Ткачиха

Смотрю в академическом ПСС Пушкина примечания к черновику «Царя Салтана» (1) и говорю: “Это хорошо, дорогие издатели, что вы отметили описки, когда Пушкин неуместно написал «Если б я была девица», а чуть ниже повторил это. Ну, а дальше-то что? Ничего!” И действительно, нет ни главного для любого исследователя слова «странно», как нет и последующего разбора описок.
Смотрю состав редакционного комитета и нахожу в нём известного учёного С.М.Бонди, который много сделал для изучения пушкинских черновиков и о котором я уже писал в главе «Ошибки Пушкина». Однако там же был и упрёк Бонди за то, что он посчитал опиской имя «Квалдио» из черновика «Анджело», которое фактически является намеренной ошибкой и своими первыми буквами намекает на известного горбуна Квазимодо. Ну, а два горба Квазимодо понадобились Пушкину для создания образа Горбунка, именем которого он в том же 1833-м году и назвал свою сказку. Кстати, когда Клавдио в пьесе Шекспира сравнивает себя и друга с крысами, которые «отравы обожрались» (2), то сразу можно припомнить и то, что я писал о «крысах» в главе «Жаба».
В то же время, зная приёмы Пушкина по созданию намеренных ошибок, мы можем разгадать их смысл. А для начала отметим, что в черновике «Салтана» их две, они аналогичные, а повтор свидетельствует об их неслучайности. Далее отмечаем, что подмена «царицы» на «девицу» касается ТОЛЬКО первых сестриц, после чего догадываемся, что слова «Если б я была девица», абсолютно неуместные после стиха «Три девицы под окном», могут быть намёком на то, что под образами этих девиц спрятаны не женщины, а мужчины! Ну, а по поводу половой принадлежности третьей сестрицы мы не сомневаемся, поскольку странных описок, намекающих на мужчин, вокруг неё нет, а образ незамужней «девицы» Татьяны Лариной, имеющей с женой Салтана один и тот же прототип в лице Е.К.Воронцовой, растянут у Пушкина на семь глав «Онегина».
Но кто спрятан под масками поварихи и ткачихи? А начнём с ткачихи, которая при перечислении близко расположена к третьей девице и которая в числе других отрицательных героинь сравнивается со «злой жабой». Смотрим её слова: «на весь бы мир одна Наткала я полотна" и догадываемся, что уже одним этим обещанием данная сестрица, хоть и косвенно, но направляет нас к Англии, где с 1780-х по 1840-е годы происходила промышленная революция, мощно толкнувшая вперёд текстильную промышленность. Ну, а уже «К середине XIX в. Англия превратилась в «мастерскую» мира, производя около половины мировой промышленной продукции» (Википедия). А ведь от такой «мастерской мира» и рукой подать до слов: «на весь бы мир одна Наткала я полотна». Правда, пушкинская ткачиха вряд ли была связана с машинным производством, поскольку «плачет у станка», который, судя по всему, ручной. В то же время интересно, что злободневную проблему перехода к машинам В.И.Даль отразил в своём словаре фразой: «Производство наших ручных полотен убито машинным делом».
Однако зачем нам английские полотна? А это косвенное направление к Воронцову, который жил в Англии с 3-х до 19-ти лет и будучи очевидцем промышленной революции, не мог не знать о текстильном буме в этой стране. Короче, тема производства полотна «на весь мир» была знакома ему более чем другим. В то же время полотно - это всего лишь повод задуматься об «англичанине» Воронцове. А задумавшись, мы в соответствии с поговоркой «У кого что болит, тот о том и говорит» смотрим на следующие слова ткачихи:
В свете есть иное диво:
Море вздуется бурливо,
Закипит, подымет вой,
Хлынет на берег пустой,
Разольётся в шумном беге,
И очутятся на бреге,
В чешуе, как жар горя,
Тридцать три богатыря,
Все красавцы удалые,
Великаны молодые,
Все равны, как на подбор,
С ними дядька Черномор.
И, как я уже говорил, главной из подсказок тут является имя «Черномор», упоминаемое ткачихой до того, как этот «дядька» был перемещён на остров Гвидона. И его нельзя путать со злым волшебником из «Руслана», тоже Черномором, имя которого расшифровывается как «чёрный мор» или «чёрная смерть». Данное же имя произведено от слов «Чёрное море» и поэтому можно догадаться, что изначально обитал этот сказочный герой в родном ему Чёрном море. Со всеми своими богатырями.
Ну, а где обитала ткачиха? А «в царстве славного Салтана», под которым Пушкин подразумевал Новороссийско-Бессарабское генерал-губернаторство с центром в Одессе. И естественно, Одесса была не только столицей, но и местом резиденции генерал-губернатора М.С.Воронцова. Если же мы посмотрим на карту, то по соседству с Новороссийским краем обнаружим Кубань с её Таманским заливом, где ранее мы уже нашли и «чудо-богатырей», и называвшего так своих солдат Суворова (3). А поскольку основным прототипом Суворова в пьесе о нём установлен Пушкин, то его же мы можем предполагать и под маской Черномора из «Салтана». В то же время, слыша о богатырях и Черноморе от ткачихи, которая в подтексте должна жить в Одессе, расположенной на Чёрном море, мы не удивляемся, что она хорошо осведомлена о своих соседях по «царству славного Салтана»; возможно, их побаивается, а потому и не прочь удалить их к Гвидону. Тем более что до этого перед ней был свежий пример, связанный с перемещением к Гвидону волшебной белки. И тем более что в 1824-м году от Чёрного моря был удалён и Пушкин. Правда, не к Гвидону, а в Михайловское.
Идём дальше и, вспоминая слова из популярной песни «Да не важно, что ты сказал, Ведь не важно что, а как», обращаем внимание и на то, КАК начала свой рассказ ткачиха. А она в отличие от поварихи и Бабарихи начала говорить, «усмехнувшись исподтиха». Ну, а кто «исподтиха» посылал из Одессы доносы на Пушкина? Ответ понятен: Воронцов! Тянем ниточку дальше и видим, что «В муху князь оборотился», а чуть позже эта же муха укусила ткачиху. Немедленно обращаем внимание на то, что воспоминание о мухах уже на следующий после издания «Салтана» год вызовет у Пушкина стихи: «Ох, лето красное! любил бы я тебя, Когда б не зной, да пыль, да комары, да мухи» (4). Ну, а по словам-сигналам «пыль» и «зной» ранее мы уже выходили на Одессу и догадывались, что речь тут идёт об одесском лете 1824-го года и воспоминаниях о нём.
Правда, некоторые могут спросить: а откуда взялась муха, которая укусила ткачиху? А дело в том, что в кишинёвских черновиках стихотворения в адрес Вяземского Пушкин писал: «Смеяться весело над глупостью ревнивой Невежество разить анафемой игривой» (5). А когда, спустя три года, он писал о «полу-невежде» Воронцове, то, конечно, не мог не вспомнить и свои стихи о невежестве, которое нужно «разить». Муха же со своим жужжанием прямо перекликается с Молоком из пушкинского «Монаха»: «Тот час Молок вдруг в муху превратился И полетел жужжать вокруг него». Ну, а спрятанным под обоими этими образами (муха-Молок и муха-Гвидон) мы смело можем предполагать самого Пушкина.
«Ткачиха», по определению Даля, это та, «кто тчет, занимается ткачеством, по домашнему или как промыслом». В то же время по слову «ткать» Даль даёт и псковские, т.е. родные для Пушкина, значения: «тыкать что, куда, или прятать». А также - «тискаться, прятаться». По последнему слову мы, конечно, вспоминаем жабу из «Песен западных славян», прячущуюся под камнями, а по слову «прятать» - Швабрина, скрывавшего Машу Миронову. Тот же Швабрин появляется перед нами и в момент поединка, когда он тыкает, а точнее, колет своей шпагой Гринёва в грудь. А о том, что подобным и весьма успешным «тыканием» Швабрин занимался и ранее, свидетельствует его наказание за убийство соперника на дуэли. Синонимами же слова «тыкать» являются слова «пырять, совать торчком; колоть, вонзать» (Даль). И поэтому мы не удивляемся словам Гринёва при описании поединка со Швабриным: «В это самое время меня сильно кольнуло в грудь пониже правого плеча; я упал и лишился чувств» (6). Почему «кольнуло» понятно, т.к. дуэль была на шпагах, являющихся колющим оружием. В то же время для блефа Пушкин прятал и самого себя под масками героев, которые тоже колют шпагой и тоже успешно. Но об этом отдельно.
А пока спросим: нельзя ли выйти на Швабрина через текст пушкинского «Салтана»? Прямо – нет, а через другие произведения – можно. Тем более что, разобрав фамилию Швабрина, мы как-то «забыли» об его имени Алексей. Само же это имя по своим первым буквам созвучно с именем Александр, что, кстати, Пушкин и использовал, пряча себя в «Барышне-крестьянке» под маской Алексея Берестова, а в «Цыганах» - под маской Алеко. Но где перекличка между Швабриным и образами с именем Алексей? А чтобы найти прямой путь, я предложу читателям, любящим загадки, вопрос: есть ли в «Салтане» ключевое слово, которое выведет нас к произведению, имеющему прямые переклички, а также к герою по имени Алексей? Остановитесь здесь и подумайте. А позже вы сможете проверить свой ответ ниже. Ну, а для подсказки я скажу, что отгадчикам надо присмотреться к сценам укусов комара, мухи и шмеля.
А мы пока посмотрим, как именно кричат герои после этих укусов. На первый взгляд все кричат одинаково, но это не так, поскольку наибольшее совпадение имеется у ткачихи и Бабарихи. Сравните: «Все кричат: «Лови, лови, Да дави его, дави… Вот ужо! Постой немножко, Погоди…», и «Помогите, ради бога! Караул: лови, лови, Да дави его, дави… Вот ужо! Пожди немножко, Погоди!.." А вот короткие крики после комара: «Распроклятая ты мошка! Мы тебя!..». Тянем ниточку дальше и видим, что во всех случаях и под любыми образами Гвидон скрывается от своих преследователей через окно. И каждый раз автор называет Гвидона по разному: сначала - «он», затем - «князь», а в третий раз – «шмель». Т.е. по действующему званию «князь» Пушкин называет Гвидона лишь после укуса ткачихи. Запомним это. В то же время, видя как Гвидон скрывается после укуса ткачихи, мы неожиданно обнаруживаем глагол совершенного вида «прилетел» («в свой удел Через море прилетел»), хотя после укусов поварихи и Бабарихи Гвидон всего лишь «полетел».
Но что же спрятано в единственном слове «прилетел»? А это ответ на мой вопрос о ключевом слове, которое может вывести к произведению, имеющему прямые переклички. И это, конечно, «Борис Годунов» со словами царя: «Чтоб от Литвы Россия оградилась Заставами: чтоб ни одна душа Не перешла за эту грань; чтоб заяц Не прибежал из Польши к нам; чтоб ворон Не прилетел из Кракова» (7). Но о ком тут речь? Конечно, о самозванце Отрепьеве, который присвоил себе звание царевича Дмитрия. Немедленно вспоминаем, что Гвидон назван «князем» после отлёта от укушенной им ткачихи и что в «Салтане» он имеет не только звание князя, но и (внимание!) царевича. Но царевичем называет себя и лже-Дмитрий: «Царевич я. Довольно, стыдно мне Пред гордою полячкой унижаться» (8). А то, что у Пушкина кроме «ворона»-Воронцова есть и второй ворон (см. стихотворение «Два ворона»), под маской которого прячется сам Пушкин, я уже говорил. Так же, как и говорил, что в калмыцкой сказке этот второй ворон был превращён Пушкиным в орла. В то же время и в сюжете этой сказки, и в стихотворении «Два ворона» речь идёт об обеде, что заставляет нас вспомнить о том, что во всех случаях, когда поднимается шум по поводу укусов Гвидона, предварительно «Царь Салтан гостей сажает за свой стол…», т.е. угощает. Слова же ткачихи о роде службы Черномора и богатырей Бабариха и сам автор уточняют важным словом «дозор».
А теперь по примеру Татьяны Лариной, пытавшейся разгадать сон путём цепочки слов, мы выделим свою последовательность из следующих слов-сигналов: гости, угощение, дозор, заставы, ловля, преследование, крики «лови, лови, Да дави его, дави», побег через окно, пересечение государственной границы. А приглядевшись к этим словам, мы твёрдо выйдем на сцену из «Бориса Годунова» под названием «Корчма на литовской границе»! И именно в этой сцене полный комплект из вышеперечисленных смысловых слов и именно в ней присутствует пристав с кратким именем Алёха, которое в своём полном виде звучит как Алексей. Вот она перекличка с Алексеем Швабриным! И одновременно выход на ткачиху из «Салтана», которая вместе с другими кричит про «муху»-Гвидона: «Лови, лови», что является переделкой криков из «Годунова»: «Держи! Держи!» В то же время и непосредственные крики «Лови, лови» никуда не пропали, поскольку в «Годунове» они трансформировались в слова царского указа с однокоренным словом «изловить» («И царь повелел изловить его»).
Когда же первый пристав бесцеремонно дополняет царский указ ещё и словом «повесить», то мы, конечно, видим тут перекличку со словом «дави», впервые появившимся в сказке именно при ловле «мухи»-Гвидона. А с другой стороны мы начинаем подозревать, что у первого пристава, так легко меняющего слова Бориса Годунова, имеется с этим царём общность по основному прототипу, которым у Пушкина является Александр I. Видя же в «Салтане» значительные совпадения криков при ловле мухи и шмеля, мы можем смело предположить, что Бабариха также скрывает под собой всё того же Александра I. Более же высокий статус Бабарихи строится в «Салтане» не только на том, что она старше всех по возрасту, но и на том, что она мать, а точнее, мачеха самого царя. Т.е. фактически – царица. В «Годунове» же превосходство первого пристава проявляется в его командах напарнику и в повышенной активности.
Так же, как и в будущей сказке, преследуемый Отрепьев скрывается через окно, показав перед этим свой кинжал, который в «Салтане» превратится у Пушкина в жало комара, мухи и шмеля. Ну, а сам по себе кинжал Отрепьева направляет нас к стихотворению «Кинжал», в котором показан «карающий кинжал», в т.ч. и тот, которым вольнолюбивый Брут «Кесаря сразил». Кесарь же – это император Цезарь. Да, собственно говоря, и само слово «царь», как утверждают учёные, произошло от слова «кесарь». А в «Годунове» Отрепьев обнажил кинжал против кричащих «держи» приставов, один из которых, имеющий в данной сцене порядковый номер «первый», уже только по этой примете позволяет увидеть намёк на другого «первого», т.е. - на императора Александра I. И именно первый пристав называет Отрепьева «еретиком», что перекликается с царскими обвинениями Пушкина в атеизме, имевшими место в 1824-м году.
Ну, а «другой пристав», наподобие ткачихи, говорящей «исподтиха», подсказывает первому приставу тоже «тихо», направляя его внимание к старцам. А раз так, то давайте и мы присмотримся к старцам. И …узнаем в них будущих героев «Конька-горбунка»! Кого? Во-первых, брата Данилу (это Варлаам!), а, во-вторых, брата Гаврилу (это Мисаил!). И тут они парой, и тут они братья (в «Годунове» - братья по монашеству!), и тут Данила, как и Варлаам, жалуется на бедность. И действительно, на слова Варлаама: «Ходишь, ходишь; молишь, молишь; иногда в три дни трёх полушек не вымолишь» в первых изданиях «Конька» имелись соответствующие слова Данилы: «Будь преумная душа, не добудешь и гроша». Ну, а после правок появилась более яркая и при этом весьма близкая к словам «молишь, молишь» перекличка: «Ты ж хоть лоб себе разбей, Так не выбьешь двух рублей».
Отдельно замечаем, что три полушки, о которых сказал Варлаам, это всего лишь три четверти копейки, а 23 июля 1825г., т.е. когда Пушкин и писал «Годунова», он совсем не случайно обмолвился в письме к Дельвигу: «У меня нет ни копейки денег в минуту нужную» (9). Письмо это писано в Михайловском. И это же село уже высвечивалось у нас в подтексте «Конька» именно тогда, когда Данила и говорил о тщетности своих усилий по добыче денег. Однако куда Пушкин после правок «Конька» в соответствии со своим методом творческой бережливости (метод «Пушкин-Плюшкин») мог отбросить из сказки слово «грош»? Да опять же в письмо (но к жене, т.к. Дельвиг уже умер), да и опять же во всё том же Михайловском (дополнительная привязка к месту действия, спрятанному в подтексте!). Вот соответствующие слова Пушкина: «У нас ни гроша верного дохода, а верного расхода 30,000» (10). Ну, а грош – это монета достоинством в две копейки. И поэтому три полушки Варлаама  меньше гроша, упомянутого Данилой. Ну, а поскольку письмо об отсутствии «гроша» написано Пушкиным 21 сентября 1835-го года, то и наиболее вероятной датой правки в «Коньке» слов Данилы можно считать это число.
Ну, а то, что Варлаам и Мисаил не случайно называют Отрепьева братом и товарищем, мы уже догадались. Тем более что Гришка по своему монашеству тоже им брат. И все эти «братья» потом совсем не случайно появятся в «Коньке»…
Примечания.
1. III,1076-1077.
2. «Мера за меру», сцена №2.
3. См. главу «Лукоморье, Кубань и… Путин».
4. С2 132.624.
5. Там же.
6. КД 306.12.
7. БГ X 101.
8. БГ XIII 175.
9. Пс 187.12.
10. Пс 1093.13.