У Врат Вечности. Автор Анетта Файбусович

(Автор: Файбусович Анетта Константиновна тел.+7978-869-48-33, размещена по её просьбе)
На момент написания этой повести, автору был 91 год.

«Не отрекаются любя
Ведь жизнь кончается не завтра» Вероника Тушнова
Посвящение Борису. Моему незабвенному мужу и спасителю.

По земному времени они летят уже пять суток. При скорости одиннадцать км в секунду вот-вот войдут в «точку невозврата». Отдохнув после перегрузки и освоившись в новом пространстве, космонавты занялись каждый своим делом. Гринбо, самый молодой в команде, снимал показания приборов, штурман Васко Кроль уточнял направление полёта, биолог и врач Анита Боскарадзе осматривала «свой огород и зверинец» - экспериментальные колонии растений и состояние животных и микроорганизмов. Иван Журба, командир корабля и борт-инженер собрался было отдать распоряжение обобщить анализы, как вдруг ракету со страшной силой потянуло вперёд, замигали экраны, белым снегом затмили все показания и изображения, погасли. Завыла сирена, предупреждая от отказе автоматики. Всё дрожало, звенело и выло, загружая мозг ожиданием страшной опасности. Команда на миг потеряла сознание после страшной боли в голове и во всем теле. Руки и ноги растягивало так, что хрустели связки и суставы.
- Господи, наверно, Иисус Христос пережил такое на кресте, - успел подумать Гринбо. 
На Земле в это время получили известие о гибели космического корабля.
Ракету не трясло, она не кувыркалась, хотя ни приборы, ни люди уже не управляли движением. Её продолжала втягивать в себя какая-то могучая сила. Наконец, напряжение ослабло. Скорость и давление постепенно уменьшились.
Похоже ракета вошла в какой-то тоннель, и люди очнулись.
- Что это было? – К лицу командира корабля возвращалась живая краска. Мысль заметалась в поисках аналогов. Перед глазами забегали строчки донесений, воспоминаний тех, кто в течение полувека собирал по кусочкам сведения о происшествиях и случайностях, бороздя просторы Вселенной и удаляясь всё дальше от Земли в неизведанный и опасный простор Космоса.
В компьютерных файлах на планшете у командира за всё время полётов не нашлось ничего похожего. Размышлять некогда: что-то быстро менялась вокруг. Наконец показалось, что аппарат коснулся какой-то твёрдой опоры и замер. Гринбо, самый молодой и недостаточно владеющий собой, вскинул торс с акробатической ловкостью и проплыл к иллюминатору.
- Да мы в гостях у самого Господа! – вскрикнул он.
- Брось шутить. Что видишь конкретно?
Не ожидая ответа, все замерли перед иллюминатором, перед открывшейся картиной.
- Похоже, здесь есть чем дышать? - Иван Журба пристально вглядывался в сине-зелёный ландшафт, тянущейся и вширь, и в даль без признаков какой-нибудь другой жизни.
- Да, с этим всё в порядке, - заметила Анита. – Трава сродни нашим земным сине-зелёным водорослям. И здесь нет животных.
- Как? Никаких? – дружно и разочарованно воскликнули все разом.
- Зато с этой стороны всё вполне безопасно.
- В таком случае, Иван Петрович, разрешите мне разведку без скафандра, - тон у Гринбо был самым просительным.
- Ну что же, валяй. Посмотрим на тебя через иллюминаторы. Но и ты не рискуй. Будь внимателен и осторожен.
Через несколько минут Гринбо уже скакал и прыгал, а потом взлетел и корчил смешные рожицы. Иван отдал команду на выход. И без скафандров.
-//-
Голубая равнина тянулась без конца и без края. Было пустынно и пасмурно, как на Земле перед самым рассветом Тёплый лёгкий ветерок шевелил блестящую, словно только что омытую дождем траву. Она с мягкой податливостью снова расправлялась, проявляя радость вечной жизни, волнами, словно море, утекая к горизонту.
Было пустынно, таинственно, и люди замерли, поддаваясь тревоге и нетерпеливому трепетному ожиданию.
Вдруг от горизонта отделилось небольшое облачко, очень лёгкое, почти прозрачное, чуть темнее окружавшего пространства. По мере приближения оно редело настолько, что стали различаться отдельные слегка светящиеся комочки, из которых оно состояло. Комочки превратились в фигуры, вполне человеческие. Взмыла вверх и затем мягко опустилась первая линия этой странной эскадрильи. Потом вторая.  И перед гостями оказалась группа людей, видимо, жителей этой странной планеты. Сомнений не осталось: это люди, такие как на Земле. Только или сильно истощённые или так влиял на зрение серо-голубой туман и их серая прозрачная одежда, к которой более всего подходило сравнение с греческим хитоном.
Вперёд вышел высокий и более светлый, чем остальные, человек и начал говорить. Но земляне его голоса не услышали. Однако через секунду другую речь ожила у космонавтов в голове, и была понятной. Правильная, хорошо оформленная фонетически русская речь.
- Как вас занесло сюда вместе с кораблём? Вы, видно, попали недалеко отсюда в катастрофу?
- Может быть, но мы в этом не уверены. - Иван Журба только подумал об этом, а его уже услышали и поняли. – А как называется ваша планета? – продолжил он.
- Это не просто планета, это Чистилище. То есть царство мёртвых, - нахмурился старший из хозяев, силясь вообразить и понять ситуацию.
Космонавты оторопели и только через несколько минут переглянулись и изумились ещё больше.
Тела их на глазах таяли, истончались и постепенно почти сравнялись с теми, кто встретил их.
- Правильно ли мы вас поняли? – встрепенулись с надеждой прибывшие. - Вы – это же те, кто, прожив на Земле какое-то время, умерли и были похоронены?
- Именно так. Мы здесь, в Чистилище, совсем не мёртвые, а живые. Ведь наши души не умирают с телом. Энергия духа остаётся и направляется сюда, в Чистилище, чтобы продолжить жизнь. Вот мы перед вами. И я думаю, пожалуй, я даже утверждаю, что и вы – души погибших в космическом полёте.
- Но мы ничего подобного смерти не переживали. И корабль наш цел и невредим.
- Разве? Оглянитесь-ка. Где он?
И прибывшие увидели, как на их глазах не просто разрушается, а тает, как лед на солнце, огромная махина их космического дома, их, страшно подумать, надежда на возвращение.
Нервы Дзетты не выдержали. Она рванулась к тому месту, где только что блестела металлом ракета, задыхаясь от истерических рыданий. Упала на то, что там, в покинутом ещё недавно её мире, называется землёй. 
Четверо оставшихся окаменели, с трудом переваривая страшную новость.
Окружающие их души, не потерявшие окончательно физической оболочки, с сочувствием глядели и не знали, что делать, чем помочь тем, которые не сумели даже осознать – встретить свой смертный час.
- Ну что же? – встрепенулся старший из них. – Давайте устраиваться в нашем мире. Он не так уж плох и страшен. В нём живёт Надежда. Мы – передовой рубеж в потустороннем духовном мире. Но у нас нет страшной вывески, как у Данте: «Оставь надежду всяк, сюда входящий». У нас есть жизнь и есть надежда. Следуйте за нами.
Все поплыли поверху, а вновь прибывшие преодолевали расстояние огромными, высокими прыжками, лишь иногда легко касаясь поверхности. Ведь души не имели веса. Хотя на Земле установили, что он всё-так есть и составляет что-то около четырёх граммов.
Горизонт оказался не так уж и далеко. Скоро равнина превратилась в саванну с кустами и редкими деревьями, свежими как после дождя. Гостей подвели к строению, напоминающему купол небольшого цирка. Внутри несколько помещений – комнат без окон.
Каждому из пятерых отдельное. И общий зал посредине.
- Это место вашего пребывания и постоянной работы. Мы никогда не отдыхаем. У вас тоже не будет такой потребности.
В чём заключается наша работа? Вы просматриваете день за днём, год за годом всю вашу земную жизнь. Отдельные эпизоды для вас, наверно, будут мучительными. Это те, в которых вы были неправы, грешили и подличали. Переживайте, кайтесь и даже плачьте, очищая свои души. Чем чище они станут, тем светлее и красивее будет то, что осталось у вас в место тела. Оно будет не только светлеть, но и таять, становясь всё прозрачнее и легче. И вы обретёте новые для вас возможности – обходиться без еды и питья, без сна, общаться без слов и звуков, мгновенно пролетать огромные расстояния, проходить через любые стены и разные препятствия. А со временем – научитесь создавать материальные предметы и целые миры. Но это будет итогом вашей огромной, нелёгкой работы над собой. И только тогда у вас появится возможность перейти в следующий мир, который в наших земных религиозных храмах называют Раем. И жить там. А кому-то когда-то снова возвратиться на Землю.
Пока они устраивались в своей полусфере, называемой здесь клюком, откуда-то лилась тихая и печальная мелодия. В приглушенный звук инструментов влились тихие проникновенные женские голоса.
- Что это, Дзетта? Ты у нас знаток. Можешь определить? Это что-то знакомое, - прислушиваясь и морща лоб спросил Васко Кроль. 
- Что-то похожее на «Реквием» Моцарта, только медленнее темп, больше флейт и виолончелей и грозных гобоев.
- Господь с вами! – с болью, чуть не рыдая взвился Гринбо. – Как вы можете? Тут – впору зимним волком выть, а вы о флейтах, гобоях. Мы никогда не вернемся домой! Никогда! Так вот и будем тянуть лямку постылого существования в этой серой пустой мгле, - голос его дрожал и прерывался от едва сдерживаемых слез. Да и у всех готовы прорваться горькие рыдания. Казалось, грудь разорвется от горя, от сознания безысходности и обреченности. А тоскливое пение тихих женских голосов и приглушенные, но тревожные удары барабанов, словно аккомпанировали похоронам, словно наступала холодная непреодолимая Вечность – царство темноты и небытия.
У Дзетты и Аниты кровь застыла в жилах. Их поникшие почти прозрачные фигуры несли на себе печать умирания организма, теряющего последние уже не органы, а молекулы. И только тоненькие еле заметные ручейки крови медленно таяли как свидетельства остывающего тока жизни.
-//-
- Что вы так загрустили? От вас так и несет холодом безнадежности? – Появившаяся из ничего фигура в светлом слегка проблескивающем хитоне овеяла группу теплом и лаской. – Не тужите. Начнете работать над собой – жизнь снова захватит вас в колесо сансары. Одни и те же события с подробностями увлекут так, как увлекала тогда – в дни вашей молодости, следующей за ней зрелости и мудрой старости. Это земная жизнь поддерживает вас на высокой точке, откуда видятся все приобретения  опыта. Вы получите утешительную возможность исправить то, что не сумели исправить тогда, когда больше всего хотели. Старайтесь запомнить все, что пережили, перечувствовали здесь, чтобы, вернувшись на Землю с тем багажом любви, самоотверженности, способностью сопереживать, сеять только добро. Разве это не святая цель, к которой вы должны сейчас приближаться день за днем, и разве она не вдохновит вас? – Его глаза сверкали любовью, жаждой ободрить, помочь.
-//-
Когда на следующий день прибывшие когда обходили, а когда удавалось - облетали ближайшую местность – то ли деревню, то ли город, как это следовало бы назвать – то озадачивались: нигде ни столовой, ни кухонь, ни отхожего места. Как жить? И только теперь до них дошёл смысл предварительного рассказа, который они услышали по прибытию.
Снова неожиданная встреча – появился руководитель общины, к которой космонавты теперь относились. Его сразу засыпали вопросами. Они не иссякали, потому что так необычно все, среди чего они оказались. Особенно старалась Дзетта. Она, как и Гринбо, очень переживала случившееся. Первой стала терять плоть, позволявшую ей на Земле слыть красавицей, что, конечно, тогда ей льстило и, если честно поразмышлять, портило ее скромную, добрую сущность, порождало самолюбие и гордыню, с чем она боролась и осаживала себя. Но теперь… Дзетта стала напоминать почти прозрачные акварели Анатолия Зверева, личностью которого она интересовалась как психолог. Бесчисленные портреты его любимой женщины будили воображение и растревоженный интерес к Серебряному веку. Черты лица Дзетты истончались, и оно тоже казалось акварельным, словно по полотну пробежала легкими прикосновениями кисть, которую художник предварительно чуть-чуть окунал в краску. Легкий набросок освещали живые звездочки глаз и иногда лучезарная улыбка. Изящная фигурка едва намечалась сквозь длинный прозрачный хитон туманного цвета.
- Дзетта, ты должна радоваться пребыванию в царстве теней, - восхищался Васко, сам уже ставший подобием тени. – Ты стала еще красивей, неземным созданием, порождением звезд. Уж я то их природу знаю, два десятка лет изучаю.
- Полно тебе расточать комплименты, Звездочет. Давай подумаем лучше о том, какие из наших грехов самые тяжкие. У тебя, небось, таких нет?
- Такого не бывает. Известна ведь истина – и на Солнце пятна.
И Дзетта снова обрушила на Гида ворох наболевших вопросов. На все он подробно отвечал, чем привлек многих из опекаемых им групп. 
Собралась густая толпа слушателей, напоминавшая сгустившиеся облака. 
Люди пытаются открыть правду смерти. Доказательства того, что душа не умирает, находят в переживаниях тех, кто, побывав в состоянии клинической смерти, возвращается на земной план, к жизни. И многие через полет по темному туннелю попадают в область сияющего света и различают впереди еще более светлую фигуру. Что это? Разве не Рай?
- Конечно, нет. Это врата в более тонкий мир, где их жизнь получает мгновенную оценку, и большинство душ попадает сюда, в Чистилище, а некоторые в Ад.
- А в Рай попадается кто-нибудь сразу?
- Очень мало, единицы. Те, кто на Земле праведно прожили. Например, священник Александр Мень, мать Мария, Павел Флоренский,…
- Кого же направляют в Ад? Убийц, наверно?
Гид усмехнулся:
- Не всегда. Оценивают объективно – мотивы, повод. А вот кто всю жизнь служил темным силам – гадко подличал, предавал, шкурничал, не испытывая угрызений совести, тем уготовано место в Аду. И туда идет немало душ. Они не просто грешники, а пособники Дьявола. Это его верные помощники, которые вряд ли достигнут Чистилища.
- Их больше в средние века или сейчас?
- Сейчас. Людям жить бы да радоваться. Цивилизация обеспечила сравнительно легкой работой, питанием, удобствами. Казалось бы…
- Да, верно. Чего не хватает? А мы суетимся, у нас нет времени, чтобы помочь ближнему. Хотя бы искренне посочувствовать. Все на бегу, с равнодушием занятого важным делом человека.
- Да, Ад есть. Для многих это - передняя Чистилища. Некоторые души задерживаются там надолго.
- А где он? На другой планете?
- Нет. В другом измерении. Это зона грубых, низких вибраций.
- По-видимому под нами?
- Может быть. Оттуда очень редко приходят вести, и они противоречивы. Те, кто перемещается сюда для очищения души, не любят рассказывать. Там время течет медленно. И все переживается многократно и в очень наполненном виде. Тяжело это переживать.
- Как это в «многократном и наполненном»?
- Тяжкий грех, о котором черная душа не хочет вспоминать, например, изощренное убийство, ауто да  фе,   повторяется в виде картины множество раз, и душе некуда от этого деться. Настоящая пытка. Тем более греховное событие предстает все ярче, все более детализировано.
- Но там, в Аду, не жгут и не пытают? Как Данте описывал в «Божественной комедии»?
- Так ведь для этого необходимо физическое тело. А душа не имеет ни мышц, ни нервов. Наказания для людей, даже для самых больших изуверов, для бесчувственных эгоистов, не умеющих размышлять о высоких материях, сопереживать – страшнее и безысходнее, чем все дьявольские пытки дантового Ада. 
Души грешников изолированы друг от друга и от света. Они тоскливо мечутся в поисках хоть какого бы общения, хотя бы тоненького лучика света, глотка освежающего напитка. Ничего и никого. А те из недоразвитых, ограниченных, кого при жизни на Земле не интересовала красота, любовь, искусство, окружены такими уродствами, которые, кстати, хорошо различимы в темноте Ада, что грешники содрогаются, терзаются, а скрыться некуда. 
Разрыв страницы
 
-//-
Анита
Аниту неприятно поразило то, что она услышала в рассказе Гида об Аде. С первых же встреч со своим прошлым, она поняла всю греховность своей жизни, начиная с самого раннего детства. Её беда заключалась в повышенной сексуальности. Откуда это в ней? Не в деревне же она росла, где спаривание животных, даже мух, шло у всех на глазах. Да и далеко не все поддавались при этом возбуждению, приобретая опыт сексуальной жизни. Но в городе… Что в городе? В тесноте наших квартир, в общежитиях, где у многих из интеллигентных людей начиналась семейная жизнь, тоже было всё на слуху, на виду, вполне доступно малым детям, с такой жадностью знакомившихся с жизнью. Анита многое вспомнила сейчас. Это не снимало с её души те грехи, которые она совершала. Тем более уже в юношеском возрасте, когда человек начинает строить свою личность и к жизни относится осмысленно, «Ах, как стыдно», - то и дело шептала она, просматривая очередные картины  своих воспоминаний.
Не в силах об этом думать и тем более видеть, она выскользнула из глюка и полетела куда глаза глядят. Под ней, совсем близко, шелестела трава и тонкая свежая листва кустов и деревьев, заросли которых становились всё гуще и гуще. Среди них мелькали летящие белые облачка разной интенсивности окраса и плотности.
Это множество Душ, обитателей чистилища. От них то и дело тянулись потоки тёплой успокаивающей энергии, веяло доброжелательностью и даже любовью.
Постепенно к Аните пришло душевное равновесие и способность спокойно, без надрыва вспоминать. Она опустилась немного ближе к порхающим Душам и тут же наткнулась на свою мать.
Они узнали друг друга сразу по тем едва уловимым очертаниям и движениям, которые были у них на Земле и сохранились в прозрачном, но впечатляющем облике. Да и сила какая-то непонятная, незнаемая вдруг притянула их друг к другу.
- Мамочка, - почти истерично вскричала Анита, беззвучно подлетев к матери. 
- Мамочка, прости меня. Твоя распутная неблагодарная дочь выстрадала твоё прощение. Поверь мне. Всей последующей своей жизнью я искупала свою вину. Ты это знаешь. Ты видела и чувствовала. Прости.
- Полно, полно, Анита, Ниточка моя шелковая, холодная, но мягкая. Ты ведь всегда была такой. Холодной, отстранённой. Но я понимала и принимала тебя всем сердцем.
Они надолго сблизились, облетая вместе с другими огромную равнину, то пустынную, то в густых кустарниковых зарослях. Они не могли наговориться и насмотреться друг на друга, и печаль сменялась радостью общения.
К сожалению, им скоро пришлось расстаться. Ведь они принадлежали к разным общинам, в которые подбираются будто бы стихийно по степени духовной зрелости, характеру и тяжести греха. Мать Аниты была уже готова к переходу в ещё более тонкий мир, с ещё более высокочастотными вибрациями: за неё, молились её бывшие больные, для которых она была не просто опытным и высокопрофессиональным врачом, но и внимательным другом, а часто самоотверженным спасителем.
-//-
Словно снова осиротев, но облегчив груз раскаяния, Анита возвратилась в свой клюк и припала к глубоким воспоминаниям, которые ещё предстояло выстрадать. В них столько огорчительного и стыдного, столько лжи, притворства. И распущенность! Распущенность, безнравственность. 
Она увидела себя совсем юной, но…
Они сидели в парке до глубокой ночи, благо мать была на дежурстве, а отец где-то на Урале в командировке. Задрав повыше и без того очень короткую юбчонку, Анита уселась на колени к Николаю, наслаждаясь растущим в нём похотливым желанием.
Ах, стыд какой! Как противно всё это видеть, - терзалась душа Аниты. – Но ведь было, было.…Вспомнилась учёба в медицинском. Именно там и тогда начиналось упоение сексуальностью. Зов молодых тел к сближению считался нормальной потребностью и удовлетворялся при каждом удобном случае. И даже не очень удобном…
Перед глазами развертывается сцена в театре. Они ходили всей группой на нашумевший балетный спектакль, в котором действие по моде того времени отличавшееся особыми даже не эротическими, а сексуальными подробностями, - разворачивалось в танце молодых, красивых и технически совершенных тел, изображающих любовь и страсть. Это очень волновало зрителей, так, что один из них возмущённо и громко заявил: «Ладно, это жизнь. Но зачем на глазах множества зрителей?!»
Анита и Николай всё энергичнее и теснее сжимали рукопожатие. Вдруг, даже не переглянувшись, дружно поднялись и поспешно направились к ближайшему туалету. Оказался мужским. Колян заглянул и не обнаружив никого, втянул за руку Аниту. Да, она больше никогда не испытывала такого острого блаженства, как в тот раз, около прохладной обшитой плиткой стены туалета, а потом наклонившись над писсуаром, но не видя ни его, ни всех других подробностей. Вся во власти неизъяснимого блаженства, когда трепетали и энергично, с захоплением жили все клеточки молодого здорового тела. Это было нечто.
Но сейчас жгучий стыд. Только стыд за проявление того звериного состояния, с которым они не захотели бороться, которое они лелеяли, подпитывали. Которыми жили.
Анита снова увидела, как они, девчонки второкурсницы, уже приобрётшие самый первый, но столь притягательный опыт жизни молодого тела, собравшись где-нибудь в укромном уголке, блестя глазами и пряча стыдливо глаза, обменивались опытом, смакуя некоторые подробности.
«Боже, как стыдно», - мучительно отзывалось в голове. Как хотелось вычистить, вытрясти эту грязь. И то, что ещё недавно было греховным телом, начинало темнеть, проступая в полупрозрачном красивых мягких очертаниях торсе, по которому волнами пробегала последняя жизненная, главная сила земной женщины – сила сексуального влечения. И скоро Анита стала чувствовать жжение и боль в своём тяжелеющем «теле». Болезненное в нём, а главное чувство стыда и омерзения заставили Аниту бежать от самой себя. Она снова выкатилась наружу.
Спускаясь по пологому склону, слегка касаясь прохладного шелка трав и тверди под ними, она жадно ловила свежий воздух, который постепенно выветривал нежелательные ощущения и образы и навевал другие картины. Они вытеснили то, что так тяжело ею переживалось.
Вспомнилась снова мать. За работой. Когда она из  старого бабушкиного шёлкового манто норовилась сделать для единственной дочки, красавицы и умницы, карнавальный новогодний костюм. Бедная мама…Она узнала об интимной жизни дочери только тогда, когда пришлось ей искать по адресу, данному страдающей от жуткой боли Аниты, доктора, который сделал аборт. Пусть помогает до конца. Пусть спасает. Сама врач, мама знала, чем такое вмешательство может обернуться.
И от матери тогда ни упрёка, ни осуждения. Закусив губу, едва сдерживая накатывающие слёзы и страдальческие гримасы, она терпеливо несла крест. Свой и дочери.
Разрыв страницы
 
-//-
Дзетта радовалась, наблюдая повеселевшую целеустремленную Аниту. Встреча с матерью очень помогла той утвердиться в правильно выбранном методе очищения, всей работы над собой, вселила надежду. У нее же, у Дзетты, что-то ничего не получалось. Она не умела сосредоточиться, металась от одного воспоминания к другому и не ощущала никакого результата – в душе продолжал гнездиться мрак, печаль и тоска, а со стороны ни одного поощрительного знака. Она понимала, что необходимы терпение и методичность, но ее пылкий нрав, порывистые движения, энергия мешали и торопили.
Души в тонком мире обычно не плавают сами по себе и не смешиваются с другими группами, но Дзетта удалялась от своей в необозримые земным оком пространства. Может быть, надеялась на встречу с кем-нибудь из друзей, родственников или с новым товарищем из здешних Душ. И более, чем другие, Дзетта требовала внимания от своего Гида, забрасывала вопросами Старшего. Представление ее о тонком мире расширялось, оживало и еще более будило интерес.
- В Раю, - говорили ей, мы становимся подобными Богу и помогаем ему предотвращать катастрофы на Земле и во Вселенной, исправлять всякие отклонения от строгой логики Создателя.
- А Господь он добр, всемогущ и действительно принимает участие в судьбе человечества и даже отдельного человека?
- Нет, Создатель – это всеобъемлющий Разум. Это строгая логика и никаких сантиментов. В природе это пищевая цепочка, когда одни существа питаются травой, а другие пожирают их, а этих – третьи. Это болезни, войны и смерть людей. Это борьба за существование, которая оставляет жизнь более сильным и приспособленным. Это необходимо для эволюции. Ее сила, ведущая к совершенству, конца для которого нет.
- Как!? Хитрые, изворотливые подлецы, те, у которых «сила, а ума не надо» побеждают умных, добрых и с чистой душой?
- Есть, есть справедливость. В среде людей существуют законы социума, сглаживающие этот принцип. Есть грехи и есть расплата за них. Ты, как психолог, знакома с законом кармы и с множеством тех жизненных финалов, страшных и трагических, уготованных для тиранов, злодеев, предателей, законченных эгоистов. Вспомни, как кончил жизнь английский король Генрих Восьмой. Он сгнил заживо от болезни, с которой никто, по крайней мере в его время, справиться не мог. Возьмем ближе к нам – печальный и жестокий жизненный финал Наполеона. Еще ближе – завершение блистательной судьбы научного гения – Ландау. Его глухота к переживаниям даже самых близких людей, например, жены, доходившая до зверства. В смысле нравственности, конечно. Он являлся домой после множества любовных утех и требовал от жены, чтобы она приготовила чистое постельное белье: он ждет очередную любовницу. Каково жене – ему, как принято говорить на Земле в среде молодежи – это «до лампочки». У него есть оправдание – жене он предоставляет такую же свободу. Ему, по его душевной черствости и ограниченности, и в голову не приходит: жена не может по внутреннему убеждению преступить закон нравственности. И еще вопрос, как бы он не на словах, а на деле к этому отнесся. Финал? Он умер в 50 лет, мучительно доживая до этого предела после автокатастрофы. Она же ушла из жизни через 18 лет после него, закончив его биографию, свои воспоминания о нем. А о скольких историях мы не знаем?!
- Вот ты утверждаешь, что Великий Создатель всего сущего не вмешивается в нашу судьбу. А эти примеры? И потом я чувствовала всегда, что Он вел меня по жизни, помогал…
- Да. Тебя и каждого ведет тот Дух, которого зовут Ангелом.
Здесь, в Чистилище, это я. – Авель. Я предлагал и предлагаю тебе обстоятельства, а решаешь ты. Так проявляется свобода выбора для человека, которую предоставляет Создатель.
Разрыв страницы
 
-//-
Привыкание растянулось на долгие, долгие дни. Впрочем для пятерых  космонавтов время не делилось на дни и сутки. Ведь смены света и темноты не существовало. Царила всё время, всегда, одна мгла, сероватое однообразие. В верху, на небе, если обозначать земными понятиями – та же мгла: и ни звёзд, ни Луны. Скучно. Непревычно.
Да. Они занимались, вернее, пытались медитировать, обдумывать отдельные моменты своей жизни, видимые как на экране большого телевизора, но как-то сторонне, редко погружаясь в них: мешало сознание, что это потеряно навсегда, безвозвратно. Да и было ли? Не сон ли всё, что было и есть? И случится ли пробуждение? И музыка, звучащая почти постоянно в клюке, подпитывала сомнения и тоску.
- Ах, эта музыка…Истерзала, - тяжело вздыхает Анита. – А постой-ка. Ведь  это что-то знакомое.
- Дзетта, мы ведь недавно, но ещё на Земле слушали её? Помнишь? Перед самым нашим полётом, в большом концертном зале…Тебе она даже понравилась…
- Узнала. Это «Стикс» Гия Канчели, - встрепенулась Дзетта. – Немудрено вспомнить. Она для этого, загробного мира, то есть для нас, теперешних. Эту поэму старому человеку, каким является Гия, нашептало что-то из тонкого мира. Не иначе. Видно, композитору пора готовить себя к переходу.
 - Готовить…Пора! Да. Но он то ещё жив. Живёт, себе припеваючи, - нетерпимо, обидно, как теперь постоянно взрывается Гинбо. – Ему, небось, даже интересно представить эту речку Ада. До него – то так далеко.
- Да. Стикс – это река потустороннего, то есть теперь нашего с вами мира. Это последняя граница земного. Вот мы оказались переплывшими её. А как - и не заметили, - рассуждения Ивана, такие ошеломляющие новизной, едва укладывались в головах у всех, кто не знал до сих пор или забыл легенды Древней Греции. Но музыка оказалась близкой, понятной и не просто трогала, а заставляла представлять, думать и страдать, трепетать от странного восторга.
Уловив их общую грусть, Авель поспешил к группе, которая в настоящий момент более всех нуждалась в духовной поддержке. Его появление вмиг изменило обстановку. Все пятеро приготовились слушать. А вопросы, успевшие как обычные уложиться, задавала неугомонная Дзетта. Теперь её интересовало всё о Рае.
- Я вас, вероятно, очень разочарую, - начал свою молчаливую беседу Авель, внимательно следя за тем, все ли успевают принять его рассказ. – Рай совсем не похож на те слащавые, обманные и заманчивые картины, которыми людей прельщают в земных храмах, надеясь тем самым спасти их от греха. Совсем не тот, что рисовало воображение человека, ещё живущего на земном плане, чтобы поддержать себя в минуты страданий в земной юдоли. Ничего из роскоши и богатства, которыми якобы одарены в Раю праведники и чистые помыслами и делами. Ни золота, ни яств. Это всё не нужно. Ведь даже вы уже почти научились не нуждаться в еде, питье и прочих физических потребностях. И на земле искренне верующие, ведущие безгрешную жизнь, наделены такой способностью. О них люди говорят: «Они питаются святым Духом». А чем же тогда заменяется то удовольствие от жизни - от еды, от секса. Что главное из всех, которое привлекает? Только творчество, увлекательные поиски нового, лучшего, удобного, высшего и Своего. Рай славен великой творческой энергией, которая роднит человека с Творцом. Тут осуществляется и становится истиной постулат – человек создан по образу и подобию Господа. Здесь души создают новые сорта растений, плодов, овощей; новые виды животных или просто улучшают их породу, открывают новые вещества или их новые, полезные свойства, наконец лекарства, научные открытия. Их образцы передают с помощью энергетической связи – внушением специалистам, ученым и изобретателям. Всякое открытие на Земле подготовлено в Раю.
- Ух ты! Я бы хотел раз так, быстрее попасть в Рай. Я помню это и на земном плане, работая с космическими объектами, я забывал об еде и сне. Мне близки и понятны условия жизни в Раю, - впервые за всё время пребывания в тонком мире выступил почти с длинной речью Васко Кроль. Глаза его в это время сияли и даже светились.
 - Я тоже хочу так трудиться. То есть творчески. В своей жизни я испытывала вдохновение, когда писала свои картины-пейзажи. Я могу – подумала Дзетта. Все поняли и взглянули на неё с одобрением. – Только вот как поскорее попасть в Рай?
 - От вас зависит. Как каждый справится с очищением. А кроме того, кое-кто из вас вернется на земной план, если он там нужнее. Вот сейчас в Совете решают судьбу Гринбо. Он рвется на Землю, не мыслит иного решения. Я уже стращал его  теми трудностями, которые его там ждут. Но он не испугался.
- Чем стращали? Ведь всё знакомо. Ведь мы ничего не забывали. Да и подкованы здесь уже неплохо.
 Авель усмехнулся:
- Всё не так просто. Большая часть из Чистилища и даже из Рая возвращается на Землю, чтобы тянуть лямку из печали и болезней. Радость тоже будет. Несомненно. Они полны энтузиазма и готовы сеять доброе, вечное. Получается ли это? И да и нет. Сеют да всходы не всегда радуют. Отличным по краткости и меткости будет  объяснение, которое придумал остроумный находчивый русский народ – «С волками жить, по-волчьи выть».
Редкое дело в социальной среде землян можно разрешить и быстро и толково. Тысячу и одну причину найдут большие и маленькие чиновники и даже очень скромные по значению работники различных учреждений, чтобы затянуть решение, помучить, удовлетворить свою амбицию, показав свою власть. После пребывания в земной жизни душа возвращается в тонкий, духовный мир израненной, избитой, с вновь приобретенными грехами.
- Почему же им, то есть нам, не воспользоваться тем багажом, что мы приобретаем здесь? Это делало бы людей мудрее и сильнее? Почему люди забывают свои прошлые жизни? – размышляет Иван Журба, мыслящий всегда рационально и споро.
 - Совершенствование души начинается с чистой страницы. Новая жизнь – всё по-новому. Но иногда как озарение вспыхивают наработки из тонкого мира. Даются подсказки в виде догадок. Люди с развитой духовностью открывают их в разных приметах, случайностях. Но знать всё, что наработала Душа в тонком мире, считается помехой в новой жизни.
ГРИНБО
Вот кому приходилось переживать невыносимо трудную обстановку, свалившуюся как глыба заледеневшего снега на голову, небытейное, неживое, чуждое существование, так это Гринбо. Сначала он был ошарашен, потрясен, но ещё верил, что новое окружение, предлагаемое подобие жизни – это временное. Это вроде сна. Промчатся мгновения, и всё вернётся на круги своя, к привычному, понятному. Но что-то куда-то шло, текло, что-то едва заметно изменялось, но приносило однако не надежду, а новые доказательства невозврата.
Даже движения его, молодого, не радовали. Мышц, которые надо бы размять, не было. Каждая попытка подвигать руками или корпусом - колыхание того, чем он сейчас был. Не было и счастливого ожидания чуда, с чего обычно для него начинался каждый новый день на Земле. Не было бодрой музыки, энергичных ритмов, убыстряющих ток молодой крови. Тишина и покой. Только тишина или усиливающая впечатление от неё – медленная, едва слышная, несущая релаксацию мелодия. И больше ничего. 
Другие люди, попав сюда, испытывали удовлетворение, даже счастье. Счастье быть свободным. Покой, отсутствие забот, тяготивших их на Земле, болезни, повседневная надоедливая суета – всё оставалось там, далеко. Они счастливы в тонком мире счастьем тихим, однообразным, но ровным, когда ничто ничем не огорчает, не сулит дрязг, испытаний. Но молодой, ещё не поживший и не уставший от жизни, но жаждущий её каждой клеточкой своего юного полного сил организма, её радостей, успешной деятельности, любви, веселья и шума, не мог принять мир, от которого нечего ждать.
Гринбо убегал, вернее уплывал от видений, в которых он себя не хотел видеть и не узнавал. Мелкие его оплошности, которые грехами и не назовёшь, изживали себя  с каждым новым годом, годом взросления, не требовали сейчас переосмысления, тем более раскаяния и молитвы. Но всё это оставалось с ним, куда бы он ни направлялся, где бы ни оказывался.
Наблюдая за ним, группа поддержки приходила к выводу о его скорейшем возвращении на Землю. Ему были предложены видения о жизни нескольких молодых семей, которые жаждали заиметь ребенка. Гринбо не вникал в их характеры, интересы и быт. Всё скользило быстро и как бы мимо сознания, но будило жаркое желание – скорей, скорей туда, только туда. Там жизнь.
Авель, горестно наблюдавший его терзания, терпеливо убеждал:
- Гринбо, ты напрасно не изучаешь условия твоего возвращения. Подумай – от твоего теперешнего разумного решения зависит твоя жизнь на Земле. Выбранная тобой сейчас семья…Получишь ли ты от них поддержку, правильное воспитание, возможность найти в будущем, по взрослении, нужную именно тебе профессию. Уж очень они молоды. Да и вращаются почти в богемных кругах. Не спеши, подбирай вдумчиво.
- Вы меня пугаете. И напрасно. Здесь, у вас, я многое узнал. Это поможет мне устраиваться как лучше на Земле, которую знаю, есть ведь наработки.
- Ты заблуждаешься, друг мой. Ты родишься заново, для совершенно новой жизни. Как только что отлитый пятачок. Ничья рука ещё к нему не прикасалась. Ни в одном кошельке он ещё не был и ничего не знает о них, этих кошельках. Земля ещё дышит воздухом, в котором много от самой древней старины – вулканы, пожары и войны. В людях, в среду которых ты станешь попадать, ещё есть кое-что от каменного века. В ДНК их хранятся остатки свойств дикарей – воинственность, злоба, зависть. Всё то, что им было необходимо в пещерах. Ты почти не встретишь сопереживания, сочувствия и поддержки, которые постоянно окружали тебя здесь. Много шишек набьешь, немало ран получишь.
- А что же из того, что я обрёл здесь? Не поможет?
- Очень редко будешь получать подсказку. В виде интуиции. И больше ничего.
Гринбо задумался на какое-то мгновение, а потом – скорей туда! Там жизнь.
ххх
В семье молодых архитекторов, увлекающихся своим творчеством, спортом, походами по горам и весям – радость. Юная жена, зардевшись от смущения и счастья, объявила мужу, что собирается стать матерью: уже три месяца. Когда младенцу стало семь месяцев, врачи заверили – развитие плода идёт нормально. Появились первые признаки здоровых эмоций, восприятия. В мальчике уже есть душа.
Как счастливы будущие (разве? – Уже настоящие) родители! Воодушевленные событием, они достигали теперь невиданных успехов: отлично завершили важный проект и вот-вот получат награждения, придет известность.
Разрыв страницы
 
Иван и Васко
Они были ещё пацанами. Да. Вот бегают в коротко завёрнутых джинсах на манер взрослых парней, студентов, приезжающих в Ейск на каникулы. Иван спокойно наблюдает за тем, как Славка «выпендривается» перед ребятами и студентами новым подарком отца, только что вернувшегося из дальнего полёта. Спокойно? Нет. Переживая глубоко в душе что-то похожее на зависть. Его терзает несправедливость жизни, которую Иван встречает на каждом шагу, а особенно по отношению к Славке «Скажите, пожалуйста, - часто обращался Иван к воображаемому обществу, - для чего этому пустозвону так повезло в жизни? Ломака, хвастун и слабак, - перед Иваном как живой возник Славка, важно взирающий на привычные и любимые игры пацанов, которых сам он избегал, так как уж где-где, а тут он терпел одни неудачи, разоблачающие его «косорукость» (любимое выражение Славкиной бабули). Ни мяч подать половчее, ни метко хлопнуть по нему, чтоб летел ровной стрелой в небо. Куда там. Что ни удар – то промах. А на коньках…Лучших, лёгких и острых зимой… и ладных, с хорошими подшипниками роликах летом, какие Славкин отец привозил из загранки, Славка не мог освоить их. Как баба, расставлял по шире непослушные ноги, и, как петух крыльями, трепыхался руками в воздухе, ища какую-нибудь опору, зацепку.
Срам. Стыд и Срам. Смотреть противно. И Иван, не выдавая своих злорадных чувств, скрывая презрение, отворачивался и с деланным равнодушием спокойно и властно ребятам – «Братва, айда к трамплину». И никто, ни один человек не смел поспешить на помощь Славке. Все послушно следовали за приказом Ивана.
Этот грех носил Иван в душе всю жизнь, которая, как нарочно, сталкивала их, антиподов. Чем старше становились так называемые «друзья» (их почти все такими считали, даже родители), тем острее переживал Иван несправедливость судьбы и тем острее видел своё превосходство, которое чаще даже и не скрывал. Да, это великий грех, именно с него должно начаться очищение. На потолке, как на экране, оживает картина, которую сейчас невыносимо больно видеть. Люди выносят тело отца и укладывают на кушетку. Мать торопливо несёт таз с водой, достаёт простыни и плед. Кто-то встречает машину скорой помощи. Техник-заправщик Петр Иванович Журба попал под крыло развертывающегося рядом самолёта. «Удивительно, что только что», - шевельнулась у Ивана подлая мысль. Ему не было жалко отца. Он не жалел в тот момент даже мать. Он давно понял, что родители далекие и не любившие никогда друг друга люди, И удивлялся, как мать, красивая, ловкая и умница, терпит общество (да только ли «общество»!) этого слабого, бездарного тюфяка. Ей бы сейчас выпрямиться, сбросить с плеч ставшую привычной тяжесть от забот, от необходимости постоянно заступаться, исправлять ошибки и неловкости мужа, а она потухла, посерела от горя.
Иван Степанович Журба, как мальчик, весь сжался, подобрался от горького стыда за самый некрасивый постыдный поступок, за непонимание переживаний других, таких близких людей.
Тяжело вспоминался грех. Не любил возвращаться к раскаянию Иван. Особенно после того, как узнал причину и частых выпивок отца, и постоянно мокрые от слёз глаза матери. Оказывается, Иван не его сын. Мальчик с самого рождения укор для матери и заноза в сердце отца. Ещё в отрочестве Иван догадался, заметив странное отношение Славкиного отца к матери Ивана. А однажды даже…Ох, горше этого нет и не было ничего в жизни у парня! С этим сначала он стал презирать родную мать, терзать свою душу несправедливым отношением к Славке и болезненно жадно следить за каждым поступком Славкиного отца Георгия Сергеевича. Крепко, туго сплелся этот узел и не получил развязки до сих пор. И сейчас драма медленно, но настойчиво разворачивается перед глазами Ивана Журбы, жадно требуя от него покаяния.
Георгий Сергеевич до самой своей смерти любил мать Ивана и своего сына Ванюшу, да совесть не позволяла ему оставить больную жену и такого растяпу и неумеху её сына. Ведь Славка, бездарный и ленивый, не сумеет самостоятельно выживать и устраивать свою судьбу. Он со своей матерью жил, как плесень, на здоровом и ловком теле Георгия Сергеевича. Вечно брюзжащие, недовольные и плачущие. Спасаясь от этой отравы, Георгий Сергеевич осыпал жену и сына подарками. С равнодушием, а чаще с досадой наблюдая в Славке черты постылой презираемой жены. Самое тяжёлое переживание для Ивана – догадался ли Славка, о тайной драме в семье. Если да, шевельнулось ли в нём что-то от ненависти к Ивану или простил его. Виноват, очень виноват Иван перед Славкой. Отпускает ли его душу этот грех сейчас?
Устав от скорбных размышлений и воспоминаний, Иван «свистнул» по привычке закадычному своему товарищу и выплыл наружу, на простор и свежий ветерок. Васко тотчас присоединился к нему, и они взлетели повыше, обозревая огромное полупустое пространство, не очень радуясь, но и не скорбя о жизни на Земле, о греховных проступках – ведь всё это было, но быльём поросло.
Эти двое – друзья с юных лет. Они познакомились в молодежной лётной школе, куда позвал их упорный, постоянный интерес к полётам, к небу и звёздам. Между ними никогда не было соперничества и недоверия. Иван, отличавшийся броской яркой силой личности и талантами, искренне хвалил Васко за вовремя найденные как бы случайные решения проблем, над решением которых они в тот момент бились. И никогда не отмахивался от суждений друга. Иван стоял на одной высоте с Васко, с известным учёным, однако тот иногда вдруг вскидывал взгляд на приятеля снизу вверх. И верх казался в иной момент очень далеко.
Вот почему Васко Кроль решился снова, в который раз задать Ивану вопрос – верит ли друг, что не он, Васко, предал тогда товарища, подтвердив продуманность намерения того, которое шло в разрез с уставом, но было сделано. Да, Иван верит и ни чуточки не сомневается. Он даже предполагает, кто предатель. Но так как это лишь догадка, то он не заикнулся, хотя его слово выручило бы тогда Кроля, сняло бы пусть не позорное, но тёмное пятно.
- Ты, Васёк, хотя бы за грех свой этот случай не почитай. Вот с Галей, её горькой судьбой, может, и надо бы сейчас встретиться.
Да. Васко уже не раз останавливал те картины своей жизни, которые рассматривал на внутреннем куполе клюка. И плакал. Плакал, вспоминая свою первую, такую яркую и красивую любовь.
Галя, Галочка, Галюня…Красивая, хрупкая, ладно сложенная и очень ласковая…Как хорошо они дружили. Вместе лазили по горам и прыгали с парашютом. А потом… Вот она перед ним в последние годы своей жизни – опухшая, синюшная, со слежавшими космами на голове, рыбьими дурными глазами и трясущимися руками. Всё это преображение наступательно накрывало её после разрыва с ним, с Ринго.
Велик грех его перед женой. Как часто он бывал груб, отмахивался от неё как от надоедливой мухи, погружённый весь в проблемы и планы, в находки и неудачи, которых немало на пути учёного к истине. Она же была оплетена тенётами одиночества. Томительными изматывающими ожиданиями, когда он, ненаглядный, любимый, появится. А когда появится, требуется от него так мало: всего-то поглядеть на него и чтоб он взглянул с лаской на неё, прижать её к широкой сильной груди, в которой живёт такое большое сердце (она об этом помнит!). Большое сердце, но в нем по видимому, для неё места не осталось…
Галина уехала. Время от времени оттуда приходили вести, всё печальнее, безнадёжнее. А где был он, на жизненную силу которого она опиралась и надеялась?...Вот то-то. Слёзы сожаления, да что там, - глубочайшей и сильной боли жили, а теперь уж и вовсе не отпускали Васко, как ни молил он о пощаде.
-//-
Новые души поступали сюда ежечасно. Их распределяли, учитывая многие факторы, черты личности, по большим и малым группам, расселяя на огромных просторах Чистилища. С ними работали те, перед кем вот-вот откроются порталы Рая или возвращения на Землю для выполнения определённых заданий. Эти Души – авангард бойцов с засильем тёмной энергии, которой в космосе немало, а теперь её сгустки подобрались очень близко к Земле и плодили пьяниц, бандитов, агрессоров разного рода, бессовестных и продажных специалистов, даже среди врачей, зажравшихся властолюбцев, пробившихся на самый верх.
Постоянная борьба между светлыми и тёмными силами шла всегда, но теперь она стала тотальной, раздирая души людей, задерживая и препятствуя дальнейшей эволюции человечества как биологического вида, но с божественной искоркой в душе. Искорка эта уже почти не сияла, не горела, а тлела. Земные религиозные храмы и служители в них сами теряли веру и духовную чистоту.
Иван, Васко и Анита, едва справившись со своими делами, активно вступили в общество, опекающего грешников из числа вновь прибывающих.
На Большой круг, куда приглашались желающие получить помощь в преодолении грехов, слеталось огромное количество Душ. Перед ними выступали представители из Высшего Совета Светлого мира и делились опытом преодолевшие греховное наследие, такие как вчерашние космонавты. Как ни велики их грехи, но были они на особом положении – послуживших для блага Земли, тех, кто в опасных исследованиях космического пространства подвергался неизведанным опасностям и стрессам. 
В Большом круге общение шло на голосовом, звуковом уровне, но мало, скупо тратя энергию. Хотя это более сближало участников.
Дзетта
И только Дзетта избегала общения в гуще Душ, ревниво оберегая свои душевные муки, не желая, чтоб кто-нибудь копался в её грехах. Ей то и дело приходил в голову один диалог с некоей Душой, уже достаточно хорошо продвинутой, очередной претенденткой к переходу на самый тонкий уровень энергетической вибрации.
- Если ДНК задумана самим Господом и её ткут в Раю, то почему на Земле столько несовершенных, отягощённых грехами людей? – ревниво вопрошала она.
- Людям дана свободная воля, но сделать свой выбор тяжело. Тёмные силы рассыпают перед человеком такой набор соблазнов…Тёмные силы могущественны.
- Дьявол? Да? Почему не встречает он сопротивления? Ведь много думающих, духовно богатых людей?
 Слабая улыбка, кривая и горестная, мелькнула на тонких, едва заметных губах собеседницы. – Он красив, ловок, и притяжение к нему редко кому удаётся преодолеть. К тому же грех легок, заманчив. Куда труднее идти по жизни человеку праведному.
Дзетта, разочарованная и печальная, отошла от собеседницы, вспоминая вдруг свой тяжкий грех из далекой и прекрасной юности.
Она, ещё будучи школьницей, отличалась соблазнительной внешностью и кокетничала, и играла своими сияющими почти черными глазками. Ей было легко побеждать и радовать себя плотным кольцом влюбленных юношей, да и не только юношей.
Дзетта выбрала одного – смелого, ловкого, улыбчивого. Они проводили долгие летние вечера на лавочке возле её дома с поцелуями, обещаниями, давать которые ещё не имели права. Он служил ей рыцарски: оберегал, носил тяжёлые сумки с провизией, воду ведрами из неблизкой колонки, колол дрова в её маленьком дворике совсем крохотного и ветхого домишки. Она иногда любовалась им, а чаще посмеивалась над его промахами, а то и строго кричала. Её бабушка вступалась за Юру:
- Ты совсем парня заездила. Хотя бы не дергай уздечку. Хороший парень – не трамвай, оттолкнёшь, через десять минут на остановке не появится.
За забором в соседнем доме появился взрослый сын, студент. Острый на язык, знаток поэзии, прекрасный исполнитель романсов. Как пройдётся по струнам гитары ловкими тонкими пальцами, блеснёт сполохом зовущего взгляда и томно, бархатно: «Поговори ка ты со мной, гитара семиструнная» – устоять невозможно.
У него, конечно, масса поклонниц. Гордая Дзетта не втискивает себя в их плотное кольцо. Страдает. Видит во сне себя отвергнутой. Просыпается в слезах. А днем при случайной встрече его зовущий и властный взгляд. Дзетта трепетала и готова была идти за ним хоть в ад.
Рядом с высоким Георгием в кожаном длинном пальто в броской фуражке с высокой тульей Юра смотрелся жалко, и конечно, без романтического ореола в своей вылинявшей куртке, в сбитых кедах…
ххх
Узнав о самоубийстве Юрия, Дзетта не испугалась, не вздрогнула и не заплакала. На похороны не пошла. Встречая строгий и требовательный взгляд Юриной матери, отворачивалась, и настроение у неё портилось на неделю – другую.
Только спустя много лет она стала переживать эту трагедию, и в день гибели Юры ставила свечи в каждую из семи церквей в городе своей юности.
В ней жила уверенность – Георгий – сам Демон.
Дзетта вдруг почувствовала голод. Вид и запах жареной картошки с котлетой перекрыл нежный слабый аромат жасмина. Она сглотнула голодную слюну и постаралась погрузиться в воспоминания с подробностями о песнопениях в тех церквах, где бывала, о торжественной обстановке, и незаметно предалась медитации. Очищение началось.
А после её удивил Иван Степанович.
- Что с тобой было? Ты сначала вся потемнела, словно стала материализоваться, а потом снова светлеть?
- Что было? Я вспоминала земную жизнь, свои девичьи увлечения. Т.е. грешила.
- Да какие уж грехи у тебя в твои 25 лет?
- Не годами меряют пережитое, а событиями, - задумчиво откликнулась Дзетта. В моей жизни богато событий, так что мне надо много работать над собой.
Дзетта, гонимая терзаниями, вызванными чередой тоскливых воспоминаний, она нет не выплыла, а, как подранок, нелепыми скачками устремилась к границе дозволенного. Ей хотелось хотя бы издали, если это возможно, взглянуть на тот светлый солнечный край, который манил и звал не её одну, но куда попадали через тернии тяжёлых отработок кармических долгов. Когда удастся ей достигнуть этого прекрасного момента? Она подозревала, что нескоро, а запас душевных сил близок к полному истощению. Как она жалела теперь о том, что в своей земной жизни проявляла легкомыслие и эгоизм, которые не казались ей уж такими важными, значительными, а люди, окружавшие её, оказывается, страдали тяжко. И кто знает – может тем самым именно она укорачивала время их пребывания на Земле.
- Господи, прости меня! Как я хотела бы жить на Земле и трудиться, трудиться, чтобы очистить душу, и снова столкнуться с теми людьми, которых обидела, и исправить всё.
Множество раз её слёзная молитва вырывалась из болевшей души. Но достигала ли она высокого адресата, неизвестно. Никаких ободряющих подсказок.
И вот она, израненная до предела, ковыляет к той черте, у которой, может быть, найдёт какой-нибудь ответ.
Серо-голубой туман, к которому она так и не могла привыкнуть, становился гуще и каким-то вязким. Равнина уступала место холмам и крутым скалам. Продвижение шло медленнее и труднее. Тишину вдруг прорвал взрывной шум воды, словно кто-то выкачивал её из глубоких недр и обрушивал с силой назад.
Проскользнув между особо острых скал, она оказалась перед довольно широкой долиной с небольшим озером посредине. Впереди как бы блеснул солнечный луч, и свет от него разлился по всему далёкому горизонту, где синел небосклон, сливавшийся с ярко голубым океаном. Как тепло и красиво было там! Как задрожало от восторга и желания быть там всё её прозрачное и туманное естество! Но мысль о том, что расстояние до светлого прекрасного мира очень далеко, лишило её последних сил. И глубокое разочарование: оттуда никакого знака, никакой поддержки, никакой надежды. Медленно обтекая острые бока скал, она обречённо и бесцельно спускалась всё ниже.
Вдруг поверхность озера всколыхнулась, и близко к берегу тяжко взмыл вверх огромный пласт воды, так что озеро сильно обмелело, а на месте фонтана закрутилась воронка, открывшая вход в глубину, как в преисподнюю. Это были врата в самые тёмные просторы девятого круга, обиталища больших грешников. Да, да. Это область самых низких вибрационных частот, которые настолько утяжеляют тела попавших туда, что выбраться в Чистилище и обрести полупрозрачное тело удаётся через много-много тяжких лет.
Неужели и для неё только там место? Для неё, которая так и не почувствовала, никакого душевного облегчения, несмотря на усердные её молитвы и медитации? Отчаянная решимость охватила её, и она опустилась к самому берегу. Поверхность озера снова заволновалась, и вот взметнулся тяжёлый фонтан. Она шагнула, было, к открывшейся воронке, но чья-то сильная рука обняла и подхватила ее. В этих объятиях еще секунда, другая она взлетела на склон самой высокой скалы. Спасительная сила отпустила её, и она увидела статную слегка серебрившуюся фигуру. Она узнала его сразу. Это был Юрий. Простивший ей всё и за себя и за остальных, кто обижен был ею.
ххх
Всех подопечных Авеля пригласили на Совет. Об этом их милый, заботливый Гид объявил с тайной гордостью и любованием. «Что на Совете их ждёт? Очень, очень скоро вам станет известно».
Все четверо сразу ощутили особую обстановку, какое-то торжественное, но и тревожное веяние, которые источали четырнадцать высших руководителей Тонкого мира. Архангел весь в серебристой тоге начал речь:
- Вы сегодня должны были бы вступить в высшую сферу Тонкого мира, в так называемый Рай. Мы не очень приветствуем это наше название – Рай, но вас сердечно принимаем и поздравляем. Но…Вы уже сейчас покинете и его, и чистилище, вступая в святейшую армию спасателей. Срочно. Мы собираем самых сильных духом и телом, самых продвинутых для спасения Земли.
Три тысячи лет мы с тревогой ожидали повторения катастрофы, которую принесла с дальнего Космоса планета Нибиру. И вот она уже снова недалеко от Солнца и должна миновать Землю. Наши усилия принесли успех. Но даже то стороннее её влияние, которого мы добилось, неизбежно опасно. Вы опередите её и подготовите встречу с её тяжелой энергетикой ядовитой для Землян атмосферой и биологических нежеланных подарков и катастроф. Её масса в десять раз больше земной. Её притяжение взбудоражит плоть Земли.
Авель дал знать своей группе, что надо повысить внимание, и они услышали:
- Иван Журба, Васко Кроль, Дзетта под командой Юрия Святого отправятся на Землю, в Шамбалу, для пополнения боевой и творческой её мощи.
- Анита отправляется в атмосферу Нибиру, а возможно и на её поверхность для превентивных мер.
 Почему она? Потому что она опытнейший врач и биолог и зарекомендовала себя сильной личностью, способной принимать неординарные решения.
Прошу присутствующих простить меня за канцелярский язык, но он, несмотря на его уродства, зарекомендовал себя как наиболее точный и объемный по информации.
Глава Совета оглядел всех присутствующих и, довольный, что все всё поняли и готовы действовать, перекрестил широким жестом собравшихся и пожелал успеха.
Тревожная энергетика не рассеивалась, а наоборот сгущалась, мобилизуя все силы Светлого Тонкого мира к действию.
Снова, в который раз Земля получит спасительную поддержку от Сил Света и отделается испугом и минимальными потерями перед лицом полного уничтожения.