Белое на белом

                БЕЛОЕ  НА  БЕЛОМ

Белое  на  белом? 
Творог,  белый  как  первый  снег,  на  белом  блюдце,  брошенная  кем – то  белая  роза  в  холодном  снегу,  белизна  банта  на  белой  блузке  или,  лучше  всего,  в  сочетании  с  белизной  свадебного  окаянства  поэтически  белой  фаты! 
Да  невесть  ещё  что …  У  бесстыдства  тоже  имелась  своя  белизна – великолепие  белого  на  белом …
В  каком  бельканто  верифицировались  белые  банкноты! 
В  свои  40  лет,  будучи  уже  человеком  зрелым,  в  обиходе  привычно  поименована  зрелкой,  Вера  Васильевна  все  еще  сохраняла  свежесть  и  поэтичность  восприятия  во  многих  вещах. 
Интеллигентная  женщина  не  могла  не  находить  подтверждения  своим  наблюдениям  в  окружающих  ее  предметах.
А  белизна – это  же  просто  бездна  невероятно  поэтичного!

Всё  началось  необыкновенно.  Ну  кто  бы  подумал!

День  рождения  у  давней  Вериной  подруги.  За  столом  сидели  втроем:  подруга  с  подругой  и  ее  племянник.  А  Вера  даже  и  не  ожидала  его  увидеть.  Вадим  вырос  и  изменился.  Высокий  рост,  атлетическое  сложение,  мощный  торс,  впечатляюще  крепкие  руки … А  плечи  у
парня  какие!  На  них  хоть  садись – они  такие  широкие,  как  скамейки  внизу,  во  дворе …
Обманчива  одежда,  не  внешность!  В  этом  Вера  убедилась  тогда  же – Вадим  прижал  её  к  стенке  и  принялся  целовать.  Как  он  её  держал  своими  сильными  руками!
Зачем  он  вытворял  такое?       
Вера  Васильевна  никогда  не  была  легкой  добычей …
Кратковременных  романов  она  не  искала,  вернее,  даже
их  избегала.  Да  и  какие  там  романы  могли  быть,  если
жизнь  женщины  была  так  заполнена – до  отказа:  работа,  семья,  муж,  родители,  дети …  А  ещё  приходилось  тянуть  родительскую  дачу.  Ходить  на  собрания  в  школу,  будучи  участницей  родительского  комитета. 
Поддерживать  свою  репутацию  донора …
В  общем  она – по  всем  углам  и   перекресткам.  Пришлось
постигнуть  великое  искусство  успевать  везде.
… А  тут  влипла,  как   пчела   в   сироп.   Вначале  –  в   поцелуи.
Господи,   и   пришлось   же   такому   случиться!  Таким  причаститься!

Вадим   в   тот   необыкновенный  день  умело  обрабатывал  её  рот.  Он  так   возился   с   ним,  словно   мохнатый  шмель   с  красивым   и    сладким   цветком.   Вскрывал   лепестки   губ,  слегка  массируя,  тянул  их  куда  –  то  туда,   за   собой …   
Пробовал,  теребил,  мусолил,  комкал,  полоскал  её  рот,  его  сладкую   мякоть.   Ну   и   ну!   Качал   её,   как   на   качелях.  Накачивал  своим  одуряюще – ошеломляющим  дурманом … 
То  ли:  объятием  губ  барахтался,  словно  они  вдвоем   в  какой  –  нибудь   ванной.  Так  и  бархат – не  барахло,  если  уж  на  такое  пошло …

Верка  видела,  как  в  кинофильмах   целуются   себе   всякие 
там  любовники  –  и  вот  –  чтоб   и  себе  переживать  такое!
Ей  следовало  сказать:  прекрати!   Но   она   не   смогла,  она
не  сумела …
Колени    ее     подгибались,    пол     квартиры    поплыл    под  ногами.   
Она   вначале   слегка   задрожала:  от  возбуждения,  от  испуга,  от   нетерпения,   от   желания!   Последнее   было
невероятным,   оно   растворяло    ее,    как    кусок    крепкого 
рафинада,  в  этом  приятном,  ароматичном,  вкусном,   горячем  ликере  поцелуя – которому,  казалось,  позволено  всё. 
И  она  отвечала  на  эти  незаконные,  эти  дерзкие,  эти  немыслимые  в  её  положении  поцелуи – она  сама  поддерживала  их,  она  отдалась  внезапно  нахлынувшим  на  неё  желаниям  и  чувствам …  Недозволенным,  ну  и  пусть …
В  чем  таком  в  тот  именитый  день  была  Верочка?
В  белой – пребелой,  ох,  бело – набело,  красивой  блузке!      

Казалось,  Вадим  вообще  мог  себе  все  позволить!
Поэтому  Верка  даже  и  не  удивилась,  когда  парень  поставил  ее  в  известность:  он  будет,  да – да,  он  хочет  на  неё,  на  Веру …  Дрочить!
Женщина  не  испытала  от  этого  какого – то  дискомфорта.
Верка  знала:  в  среде  её  знакомых,  таких  же  замужних
зрелок,  некоторые  из  них  тоже  готовы  были  поиграть – в  «любовь  без  внедрений». 
Без  всяких,  уж  если  на  то  пошло,  проникновений.
Желание  молодого  любовника  вполне  импонировало  Вере.
В  жизнь  её  теперь  пришло  такое,  так  накатило,  она  словно  за  угол  жизни  завернула.  Чтобы  не  видели,  и  чтоб  не  знали  ни  одно,  никто …
 
… Неужели  белое  вообще  так  сочетается  с  белым?
Белая  блузка  в  белом  авто,  белые  носочки  в  белых  кроссовках,  белые  салфетки  на  белой  скатерти,  и  ещё – белесовато – туманная  сперма,  прикорнувшая  на  белых  нейлоновых  чулках – обязательная  белизна  белого  на  белом …
Бельканто  белого  цвета,  в  комбинации  естественно  белого  с  белым!
В  последнем  случае  присутствовала,  и  никак  не  подвергалась  ни  сомнительной  экспертизе, ни  правовым  разборкам, некая  изобретательная    пролонгация  распутства.   
Словно  облаченная  белизною  невеста  бесчинствовала  в  свой  торжественно – поименованный,  предначертано – названый  день …
(Совсем  цветаевское:  платок,  уроненный  в  сладостный  час  бесчинства!) 
Женщина  наслаждалась,  подставляя  свою  белизну  под 
бессовестные  действия  молодого  любовника. Результат  и
впечатлял,  и  обязывал:  снова  и  снова  находить,  получать  эмпирическое  подтверждение  тому,  как  органична  была  эта  белизна,  оказавшаяся  на  белом – зацелованная,  вообще  уже – образцовая  белизна!
Ведь  сгустки  спермы  стайкой  налетали  на  её  чулки,  клеились,  лепились  к ним,  как  белые  чайки  к  собственным  и  обязательным  местам!
О  это  бельканто,  как  оно  белоснежно,  божественно,  и  бесподобно!  И  как  пробирало! Чуть  ли  не  до  кипящего
муравейника! 
… Вера  никогда  не  считала  себя  красавицей,  однако  была  миловидна,  с  хорошей,  от  природы  воспитанной  фигурой,  и  что  было  особенно  замечательным – она  была  для  окружающих  запретным  плодом  с  такими  крамольными  ногами …  Да  и  чего  уж!  С  ногами   просто  красивыми,  богом  поцелованными.  С  такими  ногами  иная  молодежь  далеко  вышивает …  Строит  свои  дальнейшие  планы …
… А  действия  Вадима  были  так  плотоядны!
Именно   под   них  женщина  интерпретировала  белое  на  белом,   или   же   белое   к   белому   тоже,   или   же  –  иногда:  белое  с  черным!   

Женщина  взлетела  где – то  на  этаж  выше,  а  может  даже,  и  под   облака,   белые  –  пребелые,   когда  услышала  от  Вадима  не  оробелое:      
   
«Верка,  мать  твою!  Где  это  ты  надыбала  на  такое  добро?»

После  этих  завораживающих  слов,  обворожительных,  и  брошенных – так   нехило,  как  любой  наивняк,  Верочка  просто  по  комнате  поплыла!  В   реале,   как   белое  –  белое   перышко   и   снежинка …
Могла  ли  она  когда – нибудь  раньше  вот  так  помыслить,  что  случится  ей  быть  такой  офигевшей?  Офигенно – счастливой?  Что  случка,  что  дрочка – одна  дорожка,  одна  заморочка:  всё  ж  романтика,  всё  дуристика …
Она  ощущала  себя  вознагражденной,  ведь  накануне,  преодолевая  природную  застенчивость,  она  позволила  себе  заглянуть  в  один  бутик  по  наводке  знакомой,  или  же,  если  обьясняться  понятнее,  секс – шоп,  где  женщина  хлопала   глазами,   чуть   ли   не   хватала   ртом  воздух,   как  иная  рыбёшка,   зато  видела  столько  разных  и  странных  вещей!
И   вот   она   в   этом   серпантине   этого   биде,   раздетая,  и  более  бесстыже – бессовестная,  чем  рыба  в  заливном  бланманже …         

Вадим  пылкий – в  который  раз  с   удовлетворением  отмечала  40  летняя  зрелка,  вовсю   упиваясь  тем   артом – азартом,  с  которым  манипулировал  парень,  справляясь   со   своей   добротнейшей   штукой!
Штуковиной,   как   штурман   ещё   с   тем   штурвалом …
Какие  страстно – интересные  кошки   развлекались  с   Веркиной  душою,  добрейшей, нежнейшей,  милейшей,  когда  подворачивалось,   подкатывало  всё  такое!
Когда  бесстыжий  её  соблазнитель, принимался  за  свои 
занятия,  и  загребал  свой  инструмент   в  лапищу – и  вот  уже  ходуном  ходили  эти  его  бедра  кочегара,  загорелые,  как   всякая   дублёная  кожа,  и  тряслась,  и  подпевала  им  мошонка,  а  сверху  на  всё  это  бесстыдство  грозили  покатиться  валуны  его  плеч  и  задавить  всё,  невиданной  аварией  азарта …  Но   всего   более   впечатляло  лицо  Вадима:  этот  кустарник  похоти,  пошлости   и   нахальства,  ведь  оно  щетинилось   такой   яростной   энергетикой,  словно  все  те  желания,  которые  одолевали  молодого  человека,  дыбом  поднимались  в   его   лице. 
Свирепом   в   такие  вот  эпизоды, как  всякая  чащоба, а  может, даже 
наглота.  Эта  щетина,  такая  свирепая  и  мужская,  так  щекотала   нервишки  и  сердечко  Веры,  так  целовала  её  самолюбие,  попавшие  в  знаковую,  значительную  зависимость  от  неимоверной  злачности 
и  нахальства   в   одном  лице.
Никогда  ничего  подобного  она  не  испытывала  с  супругом.