – темнота, мрак. Эй, соответственно, был свет.
Ламаки, прекрасно понимая, что тягаться с мощной военно-репрессивной машиной государства им не под силу, нашли для себя более благоразумным перебраться куда подальше от нервно надзирающего ока императора. Земной бог не везде всё видит, в отличии от небожителей. Своим богам ламаки смогут поклоняться и в других землях лишь бы были они живы.
И появление на императорском обеденном столе голубой соли сделало монарха более терпимым к религиозным предпочтениям ламаков. Но и за людей в столице их особо не считали.
У самих же ламаков вынужденная самоизоляция в долине Хлоя тоже со временем развила чувство отчуждения от империи и себя рассматривали скорее, как колонию, нежели чем полноправную часть империи. А раз так, то рано или поздно должна была вспыхнуть национально-освободительная война против метрополии, что, в общем-то, и произошло сейчас. И нет более светлого момента в истории народа, чем противостояние своим угнетателям. Спустя время, о героях и вождях этой борьбы народ слагает песни и легенды, а их именами называют селения, откуда они были родом.
В соляных шахтах продолжать добычу голубой соли остались пожилые мужчины и ранние юноши, совсем ещё мальчики, не успевшие дать потомства. Все остальные мужчины пошли воевать.
Пранан из рода Захлон решил прийти и попрощаться с шахтой, где добывал соль десять лет, предчувствуя, что очень даже может быть так, что он больше никогда не вернётся обратно в своё селение и в эту шахту.
Прежде чем войти в шахту, Захлон совершил громкий молебен богу Эю. Ибо Эй даровал людям свет, который они несут в шахту, и даровал им благодать, которую те переносят в голубую соль. Входить в шахту надо было только в радостном настроении, напевая гимны богу Эю. И удивительным образом свет снаружи пещеры проникал глубоко во внутрь освещая всю шахту без факелов.
По нисходящему коридору радовались удары кирок о породу. В шахте шла ежедневная работа. Правда, теперь там работало намного меньше людей и поэтому удары были тише.
В шахте работали в тот день всего пять человек: два уже почти старика и помогавшие им подростки, которым те передавали секреты добычи соли. Подростки собирали с пола разной величины кристаллы зеленоватой породы в тележки. Из-за шума работы в отсеке шахтёры не услышали как сзади осторожно подошёл Пранан. Он тихонько присел на корточки и, едва не роняя слезу, смотрел как его родственники делают ту работу, которую и он половину своей жизни делал и к которой, может быть никогда не вернётся. Эх, напоследок ещё чуток!
- Дядя Торой, дай мне свою кирочку помахать ею напоследок, - попросил Пранан одного из двух старичков, неспешно откалывавших породу.
Седобородый и со взлохмаченными такими же седыми волосами Торой удивлённо глянул на Пранана, как будто увидел перед собою приведение, которыми изобиловало это подземелье, как и всякое другое в долине Хлоя.
- Во! А ты тут как оказался? – спросил Пранана второй шахтёр, совершенно лысый, но с длинными и чёрными как смоль усами.
- Да вот – пришёл попрощаться с нашей шахтой, - со смущённой улыбкой ответил Пранан. – Ну так что, даст кто-нибудь из вас мне на пару минут свой инструмент напоследок?
- Что значит напоследок, парень? – сердито спросил его Торой. – Ты эти штучки брось. Имперцев расколошматите, как мы эту породу, и вернёшься обратно сюда, в эту шахту.
- Ну я так, к слову. Так что, дадите?
- А ты вначале нам дай слово, что не будешь по чём зря на рожон лезть, - вмешался усач по имени Коранжад.
- Хорошо, даю такое слово, но и за спинами своих братьев тоже прятаться не стану.
- Годится! На, разомнись, с улыбкой протянул Пранану свою кирку Торой.
Никогда ещё не испытывал Паранан такого наслаждения от своей работы как в тот прощальный момент. Эх, почему нельзя вот так вот прорубить тоннель в свободный и счастливый мир, где всем его родным и друзьям будет хорошо? И есть ли он этот совершенный мир? Наверное, только здесь, на этой земле, можно или с орудием, или с оружием в руках добывать для себя и своего народа достойную жизнь.
Вскоре к их компании присоединился и жрец рода Захлон Матриман, высокий мужчина средних лет с длинною русой бородой и длинными волосами, на голове обязанными золотою лентою – знаком жреца бога Эя. Одет Матриман был в длинное белое холщёвое платье, подпоясанное простою верёвкой. Жрец пришёл на стандартный ритуал освещения добытой соли, вследствие чего она делалась той самой голубой солью. Именно этот мистический элемент и являлся ключевым во всём производственном процессе, а здесь, в этой шахте, добытая соль становилась самой качественной из всех голубых солей из долины Хлоя.
Ритуал этот состоял в том, что произносилась всеми присутствовавшими молитва на жертвоприношение и заранее отловленная пещерная крыса убивалась жрецом над солью в тележках. После окропления её кровью соль приобретала голубой оттенок и те полезные свойства, за которые она так ценилась.
Затем Паранан попросил благословения у жреца благословения на ратный труд. Тот с радостью дал его.
Труянал действительно оказался превосходным организатором ополчения. Был в кротчайшие сроки организованы военный лагерь, чётко поставлено снабжение оружием и продовольствием. Повстанцы весь день проводили в обучении военному и делу и тренировках. А командиры учились слаженности действий подразделений в бою. На всё ушло сорок дней - мало для подготовки профессионального войска, но достаточно для создания боеспособной повстанческой армии, да и велик был риск, что имперцы пронюхают о подготовке восстания и лагере – тогда пропадёт эффект внезапности и центр быстро организует карательную экспедицию против ламаков.
Большой форт – резиденция наместника императора был взят хитростью за один день. Повстанцы под видом крестьян, привезших в город на рынок продукты ночью подожгли предместье, в котором жили семьи солдат гарнизона. И люди хлынули в крепость, чтобы укрыться от огня за её каменными стенами. В этой суматохе вместе со всеми в форт проникли и повстанцы. Оказать им сопротивление гарнизон не успел от неожиданности. Вооружены в тот момент были только солдаты караула – человек двадцать. Их быстро перебили, остальные просто сдались, будучи почти безоружными.
Ламаки по своей природе не отличались жестоким нравом и кровожадность им не была присуща. Более того, почти всегда проявление подобных качеств со стороны других людей у них вызывало отвращение и негодование. Поэтому лозунг «Горе побеждённым» среди них не находил понимания. Они считали, что если и должна пролиться вражеская кровь, то лишь в необходимой для победы мере. Во всяком случае, в начале восстания ламаки придерживались таких взглядов. Поэтому попавшим к ним в плен солдатам гарнизона была сохранена жизнь, как и их семьям. Казни подверглись лишь наместник, вся его семья – жена и две дочери двенадцати и шестнадцати лет, предварительно изнасилованные Труяналом Кампа на глазах их родителей. Также пострадал от рук повстанцев прокурор долины Хлоя, вынесший тогда обвинение в бунте парламентёрам, полковник, командовавший казнью и жрец храма божественного императора, а сам храм был разграблен и осквернён. При этом в руки ламаков досталась и казна наместника вместе с собранными в долине Хлоя податями.
Затем, не теряя зря время, армия Труянала Кампа быстрым темпом выдвинулась к реке Мара для возведения нового форта, который так и назвали – форт Мара, на постройке которого очень пригодились умелые руки их пленников из гарнизона. Работа кипела днём и ночью. И за три месяца общими усилиями была воздвигнута крепость с высоким валом, каменными изогнутыми стенами, высотою аж в пять человеческих ростов. И как полагается были и надёжные башни. Архитектором форта и руководителем стройки выступил один из офицеров гарнизона, который согласился изменить своей присяге божественному императору в обмен на жизнь и кошель, туго набитый деньгами из казны наместника. Многие офицеры в императорской армии проходили обучение фортификационному делу и этот тоже.
Обнеся по периметру стенами территорию форта, повстанцы стали рыть подземные укрытия и колодец. Это дело у них самих спорилось быстро – благо они были шахтёрами.
Разумеется, до столицы империи новость о небывалом ранее мятеже ламаков добралась быстро. Вся империя гудела об этом. Кое-где на перифериях повстанцам сочувствовали и стали потихоньку и сами проникаться сепаратизмом, но особо ничем при этом не проявляя себя. Благоразумно выжидали, чем для ламаков закончится их восстание. Но местные элиты уже позволяли себе думать, правда, только в отсутствии посторонних, ранее запрещённые мысли и даже кое-кто присматривал себе собеседника, с которым можно было бы поделиться этими мыслями в надежде, что тот не только проявит понимание, но и сам приятно сможет удивить нечто подобным. Но первым никто так и не решился заговорить. Но о факте вольнодумничества всё равно стало известно в столице. Мысли витают в воздухе и переносятся ветром.
В центре, конечно же, действия ламаков, а особенно расправа над представителями имперской власти и их семьями, вызывали только негодование и справедливое с точки зрения жителей метрополии требование скорейшего подавления мятежа и поголовной казни повстанцев вмести с их родичами – дабы и другим покорённым народам неповадно было бы выступать против императора. Сам же император, Ноосаатр XXV, не просто издал указ о подавлении восстания ламаков самым решительным и беспощадным образом силами одного армейского полка и одного полка стражей порядка, но и совершил мистический акт высочайшего проклятия в храме бога Тонна, коим воплощением в настоящий момент он и являлся.
Поскольку усмирение ламаков представлялось властям более как карательная экспедиции и не предвещало никаких осложнений по той причине, что регулярным и профессиональным военным противостояли толпы обнаглевших оборванцев из соляных нор, без боевого опыта и непонятно чем вооружённые. Тот факт, что им удалось захватить форт Канар, свидетельствует скорее не столько о боевом уровне ламаков, сколько о беспечности наместника и командования гарнизоном. Ведь после их чрезмерно жестокой расправы на парламентариями из знати ламаков вполне логично было в скором времени ожидать ответных действий с их стороны и, соответственно, стоило к этому должным образом подготовиться и быть на чеку. О строительстве форта на реке Мара в столице ещё не было известно.
Путь из метрополии в долину Хлоя пролегал между Чёрными скалами с одной стороны и дремучими, почти непроходимым Кутайским лесом- края спинотов, лишний раз сталкиваться с которыми ни один нормальный человек не желал. Спиноты – это потомки когда-то давно ушедшего в лес народа инотов, отличавшегося трусоватым характером. Настолько трусоватым, что не решался давать отпор разного рода завоевателям, вторгавшихся в их плодородные поля и корабельные рощи. Сытая и благополучная жизнь инотов слишком изнежила и сделала слабыми, а платить наёмникам им не позволяла их жадность – вторая после трусости отличительная негативная черта их национального характера. Интов не только притесняли и оттесняли, но ещё и истребляли и обращали в рабство. Из них получались хорошие пастухи, повара и ткачи. И чтобы не быть полностью уничтоженными, иноты не нашли для себя ничего лучше, как забраться подальше от всех врагов в дремучие леса. Но там им сохранить себя в полной мере не удалось. В лесу обитали стаи человекоподобных обезьян свистунов – они общались друг с другом при помощи богатой гаммы свистов разного уровня громкости и тональности, что можно было бы счесть за зачатки разумной речи. Во всяком случае спектр информации, передаваемой свистунами таким образом охватывал практически все хоть сколько-нибудь значимые моменты их повседневного существования и их взаимоотношений друг с другом в рамках сложной иерархии в стае. Эти свистуны как с обезьяньей лёгкостью переносились по деревьям, так и по земле перемещались довольно быстро на четырёх лапах. Тесное соседство инотов и свистунов на одной территории с самого начала не сопровождалось никакими конфликтами между ними. Ни иноты не охотились на свистунов, ни обезьяны не совершали нападения на селение людей. Иноты вообще вначале приняли свистунов за лесных людей. Уродливых правда, но всё же похожих на людей. И даже стали иногда совместно охотится на диких кабанов или карликовых лосей. Так постепенно вследствие продолжительного тесного контакта с обезьянами иноты стали дичать и перенимать повадки и коммуникативные сигналы свистунов. А затем и вообще стали совокупляться с обезьянами. И в результате межвидовой мутации появилось на свет гибридное потомство - обезьяноподобные люди. Внешне более похожие на людей нежели на обезьян, но только здоровее, гораздо мускулистее и сильнее обыкновенного человека. Мозги у них были вполне человеческие, но характер практически совершенно звериный. Вследствие деградации речевого аппарата и общение между ними сводилось более к свистам, рыкам, воплям и набору немногих односложных слов. Сопредельно с лесом живущие люди их так и стали называть – лешими. Собственно, об их существовании свидетельствовали те немногие бедолаги, которым посчастливилось не стать жертвой охоты на них леших. Те уже вполне при случавшейся возможности позволяли себе каннибализм. Поэтому не удивительно, что никто в здравом уме не желал себе встречи с теми страшными и свирепыми чудовищами, о которых уже ходило множество легенд одна ужаснее другой. Но справедливости ради следует отметить, что и спиноты за пределы леса никогда не выбирались, острым человеческим умом и звериной чуйкой предвидя всю опасность для них на открытом пространстве.
Вот мимо такого леса и пролегала дорога имперцев. То есть нельзя было сворачивать ни вправо – там Чёрные скалы, ни влево – там лес, кишащий лешими. И упиралась эта дорога в реку Мара, стекавшую с гор – быструю и полную подводных камней. Мост через неё полностью контролировался гарнизоном вблизи построенного форта. Мост был на каменных столбах, широкий и надёжный – специально, чтобы по нему спокойно проезжали повозки с голубой солью и другими товарами. Для карателей появление в этом месте форта оказалось неприятным сюрпризом, сильно усложнившим выполнение поставленной перед ними задачи. Но поворачивать из-за этого обратно никто из имперцев и не думал – иначе, пасуй они перед препятствиями, и не стали бы покорителями множества земель и народов. Было проведено совещание старших офицеров, на котором они приняли решение здесь, на этом берегу, где есть лес, а значит, и стройматериалы изготавливать осадные орудия и приспособления, чтобы их затем по мосту перетащить на тот берег для штурма форта. Поэтому пришлось разбить лагерь, и выставить у моста заслон – на случай, если да акт вздумают по мосту осуществить против них ночью атаку.
Решение было принято и за дело взялись не мешкая – большая часть солдат было отряжена рубить деревья и строгать брёвна, чтобы из них потом построить штурмовую башню, таран и баллисты. Всё согласно военной науки для осады крепостей.
Но шум ударов сотен топоров в лесу привлёк внимание леших, которые к своему ужасу обнаружили, что люди вознамерились вырубить лес, возможно, чтобы таким образом потом иметь возможность их легко уничтожить, перестреляв из луков на открытом пространстве, в наказание за людоедство. Но кроме этого, лешие увидели огромное скопление человеческого мяса – его с лихвой хватит на всех. Можно будет себе набивать им брюхо несколько дней.Спиноты, обладая умом и коварством людей, решили совершить нападение на имперцев ночью, когда те, уставшие с дороги и после лесозаготовки, будут дрыхнуть без задних ног. Следует отметить, что лешие тоже обладали неким оружием – топорами, в том числе и каменными, копьями, просто кольями, но большинство вооружилось импровизированными палицами.
Не трудно догадаться, что произошло наступившей ночью. Нападение на лагерь было совершено оттуда, откуда имперцы меньше всего ждали. Леших было значительно меньше солдат – даже не более сотни, но здесь им помог фактор внезапности, на который они и делали ставку: почти все солдаты в это время спали в своих походных палатках, раздетые и безоружные, и к тому же любой даже самый слабый леший был вдвое, а то и в трое сильнее человека, плюс к этому ещё одним прыжком спиноты могли преодолеть запросто метра три или четыре. Словом ночью на имперцев обрушились свирепые чудовища, легко размахивавшие огромными брёвнами против которых мечи и копья были бесполезны.
Зачастую спиноты просто подбегали с брёвнами к палатке и забивали через ткань обшивки палатки находящихся внутри её солдат, только едва успевших повскакивать со своих настилов. Кому повезло больше и успели из палаток выбраться наружу, чтобы там встретить врага лицом к лицу, поначалу думали, что это ламаки на них напали, но потом быстро меняли своё мнение, увидев перед собой обезьяноподобных тварей, мускулистые тела которых покрывала вместо доспехов и одежды короткая тёмная шерсть. Тем больше был ужас и паника среди имперцев, принявших леших за демонов подземелья, которых ламаки привели собой из соляных шахт. Вскоре и те немногие, что пытались лешим оказывать какое-то подобие вооружённого сопротивления, решили спасаться бегством через мост. Но на мосту их ждал уже отряд лучников ламаков, быстро перестрелявший как бегущих на них имперцев, так и преследовавших их спинотов.
Спаслись из этой бойни только генерал Мальцусин и два полковника, поскольку их палатки были установлены ближе к Чёрным скалам и сразу добраться до них лешие не успели. Это обстоятельство позволило старшинам не только повыскакивать из своих палаток, но и оседлать коней. И видя, что пытаться как-то взять под свой контроль внезапный бой бесполезно, решили спасти хотя бы свои драгоценные жизни, рискнув во всю прыть гнать обратно коней по-над лесом. Авось, там лешие на них засаду сделать не додумались. Да больше и вариантов, в общем-то, не было – не пытаться же через мост прорываться в лапы ламаков, из огня да в полымя. И эти всадники неслись всю ночь, пока не кончилась стена Чёрных скал и дорога не стала сворачивать в поля, где леших быть не могло. Да уже и начинало светать. Увидев в стороне от дороги какое-то озерцо, они направили туда своих коней. Напоили их и попадали навзничь, ничего в душе не чувствуя, кроме радости спасения и страшной усталости. Не менее уставшими были и лошади.
А у моста через Мару в это время уже все остальные имперцы были перебиты. Та же участь постигла и скот – волов и лошадей. Словом, мясом лешие запаслись на славу. В свои стоянки они возвратились с добычей, превосходивший их даже самые смелые ожидания. Дня два потом они людей словно скот разделывали, солили, вялили или коптили. Простую соль, кстати, они нашли в войсковом обозе, а технологии обработки мяса ими ещё не были забыты со времён интов. Но кроме этого, радости лешим добавил и трофейное железо – топоры, пилы, ножи, мечи и копья – весьма не лишний в хозяйстве инструмент.
У ламаков тоже был праздник – они были твёрдо уверены, что в ту ночь за них заступился сам бог Эй, не давший богоотступникам пролить кровь верных ему людей. И это утверждение ещё более укрепило уверенность повстанцев в правильности им принятого решения добиться от империи своей независимости, а значит, и веру в победу.
Уцелевшие офицеры из командного состава карательной экспедиции имперцев предстали перед сенатом, на заседании которого присутствовал и сам император. Каждый из вернувшейся пятёрки офицеров поочерёдно входил в зал, рассказывал о пережитых событиях и отвечал на вопросы сенаторов и императора. В итоге ареопаг пришёл к выводу, что это и есть, что называется провидением или роком. Данное обстоятельство означало, что проклятие божественного императора, обрушенные им на ламаков, не только не имело силы, но что прискорбное всего для Ноосаатра XXV, возымело обратный эффект. А отсюда сам собой напрашивался крамольные вывод: настоящее воплощение бога Тонна так не оконфузилось бы. Так сказать, что император себя только выдавал за воплощение бога, морочил всем голову– очень даже вероятно. Конечно, Ноосаатр XXV лично пытался выставить виновником именно генерала Мальцусина, командовавшего экспедицией. Ему император вменял в вину, что тот отдал распоряжение на лесозаготовку и это побеспокоило леших, о нахождении которых в этом лесу он прекрасно знал. К тому же выставленная на ночь охрана лагеря была недостаточной для сдерживания первого натиска неприятеля. Ну и что из того, что люди были утомлены походом и работой на вырубке леса? Теперь их вообще нет никого! И кому же, согласно императорскому кодексу чести командиров, командир должен разделить судьбу своего подразделения: вернуться обратно домой живым он мог только в случае победы. Нарушение этого правила приводило к лишению офицерского звания и прохождению дальнейшей службы рядовым до смывания позора собственной кровью. Император же требовал казни Мальцусина и остальных его товарищей. Но сенат этому воспротивился, так как все они были родственниками или друзьями многих сенаторов. Здесь имеет смысл отметить, что император в те времена получал неограниченную власть, в том числе и в судебных вопросах, только после проявления божественности своей природы. Фокусы по затмению солнца или внезапно прилившегося на иссушённую землю дождя не принимались в зачёт, так столичная элита в массе своей были люди более или менее образованными и из их числа к тому же происходили всякие там верховные жрецы различных храмов, которые уже напрямую занимались в том числе и вопросами погоды и космических явления, продвигая вперёд науку об окружающем мире.
Поэтому эффектнее всего для августейшей особы было на глазах у всех превратиться тигра или льва, добровольно принять смерть и затем вскоре воскреснуть или проклясть вражескую армию и получить лёгкую победу над грозным неприятелем. В последнем фокусе Ноосаатр XXV и опростоволосился.
Да ещё масло в огонь подлило предположение некоторых знатоков особенностей образа жизни спинотов, что они наверняка сожрали воинов. Эти ужасные подробности только и дело, что обсуждали на столичных базарах и в корчмах. Народ пока тихо, но всё же гудел о том, что с императором что-то не так. Поэтому Ноосаатру XXV необходимо было в кратчайшие сроки восстановить пошатнувшееся было к нему доверие собственного народа. А иначе – исход событий предсказать не сложно. Вон, уже и племянник явно что-то затевал. Заговор раскрыть и казнить его участников, включая любимых родственников – дело нехитрое и привычное (кто из правящих особ этим время от времени не скрашивал свой досуг?), но вначале нужно было навести порядок в своей империи. Показать силу врагам дальним, а потом уже набрав в необходимой степени политический вес, можно было бы укротить свой двор, в том числе и зарвавшийся сенат поставить на место, отобрав у оного массу полномочий. Медлить было нельзя. Но кому же можно было смело поручить столь ответственное дело: наказать этих недочеловеков леших – истребить их как бешенных собак или волков – и вернуть опять императорскую власть над долиной Хлоя? Конечно, генералы были ещё в распоряжении императора, но все они одного с Мальцусином стандарта, так сказать, слепленные по одному образу и подобию. А здесь нужен был новый человек с нестандартным типом полководческого мышления, головорез с творческой жилкой – хитрый и безжалостный, не останавливающийся не перед чем и уничтожавший бы всё на своём пути, словно тайфун или чума. Вот только кто бы это мог быть, где его взять?
Желая найти ответ на этот вопрос, император провёл совещание в новом дворце со своими наиболее верными приближёнными. Премьер-министр посоветовал ему нынешнего главу исполнительной службы, имя которого– Лейкас из квартала Атмон, по прозвищу Бзырь, что значило на их языке – зараза, сволочь и т.п., чем немало удивил всех присутствовавших, включая правителя. Свой выбор он объяснил так: этот Лейкас, рождён был шлюхой от солдата и начинал свой жизненный путь здесь, в столице - Рамаяне, в квартале Атмон, где насположен главный базар, купеческие склады, самые дешёвые и злачные и самые дорогие трактиры, и постоялые дворы, а местное население кормится с рук купцов их работников. Словом, как всем здесь прекрасно известно, это очень богатый квартал. И там этот Лейкас ещё в юности стал предводителем шайки жестоких грабителей, которые были беспощадны как по отношению к своим жертвам, так и к конкурирующим бандам на их районе. По вине банды Лейкаса кровь в Атмоне текла рекой и вскоре одно его имя стало ввергать в ужас всю округу. Справится с ним не могли ни другие бандиты, ни префект с его отрядом стражей порядка, ни личная охрана купцов. Лейкас со своими людьми либо ловко уходили от подстерегавшей их опасности, либо убивали врагов. Лейкас стал таким образом королём преступного мира этого квартала. Он, завоевав себе и своей банде грозную репутацию, решил, что разумнее будет теперь не проливать чужую кровь ради разового куша, а обложить толстосумов с Атмона данью, которую он называл правом на жизнь или отсрочкой смерти. И деньги сами потекли ему в карман рекой. Более того, эти купцы и ростовщики стали обращаться к нему с просьбой за хороший процент выбить с кого-нибудь долг. А в списках должников нередко фигурировали и аристократические фамилии. Это обстоятельство сильно осложняло судебное разбирательство – судьи почти всегда принимали сторону правящего класса, да и долговых расписок эти аристократы или кто-то из их прислуги, занимавшейся тогда закупками, не оставляли – всё под честное слово клиента, честь который понимал по-своему. Лейкас поначалу было из благоразумия отказывался браться за такую опасную работу – не хотел, чтобы о нём и его деятельности стало известно на самом верху. Понимал, что на силу может быстро найтись другая сила. Но эти купцы и ростовщики всё же смогли убедить его: дескать, в противном случае они рискуют попросту разориться – эта знать вконец обнаглела и уже считает для себя в порядке вещей набирать всего и вся в бесконечный долг, брать деньги взаймы и тут же забывать о займе. Надо так сделать, чтобы богатые клиенты и дальше продолжали бы обращаться к ростовщикам и посещать роскошные лавки купцов, но только уже принося им прибыль. Поэтому просто резать должников не выход. Они им нужны живые и щедрые. Но Лейкас имел на этот вопрос свой взгляд, отличный от ихнего. Он понимал, что для того чтобы получить успех по-крупному нужно поступиться в малом. То есть хотя бы пару проблемных клиентов показательно наказать было просто необходимо, чтобы другие должники из аристократов для себя чётко уяснили, что от подобного наказания их не спасёт ни общественное положение, ни их личная охрана, ни их деньги, ни их близость к власти. Спасение для них в одном – вернуть свои долги плюс образовавшиеся по их вине издержки, да набежавшие за всё это время проценты. Всё до последнего гроша. А также Лейкас ещё понимал, что предстать ему перед высшим обществом вот так простым бандитом нельзя: эти спесивые и родовитые особы тогда, потеряв страх, будут всячески оказывать ему сопротивление, возмущённые вызовом, брошенным им выходцом из низов. Поэтому он назвал свою банду обществом по урегулированию коммерческих споров. А себя председателем этого общества. А также включил в состав этого общества одного юриста, не брезговавшего никакой подработкой. Он помог Лейкасу грамотно составить иски к этим должникам, в которых было точно указано, где, когда и у кого они совершали покупки в долг или делали займы, а ещё добавлялись к этим суммам накладные издержки и штрафные санкции. И постскриптумом было прибавлено предупреждение в форме явной угрозы на случай отказа выполнить в полном объеме взятые ими на себя обязательства и был указан срок, в течении которого им предоставлялась возможность уладить спор мирным путём, ибо судебная тяжба как вариант сразу не предусматривалась. Затем эти иски были разосланы по всем имеющимся адресатам. И как предполагал Лейкас ни никакого ответа он не получил, ни тем более заявленных им денег. Но данное обстоятельство его ни мало не расстроило – теперь его руки были развязаны: эти самоуверенные и спесивые олухи сами выбрали свою участь. И первым он нанёс удар дому Тадариев – у Ройта Тадария были похищены его дети, дочь тринадцати лет и пятнадцатилетний сын. Девочку Лейкас продал в элитный публичный дом, чтобы там видя её, друзья и знакомые отца знали, какова может быть расплата за излишнюю забывчивость в финансовых вопросах. А мальчика он продал в рабство ахунийским купцам, известным своим жестоким обращением с рабами. Вырученные от продажи детей деньги, за вычетом своих процентов, он вернул купцу, которому и задолжал. Сам же Ройт Тадарий в это время находился на охоте в своих владениях в провинции. Когда вернулся домой, не мог поверить свалившемуся на него горю. Он через своего кузена префекта поднял на ноги всех стражей порядка, чтобы найти детей и их похитителя. И вскоре от своих знакомых узнал о том, где находится его дочь. Когда Ройт вместе с отрядом стражников и лично префектом пришли в тот бордель, то его хозяйка предъявила им купчую на его дочь согласно которой она совершенно законно купила её у Лейкаса, который стал первым мужчиной девочки. А как известно, кто лишил женщину девственности, тому она и принадлежит. И в доказательство своего первенства Лейкус девочкой овладел прямо на глазах этой хозяйки борделя, правда, весьма аккуратно, чтобы не попортить товарный вид будущей юной шлюхи. Префекту на предоставленный аргумент нечем было возразить. Ройт, конечно, страшно возмущался, но закон борделем был соблюдён. Несчастный отец мог только выкупить обратно свою дочь по той цене, что ему предложат. И та цена превышала вдвое указанную в купчей. Хозяйка твёрдо знала свою выгоду и никогда не упускала случай её получить. Деваться Ройту Тадарию было некуда, и он выкупил обратно свою навсегда покрытую позором дочь. И, возможно, зря: девушка от перенесённых потрясений и надругательств, и зная, что навсегда её имя опозорено, повесилась на своём чулке в отцовском доме в первую же ночь. Горе отца было велико, но он жил только надеждой разыскать и вернуть обратно своего мальчика, будущего наследника родового богатства. И поиски его вывели на Лейкаса который один только знал, кто нынче владеет сыном Ройта. Сам же Ройт как ни хотел жестоко расправиться с Лейксом, чтобы отомстить ему за своих ни в чём неповинных детей, ставших жертвами его бесчеловечной жестокости, вернуть своего сына он хотел ещё сильнее. Но Лейкас так просто не пошёл на встречу несчастному Ройту, а выставил ему условия: если он действительно хочет вернуть себе своего мальчика, тогда следует Ройту свой прекрасный дом отдать под приют сирот, а деньги, вырученные от продажи остального своего имущества, отдать на содержание этого приюта. Если Ройт выполнит это условие, то Лейкас обязуется использовать в е свои возможности, чтобы Ройту Тадарию вернуть его родного сына. И даже через своего юриста составил письменно договор в двух экземплярах с Ройтом. Тот понимал, что без его мальчика, без единственного наследника всего этого имущества все эти богатства для самого Ройта цены не имеют. Детей он своих действительно любил. Дочь не уберёг, так хоть сына вернёт. Да, мальчик будет беден, но зато при отце и свободен. Отец, используя свои связи во власти, надеялся ему выхлопотать в будущем приличное место, достойное высокому происхождению юноши, или в армии, или в главном управлении империи. А дальше всё зависило от самого сына.
За считанные дни Ройт продал всё, что имело ценность и открыл приют для бедных сирот в своём роскошном доме.
Следует отметить, что такое условие Лейкаса удивило всех, кто его знал. А знали его жадным и беспощадным. Вот если б он Ройта разорил для собственной выгоды, то это посторонними воспринималось бы как вполне закономерное явление – что с бандита взять? Но тут Лейкас выступил чуть ли не в роли благотворителя, спасителя сирот. Этот его жест заставил многих по-другому взглянуть на его личность. А тому этого только и надо было. Лейкас понимал, что то как он, простой бандит из низов, поступил с аристократом, могло ему дорого стоить. Самые богатые и родовитые фамилии империи – это барыги из его квартала. Это практически и есть государство со всей его мощью. И он не хотел быть глупой собачонкой, покусывающей медведя себе на беду. Поэтому-то и в расчёте на одобрение со стороны простых горожан он повернул это дело к приюту, а заодно ещё более напугав остальных персонажей из его чёрного списка.
Ройт пришёл к Лейкасу за выполнением им своей части договора. Лейкас не заставил Ройта долго ждать, когда они отправятся на поиски того ахинейского купца, купившего сына Ройта. Вскоре на большом базаре в своей мануфактурной лавке они его нашли. Купец им поведал, что увидев благородное происхождение мальчика - тот был в меру упитан, но при этом не привыкший к труду, а ещё был образован, понял, что тот попал в долговое рабство. Словом, грузчик или охранник с мальца никакой, а лишний приказчик купцу был не нужен – его сыновья справлялись с этой работой. Поэтому купец своего юного раба преподнёс в дар храму ахинейской богине Шопе вместо обязательного пожертвования деньгами. Верховная жрица согласилась на такое преподношение – видно, юноша ей сразу приглянулся.
Храм этот находится в трёх днях езды от столицы по дороге на запад возле города Вазанай. Туда Лейкас с Ройтом и отправились. Да, в самом деле мальчик был при храме. Но его жрица продавать отказалась даже за сумму, значительно превышавшую первоначальную. Да и сам мальчик не рад был возвращаться с отцом в нищету. Призрачные перспективы карьеры на имперской службе его не очень соблазняли. А тут к нему всё жрицы храма, среди которых было много молоденьких и красивых, относятся ласково. Даже сами его обмывают каждый день, обтирают благовониями и кормят очень вкусной едой. Зачем он им нужен? Возможно, что Верховная жрица на него положила глаз и ждёт, когда тот войдёт в мужскую пору.
Ройт понял, что и сын для него потерян. Но в любом случае, он уже перестал быть наследником, так как и самого наследства уже не было. Ройт не пожелал возвращаться в столицу, а отправился доживать свои дни у родной сестры в провинции, из милости. А его сына вскоре на оргии в честь богини Шопы жрицы принесли в жертву – им нужен был для этого девственник его возраста. Поэтому-то они и были с ним так нежны, как порою бывает нежна кошка с мышкой.
Вопрос об горькой участи, постигшей семью Тадария был поднят в сенате. Многих сенаторов возмутили действия Лейкаса, даже поступали предложения арестовать его и подвергнуть жестокой казни за неслыханную дерзость в отношении высшего общества и прежние преступления. Поводов для расправы над Лейкасом было вроде бы более, чем достаточно, однако странным образом голоса сенаторов разделились: партия правого берега поддержала предложение о поиске Лейкаса, а партия левого берега возражала единогласно. Сенаторы вообще редко какой закон или постановление могли принять – всегда одна партия голосовала против проекта своей оппозиции. Только голос императора мог решить судьбу закона. Но нынешний император в тот день находился с инспекцией военного флота на море. А причина, по которой половина сената заступилась за этого бандита была довольно проста: и Ройт Тадарий, и другие аристократы из списка Лейкаса, получившие от него письменный иск были из клана правого берега – политических врагов сенаторов левого берега. У них на этого предприимчивого бандита были свои виды. Если б он вырезал бы весь правобережный клан, то они ему б ещё и щедро приплатили. Во всяком случае лично для себя левобережная знать в Лейкасе пока угрозы не видела, а жестокостью тогда, как прочем и сейчас, никого нельзя было удивить.
Оставшиеся должники, увидев, какая участь постигла дом Тадария и что виновник этой трагедии не только не понёс заслуженного наказания, но наоборот – его взял под своё покровительство левобережный клан, быстро поняли, что самым благоразумным решением для них будет удовлетворить иски в полном объёме, что они и сделали дружно.
Популярность Лейкаса среди коммерсантов города, нередко терпевших убытки из-за непорядочного поведения аристократии в отношении их, стала колоссальной, а его авторитет непререкаем. Ещё совсем недавно безжалостный, всеми проклинаемый головорез, а теперь надёжный защитник интересов деловых людей, то есть одного из самых богатых сословий. Этот факт придал Лейкасу из квартала Атмон серьёзный общественный вес, а его поддержка сирот и нищих сделало Лейкаса любимцем всей черни, слагавшей о нём песни и легенды. Правда, тогда-то обиженные им аристократы и дали ему прозвище Бзырь и никак иначе между собой его не именовали.
Аристократы из левобережного клана отнюдь не были более порядочными в своих финансовых делах, нежели их оппоненты из левобережного клана, но и Лейкаса они не очень-то опасались, зная, что перешагни он черту, как в сенате сразу хватит голосов за его арест. Это прекрасно понимал и Лейкас, что привело к заключению негласного политического союза между ним и левобережным кланом. Сенаторы из этого клана придумали специально под персону Лейкаса такое ведомство – судебную исполнительную службу, главою которой они назначили Лейкаса, конечно же, с его радостного согласия. И теперь он уже был не простой разбойник с квартала Атмон по прозвищу Бзырь, а высокий сановник – глава судебной исполнительной службы его императорского величества, штат которой он укомплектовал самостоятельно из таких же головорезов с улицы и солдат-отставников. Они все были вооружены и поставлены на довольствие, а жалование их зависло от выбитых ими долгов. Поэтому они свирепствовали во всю, взымая не только долги по распискам, но и акцизную, и налоговую задолженность. Таким образом левобережный клан получил в своё распоряжение целую армию на случай необходимости физической расправы с политическими оппонентами и, соответственно, фактор шантажа применения этой силы. А императорская казна стала ещё больше наполнятся, благодаря усердию людей Лейкаса, как, впрочем, и их карманы тоже.
- Неуж-то, ваше величество, вы не знаете об этом человеке? – спросил императора премьер-министр.
- Да-да, что-то припоминаю… Да, надо-бы мне с ним как-то встретиться – посмотреть на него своим глазом. А мне подготовьте о нём личное досье.
На встрече Лейкас Бзырь императору понравился. В этом смекалистом душегубе монарх разглядел того, кому можно поручить столь ответственное дело. То обстоятельство, что у Лейкаса не было опыта на военной службе и опыта командования армией, императора мало смущал – можно тому дать в помощь генералов. Лейкас Бзырь будет осуществлять стратегическое командование карательной экспедицией, а генералы тактическое – он им будет ставить задачи, а они уже пусть думают, как их выполнить. Нестандартная ситуация с этой долиной Хлоя требовала и нестандартных методов её решения.
После того как Лейкас вник в суть вопроса, он выдвинул условие: выступать в поход нужно было летом в самый жаркий и засушливый месяц. Император, естественно, в начале было категорически с ним не согласился – для него лично каждый день был важен, медлить было опасно. Но Бзырь был настойчив. Иначе, успеха экспедиции он не гарантировал. А относительно обстановки вокруг трона, то он и здесь с радостью поможет императору: что-нибудь придумает как внимание сенаторов переключить друг на друга. И полгода они точно будут заняты грызнёй друг с другом, а не заговорами против императора.
То обстоятельство, что Лейкас точно знал чего ему надо для успеха похода, укрепило доверие к нему со стороны императора, а предложенная им помощь и в столичных делах ещё больше к нему расположила его величество.
- Но, помни, - строго сказал Лейкасу Ноосаатр XXV, - В случае провала, тебе, в отличии от тех офицеров, которых уберёг от казни сенат, никто не поможет. Я лично отдам тебя правобережной знати. Догадываешься, как они с тобой поступят? Ну, а если одержишь над врагами империи победу, то тогда тебе будут завидовать самые лучшие фамилии столицы. Понятно тебе, что на твоих весах лежит?
- Да, ваше императорское величество. Всё сделаю в лучшем виде, не сомневайтесь.
Но Лейкас Бзырь за оставшиеся почти полгода до выступления в поход даром время не терял. Поскольку он был императором назначен ответственным за результат карательной экспедиции, он, соответственно, испросил для себя обширные полномочия в вопросах формирования кадрового состава корпуса карателей и личного контроля над финансированием снабжения. Здесь, как и сказал император, ему и карты в руки: весь трофей исполнительной службы направляется на экспедицию. И заработали суды по всей империи с утроенной энергией без выходных и праздников, давая работу исполнительной службе.
Но и в долине Хлоя события на месте не стояли. Как намечали ранее ламаки, они захватили порт Малек и бакайцы теперь им платили пошлину. Поскольку голубая соль в империю временно перестала поставляться и единственным каналом её экспорта стал порт, то для увеличения товарооборота цену для бакайцев временно снизили, но при этом всё равно ламаки были при хорошем барыше потому что с имперцами теперь не делились. А вот империя не только потеряла свои доходы от пошлины с экспорта голубой соли, налоги с ламаков и бакайских купцов перестали поступать в казну, да и ещё на саму голубую соль образовался страшный дефицит. А из-за того, что она теперь в империю попадала окольными путями и гораздо меньших объёмах цены на неё подскочили в разы и стали не по карману основной части населения, уже успевшей к ней изрядно привыкнуть и не представлявшей свою кухню без голубой соли. И это обстоятельство послужил ещё одним фактором дестабилизации политической обстановки в метрополии.
А ламаки на возросшие поступления денег от выручки голубой соли стали активно вооружаться и строить ещё крепости в своей долине, понимая, что решающий удар империи по ним ещё впереди и ждать его не долго.
Элита империи со одной стороны со слабо скрываемой опаской и раздражением посматривала на то, как выходец из черни, с разбойничьим прошлым, прямо на их глазах стал превращаться во второе лицо в империи после самого императора. И огромная концентрация власти и военной силы в руках беспринципного и крайне жестокого человека не могла не беспокоить их. Но с другой стороны и восстановить пошатнувшийся порядок в стране тоже должен был кто-то навести. Императоры ещё со времён Ноосаатра XV перестали на длительное время отлучаться из столицы, тем более уводить с собою армию, оставляя трон без присмотра. Так тогда того Ноосаатра XV и сместил его бастард по имени Лолокол, ставший при коронации Ноосаатром XVI. Со своими сподвижниками из числа придворной знати и нескольких сенаторов захватил атрибуты императорской власти – корону, скипетр и державу, а также казну. Точнее, ту часть, которая осталась в столице. Но и этого хватило, чтобы подкупить всех, кто поддержал притязание узурпатора. Самое главное – всех жрецов столичных храмов Тонна, признавших пребывание бога в теле Лолокола, что давало ему неоспоримое право на императорский титул. Ноосаатр XVI был незамедлительно коронован. Его предшественник указом узурпатора лишён императорского титула и всех полномочий, а потому все его приказы признавались незаконными и запрещалось под страхом смерти их выполнение. Правда, Ноосаатр XV издал свой указ относительно самозванца, но избежать двоевластия и, следовательно, раскола страны помешал факт признание жречеством божественной природы за Ноосаатром XVI, явившим чудо прямо в главном храме Тонна, где наполнил храмовый сундук серебром. Исходя из этого факта, генералы войска Ноосаатра XV отказались ему подчинятся и увели свои полки обратно в столицу для присяги новому императору, при этом не забыв прихватить с собой и голову прежнего императора в качестве преподношения его прыткому вы****ку. Разумеется, что война с соседним царством Пампона была прекращена на её условиях, то есть поражением империи, что, впрочем, было объяснено изменой прежнего императора, а его сменщик, дескать, был поставлен перед неприятным фактом. Спустя годы, уже при других правителях, историки увязывали в единую причинно-следственную цепочку огромные суммы денег, пошедшие на подкуп политической и духовной верхушки империи узурпатором, которые на самом деле значительно превосходили якобы имевшиеся в казне, и сдачу победы противнику. Некоторые учёные мужи брали на себя смелость обобщать действия оппозиции и интересы внешних сил, судя по тому, с кем после очередного переселения бога Тонна из одной телесной оболочки в другую, заключался мир или наоборот, неожиданно развязывалась война.
С тех пор, извлекшие для себя правильные уроки из горького примера Ноосаатра XV, последующие императоры более, чем на несколько дней не покидали столицу. А бог на то и бог, что он практически вездесущ и способен узреть своим всевидящим оком положение дел в любом уголке империи, хотя бы с помощью разветвлённой сети платных информаторов да и бесплатных тоже – почти все строчили доносы друг на друга
Поскольку время шло, а империя не спешила с повторным визитом в долину Хлоя, ламаки сочли для себя правильным основной части ополчения вернутся в свои шахты. Так и добыча голубой соли не будет снижаться, а значит и поступления от её экспорта да и к тому же содержание такого войска длительное время - очень накладное для казны предприятие плюс ещё и затраты на фортификационные сооружения. Оставили лишь небольшую часть гарнизона крепостей, чтобы можно было в случае чего на первое время держать осаду до подхода основных сил, которые должны были быть отмобилизованы в кротчайшие сроки при повторной агрессии империи. Труянал Кампа остался комендантом форта Канар, с которым у него было связано немало приятных воспоминаний.
Отведённые самим себе Лейкасом полгода на основательную подготовку к походу тем временем истекли. Это войско состояло как из профессиональных военных, так и из добровольцев с большой дороги, немало из которых до селе уже бесчинствовали в судебной исполнительной службе, – всем была обещана щедро оплачиваемая работёнка по плечу в том походе. Надо отметить, что уголовному элементу Лейкас Бзырь, естественно, доверял больше как социально близким, нежели воякам. А нужны ему они были как раз-таки для контроля над вояками, среди которых он, понятное дело, не имел никакого авторитета. Но среди офицеров разного ранга оказалось немало выходцев из левобережного клана, чьи родственники тогда были съедены лешими. То есть, далеко не все были движимы в том походе меркантильными интересами, но ещё и чувством мести, а считаете столь «возвышенных» мотивов уже само по себе гарантировало успех, тем более под началом столь яркой личности как и являлся Лейкас Атмон Бзырь.
Как и планировал Лейкас к середине июля они подошли к тому самом лесу, где и обитали обезьяноподобные люди, именуемые для краткости просто лешие. Он приказал разбить лагерь недалеко от самого леса, а затем отдал приказ всему войску рассредоточиться вдоль его стены, растянувшись на несколько километров и поджечь лес. Что и было личным составом карательной экспедиции сделано в точности. Пожар получился на славу – дым от него закрыл собою солнце области, сопредельной с этим лесом. Жара и сухая погода способствовали быстрому распространению пожара. Лесные животные и спиноты, обезумев от страха, убегали от преследовавших их огня и удушливого дыма, а огонь с ужасающей быстротой пожирал всю растительность леса и тех его обитателей, которые не успели по разным причинам убежать от опасности. Заживо сгорело и много детей, которых не смогли собою забрать на руки лешие - руки уже были заняты другими детьми, или потерявшиеся в лесу во время панического бегства целой перепуганной толпы, когда никто отставших или потерявшихся не бросался искать – самим бы спастись. Слабые старики или просто больные или с увечьями, коих тоже было немало при полном опасности образе жизни леших. Убегали лешие в сторону реки Мара и долины Хлоя – противоположную от стены огня. Нашествие леших на долину Хлоя происходило волнами, первую из которых составляли прайды, жившие ближе к долине. Они не дожидаясь, когда пожар доберётся до их мест и понимая, что так или иначе погорельцы и спасающиеся от огня животные – волки, медведи, карликовые лоси и кабаны - их просто сметут с места. Поэтому лучше сыграть на опережение и первыми вторгнутся на территорию людей, ламаков. Таким образом, если повезёт, то они не только спасутся от пожара и займут наиболее для себя предпочтительные места в долине, но ещё и разживутся едой, включая самих ламаков. И вот по мосту через реку Мара ринулись толпы леших, вооружённых как излюбленным и наиболее доступным для себя орудием – дубинами и палицами, так ещё и мечами, топорами и копьями - имперским трофеем. Вёл их вожак, ни имени, ни клички у которого разумеется не было, как всегда безымянны звери. Это был не только наиболее крупный самец в своём роду, но и наиболее властный и сообразительный. Вооружён он был палицей. Лешим было ведомо, как люди ловко пользуются луком и что против града стрел их сила и ловкость им мало помогут. Так же этому роду леших было известно, что первым на противоположном берегу их встретит новый форт, не захватив который они не смогут проникнуть дальше в долину. Поэтому этот сообразительный вожак заставил своих людей собрать те брёвна и стволы, что полгода назад успели заготовить ими съеденные имперцы и наделать из них большие щиты, с виду похожие на маленькие плоты, для защиты от стрел и лестницы, увязывая между собой брёвна кожаными ремнями, также доставшимся им трофеем с того раза. Так что таким образом этот отряд леших ступил тогда на мост, неся с собой не только разного рода оружие, но наспех собранные подобия инженерных сооружений, совершив таким образом очередной скачок в эволюционном развитии обезьяноподобных людей обратно к человеку.
И ещё для большего успеха штурма форта лешие решили предпринять свой набег под покровом ночной темноты. Ситуацию усугублял и уже застилавший небо дым пожара.
Часовые на стенах крепости по топоту через мост бегущих ног поняли, что к ним стремительно приближается какая-то толпа, которую они не могли во мраке разглядеть. Но звуки топота отличались от звуков обутых ног. Эти звуки были более приглашёнными и соответствовали босым ногам, что несколько озадачило ламаков, но вскоре они догадались, что это должно быть спиноты, перспектива контакта с которыми их отнюдь не радовала. А потому со стен форта заиграли горны тревоги. В крепости остался гарнизон всего в тридцать человек, наиболее преданных ратному делу. Вскоре к часовым на стенах присоединились остальные двадцать пять бойцов раньше, чем лешие установили лестницы. А ещё они успели отрядить через задние ворота гонца в Канар за подмогой, понимая, что к ним из горящего леса хлынут орды леших, противостоять которым они скромными силами маленького гарнизона долго не смогут. Но были полны решимости сражаться до последнего воина, даже ни разу не допустив мысли спастись бегством. Тот, самый юный, почти ещё совсем мальчик боец, которого комендант крепости Захлон отрядил гонцом, лишь с огромной неохотой подчинился приказу, ибо, кто по собственной воле остался в крепости, вовсе не из нежелания вернуться обратно в шахту махать дни напролёт кайлом, а из чувства воинского долга и верности присяги своему народу. Да и потом в крепости было всего пять лошадей и два быка для гужевого применения. Две лошади отдали гонцу, чтобы он их мог менять под собою для более быстрой езды – здесь каждый час решал судьбу людей. На оставшихся двух лошадях и двух бричках с волами всем удрать от леших не удалось бы. Разбредись они по болотам, то если б не лешие их съели, так москиты или утонули бы в трясине. Поэтому, понимая, что отступать им некуда и на милость врага рассчитывать не приходится, стали сражаться с отчаянием людей, рассчитывать которым не на кого, кроме как на себя. Гонец при почти непрерывной стремительной езде доскачет до Большого форта лишь к середине дня. День или два понадобится сформировать отряд им в помощь и пару дней с привала и на ночь будут добираться. Почти неделю гарнизону форта Мара не продержаться. Они мужественно противостояли со всех сторон карабкающимся на стены по лесницам и просто по выступам камней лешим ровно до вечера. Слишком неравны были силы у них – и числом и физически. Лешие были не только в разы сильнее людей, но более ловкие, прыткие и что даже более важно – выносливые. Вечером лешие отпёрли ворота для остальных своих сородичей – самок, детей и стариков. Радость их была огромна – они получили убежище и много человеческого мяса. Форт Мара, который не смогли взять полгода назад имперские каратели, пал перед теми, кто тогда же уничтожил их. Коварный замысел Лейкаса – уничтожить врагов империи их собственными руками начал работать. Его армии предстояло пока после поджога леса пребывать в бездействии, предоставляя дальнейшему ходу событий за них делать их работу.
Труянал Кампа, получив известие о нападении леших на форт Мара, тоже рассудил, что выдвигаться на помощь осаждённому гарнизону уже бессмысленно, как это ни цинично может выглядеть со стороны. Просто он трезво взвесил всё за и против и пришёл к выводу, что через несколько дней лешие будут здесь. Но сами лешие – это ещё не конец всех бед. Лес сразу в таком массиве сам не мог загореться, а отсюда логически напрашивался вывод, что это был поджог и пожог был сделан имперцами с целью обезопасить себя от повторного нападения со стороны леших. А значит, имперцы выступили в тот решающий поход против ламаков, которого так ждал и боялся Труянал Кампа. Вот только того, что имперцы впереди себя погонят леших он не предвидел, хотя вполне можно было предположить нечто подобное с их стороны, но видно отсутствие опыта полководца у любого из вождей ламаков сказалось и в вопросе подготовки к отражению имперской агрессии.
Поэтому Труянал разослал уже своих гонцов с призывом к срочной мобилизации в Большом форте. В душе он не раз проклинал нетерпеливость своих земляков, поспешивших разбежаться по домам. Сейчас каждый час промедления может сыграть роковую роль.
Труянал приказал раздать оружие всем жителям селений в районе форта, кто может их держать в руке, не зависимо от национальной принадлежности, возраста и пола – сейчас каждый должен суметь постоять за себя и своих детей, если они были у него, сам. У вооружённого человека в любом случае больше шансов выжить при встрече с врагом. Успех ещё не гарантирован, но более вероятен. Среди каменистых холмов и топей равнин пролегала дорога от форта Мара до Большого форта, терялась среди извилистых улочек предместья, вилась серпантином по Большой горе и упиралась в ворота крепости. Труянал решил недееспособное население предместья укрыть в крепости, а лучников расставить на крышах домов на окраине предместья, чтобы те на расстоянии расстреливали леших, зная, что те не смогут им ответить стрелами. А ещё Труянал приказал на дороге устроить ловушки – глубокие замаскированные ветками, листьями и землёй ямы, с острыми кольями на дне, о которых спиноты даже не подозревали. В общем придуманные Труяналом заготовки принесли свою пользу и лешие, понеся немало потерь от стрел и в лавушках, на время отступили, а тем временем к форту стали подтягиваться резервисты. Но и леших стало гораздо больше за счёт остальных погорельцев. Правда, те ещё не имели никакого боевого опыта, не были вооружены вообще, сильно были ослаблены и утомлены пожаром, гарью дымом, безостановочным бегством из леса и отсутствием пищи уже несколько дней. Да и к тому же никакой агрессии к людям они не испытывали, кроме просто утолить голод любою едой, хотя бы и человечиной. Почему бы и нет? Но видя какое отчаянное сопротивление им оказывают люди и что это для них сопряжено с огромными рисками, они решили лучше свернуть в холмы и там отдохнуть и попробовать что-нибудь себе отыскать в качестве еды. Те же, вооружённые лешие, были и второй раз разбиты возросшими силами ламаков и их жалкие остатки последовали за другими своими собратьями на холмы.
Труянал повёл два свежесформованных полка на форт Мара. Можно было бы ещё подождать и с большим числом резервистов выступить на форт, но время было дорого – крепость в любое время могли занять имперцы.
К своему удивлению и немалому огорчению ламаки обнаружили форт практически разрушенным и пустым. Имперцы ещё не подошли, дожидаясь, когда пожар полностью потухнет – всё-таки дорога пролегала через ими подожжённый лес, который уже пусть активно не горел, но тлел и дымил. И дым ветер нередко гнал в сторону форта. И вот ламакам пришлось, повязав лица мокрыми тряпками, восстанавливать разрушенный лешими форт. А подкрепление всё больше и больше пребывало к ним. И вот на них пролился дождь. Не просто дождик, а ливень, с одной стороны облегчивший им жизнь, потушив окончательно пожар, а с другой стороны тем самым дав сигнал имперцам к выступлению. Понимали это прекрасно и ламаки: надо ждать непрошенных гостей.
Вначале Лейкас Атмон Бзырь выслал вперёд на разведку небольшой отряд всадников, по возвращении доложивших ему, что лес, насколько они смогли увидеть с дороги, выгорел и опустел, а ламаки укрепляют форт. Последний факт несколько озадачил командующего. Это означало, что с ордами спинотов ламаки как-то сумели совладать. Что ж, по крайней мере пожаром хотя бы одна проблема решилась: фланг и тыл таким образом обезопасились от непредсказуемых и свирепых чудовищ и можно смело сконцентрироваться исключительно на основной задаче – подавлении мятежа ламаков. И по каменистой дороге, ведущей мимо выгоревшего Кутайского леса и Чёрных скал медленно потянулся карательный корпус, вереницей волов перемещая осадные сооружения, уже заранее изготовленные для штурма форта Мара.
Когда же войско подошло к реке, то они, к своему огорчению, обнаружили, что мост разрушен, а камни из него использованы на укрепление стен и башен форта. Увидев это, имперцы пожалели, что так долго медлили с выдвижением в долину. Можно, конечно, было пытаться построить понтонный мост или импровизированными паромами перевозить войско на тот берег, но невозможно переправить таким образом тяжёлые баллисту, осадную башню и таран, а без них штурм форта обречён на провал. Да и к тому же ламаки, несомненно, оказывали бы активнейшее противодействие работам по возведению переправы, что привело бы как к многочисленным потерям среди личного состава войска, не позволив бы достаточно надёжно соорудить инженерные конструкции. Нужно было искать нетрадиционное решение проблемы. Именно способностью обыгрывать судьбу в её играх без правил и привлёк внимание императора Лейкас Атмон Бзырь, а не только своей беспощадностью к жертвам. И он крепко задумался, стоя в ста шагах от реки и внимательно разглядывая местный пейзаж, как бы ища в нём подсказку на свою задачу.
И мы, пока Лейкас думает, не станем ему мешать, а лучше и сами поразмышляем над войною вообще – ведь она не просто фон действия наших персонажей, а один из главных героев этого повествования. Война – герой! Героизм на войне… Казалось бы, что может быть глупее, чем добровольно жертвовать своей жизнью – самой большой ценностью, какой только может обладать человек. Живой нищий бродяга в миллионы раз богаче мёртвого императора. И что может быть отвратительнее, чем лишать жизни другого человека, который так же, как и ты хочет жить, любит эту жизнь, радуется солнечному свету каждое утро, человека, который нужен любящим его родным и друзьям, который как и ты центр этой вселенной, сам есть целая вселенная и с исчезновением которого исчезнут сразу все миры, включая и этот. Кто из бойцов жадно подставлял свою грудь копью или стрелам? Никто ни хотел ни ран, ни погибели, а часто врага убивали из страха самим пасть от его руки, нежели из ненависти. Люди хотят жить, люди боятся увечья и смерти, но не покидают поле брани, а бьются до конца, зная, что скорее всего они погибнут и даже если их сторона одержит победу и отвоюет те блага, ради которых и пошли на войну, ничего этого они не увидят и не получат. Убийство есть повсеместно и в дикой природе. Зверь может охотится в одиночку или сразится с другим зверем, звери могут напасть на жертву стаей, но никогда стая не идёт сражаться со стаей или целая популяция у другой популяции отвоёвывает себе место под солнцем. Это только изобретение человечества – массовое внутривидовое убийство, именуемое для краткости войной. Орудия охоты, компенсировавшие физические недостатки человека по сравнению с быстрыми, сильными и чуткими животными, быстро нашли своё применение и для убийства другого человека. Изобретение орудий убийства не только изменило шансы в противоборстве с животными в пользу человека, не только повысило и смертность человечества, но по-сути сделало существование человека историческим. Ведь история – это войны. Сражения, поражения и победы. Война двигала и движет науку в поисках всё более совершенных орудий убийства и всё более надёжной защиты от этих орудий. Инстинкт убивать себе подобных сильнее в человеке нежели желание облегчить жизнь другим своими достижениями. Направь человечество своё усилие мысли и те колоссальные средства, что тратятся на войну, исключительно на облегчение условий существования, всё жили бы в таком достатке и гармонии, что необходимость ради места под солнцем убивать и грабить других отпала бы сама собой. Но добиться этого можно отнюдь не миролюбивой проповедью, не призывами к любви и всепрощению – наслушавшись этих слов, люди с чувством особой собственной правоты безжалостно убивали других людей, не знакомых с этими словами или не согласными с ними. Нет. Остановить кровопролитие на всей планете может только единая чья-то воля, способная подчинить себе все государства и армии мира исключительно силой своего оружия и оправдав миллионы жертв лишь тем, что это последняя война. Но кто этот самый сильный правитель, который исключительно из любви к людям и ненависти к войне развяжет войну против всего человечества, а не ради желания править всем миром? Пока таких история не знала. Так что массовое самоуничтожение – это основная фабула человеческой истории и нет более уважаемого сословия среди людей нежели профессиональные убийцы, и нет более почётного дела – как убивать одних людей ради других людей. Поэтому и Лейкас Атмон Бзырь всем своим недюжинным умом и инстинктом прирождённого хищника понимал, что судьба потому-то и вознесла его чуть ли не на вершину пищевой цепочки, что он прирождённый хищник, но удержаться на этой вершине и снискать почёт и уважение к себе со стороны других менее удачливых хищников он может, лишь найдя способ его стаи совершить массовое убийство себе подобных. Он потратил на поиски решения этой задачи почти целый день, и придумал!
Лейкас приказал отыскать среди скал нечто подобное хотя бы на козью тропу или место, по которому достаточно ловкие люди смогут взобраться на их вершину. А скалы, надо сказать, были не такие уж и высокие – не более пятнадцати человеческих ростов. Когда нечто наподобие крутого спуска или, точнее сказать, подъёма в часе ходьбы от лагеря наконец нашли, то Лейкас приказал именно армейским солдатам заняться сооружением лебёдок, блоков, полиспастов и прочих подъёмных механизмов. Незадейственность в работе криминальной составляющей войска он объяснил генералам тем, что людям непривыкшим к тяжёлому физическому труду лучше не доверять участие в изготовлении столь сложных механизмов. А сам по тому подъёму в сопровождении нескольких членов его бывшей банды вскарабкался на верх и увидел, что поверхность Чёрных скал представляла из себя плоский хребет, протянувшийся до реки Мара шириною шагов в двадцать. Это обстоятельство обрадовало Лейкаса. На том же хребте он поведал верным сообщникам свой план, в осуществлении которого и им отводилась не последняя роль. Затем Лейкас со скалы приказал десятку солдатам подниматься к ним, прихватив с собой верёвки подлиннее и покрепче, что вскоре и было исполнено. Солдаты свесили верёвки вниз и по ним Лейкас со своими друзьями спустились благополучно к остальным солдатам.
Ночью на бревне переплыл реку один из бандитов Лейкаса по имени Тетенек. Он осторожно вылез на берег и стал подкрадываться к крепости, но буквально в десяти шагах от берега он угодил в лапы секретного дозора ламаков и его скрутили так ловко и быстро, что он даже не успел ойкнуть. Его доставили в крепость и доложили начальнику караула, что поймали вражеского лазутчика. Начальник велел его доставить сразу к Труяналу на допрос, потому что он лучше всех знал амиранский язык, на котором в основном и говорили в метрополии. По такому случаю сочли возможным разбудить Труянала. На допросе Тетенек ему сообщил, что он был послан лично к нему самим их командующим, Лейкасом, с целью вступить в сепаратные переговоры. Лейкас предлагает ламакам следующее: он и его личная гвардия, состоящая из добровольцев отнюдь не военного сословия, за определённое вознаграждение со стороны Труянала готова сдать военный корпус.
Труянал был весьма удивлён подобному предложению. Уж чего-чего, а измены со стороны имперского командования он ожидал в последнюю очередь. Но сделал вид, что проявил самый живой интерес.
- Цена вопроса?
- Договоримся. Мы не вояки, а уголовники и погибать здесь не горим желанием. За вознаграждения императора мы сюда пришли и за вознаграждение от ламаков от них уйдём. Погибать здесь не входит в наши планы. Мёртвому какой прок даже от сундука, набитого золотом? Поэтому у ламаков есть счастливая возможность сохранить свои жизни и право самим распоряжается своим краем только благодаря бесконечно порочной натуре командующего экспедиционным корпусом, имя которого Лейкас Атмон Бзырь.
Труянал ответил, что во-первых, желательно узнать бы о какой именно сумме может идти речь, а затем он вынесет на совет вождей это предложение. И уж только после чего он сможет очень уважаемому и порочному Лейкасу дать ответ. Условились на том, что завтра Тетенек опять явится к ним сообщить сумму, а сейчас он может ли уже обнадёжить Лейкаса благосклонным ответом ламаков?
— Это зависит и от самого Лейкаса.
На том и разошлись. А на следующий день солдаты поднимали на скалы по верёвкам вчера сделанные блоки, лебёдки и полиспасты, а затем их там надёжно крепили. В общем работа в имперском лагере кипела. А наступившей ночью Тетенек опять встречался с Труяналом и назвал ему сумму: три тысячи золотых в звонкой монете. В ответ Труянал аж присвистнул. Тетенек поднял брови и выдал удивление – неужели ламаки ценят свои жизни дешевле? На что Труянал заметил, в результате сделки свои жизни сохранят не только ламаки, но личная гвардия Лейкаса с ним во главе. Так что это ещё как посмотреть, кто более заинтересованное лицо в их переговорах. Тетенек возражать не стал. Тогда Труянал сделал предположение, что эта сумма озвучена для начала торгов. Тетенек только пожал плечами и ответил, что для полноты информации готов Лейкасу передать и встречное предложение Труянала. Тот только просил сообщить, что сегодня же днём на совете вождей они обсудят эту сумму и сообщит следующей ночью ему их ответ.
На совете вождей сочли факт готовности к предательству императора группировкой Лейкаса совершенно неудивительным - у таких людей нет принципов и понятия чести, есть лишь интересы. Поэтому от таких мразей можно ожидать всего. Но если они и готовы реально нарушить присягу, то цену, конечно, загнули немалую. Надо бы поторговаться. Но вообще, если есть шанс решить дело подкупом, то надо его использовать. Хотя, нет никаких гарантий, этим всё и закончится – резервы империи колоссальны, в отличии от долины Хлоя.
На третий день стояния имперского войска на реке Мара Лейкас Атмон Бзырь объявил в лагере день внутренних работ: всему личному составу надлежало привести себя в порядок – помыться, постирать свою одежду, начистить сбрую, наточить оружие. А под покровом ночи, специально чтобы не видели лазутчики ламаков стали поднимать на скалы баллисты, в количестве трёх штук. Но из-за огромных размеров каждую поднимало сразу несколько лебёдок и блоков одновременно по команде сверху. Положение их на скалистом плато у края над рекой, напротив форта, позволяло метать камнями по крепости прямо оттуда, не переправляя их через реку. Для обслуживания этих требушетов соответственно на скалы были подняты и солдаты из их личного расчёта, еда, вода и палатки. Солдатам было приказано на плато собирать для требушетов булыжники подходящего размера.
И той же ночью Тетенек уже в третий раз переправился на тот берег, где его встретили как своего и даже угостили вином и сыром, а выпил с ним лично сам Труянал, не спеша с ответом парламентёру. Велась непринуждённая светская беседа двух человек, встретившихся на войне врагами, но не являвшихся профессиональными вояками. Труянал между прочих тем для разговора поинтересовался у Тетенека, как они после измены императору собираются возвращаться в империю? На что Тетенек ответил просто: никто ни о какой измене не узнает. Что-что, а обставлять свои дела в тайне от властей преступники умеют. Всё будет подано как реальное поражение в бою. Вояки пали, так как на них пришелся основной удар ламаков, но они не дрогнули перед превосходящими силами врага, не побежали, а мужественно сражались до конца, при этом заколов и порубав огромное множество ламаков. Просто их было больше противника в несколько раз. А набранные Лейкасом люди уцелели потому, что изначально он их в бой не вводил, трезво оценивая их боевые характеристики. Они оставались в резерве – их задача была в сломе хода сражения свежими силами в свою пользу и дальнейший разгром врага. Но враг оказался настолько сильнее имперцев, что Лейкас счёл бессмысленно подставлять под его удар ещё и резерв, избегая бессмысленных жертв. Наподобие такоого отчёта должны будут получить в столице, если Лейкас и Труянал договорятся между собой.
На что Труянал задал такой вопрос: а не жалко ли Лейкасу и остальным из его личной гвардии своих собратьев по оружию? Ведь среди них могут быть и родственники.
Тетенек от лица всего воровского полка заверил Труянала, что братве вояки не братья – они часть государственной машины насилия, поэтому в стражи порядка берут только отставников из армии. А к ламакам у преступного мира даже уважение – они решили свои порядки на своей земле установить. И мешать им в этом правильном деле братва особо не хочет.
Труянала изложенный Тетенеком довод убедил. Осталось только договориться о приемлемой для обеих сторон цене. За половину предложенной Лейкусом цены ламаки готовы разойтись с братвою миром. В другой раз ламаки согласились бы и с этою суммой, но сейчас у них и так экономический спад по вине империи, плюс к тому же война съедает много денег.
Тетенек только ответил, что передаст Лейкасу слова Труянала и спросил, в какой срок готовы ламаки собрать нужную сумму. Труянал заверил, что за неделю управятся. Потому он и предлагает снизить сумму, чтобы не затягивать решение вопроса.
В комнату принесли ещё вина и свежих ароматных лепёшек. Труянал, снова наполнив чашу собеседника, доверительно сообщил ему сомнения вождей относительно надёжности в выполнении своих обязательств противоположной стороной, состоящей из людей, у которых понимание чести несколько отличается от общепринятого. Тетенек на это откровение ухмыльнулся и спросил, глядя прямо в глаза Труянала:
- Кто-то из нас или лично Лейкас, кого-нибудь из ваших уважаемых людей уже ранее подводили?
- Нет, но мы раньше и не встречались с вами даже.
- Вот! Людей ещё не знаете, но берётесь о них судить. Не правильно это.
- Но ведь вы все всю жизнь только и занимались тем, что воровали и грабили, - как убедительный довод озвучил Труянал.
Но в ответ Тетенек даже не обиделся на это обличение, а только опять со спокойным видом криво улыбнулся.
- Вы, вожди ламаков, на этот вопрс смотрите со своей позиции общинного уклада. Да по-сути вы даже сейчас не родовая знать по-настоящему, а деревенские старосты. А вот когда у вас рано или поздно всё поменяется и вы станете намного богаче своих сородичей, то ваши сородичи, недовольные своим неравенством, по-другому оценят некоторые правила и обычаи.
- А почему это мы, ламаки, должны поделиться на богатых и бедных? – проявил скептицизм Труянал.
- А по очень простой причине – война вас и поделит, - весело ответил Тетенек, отхлебнув из кубка вина. – Ваши вожди и их ближайшее друзья, вооружившись для отвоевания права самим распоряжаться прибылью от торговли голубою солью, вряд ли захотят опять сменить мечи на кайло. И в этом их поддержат сами сородичи, которым нужна будет постоянная защита от любых врагов. И за эту защиту готовы будут содержать свою армию. И только постоянно упражняясь в воинском искусстве, можно рассчитывать на победу над профессиональной армией. А это значит ещё и то, что количество рабочих молодых и крепких рук у вас резко сократится. А кем же вы заменяете их недостачу – ведь остальные шахтёры не станут больше вырабатывать голубую соль? А падение её добычи поставит под угрозу и осуществление самой идеи армии и крепкого государства вообще. Выход напрашивается сам собой: поступать так же как и остальные государства – заменить на тяжёлых работах свободных людей рабами. Причём, иноземцами. Вы на суше граничите только с империей. На неё не нападёте – вам бы атаки империи отразить. Значит, будут вам бакайские купцы завозить живой товар. И не только мужчин. Молодые красивые женщины тоже сгодятся – наложницами для разбогатевших ламаков.
- Да, с этим утверждением я и не стану спорить, - согласился Труянал.
- Вот! Потом появятся у вас свои купцы, которые только и делать будут, что торговать этой голубой солью каждый день, причём нередко самим отправляясь в дальние страны, а оттуда будут везти вам не только самые необходимые для жизни в долине вещи, но и дорогие ткани и украшения; дорогое, красивое и просто хорошее оружие. А все эти великолепия стоят очень немало и не по карману простому шахтёру, охотнику или пастуху.
- Молодец! А ты неглупый парень, как я погляжу, Тетенек, - с улыбкой заметил Труянал.
- Да, я такой – всегда стараюсь не быть дураком. Я ведь и раньше был не простым человеком, а мне Лейкас доверял держать нашу кассу. Я сам договаривался с чиновниками – подкупал префекта, стражу, суд. Покупал нам землю в городе. Давал ростовщикам деньги в оборот под проценты. Я ведь и грамоте обучен был в молодости. Работал одно время приказчиком в купеческом лабазе пока этот купец не выгнал меня по навету моих завистников в его окружении. И тогда я понял для себя, что честно работать – дело неблагодарное. А тут и с Лейкасом меня судьба свела... Да, но мы уклонились от темы. Так вот, соблазнитесь вы собственной властью и ты тоже в том числе, а может быть, и в первую очередь, Труянал. Ты только, пожалуйста, не перебивай меня и не возражай – я сейчас тебе сам всё объясню.
Слаб человек. Порочен и властолюбив. Вы захотите своих женщин радовать красивой одеждой и дорогими нарядами. Вы захотите себе отличное и дорогое оружие и доспехи – потому что теперь это вы только и будите держать в руках и от этого будет зависеть ваша жизнь. А ещё захотите досыта кормить своих детей и обеспечить им сытую жизни и в дальнейшем. А как этого всего добиться? Правильно, только обирая своих сородичей по праву сильного. У вас появится богатое сословие – знать, воины, купцы, священники, ростовщики. Им будут быстро должны все и много. Те, кто ни к добыче соли, ни к изготовлению орудий труда и оружия никакого отношения не имеет, но владеет всем. Нет бы иметь столько же, сколько и простой шахтёр или ремесленник, но вы захотите иметь во много раз больше. И будете считать, что так правильно, так и должно быть, и иначе и быть не может. А кто с этим не будет согласен, то того вы сумеете убедить так, что у других отпадут все сомнения по этому щепетильному вопросу. А иначе у вас не появится своё государство. А без государства вам не устоять перед империей – мощной государственной машиной. Вот мы и пришли к логическому выводу, что государство – это есть присвоенное себе право меньшинства грабить остальное большинство. И вот теперь я спрошу тебя, Труянал: поступать с грабителями так же, как они поступают с другими – это правильно или нет?
- Правильно себя не дать ограбить и на чужое не зариться, - неуверенно пробубнил Труянал.
- Да, но это в общем. Аконкретно, в том мире, в котором мы живём в империи по другому из дерьма не выбираются, если ты уже не родился в богатой семье.
- Вот! – чуть не вскричал с загоревшийся взглядом Труянал. – Человек честно унаследовал от своих предков добро, никого не грабя. В чём же его вина?
- Его вины личной нет. Но, где же тут справедливость: одни честно трудятся и днём, и ночью за гроши, а другим уже всё уготовано с пелёнок? При этом тот наследник может быть дураком и жадным лентяем. А разве его предки своими руками нажили родовое богатство или обирали и грабили других?
- Я не понимаю, вы против богатства, что ли?- удивился Труянал.
- Нет, но против отрицания за нами право разбогатеть. Просто эти упыри, награбив в своё время нашего добра, упорно не желают хотя бы часть нам вернуть. Вот и приходится иной раз у них против их воли отбирать себе различные блага.
А на уровне держав, не так что ли? Любое государство только того и хочет, как бы побольше жирной территории отхватить у соседа. Наша империя как образовалась? А как вы, ламаки, оказались в этой богами проклятой дыре? Не империя ли вас лишила вашей родины? И после всего, что она с вами сделала вы бы с ней готовы были бы заключить договор?
Да эти армейские головорезы каждый в десятки раз больше людей убил, причём за те же деньги, а вовсе не ради защиты своего дома и семьи. И награбить себе успели столько, что любой бандит из квартала Атмон им позавидовал бы.
Так что, уважаемый Труянал, на большой куче дерьма посреди болот глупо ожидать увидеть красивых бабочек.
- Что ж, пожалуй, в твоих словах есть доля правды, Тетенек. И да, нам, ламакам, этот взгляд на вещи ещё чужд. Но я, как верховный вождь моего народа, постараюсь сделать всё, что в моих силах, чтобы твоё пророчество о нас, как можно дольше не сбылось. По крайней мере пока я жив и занимаю этот пост.
- Ну-ну, поживём-увидим,- ответил Тетенек, не глядя на собеседника.
Затем Тетенек поблагодарил Труянала за добрый приём, выразил надежду, что они и дальше останутся в приятельских отношениях, после чего удалился обратно в лагерь.
Лейкас предпринимал все необходимые меры предосторожности, чтобы скрыть всё в тайне: переговоры - от военных, а приготовления к штурму - от ламаков. Сами же бандиты, видя, какую хитрую комбинацию разыгрывает их вожак, прониклись к нему ещё большим уважением. И среди армейских чинов стал расти авторитет Лейкаса.
Поскольку река Мара была неширокой – всего приблизительно в тридцать шагов, Лейкас предложил военным инженерам придумать конструкцию из выдвижных платформ, чтобы от их берега быстро под градами стрел и камней из пращи ламаков перекинуть таким образом временный мост на тот берег, по которому кавалерии предстоит проскакать и ворваться в брешь стены, образовавшейся в результате обстрела крепости камнями из требушетов на скалах. А за кавалерией сразу в бой ворвётся пехота.
Таким образом, всему лагерю стал известен план их командира, нашедший среди военных спецов поддержку. Решение сжечь лес – место обитания опасных леших - и основательность подготовки штурма форта в осложнившихся условиях из-за уничтожения противником переправы через берег вызвала у них не только уважение, но ещё и удивление – от этого авантюриста и душегуба армейцы не ожидали проявление столь верного понимания тактики ведения боевых действий. Значит, император не ошибся, доверив ему командование всей экспедицией, от успеха которой очень много зависло в судьбе императора да и всей империи в целом.
Ламаки имели некоторое сомнение в готовности Лейкаса выполнить обещанное. Поэтому они предложили для передачи денег самому командиру отряда к ним явиться и подтвердить при всех вождях свои обязательства. Разумеется, Лейкас через своего связного отклонил это предложение, со словами, а почему он должен им доверять всецело? Пусть деньги доставят несколько их вождей на противоположный берег и там Лейкас при них всё и подтвердит. Ламаки согласились на этот вариант, но поставив условие, что Тетенек и ещё трое друзей Лейкаса прибудут у них в заложниках на время передачи денег. Вернутся их люди обратно - тут же отпустят Тетенека и остальных. Но вначале Лейкас должен будет посвятить их, ламаков, в свой план. Когда и каким образом им будет инсценировано сражение?
Тетенек всех вождей ламаков поставил в известность относительно плана сражения, разработанного лично Лейкасом. Поскольку мост разрушен, то Лейкас прикажет пехоте переправляться на плотах и лодках через реку для штурма крепости. Сейчас как раз идёт лесозаготовка и изготовление плавсредств. Возможно, ламакам доводилось как-то уже слышать звуки плотницких работ в горельнике? Это вояки плоты и лодки делают, а ещё лестницы. А после переправы пехота ринется на штурм. Дальше – ламаки наверняка смогут без проблем большую часть живой силы противника уничтожить под стенами крепости, а оставшуюся добить вылазкой личного состава из форта, не дав им переправиться обратно. Вот и всё. План, конечно, примитивен до глупости, но тем не менее имеет реальный шанс на успех.
Вождям понравился этот план и они таки согласились передать деньги по уже оговоренной схеме.
Но эту схему неожиданно нарушил не кто-нибудь, а верховный жрец Рарахаб, который лично явился в форт Мара в сопровождении ещё двоих жрецов рангом пониже. Он на совете вождей выступил с протестной речью против совершения сделки с Лейкасом. Дело в том, что готовая сумма равнозначная, озвученной Тетенеком, была только у этого Рарахаба – сбор пожертвований на постройку главного храма бога Эя. Заново ото всюду собирать пришлось бы гораздо дольше. Поэтому знать ламаков, не долго колеблясь, попросила Рарахаба пока подождать с возведением храма. Это должно было быть самое грандиозное сооружение в долине Хлоя, поражавшее своим величием и великолепием всю жизнь проживших в пещерах и землянках ламаков. Главный храм богу Эю являлся бы символом образования нации ламаков и их государства. Ради сохранения верности своей религии они оказались на этой территории и ради сохранения себя как народа взялись за оружие и отвоевали свою долину, включая и этот город – Канар, ставший теперь их столицей. Бог Эй уже однажды помог своим верным сынам ламакам и уничтожил первый отряд имперских карателей. Так неужели он не заслужил в благодарность за своё покровительство им прекрасного храма? Если сейчас собранные всем миром деньги пойдут не по назначению, а в карман глубоко порочного человека - Лейкаса, бог Эй может счесть это за личное оскорбление и даже святотатство. И тогда ламаки на свою беду узнают насколько может быть ужасен их бог в гневе. И не раз пожалеют потом, что поступили однажды так опрометчиво.
Труянал и ещё четверо вождей пытались возразить верховному жрецу, объясняя, что подкупить командира имперцев необходимо, чтобы сохранить жизни сотням и тысячам ламакам, чтобы и сейчас разгромить имперцев. И что, если наоборот, они сами потерпят поражение, то нужда в этом храме отпадёт сама собой – никто его тогда не построит и некому он будет не нужен.
Но Рарахаб не собирался так просто сдаваться в их споре, приводя дополнительные доводы своей правоты. Во-первых, он уже успел осмотреть форт и собравшихся в нём ламаков и считает, что сколь бы ни был силён враг, на лёгкую победу ему расчитыват не стоит. Вряд ли имперские наёмники готовы платить ту же цену, что и ламаки, которым терять нечего, кроме своих жизней. А во-вторых, и это самое важное, Рарахаб буквально намедни узрел пророческое видение – сон наяву, в котором этот Лейкас форт Мара превратил в гору камней, похоронившей под собою ламаков и долго громко смеялся, персыпая золотые монеты из сундука Рарахаба.
Труянал и его союзники вначале было скептически отнеслись к этому аргументу, но тут другие два жреца окончательно поколебали уверенность вождей, заявив, что и они почти такие же сны видели с небольшой разницей в несущественных деталях: во сне жреца Манарода Лейкас сжог форт и помочился на ещё дымящиеся угли, а во сне жреца Весеригиса Лейкас завалил форт горой отрубленных голов ламаков, при этом поцеловав каждую в губы.
Именно некоторое несовпадение в сюжете снов вызвало у вождей доверие к самому факту этих снов. Ну а то, что они были пророческими, никакого сомнения не вызывало. У всех или почти у всех, кроме Труянала, попросившего рассказчиков описать внешность Лейкаса, которого ещё никто из ламаков в глаза так и не видел. Разумеется, жрецы описали какого-то эпического урода, являвшегося воплощением зла – с непропорционально крупными чертами лица и безумными навыкате глазами. Труянал в ответ только весело рассмеялся. Почему же жрецы решили, что это был Лейкас? А может быть, это был какой-нибудь демон и место его действий был вовсе не форт, а нечто другое, упоминавшееся уже раннее в мифах?
Рарахаб и два других жреца в ответ только неодобрительно покачали головами. Если бы вожди знали, что Рарахаб предложил месяц тому назад Манароду место второго жреца главного храма, сулившее тому хороший доход и ещё больший почёт, а Весеригис был братом автора проекта храма – он его и порекомендовал Рарахабу. Да собственно, кроме этого брата, получившего строительное образование и опыт зодчества в империи, у ламаков и мастеров такого уровня больше не было. Можно, конечно, было пригласить прославленных заморских архитекторов, но пока их услуги ламакам были не по карману. А менее именитых не было смысла – у самих уже такой есть.
Собственно, пророчеством жрецов являлся даже не сюжет сна наяву, а его верное толкование. Жрецом только тот и мог стать, кто обладал таким даром – видеть сны наяву и правильно их толковать. Считалось, что таким образом бог Эй обращается к его народу через медиумов. Пророчества Рарахаба уже неоднократно ранее сбывались. Поэтому-то такое внимание вызвали его слова. А подтверждение предостережения со стороны других жрецов устранило всяческое сомнение, имевшееся у некоторых вождей.
Один только Лейкас оставался упрямо при своём мнении, поверив однажды словам Тетенека, но вынужден был подчиниться решению военного совета. Поэтому срочно необходимо было выработать новый план действий, который по возможности исключал бы масштабное сражение с имперцами, но при этом давал бы реальный шанс ламакам выиграть компанию. Сидя в одиночестве на башне крепости и взирая оттуда на реку и лес, Труянал усиленно думал. Долго думал. И придумал!
Наступившей ночью прибывшего в качестве добровольного заложника Тетенека и сопровождавших его других бандитов Труянал приказал поместить в подземелье, предварительно узнав у них, где назначил встречу Лейкас для передачи ему денег. И ещё, кроме этого, у каждого из заложников по отдельности Труянал получил описание внешности Лейкаса. Все они описывали одного и того же человека, но совершенно не похожего на Лейкаса, о чём, конечно, Труянал даже не подозревал. Это был ещё один бандит из шайки Лейкаса по имени Рыс. Труянал намеривался во время встречи Лейкаса захватить в плен или убить, если не получится взять живьём. Главное, чтобы обезглавить армию. Но и Лейкас, обладая осторожностью зверя, дал наказ Тетенеку и его спутникам описать внешность Рыса, если ламаки станут интересоваться портретом Лейкаса, а самому Рысу поручил вместо него провести встречу с парламентёрами ламаков. А ещё Труянал стал продумывать запасной план действий: рассорить вояков и людей Лейкаса между собой. Стравить их, сообщив воякам о сепаратном сговоре Лейкаса с ламаками с целью измены за щедрое вознаграждение. А в качестве доказательства предоставить некоторые личные вещи Тетенека – его гранатовый перстень и серебряный браслет и позолоченные ножны его кинжала, а так же другие предметы, принадлежавшие его спутникам. Отправить своего человека на лодке с ними на тот берег – там его сразу схватит секретный дозор армейцев и доставит своему командиру, а затем его представят и генералам. Объяснить свою измену ламакам этот человек может весьма просто и убедительно: он желает послужить великой империи, где для реализации своих наклонностей к воинской службе он видит больше возможностей. А ещё он должен знать их язык. Осталось определить, кто бы это мог быть? Труянал вспомнил о командире отряда рода Трет Ондаёне. Ондаён Трет в прошлом неоднократно бывал в различных местах империи, сопровождая караваны с голубой солью в качестве охранника. Вполне мог вызвать к себе доверие вояков.
Поручение Труянала у Ондаёна не вызвало готовности его исполнять. Встреча с имперцами ламаку не сулила ничего хорошего, даже если это был изменник. Был весьма вероятен риск того, что он либо попадёт сразу к людям Лейкаса, либо вояки отнесутся с недоверием к его словам. А вдруг Тетенека и других его спутников лазутчики ламаков убили или выкрали, а теперь их вещами пытаются сбить с толку вояков? Тогда у Труянала возникла идея попросить Тетенека написать записку Лейкасу, где бы он сообщал своему командиру, что все они живы и здоровы и ничего плохого им ламаки не чинят – дали хлеб, вино и не беспокоят зря. Тетенек поверил, что Труянал якобы хочет перестраховаться для встречи с Лейкасом, и ухмыльнувшись, тут же написал эту записку. Вещи Тетенека и его спутников Труянал обеща передать вместе с запиской. И в этом он не обманывал Тетенека. После принятия таких мер предосторожностей, Ондаён, помолившись Эю, отправился на тот берег, прихватив с собою вещи бандитов и записку. А Труянал, глядя ему во след, размышлял о том, что удивительным образом иногда сражения выигрываются не применением грубой силы на поле боя, а хитростью и коварными интригами. Был ли уверен Труянал в успехе его попыток ослабить противника, не вступая с ним в сражение? Полностью нет, но ему очень хотелось верить в удачу.
До рассвета оставалась уже совсем немного и он решил, что ему надо поспать хотя бы немного – уже вторые сутки он был на ногах, с которых его валил сон. Едва сомкнул глаза на скамье в своей комнате главнокомандующего в третье башне, как тут же вырубился. Но недолог был его сон. Покой гарнизона форта Мара на рассвете был нарушен страшным грохотом потрясшим всю крепость – в стену, примыкающую к передним воротам, выходящим на мост, влетел огромный камень, весом не меньше пяти пудов. От его удара сразу пошла по стене трещина и посыпалось сверху стены несколько камней. Спустя короткое время влетел ещё один камень рядом с первым, но уже ближе к воротам. Это начался обстрел баллистами на скалах крепости, а значит, и штурм.
Лейкас перехитрил Труянала и его отряд попал в засаду, которой командовал Рыс. Посланец же с запиской от Тетенека и вещами заложников – да, был принят вояками. Но Лейкас лишь посмеялся над его словами и представил генералам пленных ламаков. Он свою игру им объяснил желанием выманить с деньгами самого вожака повстанцев – Труянала, чтобы сразу одним хлопком прихлопнуть и лидера врага, и деньжат от них ещё заполучить. Но, увы, и Труянал не дураком родился видно. Генералы поверили Лейкасу, тем более, что благодаря его указаниям всё было готово для штурма. Оставалась только одна заминка – Тетенек и другие товарищи Лейкаса заложниками у ламаков. Но их спасти не было никакой возможности. Иногда приходится чем-то жертвовать, чтобы в итоге получить гораздо нечто большее.
Лейкас приказал расчётам требушетов стараться попасть в дубовые ворота крепости – их было проще нарушить нежели каменные стены. Но первые выстрелы из требушетов попадали около, но не в цель, всё равно при этом нанося существенный урон стене.
Ламаки, разумеется, уже первым ударом камня о стену были все разбужены, как по команде «Тревога!». Всё кинулись на стены и башни. Не было при этом никакой паники и излишней суеты. Каждый спешил занять своё заранее ему отведённое место, чтобы там выполнять свою работу: лучники - поражать живую цель и поджигать горящими стрелами осадные сооружения, другим предстояло заготовленные булыжники метать на головы противника или лить на них кипящее масло, которое им подносили и грели в котлах им помощники. Каждый уже знал своё дело. И понимали, что обстрел – это только начало штурма. Было страшно. Камни залетали и во внутрь крепости, иногда раздавливая слёту людей как налитую клюкву. Или пробивая деревянные крыши внутренних построек.
Тем временем вояки перекинули через Мару выдвижной мост, спроектированный по задумке Лейкаса, и только ждали момента, когда можно будет кавалерии проскакать по нему прямо в крепость. Всадники уже в нетерпении стояли на том берегу. Защитники крепости из луков пытались поджечь этот мост, но предусмотрительные имперцы специально его доски и брёвна пропитали водой – так они не горели и были более устойчивы к нагрузкам.
И вот несколько точных попаданий из требушетов в ворота крепости сделали своё дело – толстые дубовые доски, сбитые в несколько слоёв, разлетелись на щепки. И кавалерия, не давая ламакам забаррикадировать вход в крепость, с радостным криком и визгом понеслась по мосту в крепость. Но и ламаки не были застигнуты врасплох. Врага внутри крепости уже ждала засада, где со всех сторон и сверху тоже на авангард имперцев посыпались камни, полилось кипящее масло, полетели стрелы. А так как передовой отряд фактически застрял на входе, не имея возможности проникнуть дальше в крепость, то и остальные всадники беспомощно толпились снаружи форта, получая на свои головы те же тучи стрел, копий, камней и кипящее масло. Из-за ржания лошадей, топота копыт, криков, стонов и воплей людей, лязга метала и шума падающих сверху различных предметов убийства не было слышно команды сотника кавалерии об отступлении. Наконец некоторые оставшиеся в седле всадники сами сообразили, что пора пока ещё не поздно давать дёру обратно подальше от крепости. И стоило им пуститься наутёк, как остальные тоже сразу же последовали их разумному примеру. Из тридцати всадников обратно вернулось меньше половины. Первая попытка штурма была не с треском, а с грохотом, провалена. Причём, надо заменить, что кавалерия состояла з представителей имперской знати и первыми в крепость ворвались самые именитые воины, жаждая славы и почестей для своего рода. И они первыми сложили свои головы или попали в плен к ламакам, будучи раненными или получив увечья.
Эта неудача сильно разозлила армейских генералов и раздосадовала Лейкаса. Он приказал своей полевой артиллерии продолжать обстрелы стены крепости дабы добиться в них образование проломов, куда он намеривался пустить одновременно несколько отрядов пехоты, под прикрытием щитов.
Но сражения в подобной ситуации как штурм крепости, так же как и уличные, отличаются от полевого боя, где армия держит строй и где можно производить подразделениям манёвры, добиваясь таким образом выполнения тактических задач. Когда бойцы рассредоточены или просто сбиты в нестройную толпу их боевой потенциал резко снижается. Зато противник, находясь за защитными приспособлениями или на высоте имеет серьёзное преимущество перед атакующими. И соответственно, больше потерь несут штурмовики. И в таком сражении многое зависит от личного боевого мастерства и вооружения бойцов, а вовсе не от командирского таланта и количества боевого соединения. Преимущество в живой силе в такой ситуации не всегда имеет решающее значение.
Имперская артиллерия в этот день – единственная, кто добился реального успеха в выполнении своей задачи при штурме. Ни кавалерия, ни пехота не оправдали возлагаемые на них надежды. Баллисты помимо разнесённых в щепки воорот, пробили ещё две бреши в стене, куда и поспешила устремиться пехота. Но и эти отряды напоролись на отчаянное сопротивление защитников форта: сверху на них спалось и лилось всё то, что и получила на свои головы кавалерия, плюс к тому же и на земле их встретила густая щетина копей, которые безжалостно пронзали первые ряды пехоты и оттесняли имперцев за стены форта. Первые атаки пехоты тоже имели отрицательный результат – потери среди личного состава и отсутствие своего плацдарма в крепости. К концу дня под стенами форта лежало уже несколько сотен имперцев. С наступлением ночи, штурм прервался что позволило ламакам за ночь забаррикадировать ворота и бреши в стенах мешками с песком, камнями и брёвнами, сведя таким образом результат дневных усилий артиллерии почти к нулю. Нельзя сказать, что для защитников крепости этот день прошёл без потерь – они были и от обстрела требушетами, и в ходе контактных боёв со штурмовиками. Но по сравнению с потерями имперцев они были несущественны – всего десятка три человека.
Да, активный штурм на время ночи прекратился, но Лейкас решил взять форт Мара в кольцо. И поэтому всю ночь по мосту проходили колонны воинов с лестницами.
Армейские генералы высказали Лейкасу прямо в лицо своё крайнее недовольство тем фактом, что он на прорыв постоянно бросает вояков, при этом оставляя в резерве свою гвардию. Это даёт армейцам основание предполагать о всё же имевшей месте сепаратной сделке между ним и ламаками и обоснованно подозревать своего командира в измене. Былое доверие армии к Лейкасу и авторитет среди армейцев после неудачно проведённых попыток штурма начали резко таить. И исправить положение могло лишь в ведение в бой наравне с остальными частями и личной гвардии Лейкаса, состоящей из уголовников. На что те среагировали чуть ли не бунтом: вместо обещанного откупа ламаков и нахождения в стороне от сражений вояков, они будут вынуждены тоже жертвовать собой ни за что, ни про что. Тогда Лейкас предупредил свою братву, что в случае их неповиновения ему, он прикажет армейцам расправиться с ними как с изменниками и бунтовщиками. А в подтверждении серьёзности своих намерений он лично вонзил свой меч в горло главному бузотёру – сотнику Панароку, в прошлом вору и мошеннику. В общем, у братвы остаётся такой выбор: или принять участие в штурме форта и получить хоть какой-то шанс вернуться домой живыми, с почестью и вознаграждением или погибнуть прямо тут всем от рук профессиональных головорезов императора. Решать им. Разумеется, что этому сброду ничего друго не оставалось, как выдвинуться из лагеря под стрелы и камни ламаков.
С рассветом штурм возобновился, но в этот раз форт осаждали по всему периметру сразу. И баллисты свою работу тоже не прекращали, а забрасывали территорию крепости камнями, разрушая все постройки и нередко убивая людей. Самое безопасное место было под передними стенами и в подземелье, благоразумно обустроенном ламаками. День прошёл в напряжённом противостоянии. И та, и другая сторона напрягли все селы, чтобы одолеть друг друга в смертельной схватке. Имперцы постоянно предпринимали попытки взобраться на стены или прорваться через баррикады в ворота и бреши. Иногда им удавалось с огромными потерями наконец-то взобраться на стену и сразу же ввязаться в рубилово с ламаками, которых они превосходили, разумеется, в искусстве владения мечом или боевым топором. Но в том месте на помощь своим товарищам быстро набегали другие ламаки и уже не столько умением, сколько числом одолевали врага. К концу дня обе стороны были уже на пределе своих сил. Поэтому ночь прошла относительно спокойно – все отдыхали, собираясь силами для продолжения баталии.
Труянал случайно столкнулся с Рарахабом в подземелье, где тот вместе с другими жрецами целил раненных. Они столкнулись взглядами и Труянал предложил выйти Рарахабу на свежий воздух поговорить.
- Наши силы небесконечны и каждый день сражения уносит наших товарищей, силы остальных бойцов тают, люди почти не спят уже третьи сутки, а победного конца для нас я не вижу. Съестные припасы тают даже быстрее, чем мы могли себе предположить. На жаре трупы гниют и разлагаются, вместе со зловонием источая всяческую заразу. Ещё немного и нас всех охватит какая-нибудь опасная эпидемия.
- Я постоянно молю Эя о помощи нам свыше, - ответил жрец, заглядывая в глаза Труянала.
- Пока что враг не победил нас, мы сопротивляемся, но надолго ли нас хватит? – поделился своими сомнениями верховный вождь.
- Надолго ли хватит врага? – вопросом ответил тому верховный жрец.
- Имперцы в этот раз не отступят так просто. Если завтра они не ворвутся в крепость, то устроят нам осаду. И будут из требушетов ежедневно нас обстреливать. Боюсь, что люди однажды не выдержат тягот и, придя вотчаяние, захотят сдаться на милость победителю.
- На милость врага рассчитывать глупо. Вся надежда на помощь свыше и наши силы, мужество и терпение, - ответил Рарахаб.
- Вот и я о том же, ваше преподобие, - хотелось бы увидеть эту помощь сверху. Нельзя ли вам поговорить с нашим небесным владыкой об этой помощи? – смиренно попросил Труянал.
- Хорошо, Труянал, я со своими коллегами прямо сейчас этим и займусь, а ты ступай отдохни, пожалуйста. А то уже на ногах почти не держишься. Поспи и сон вернёт тебе надежду вместе с силами, - с улыбкой сказал Рарахаб, обхватив руки Труянала.
Этой ночью, преодолевая смертельную усталость и сон, три жреца, Рарахаб и два его товарища, на крыше дальней башни совершали служебный обряд, а проще говоря, в унисон молили бога Эя о помощи, чтобы опять он сжалился над его верными и добрыми сынами и явил им чудо избавления от вражеской напасти, ибо у них самих силы уже почти на исходи. А если они перед ним в чём-то вольно или невольно провинились, то пусть он их милостиво простит, ведь они всего лишь слабые и несовершенные люди, впрочем, такие, какими он их когда-то сам же и создал. Поэтому пусть их создатель не сильно строго судит свои же творения, а пусть им поможет пока ещё не поздно. А явленная Эем им спасительная подмога, ещё сильнее укрепит в него веру в сердцах ламаков Заранее за помощь они от лица всего народа его смиренно благодарят и обязуются после победы над врагом закончить досрочно строительство главного храма бога Эя, а внутри мозаикой искусно изобразить как бог Эй лично своею десницей карает врагов им избранного народа. А их столицу Канар переименовать в Эй-Канар. Помолившись, жрецы спустились в подземелье урвать хотя бы немного оставшейся ночи для сна.
А на рассвете имперцы внезапно были атакованы армадами безжалостных москитов, своими укусами, разбудившими воинов. На каждого человека обрушивалось целое жужжащее серое облако, жалившее его одновременно во всех открытых местах. Причём, кровососов всё прибывало и прибывало. Эти комары и мошки были со всех окрестных болот и реки волею бога Эя собраны и направлены на имперцев, согласно им услышанной мольбы трёх жрецов. Крики имперцев внизу под стенами и летающие облака привлекли к себе внимание защитников крепости. Они увидели как враги вместо того, чтобы приступать к решающему штурму отчаянно пытаются отмахиваться от насаждавших на них остервеневших кровососов. Многие не выдержав мук укусов, бежали к реке. И только нырнув туда с головой находили там спасение от приставучих москитов. Но со стороны долины берега Мары были часто крутыми и уже у самого берега было глубоко, почти с головой. Поэтому многие одетые в защитные тяжёлые доспехи бойцы, нырнув в реку, и толком не умея плавать, более уже не выныривали обратно.
Это явление привело на всех имперцев мистический ужас. А ламаки, не теряя даром времени, посылали на практически оставшегося беззащитным врага стрелы и камни, что только усугубляло и без того мерзейшее положение имперцев.
Огромное скопление комаров привлекло и птиц, прилетевших со всех окрестных болот и холмов, где к местным птицам прибавились ещё и улетевшие от пожара в лесу. И пусть эти ласточки и стрижи не клевали имперцев, но они пикировали прямо на них с громкими визами и криками от возбуждения удачной охотой и сворачивали в сторону уже перед самим носом, также приводя людей в дикий ужас до обсирачки. К мелким птицам присоединились стаи ворон, закрывшие собой небо. Они долго кружили, перекликаясь друг с другом, над вакханалией других пернатых, пытаясь для себя сообразить, что же здесь происходит. А потом, вероятно, их вожак решил, что пришёл и их черёд присоединиться к крылатому банкету, где эти двуногие, уничтожившие их дом, в котором они веками жили, главное блюдо. И накинулись с высоты, громко каркая, на имперцев, уже и без того ошалевших от происходящего. Вороны старались сразу выклёвывать глаза. Не остались в стороне от их атак и расчётные составы требушетов. Впав в панику, многие преследуемые воронами вояки, прыгали в отчаянии со скал и разбивались на смерть.
Ламаки, стоя на стенах и башнях, даже уже прекратили стрелять из луков и метать вниз копья и камни, потому что всю работу за них сейчас гораздо более успешно делали их пернатые союзники, присланные им свыше на подмогу по просьбе верховных медиумов.
Напировавшись, всё прилетевшее сюда крылатое воинство, к концу дня улетело. Из имперцев выжили немногие, но и те были не в своём уме от пережитого кошмара. Повидавшие всякого ужаса на своём ратном веку, головорезы, не смогли без потерь в рассудке пережить гнев неба, принявшего такую форму.
На зловоние разлагающихся человеческих и лошадиных трупов, а также испражнений десятков тысяч людей и сотен лошадей и волов на одном небольшом участке сбежались ещё и сптноты, бродившие по холмам неподалёку от форта. Пробраться в крепость лешие даже не пытались, увидев множество валявшейся повсюду для них аппетитной еды – трупы имперцев с обезображенными москитам и воронами лицами покрывали всю землю вокруг крепости и образовывали дорожку через мост на тот берег и множество валялось рядом по берегу. У скал лешие столкнулись с остатками армии имперцев, которым удалось спрятаться от полчищ ворон, закрывшись плотно щитами, образовав «черепашку». Эти воины ещё не имели ранее контакта с обезьяноподобными людьми, зная только, что с ними лучше вообще избегать всяческих контактов. Но лешие, чувствуя в них угрозу для себя, посчитали правильным вначале на всякий случай обезопасить себя, расправившись с жалкими остатками армии, уже возбуждённые предвкушением удовольствия убийства, а заодно и запасы свежины. Вооружённые наспех оружием убитых воинов и булыжниками спиноты через весьма короткое время добили и эту пехоту. Никого из живых имперцев в окрестностях форта Мара не осталось. Что касаемо личности Лейкаса, то он ещё вначале налёта на них москитов, понял, что дело принимает непредсказуемо мистический оборот, не предвещавший для его армии ничего хорошего. Поэтому он с генералами и остатками своей шайки верхом на лошадях задали стрекача. И правильно – промедли они немного и их склевали бы вороны, как и остальных. А так они спаслись, но их дальнейшая судьба весьма туманна.
Ходили по столице слухи, что появилась на их улицах новая банда во главе с человеком, чертами лица и голосом напоминавшего Лейкаса по прозвищу Бзырь, когда-то ещё недавно наводившего ужас на состоятельную часть населения левого берега. Но этот главарь, представлявшийся другим под именем Чага, отрицал какую бы то ни было связь между ним и пропавшим без вести в походе на ламаков Лейкасом из квартала Атмон по прозвищу Бзырь. И действительно, тот имел гладко выбритое лицо и густую рыжеватую шевелюру, а этот наоборот был лысым и седою бородкой. Да и к тому же немного ниже ростом и с ужасным акцентом южанина, свидетельствовавшим о том, что этот человек к кварталу Атмон никакого отношения не имеет, разве что иногда наведывался туда со своими коллегами по опасному ремеслу. Так по замыслу Чаги должны были думать о нём остальные, но прежде всего префект и некоторые аристократы с левого берега. По крайней мере пока на троне оставался прежний император, грозивший в случае поражения Лейкасу печальною участью.
И, как не сложно предположить, при дворе крах попытки вернуть долину Хлоя не остался без последствий и для самого императора, корону которого уже было собрался примерить им нежно любимый племяша, но без пяти минут Ноосаатр XXVI неожиданно для всех умер во сне от апноэ, унесшей жизни уже немало представителей правящей династии. А тем вельможам, кто позволил свои сомнения относительно естественной причины смерти наиболее вероятного наследника трона высказать неосторожно вслух, император без лишних церемоний попросту собственноручно вырвал языки дабы впредь не болтали о нём всякую чушь. Справедливости ради стоит отметить, что данная акция возымела и на остальное окружение монарха схожий эффект – никто более не позволял себе болтать лишнего, а некоторые, наиболее благоразумные предпочитали даже в мыслях с собою помалкивать. Сенат же трезво рассудил, что и новый император вряд ли сможет уже исправить положение с долиной Хлоя. Третий раз и при новом императоре вряд ли наберётся достаточно желающих остаться навсегда в этом гиблом месте. А резкая смена власти только ослабит страну. И то верно – некоторые земли на периферии империи, беря дурной пример с ламаков, начали было бузить. Да и Помплона опять о себе напомнила, почувствовав слабину у соседа. Поэтому Ноосаатр XXV в своём ежегодном послании к сенату предложил вcем сейчас забыть свои прежние распри и обиды и консолидироваться вокруг идеи сохранения империи. Время им бросило вызов, поэтому нужна реформа армии, налоговая реформа для финансирования армии и поднять дух патриотизма в метрополии, что,s как можно больше было желающих встать на защиту границ империи.
Ламаки набежавших под крепость леших во избежание в дальнейшем проблем с ними, расстреляли из луков.
Тетенек и другие его спутники, пережившие все эти ужасные дни осады в подземелье форта, были ламаками, на радостях от неожиданно для них благополучно завершившегося противостояния с имперцами, оставлены в живых. Более того, даже даровали им свободу. Но возвращаться обратно в империю они отказались – дальняя дорога и неласковый приём императора их удержали на месте. Тетенек, как человек уже весьма опытный в различного рода деловых вопросах да и к тому же обученный грамоте, был Труяналом назначен его представителем в порту. А вот сам Труянал Кампа был неожиданно для себя советом вождей ламаков снят с должности верховного вождя. Этому факту предшествовал головокружительный взлёт популярности среди ламаков верховного жреца Рарахаба, который на торжественном богослужения в главном храме бога Эя по случаю божественного заступничества, объявил себя воплощением этого бога, пожелавшего таким образом быть ближе к любимым его детям. Остальные жрецы не перечили против этого чудодейства. Верховный жрец Рарахаб и воплощение бога Эя, предположил прилюдно, что было бы вполне справедливо, учитывая сложившееся таким образом обстоятельства, править именно ему единолично и полновластно сынами Эя. Аргумент был скорее даже не столько железным, сколько золотым, но об этом обстоятельстве знали лишь семь вождей и столько же жрецов. Благо этого благородного металла было ранее собрано в более, чем достаточном количестве на постройку храма. И сразу же Рарахаб одним из первых своих указов ввёл монополию на изготовление и продажу любимого всеми ламаками тёмного густого пива, без которого не обходился ни один праздник. А по случаю победы над имперцами и обретения национальной независимости, этого пива было изготовлено море. Всем разливали совершенно бесплатно, за счёт казны. Главный храм, как и обещал Рарахаб богу Эю, был построен, досрочно и с внутренней великолепной отделкой, поражавшей тонкостью работы и искусной проработкой тысячей деталей и приводившей в немой восторг ламаков, никогда ранее ничего подобного не видевших, да и вообще мало что видевших в своей долине Хлоя достойного того, чтобы на нём зацепиться глазу.
Как и предсказывал Труяналу Тетенек, ранее более-менее однородное общество ламаков стало расслаиваться на богатых и властных и на бедных и бесправных. Шахты голубой соли быстро перешли в руки вождей, власть которых опиралась на национальную регулярную армию. Быть воином стало почётно – ведь военные защищали родной край от врага и даже самый последний ламак знал, что именно им он обязан счастьем быть свободным и независимым от империи, именно благодаря их ратному подвигу они имеют возможность не делиться с поработителями плодами своего нелёгкого труда. Но только вот одна напасть омрачила радость самостоятельной жизни ламаков: голубая соль перестала сразу во всех шахтах одновременно быть голубой и вместе со своим лазурным оттенком она утратила и свои чудесные свойства, за которую так ценили её во всей огромной империи и далеко за пределами оной. И голубая соль превратилась в простую соль, о которой в подробностях никому нет смысла рассказывать. Вероятно, разгадка этого явления заключалась в том, что из тоннелей шахт исчезли те самые крысы, кровью которых жрецы окропляли добытую соль. Куда бы эти крысы могли подеваться? Возможно, их просто всех извели в ритуальных жертвоприношениях, а возможно они предпочли для себя перебраться в более безопасные места, где не водится жрецов, да и вообще нет товаро-денежных отношений.
Труянал Кампа был советом вождей оставлен на должности командующего армией государства Хлоя, к созданию которой он имел самоё прямое отношение.
Факт исчезновения крыс и прекращение добычи голубой соли произвели на всех ламаков удручающее впечатление. Экономика страны и сам факт её существования оказались под угрозой. Оставалась одна надежда, что бог Эй, услышав слёзные просьбы ламаков, не оставит их без своей безграничной милости. И кому ж как не верховному жрецу и правителю государства Хлоя и воплощению бога Эя Рарахабу в главном храме страны на Храмовой площади Эй-Канара провести торжественное богослужение, явив там справедливо ожидаемое всеми чудо? Так и получилось – после песнопения Рарахабом хвалы богу Эю, то есть как бы самому себе в божественной ипостаси, он под удивлённые возгласы присутствовавших на служении вдруг вытянул за хвост из золотого ларца шахтную крысу и оросил её кровью соль. Таинство преображения минерала опять имело успех, как в прежние времена. Более того, Рарахаб снял покрывало из одной большой клети на полу и явил всем радостную картину – там копашились десятки этих крыс, которым предстояло вскоре расплодиться в храмовом питомнике. Получения поголовья достаточного для стабильной добычи соли было делом короткого времени. Таким образом Рарахаб зажёг огонёк надежды в сердцах своих соотечественников. Но владельцам шахт предстояло покупать каждую храмовую крысу по твёрдой цене у верховного жреца.
Дело всё в том, что один из жрецов когда-то додумался отловленных в шахте крыс не убить сразу, а поместить для расплода в клетки, чтобы потом не было необходимости расставлять постоянно на них ловушки. И тем самым его идея послужила ещё и во спасение страны. Но после радостной вести, сообщённой им Рарахабу, он внезапно скончался от апноэ. С крысами вообще иметь дело опасно.
Голубая соль. Очерки альтернативной истории
© Copyright: Юра Ра, 2021
Свидетельство о публикации №221020601669
Свидетельство о публикации №221020601669
Рецензии