Фуфлофильм - четыре как итог семидесятого кино

               
     Я постоянно думал, почему у русских классических писателей выходит почти все, кроме образа  " фэм фаталь ", и так крутил, и эдак, примерял Кабаниху и бесприданницу Островского, плевал в рожу сраной Харитины Мамина - Сибиряка ( сейчас перечитываю ), не упоминая помойных персонажей Рыбакова и Васьки Аксенова, пока не вкурил простую истину. Нет таких персонажей в России, вот писаки и брали в основу франко - итальянский образ Проспера Мериме, укутывая оренбургскими валенками кривоногость местных бабищ, коих, как ни обряди, в каких водах ни мой, в какие коллежи Песковой ни пущай, но останется лошадь колхозницей или гламурной мандавохой, как я поименовал адресатов этой окончательной в потугах сыграть с говном в игры разума сказочки, фигурируя в качесте музы лишь мертвым видом и образом фотопортрета для любого Фета, разве в приступе белой горячки умудрившегося рассмотреть в такой же, но уже краями, Поляковой - Влади хоть что - то, что выдавалось бы по фасаду покруче квадратнорожей Катрин Денев, вся роковость которой злоключается в умении соответствовать сценарию, чего напрочь лишены обитатели Восточной Европы. Вспомнишь мемуары Любимова, не постеснявшегося актеров и актрис назвать скотами, они и есть животные, бесталанные, ублюдочные, вздорные, словно мерзкие  " Пуси райот ", к кому я сегодня заглянул после месячного забвения. Необучаемы. Уё...ны. Стремные и просто скушные, как омлет, какашки. Сука, так ведь и начнешь приспосабливать трансгел к вычурности кверху каком ( Бэйли, респект ), потому природные тетки оказались фуфлом неимоверным, совершенно не подходящим мне для моих целей, а цель у меня одна, словно коммунизм, развлечь себя интеллектуально, но как себя развлекать, ежели напарываешься раз за разом и день за ночью на страшные образины, тупость, говноедство и такую чепуху, что проще хер себе отрезать и бросить собакам - нате, жрите.
     - И не знаешь ты, - зудел и зудел пан Мошка, издатель, таская по полу за бороду Лескова, - что саму фамилию Катерины обосрет подонок - жидовин, юморя могильно на излете Советского Союза.
     - Я ее в Тофану переделаю, - обещал Лесков, оставляя хитро бороду в цепких пальцах пана Мошки. - Га ! - кричал Лесков, торжествуя. - Реквизитная борода - то, ненастоящая, как и все тута.
    Он ухватил пана Мошку за плечо и подтащил к окну, распахнул обе створки, улегся на живот и показал пальцем на снующих внизу людей.
    - Зырь, пан Мошка.
    Издатель всмотрелся и завизжал от ужаса, ибо ( шикарное словечко ) узрел он снова плагиат из Ивлукича, знаменующий помойный уровень игры и Лизки, и Крис, и даже невзначай помянутой Алины, да прокляты будут падлы во веки веков
                Аминь
                Ад Ивлукич
               
     Первый раз Лени Слуцкого, пройдя необъяснимую алхимическую трансмутацию в моей замысловатой голове, разумеется, оборотился пидарасом Сектым - баем, невысоким мужчиной с бородой, в тюбетейке и шинели, мрачно мацающим обрез в камышах Придонья, где он хоронился от постепенно настигающих неуловимых армянских мстителей Кеосаяна и Симоньян, воссоединившихся в семью кладбищенских жителей, выкарабкавшихся из - под монументальных циклопических памятников прежних эонов бытия, влажно - зелеными папоротниками укрывшихся от любопытного и кощунственного взора шмыгающих по вершинам бабуинов, хвостатых, визжащих и лысых, в количестве трех святых штук, воплощающих триединство филиоквы на макушках призрачных пальм, растущих из клубящегося паром канализации ада, Трофимов, Майданов и Розенбаум, морской бард и офицер, нашедший вместо женщины изгибистый и нечистый анус фронтовика Говорухина, скрутившего руки Садальскому между Пресней и герцогом Лотарингским. Злобные чайки, свистя отточенными движениями размашистых крыльев, носились взад и вперед, передавая непонятные уху сигналы, от которых кружилась голова и хотелось умереть, но перед смертью засадить Бабкиной и Ваенге бульдозер прямо в жопу, надеть ( или обуть ? ) сапоги Индианы Джонса и скальп Жанны Фриске, обвязаться пулеметными лентами и сбацать " Смуглянку " на отрогах Памира, распугивая чутких дроздов, опасливых сурков и свиристящих хриплыми гортанями койотов, уже снарядивших катапульту своими косматыми телами степных насельников, дабы воздушным путем податься в примаки к доброй Лизке Готфрик, тщетно зазывающей меня вот к таким вот Сектым - баям, пидарасам и говножуям, приазовскими лбами уткнувшимися в подмышки Юны Моритц, нашедшей - таки своего индивидуального бурундуляка у себя же между ног, кривых, иссохших ног, топтавших могилы, в которых кто - то лежал, молча, тихо, но внушая ужас. К Сектым - баю подобрался камышовый кот, тощий и полосатый в полосочку, злобно оскалился клыкастой пастью и вцепился в горло, выпивая кровь и евхаристически преображаясь на глазках - бусинках вконец обезумевших чаек, узревших чудо преображения без крещения, и тем более, без причастия, исповеди и прочей байды, волосатыми зевами провозглашенных в виде конечной истины лошадиного графа Невзорова, сидевшего в этот самый момент на крыше Эрмитажа, привязавшись к стропилам домкратом, он гневно обозревал плоскую шляпку сутулого гвоздя, крепившего листовое железо к пространству над чердаком.
     - Ты чего там, гнида ?
     Граф нехотя посмотрел вниз и увидел буйную бороду Белковского, с березовым кошелем и в лаптях, но без шапки, что весьма не понравилось графу, превыше всего ценящего в людях конский экстерьер. Поэтому он ничего не ответил, сплюнул и покачал головой, отрицая саму возможность вербального внимания к ничтожному еврюге, поползшему по стене, словно гигантский нетопырь, вверх и вправо. Добравшись до копыт графа, Белковский гикнул и схватил корявыми ногтями галифе Невзорова, принуждая, если не к любви, то к общественной дискуссии о любой хренотени.
     - Где у тя шапка - то ? - Нагло спросил граф, сдвигая свою буденовку - богатырку на ухо, лохматое ухо урожденного гадом человека говножуйного. - Закинул ты шапку - то, когда уру кричал Путину - то.
     - Врешь, - страшно захрипел Белковский, кусая свой язык. - Не кричал я уру Путину.
     - Кричал, - стоял на своем граф, - я лично слышал, как ты ночью спал и пердел.
     - Уйййй, - застонал Белковский, вспомнив непотребную оргию, после которой он и уснул в рукастых объятиях графа, насупившего выбритое электробритвой " Харьков " мыслительное лицо тоже еврея, так как настоящее имя его было : Эпштейн, тот самый, забивавший себе гвозди в ноздри, демонстрируя волю к победам и моральное разоружение перед личиной всеобщей коррупции.
     Сектым - бай, оборотившись чудом в преподобного пана Мошку, отогнал камышового кота напряженным взглядом, окинул окрестности посохом и, раскачиваясь и тихо гудя, выбрался на оперативный простор, неся благую весть народам и провозглашая смычку разума с умом.