Непознанное рядом. Глава 1. Часть 1

То, что в одном веке считают мистикой,
в другом становится научным знанием.
 Парацельс
   

  Наверное, я не открыл ничего нового, когда, перебирая памятные даты своей жизни, четко отметил, что самые сильные связи и дружба вырастают в среде людей, которые годами совместно проходят через обстоятельства, близкие к экстремальным и требующие затраты больших жизненных сил.
 
  У меня первый такой период был связан с оккупацией Майкопа в 1942-43 годах, которая сплотила группу дворовых мальчишек и сохранила связи на долгие годы.
  Затем наступила эпоха жизни в детдоме. Она захватила пять лет  и на годы сдружила три десятка мальчишек и девчонок.
   
  Потом наступил особый период: шесть лет в Военно-Морской медицинской академии, где тесно переплелись военная муштра, жизнь в казарме, караулы у знамени, массированное освоение основ медицины и суровые дни корабельной практики. Эти годы свели воедино судьбы двух сотен школьников, прошедших через тернии к знаниям, и перенесших все тяготы и лишения военно-морской службы.

  И эти парни, живые и мертвые, все до единого сопровождают меня всю оставшуюся жизнь. Часть из них погибли, исполняя суровые обязанности военно-морской службы, другие ушли, исчерпав биологический запас жизненных сил. Они проходят перед моим внутренним взором неспешной чередой. Но даже в таких сроднившихся тесных группах единомышленников я никогда не пытался рассказывать о своих интересах и увлечениях, связанных с той стороной жизни, которую относят к сфере мистики, эзотерики, метафизики, к глубинам ведической науки...
    
   Предлагаемое повествование весьма необычно по своему содержанию. Кто-то посмеется, восприняв все, как милую шутку. Кто-то из закоренелых скептиков примет это как нелепую фантазию. И только единицы задумаются, найдя в этой хронике глубинные отзвуки таинственных явлений на уровне собственного подсознания. Излагая события, которые многие воспримут как откровенную мистику, я менее всего думаю о том, чтобы кому-то что-то навязать, кого-то в чем-то убедить. Для  меня отрицательная позиция потенциальных читателей, если таковые найдутся, ничего не меняет.
 
  Мне пришлось пройти через это, и открывшаяся передо мной необычная реальность не нуждается ни в критике, ни в одобрении, как в этом не нуждается свет луны или скрип телеги, ибо они существуют независимо от нас. Опыт моей жизни подсказывает, что обязательно найдется, возможно весьма немногочисленный, круг лиц, который отнесется к  повествованию с мудрым терпением и не будет спешить с выводами, а просто использует  это, как повод для раздумья.
   
  События, о которых пойдет речь, начались в  далекие послевоенные годы в маленькой станице.  Я успел закончить три класса, и с младшей сестрой был определен в детдом, поскольку мать после гибели отца не в состоянии была прокормить шестерых детей.
 
   Нас, по каким-то чиновничьим соображениям, переводили в течение года из детдома в детдом Краснодарского края и, наконец, мы оказались в детском доме  станицы Дондуковской, а потом маленького и глухого кубанского поселка Игнатьевской, где нас и оставили в покое. Здесь  предстояло прожить  долгие пять лет. Мы влились в коллектив детей, представлявших собой те самые щепки, которые вылетели из-под топора войны.
    
  Именно в этом детдоме я и встретился впервые с девочкой по имени Нинка, дальнейшие отношения с которой сопровождались удивительными событиями. Нам было по десять лет. В этом возрасте для меня девчонки, как и для других  мальчишек, были малопривлекательными  существами, и я не обратил на нее ни малейшего внимания.
 
  Шли годы, мы взрослели, и восприятие мира менялось. К четырнадцати годам я вдруг заметил, что Нинка стала часто попадаться мне на глаза. При встречах она явно выказывала  легкое презрение и демонстративную  недоступность. 
 
  Только спустя годы я стал понимать, что это коварная женская форма кокетства и способ привлечь к себе внимание. Я долго не мог понять этого, ибо мальчишки в таком возрасте более инфантильны, чем девчонки.
 
  А встреч в маленьком коллективе было с избытком: в школе, в столовой, на пионерской линейке, на реке, на прополке кукурузы и подсолнухов…  Привычное равнодушие к Нинке постепенно сменилось не совсем понятным  любопытством. Я вдруг увидел, что вчерашний сорванец Нинка с худосочными косичками превратился в привлекательную девушку Нину.

   По законам жанра мы должны были бы влюбиться друг в друга. Но то, что последовало дальше, не вписывается ни в какие любовные схемы.
 
  Группа воспитанников-сирот, к которым относилась и Нина, по окончании седьмого класса были, как говорили в детдомовской среде, «выведены» из детдома и устроены в сельскохозяйственный техникум Майкопа. Я, поскольку старшие сестры уже работали, и материальное положение улучшилось, вернулся в семью и поступил в восьмой класс.
 
   Встречались  с Ниной очень часто. Мы тянулись друг к другу, нам было легко и просто вдвоем. Какими только сокровенными мыслями мы с ней не делились! Суровый быт детдома не был рассчитан на счастливое детство. Но именно это способствовало  созданию  дружеских, почти родственных отношений.
 
   Но никакого иного сближения между нами не было.  Вероятно, сказывались детдомовская ограниченность и болезненная  стеснительность. А потом мы с моим одноклассником Виктором Обрубовым уехали в Ленинград и поступили в Военно-Морскую Медицинскую академию.
 
  Нина провожала меня. Всегда сдержанная и терпеливая она вдруг форменным образом разревелась. Прилюдно, прямо на вокзале. Виктор пытался ее успокаивать, а я, не привыкший к проявлению ею подобного рода  чувств, впал в ступор. По-женски более тонко и глубоко оценивая ситуацию, она, видимо, раньше меня поняла всю бесперспективность наших дальнейших отношений.   Поняла она и  то, что мы, в складывающихся обстоятельствах, потеряны друг для друга.

   Трагизм создавшейся ситуации она, девушка, восприняла гораздо болезненней, чем я. До меня дошла вся тяжесть потери чего-то близкого и родного гораздо позднее, когда в сознании во всех деталях прошла картина наших  детских и юношеских встреч,  мальчишески наивных и беззаботных.
 
  О ее переживаниях и истинном отношении ко мне я узнал спустя многие десятилетия, причем во всех деталях и подробностях. И узнал я об этом от нее самой, но после ее смерти. Да, я не оговорился: именно от нее и после ее смерти. Я не буду останавливаться на  пояснениях, а просто продолжу повествование.