Логический сбой зэка Белокриницкого, ч. 3

 часть 3. Как люди сходили с ума
   
В повести «Оранжевый абажур» судебная мистификация также приобретает черты кощунственной черной комедии. И здесь слова «игра», «фарс» задают событиям гротескный подтекст, в котором  главный герой - ученый-физик, руководитель лаборатории Трубников, обвиненный в связях с иностранной разведкой,  становится жертвой собственного логического сбоя. В отличие от Белокриницкого он отказывается давать нужные показания. Следователь-шантажист припугивает его  арестом  жены. Это действует. Трубников подписывает ложный протокол. Но скоро понимает, что,  договор между ним и следователем запланирован, это хорошо отработанный прием готового сценария.
   
На сей раз блюститель закона - корректный человек с интеллигентным лицом,   участливым взглядом. Его подключили к делу вместо недалекого Пронина, который провалил допрос.  Про нового следователя Демидов насмешливо говорит, что при допросе он на всякий случай проверил под пиджаком спасительный пистолет. «Очень не лишней предосторожностью оказалось и прикрепление стула!» - продолжает Демидов.  А всё потому, что Трубников, как в свое время сам автор, шарахнул в завязавшейся драке чересчур активного ежовского законника стулом по голове.
   
В повести есть интересное место, связанное с призывом в ежовские ряды новобранцев-прониных.  Тут читатель снова встречается с плакатом художника всякой нечисти вроде гадюк,  уже знакомого по рассказу «Убей немца». Даже фамилия его  названа. Только в «Оранжевом абажуре» змея на плакате не подразумевается, как в рассказе «Убей немца» (о ней напоминают черный и желтый цвет), а без всяких-яких издыхает у всех на глазах. Зажатая доблестной рукой в ежовской рукавице.  И эта змея подколодная с ядовитым раздвоенным языком означает внутреннюю контрреволюцию, состоящую из таких «гадов», как  Трубников, – «недобитый аристократ, подлый предатель, интеллигентик, шпион…»  А уж когда Демидов пишет: «Интеллигентов Пронин представлял себе только мягкотелыми», то ежовский призывник  видится родным братом товарища армейского комиссара Мехлиса   и кое-каких его современных последователей.
   
Есть и другой эпизод, примечательный  контрастным отличием от похожей сцены в повести «Фонэ квас» – появление заключенного Трубникова в кабинете первого следователя.
   
«В дверь постучали.  После отрывистого «Да, Да!» подследственный вошел, но ожидаемого «Здравствуйте» не последовало. Прошло добрых полминуты.
    Это было непривычно и странно. Может быть, вошедший так испугался, что и слова произнести не может?
     Пронин повернул голову и наткнулся взглядом на угрюмые и насмешливые глаза худого, заросшего щетиной человека, похожего больше на машиниста или портового рабочего, чем на профессора. Что за чёрт? Тот ли это?
    - Фамилия? – спросил Пронин, но не резким и брюзгливым голосом, как следовало, а как спрашивают удивившиеся и даже несколько растерявшиеся люди.
    – Моя фамилия – Трубников, - ответил арестованный, продолжая смотреть все тем же насмешливым и неприязненным взглядом».
   
Можно привести еще несколько  кабинетных сцен и увидеть, как оригинален Демидов в описании каждой.  В них повторяется только слово «стол».  Мастер масштабных полярных пейзажей,  Демидов обнаруживает редкое (прямо-таки пиранезиевское!) понимание замкнутого  пространства. Тюремные дворы, коридоры, камеры, карцеры, кабинеты, судебные залы, противопоставлены в своей неподвижности изменчивому душевному миру узников.  На этом он строит сюжетное действие, в котором ничего не происходит. Как ни парадоксально, главное в действии ожидание. Оно наполнено переживаниями людей, отлученных от общества.
   
Всё мнимо, иллюзорно, недостоверно, мучительно в их мире  – и прокурорская подпись,  и то, что за ней стоит: арест, следствие, ведение дела, буквы закона, суд…  Но государственная власть такова, что именно фикция получает статус железной необходимости. Единственной объективной формой для арестантов становится  прямоугольник железной двери камеры да  ржавый чугунный цилиндр параши. Остальное, как пишет Демидов, «неотделимо от больной и измученной человеческой психики». Даже лязганье засова на тюремных дверях здесь слышится как что-то не имеющее отношения к обычному хозяйственному звуку. После суда, когда подследственный  становится приговоренным,  меняется и объективность формы. Для бывшего профессора Трубникова -  это прямоугольник окна его бывшей квартиры, где всегда светился оранжевый абажур.

    О судьбе семьи Трубников  узнает после суда, возвращаясь в   воронке  обратно в тюрьму. Его провозят мимо бывшего дома, он задирает голову.   В окне непривычный багрово-оранжевый  свет…  Холодный, чужой. Вместо родного, теплого   от   золотисто-желтого крепдешина на абажуре, расписанном рукою жены…   Незнакомый свет становится символом вероломства и несправедливой кары.  Он означает: в квартире живут другие,  следовательно, жена арестована, маленькая дочь отдана в сиротский приют. Самый яркий в оптической гамме, «дорожный» оранжевый цвет оказывается сильнее пыток – он гасит надежду, взрывает психику Трубникова.
   
Так именем Союза Советских Социалистических республик люди сходили с ума. Шел второй год Третьей сталинской пятилетки 

Продолжение следует