Дальневосточная колыбель

Из Москвы я ехала уже пятое утро — завтра буду на месте. Сквозь запотевшие окна нашего вагона с успевшими поднадоесть друг другу пассажирами проносились пейзажи забайкальской тайги. Многочисленные стволы кедрачей, лиственниц, мачтовых сосен и конической формы пихт при быстрой езде формировали плотный бастионный фронт.
Мой пункт назначения — молодой городок Нерюнгри. Жители-эвенки называют его гораздо проще — Нюрка, что в переводе с эвенского языка означает «колыбель» или «люлька».
Нерюнгри — это город-мечта, возникший благодаря самоотверженному труду геологов, которые в послевоенные годы начали здесь разведку угля. В жестких условиях вечной мерзлоты, которая создает значительные проблемы при добыче ископаемых, непроходимой тайги, горного ландшафта и сурового климата (зимой здесь температура стабильно держится на уровне -50°C, -60°C) группа геологоразведчиков мечтала о том, что когда-то на месте палаток вырастет красивый современный город. Через двадцать лет здесь был поднят первый ковш угля.
Слава Нерюнгри росла изо дня в день. Начало строительства северной ветки БАМа ускорило процесс рождения крупного промышленного центра. Крошечное поселение, состоящее из геологов и местного народа (эвенки, нанайцы, якуты и буряты), занимающегося перевозками грузов и работающего проводниками, начало пополняться строительными отрядами из соседних республик, областей и больших городов. Многие из коренного населения знали о существовании дорог только по фильмам и фотографиям. Ведь до этого считалось утопией строить в этих краях железные дороги.
Ранее не упоминавшийся ни на одной областной карте, Нерюнгри теперь чуть ли не ежедневно мелькал на страницах газет. Никак не верилось, что через несколько лет здесь уже развернется интенсивная добыча каменного угля, будут созданы  теплоэлектростанция и мощный горнопромышленный комплекс — громадный угольный разрез с обогатительной фабрикой.
Со временем над одно- и двухэтажными, потемневшими от времени деревянными бараками стали расти и тянуться ввысь стройные, многоэтажные дома. Постепенно город разделился на две части — старую, нежилую зону, и новую, в которой расположилось все местное население.
Архитектура Нерюнгри по сравнению с другими городами достаточно оригинальна и красочна. Иду по окраине города и удивляюсь своеобразной раскраске домов: веселые цветные балконы празднично улыбаются прохожим, уютные дворики привлекают своими простотой и покоем. Кажется, до этого образ Севера рисовался в виде скучных и однообразных построек, заброшенных хибарок и такого же населения. Но здесь все не так. На сотни верст вокруг снега, снега, снега (учтите, что зима длится здесь аж девять месяцев, и выпадение снега летом — привычное дело). Однообразные вершины сопок, уснувшая на зиму тайга. И вдруг! Сочно разукрашенный город ярким пятном раскрасил возвышенный Становой хребет и притягивает к себе очаровывающей феноменальностью.
Чтобы узнать, чем занимаются местные жители, достаточно прочесть названия учреждений: спорткомплекс «Шахтер», гостиница «Шахтер», детский сад «Энергетик», комната школьника «Уголек» и т.д. Прекрасно! Обращаю внимания на крупные рекламные вывески — «Улыбнись, Нерюнгри!» Таких я аж сразу три насчитала. Складывается впечатление, что это город шахтеров-оптимистов. Таких, с производственно-испачканными, воодушевленными работой лицами и белозубыми, счастливыми, растянутыми до ушей улыбками.
Иду дальше. А дальше — больше. Мне становится интересно, и мой взгляд уже упирается в громадную вывеску, разостланную на торце многоэтажного дома по проспекту Дружбы народов: «Письмо любви» — нарисованное алое сердце в сочетании с красным, обрамляющим его узором. Позже я узнаю, что жители Нерюнгри написали самое большое в России письмо по площади почтового отправления, которое известно как «Письмо любви» в силу того, что его содержание составили признания нерюнгринцев в любви к родному городу, республике, стране, родным и близким. В результате в Книгу рекордов России Письмо вошло с параметром общей площади — 425 квадратных метров, часть которого теперь размещена на вышеуказанном мною доме, а другая, меньшая, хранится в нерюнгринском музее.
Что еще интересного таится в «колыбели»? Нерюнгринцы посоветовали поискать ответ за территорией города, и я тут же решила пройтись по пустым, безлюдным окраинам. Пока я щелкала объективом, делала кадры дальневосточной природы, послышался мягкий шорох снега, и словно покатилась с гор полоса ветвистого кустарника. Словно ожил лес и мягко поехал с горок вниз. Я не сразу поняла, что из тайги вышло  крупное оленье стадо, взметнувшее клубами ворочавшуюся снежную пыль. Когда они поравнялись со мной, я успела рассмотреть замысловатых эвенков: на пастухах-оленеводах были большущие собачьи шапки, торбаса (мягкие оленьи сапоги), расшитые золотой нитью, и кухлянки (верхняя одежда) с затейливым национальным орнаментом из оленьих шкур. Все как братья-близнецы сходствовали не только загадочным одеянием, но и телосложением, маленьким ростом, скуластыми чертами лица с узкими глазами. Возраст их сложно определить, разве что только по количеству морщинок, но не по юношескому росту. У всех открытое и доброе выражение, доверчивый взгляд. Кажется, этим великодушным людям неизвестны обман и неестественность, лицемерие и грубость. Их жизнь насыщенна семейными традициями, религиозными обрядами со свойственными элементами магического характера.
Главным праздником для них является Ысыах. Это осеннее торжество для эвенков связано с возрождением, обновлением природы и плодородием. Ритуал проведения Ысыаха начинается с обряда айах тутар (держание кубков с кумысом). Затем следует ритуальное распитие кумыса. В этот день ежегодно в город пригоняют оленей и устраивают скачки среди местных оленеводов, а любопытные горожане и дети могут с ветерком прокатиться на оленьих упряжках, попробовать блюда национальной кухни и прикупить понравившиеся унты и торбаса.