Дурында тихиокеанская

Говард Петерсон с отвращением слушавший напряженно-игривую реляцию Пупсикова о том,
что тот вчерашнего не ест,
незамедлительно понял одну важную эссенцию всуе.
 

Что, сначала-то,
– впрочем, давно уже прежде,
– его конечно же несколько-то занимал тот оный вопрос,
насчет вчерашнего, но в данный момент секунды,
вопрос известно перекрутился начисто в кольцо.


Пупсиков, - и это решено, - осознанно не уважает чужое внимание слушать.


И больше того, Пупсиков реверсирует искренность понимания Говарда Петерсона.


Хочу подметить.


Уничтожая желание погружения в те рутины: дряхлую, пошлейшую и заскорузлую.


Ака мысль которой лепит донельзя.


И с аффектацией юношественной.


Он возносит на предел исконных мечтаний сей абзац о вчерашнем недоеденном.


Даже вчуже гадко становится от такой дичи нелепейшей.


Право слово.


Конечно Петерсон бунтовал.


И он вечен и прав.


Ведь он вчерашнее ел, и ел вчера, а это косвенно касается омута разговора о главном.


Какая безобразная бессмыслица.


Неадекватно много раскрывающая само-суть выстраданного.


Может кроиться в разуме указующего на еду с вчерашнего стола.


Это просто невозможно, донельзя.


Все.