Для нужд и чаяний маленького оркестра

Шум толпы было трудно пересилить. Каждый направляется по своей надобности неизменно важной. Толкаются локти, огрызаются рты. Уши закрыты размышлениями о будущих делах, в которых прочно поселились сознание и душа. И переселить их в настоящее на мгновения способна разве что музыка, которую всякий слышал так давно, что начисто позабыл. Мелодии, которые рушат гармонию уличной суеты.

Редкость, когда прохожий замедлит шаг, вслушиваясь в знакомые звуки. Чаще пройдёт мимо, с волнением в душе. Дела увлекут за собой, а всколыхнувшееся воспоминание осядет на дно памяти. Драгоценность, когда он всё таки остановится и приоткрыв рот станет вслушиваться, смахнёт набежавшую слезу и кинет в миску мелкую монетку-благодарность. Прохожий уйдёт со светом в душе.

Контрабасист не видел тех, кто останавливался подле него - это было не столь нужно. Более его волновал звон монет, которые иногда сыпались в его потёртый цилиндр, стоявший на брусчатке. Бетховен, звучал бесподобно, как и сотню лет назад, так же и будет звучать через столетия, а голодное брюхо звучит как нота "до", только протяжнее и настойчивее. Поэтому Джейкоб играл дни напролёт в людных местах, куда могла привести его память. Впрочем, что еще оставалось делать незрячему обладателю контрабаса, чтобы жить.

Одним днём октябрьская сырость полностью поборола стремление людских душ к прекрасному. Контрабасист был опечален - за полдня никто не кинул монету в шляпу, разве что моросящий дождь обильно оросил безденежное пространство. Издали доносились звуки - репетировал женский хор при храме, чьё название контрабасист не знал.

Студент консерватории, изгнанный за леность и бесталанность шёл с ожесточенной упрямостью, чтобы выбросить злосчастную флейту в реку. Злость кипела в юноше, и он не разбирал дороги, куда несут его ноги.

Женщина средних лет медленно шла по центру улицы. Усталость застеклила её глаза, и она совершенно не опасалась, что из-за поворота выскочит повозка с лошадью и вмиг сомнёт её тонкую фигурку. Уроки игры на скрипке детям зажиточных граждан давались очень непросто.

Полноватый мужчина с сединой на голове и в усах брёл с похорон. С видом мертвецов в гробах он давно свыкся, и слёзы скорбящей родни не трогали его сердце очень давно. Вместо этого он устал. Устал видеть смерть, устал играть одну и ту же похоронную мелодию, устал от своей усталости. Чуть не волоча, он тянул за спиной свою трубу - верную подругу долгие десятилетия.

Виолончелист с внешностью Мефистофеля шёл бодрой походкой и не сдерживал улыбки. Его приняли трудиться в театре. Он уже видел оркестровую яму, чувствовал запах сцены театра и почти что слышал какофонию своих будущих коллег. Если бы виолончелист замурлыкал, то походил бы на большого кота, коему вздумалось походить на двух лапах с музыкальным инструментом.

Владелец контрабаса принялся играть четвёртую часть девятой симфонии Бетховена без особого желания. В этот момент в переулок зашёл студент флейтист. Повергнутый неведомой силой в ступор, он, молча, вслушивался в мелодию. Контрабасист, заслышав шаги, принялся играть усерднее. Мелодия стала нежнее и более плавной, словно просила с великой осторожностью поделить хоть чем-нибудь.

Очарованный умением контрабасиста он подошёл ближе. Мелодия стала ещё мягче. Она словно стелилась перед слушателями, готовая услужить слуху зрителя. Флейтист всё ещё пылал гневом, но ему вздумалось сыграть ту же мелодию, но лучше. Он ощущал, что в его власти направить звук куда мягче, чтобы слушатель потонул в переливах флейты.

Владелец контрабаса вздрогнул и прервал игру, вслушиваясь в игру молодого человека. Не дожидаясь окончания мелодии, контрабасист подхватил её и постарался перебить громкостью своего инструмента. Не отставал и студент - от натуги покраснел лицом - так усердно выдувал ноты.

В этот момент подоспела скрипачка. Фальшивые ноты поморщили её лицо. Выхватив смычок как меч, а скрипку как щит, она ринулась на соревнующихся мужчин. От неожиданности оба выдали пронзительный писк вместо ноты. Женщина устроила скрипку на плече и неспешно начала играть фрагмент сначала. Так, как это стоило бы делать. Опешившие мужчины некоторое время молча слушали игру учителя музыки. Приноравливаясь к такту, они присоединились к игре. Трио быстро подстроилось друг под друга, что привлекло внимание трубача, который давно не слышал такой слаженной музыки. Едва только он появился в переулке, как его рука сама потянулась к музыкальному инструменту. Женщина махнула головой, приглашая к игре. Трубач с радостью присоединился.

Спустя пару минут раздались аплодисменты - подошедший виолончелист с одобрением смотрел на квартет, вспоминая своих товарищей, которые когда-то так же репетировали, чтобы отточить умения. Без спроса он встал рядом и дополнил мелодию своим инструментом.

Итак, они собрались вместе, словно маленький  оркестр.

Они сыграли мелодию с самого начала, затем ещё и ещё. Все пятеро купались в игре, забывая про сырость и холод.

Вдруг посреди чистой музыки прорезался голос. Словно подснежник высвободился из-под снежного плена. Пела девушка. "Сопрано", - мелькнула мысль в голове у контрабасиста.
"Радость! Дивной искрой Божьей
Ты слетаешь к нам с небес!
Мы в восторге беспредельном Входим в храм твоих чудес!
Ты волшебно вновь связуешь
Всё, что делит мир сует: Там мы все — друзья и братья,
Где горит твой кроткий свет!" - пропела девушка.
Ещё никогда и никто не смог так чисто спеть. Он вспомнил, как выглядел бегущий ручей в лесу, искрящийся отблесками солнечного света. Его журчание было подобно звуку голоса девушки или наоборот, но точно друг друга стоили. Это было так давно, в эпоху зрения. Контрабасист прослезился.

- София! Что за возмутительное поведение! Ты срываешь репетицию. Подумай, что скажут люди! - раздался сердитый окрик со стороны.

Маленький оркестр не прервался. Барышня тихо ускользнула, поклонившись на прощание. Все, у кого были глаза, поклонились в ответ.

Они сыграли, как могли и им воздалось. Из соседнего дома вышел слуга с невероятно важным видом. За пазухой у него было нечто бесформенное, но имеющее ценность, так как он придерживал это с изрядностью осторожностью. Домашние туфли сделали его шаги почти неслышимыми. Он поставил матерчатый мешок перед музыкантами и с поклоном удалился. Внутри оказались ровные стопки банкнот. В безмолвном согласии мешок был отдан незрячему музыканту.

Мелодия кончилась. Последние ноты растворялись эхом на соседних улицах. Музыканты опустили инструменты. Их обуяло смущение - только что непреднамеренно они сотворили нечто прекрасное по завету давно умершего композитора. Потупившиеся взгляды не смели подниматься друг на друга, ибо каждый глубоко переживал сыгранную мелодию. Счастье озарило их потрёпанные души и, пусть на этот миг, каждый почувствовал единение с этим миром.
Они разошлись. Каждый по своей надобности неизменно важной и крайне необходимой, но каждый затаил светлую надежду когда-нибудь собраться вновь.