ВВХЗ 4. На те же грабли

Начало здесь:
http://proza.ru/2021/02/07/2236

    4. НА ТЕ ЖЕ ГРАБЛИ (ВВХЗ)

    Минусы оказались весомее плюсов, переезд на юга не случился. Возможно это и хорошо, ведь от добра добра не ищут, а лучшее, как известно, – враг хорошего. Я вырос в окружении многочисленных дядьёв и теток – братьев и сестёр отца, их жён и мужей, в компании всех их детей – моих двоюродных братьев, большей частью старших. Чему только я от них не научился! Пугачи на сере спичечных головок, пневматические ружья и водяные пистолеты, канатная дорога на подвесе со шкивом от электродвигателя, самодельный тандем, сваренный из двух велосипедных рам, фотопечать, собранные своими руками усилители на транзисторах для самодельных электрогитар.
    Остались мы на родине, но Чёрное море навсегда запало в душу. Пусть не каждый год, но стали мы появляться на его берегах. И чаще всего это была Анапа. Было дело – родители ездили к морю на ушастом «Запорожце». Я, естественно, с ними. Другой раз с мамой и братом слетали позагорать и поплескаться. После стройотряда заезжал с одногруппником. Даже на великах однажды приезжали. За две с половиной тысячи километров, между прочим! И целую неделю жили в палатках дикарями в устье речушки Шингарь за Варваровкой. Это на восток от Анапы. Сейчас там всё застроено и благоустроено. Памятник капитану Дмитрию Калинину, который тогда возвышался над виноградниками, теперь поджали корпуса жилого комплекса «Ана;полис».

    Второй раз в Анапе я оказался на следующий год. Дед с бабулей уже переносили на зады плетень, удобряли, поливали, кормили живность – им отдыхать было некогда. Отца почему-то тоже не было, только мы с мамой. Как добирались, через какие транзитные точки не вспомню, но в итоге снова оказались в анапском аэропорту. Встали в очередь на такси.
– До Анапы одно место! Супсех, Варваровка, Утриш! – зазывал шофер впереди очереди.
    Кудрявого таксиста и бежевую «Волгу»-универсал я узнал сразу. Он взял троих отдыхающих и оставалось свободным экспедиторское место, справа от водителя. Перед нами были только семейные, их такой расклад не устраивал. Вот так с конца очереди мы попали в её начало. Были у него шашечки на двери, включал ли он таксометр – этого я не помню. Место было только одно и пришлось маме сажать меня себе на колени.
    С этого момента началось дежавю.
– Ничего не забыли? Можем ехать? – спросил подрабатывающий актером на Мосфильме таксист.
– Да, вроде бы, – женщина и мужчина, сидевшие сзади у дверей, обернулись за спинку дивана. Полненькая девушка-подросток, зажатая такими же пышнотелыми родителям, чихнула.
– Будьте здоровы, мадмуазель! – таксист повернул ключ в замке зажигания и посмотрел на мою маму. – Закройте дверь, пожалуйста!
    Мама, слегка привстав, продвинулась глубже в салон и дотянулась до массивной дверной ручки. Чтобы удержаться я машинально схватился правой рукой за обрамление открытой форточки. Рука слегка отъехала и резко вернулась на место. Дверь захлопнулась, и сразу же стало очень больно. Большой палец попал в притвор!
    Глаза в один миг наполнились слезами, а весь объём салона «Волги» – моим ревом, сумятицей и переживаниями. Таксист достал из бардачка коричневую аптечку с красным крестом на белом круге. Нашлись йод и бинт, я получил квалифицированную медицинскую помощь от дипломированного врача, у которого сидел на коленях.
    И снова на всём пути от аэропорта до Анапы пассажирам кудряво-бежевого «универсала» пришлось слушать мои всхлипывания. Уже знакомые виноградники, каштаны и колючие акации вдоль дороги как и в прошлом году причудливо искажались в моих заплаканных глазах. Почти так же год назад ломались силуэты самолетов и рассыпались на множество мелких красных пульсаров проблесковые маячки в ночном Внуково, когда я прислонялся лбом к прохладному, залитому дождём окну.
    Яркий день померк. Свет замелькал в глазах – это солнце, на некоторых участках дороги закрывалось мерцающим меандром теней, отбрасываемых строем пирамидальных тополей.
    В Анапе попутчики вышли. Мы с мамой перебрались на заднее сиденье. Красное пятно проступило через бинт. Под повязкой ощущались толчки сердечного пульса.
– Это вы ещё легко отделались, – повернулся на секунду к нам бриллиантоворукий опекун простодушного Семена Семеновича, – в прошлом году на этом месте у меня женщина пацану сразу четыре пальца оттяпала!
– Какой ужас! – не вникая в суть, машинально ответила мама.
    Ей сейчас было сильно не до баек таксиста, она тоже видела красное пятно на забинтованном пальце своего шестилетнего сынишки, понуро сидевшего рядом, и оценивала его состояние по поведению и по цвету лица. Отмечала, что сын стал реже всхлипывать и отвлекается на пейзаж за окном. Гложила обида. Ну, как могло такое случиться! Год назад она не сдержалась, наговорила всякого своей маме, а сегодня сама попала ровно в такой же переплет! Если бы я тогда мог себе просто вообразить, насколько она постарела в эти полчаса! Но я смотрел в окно и всхлипывал. А мама прижимала меня к себе, поглаживала по голове и касалась губами лба.
– Я попросил закрыть дверь. Она хлопнула со всей силы. А сынишка руку убрать не успел. Ох, сколько слёз было! Мальчёнка лет пяти, на Вашего похож, кстати.
– Похож? Конечно похож, – вернулась из своего горя в диалог мама, – потому что это он и был! А та женщина – мама моя.
    Дед Николай, открывая калитку, заметил у меня повязку:
– Опять сквозь бои к нам пробивались?

    И снова я купался в лягушатнике на Джемете, строил замки из песка, собирал ракушки и гонял по отмелям мальков.
    На городском пляже мы дважды сфотографировались. Сначала я оседлал орла, расправившего крылья и собравшегося улететь, а мама встала впереди, потом залез в фанерный макет вертолета Ми-1, которому каждый год перекрашивали двузначную цифру после слова «АНАПА».
    В тот день мне попалась на глаза знакомая девчонка. Та, курносая, с которой мы летели одним самолётом из Москвы в августе прошлого года. Я её сразу узнал, хотя она была в этот раз без косичек и синих бантиков, только два хвостика, перетянутых резинками. Мне захотелось, чтобы она меня заметила и узнала.
    Но она была увлечена каким-то ирригационным проектом – рыла совком канал вместе с деловитым пацаном чуть постарше. Я подошёл к ним, встал в трёх шагах.
– Вадик! Дети, уходим! – послышалось из массы полуголых тел разной степени копчённости.
– Иду, мам! – пацан ненадолго встал, посмотрел туда, откуда кричали и продолжил модифицировать прибрежный ландшафт.
– Света, иди быстро сюда, доча! – послышался призыв по тому же азимуту.
    Значит, всё-таки Света! Последние сомнения исчезли.
– Ладно, пойдём, завтра доделаем. Давай лопатку! – Вадик собрал весь шанцевый инструмент в стоящее рядом небольшое жестяное ведерко, помыл его в море и оба ушли вглубь покрывшей весь городской пляж биомассы.
    Я надеялся, что завтра снова увижу Свету, но мама захотела на Джемете, там песок лучше и людей меньше. Следующие два дня мы плавали туда на катере. На третий день пошёл дождь. Но всё же на городском пляже ещё раз мы побывали. Мама взяла у фотографа наши снимки. С вертолётом мне не понравились – сижу злой, сутулый в позе эмбриона! Я прошёл всю линию прибоя, набрёл на затоптанный недостроенный канал, но Свету с Вадиком нигде не нашел.

    Прошло лето. Наступила пора идти в школу, в первый класс. Тридцать первого августа при полном параде – в белой сорочке, в черных брючатах, с букетом белых, сиреневых и розовых астр я стоял во втором ряду на школьной линейке.
    Какая-то толстая тётя непрерывно подавала команды – где стоять, как держать, куда смотреть, что отвечать. Сразу становилось понятно, что свобода закончилась, и предстоят нелёгкие времена. Было жарко, воротничок давил шею, а ноги парились в новых туфлях. В первом ряду передо мной вертелась девочка с огромными белыми бантами и пушистыми хвостиками. Она постоянно задевала этими хвостиками моё лицо и от этого чесался нос. Толстая тетя сказала, что класс наш называется «Первый-Бэ», представила нам высокую женщину с шиньоном на голове и сказала, что следующие три года она будет нашей учительницей, называть её нужно Александрой Афанасьевной. По грустной улыбке – это когда губы улыбаются, а глаза – нет, я сразу узнал тетю Сашу.
    А вот узнала ли меня она, за три года я так и не понял.
    Школа. Десять лет нарастающего бега времени. Два старших класса пролетели быстрее, чем одна четверть первого. Не я первый заметил, что с годами время уплотняется и, возможно, к пенсии сентябри будут мелькать, как в юности понедельники. Хотя всё относительно. Был у меня случай по молодости – я влюбился. Глаза мои горели и светились в темноте розовым. Такой красавицей она мне казалась, что лучше и не бывает! Но встречаться с ней мы могли только по субботам. О, тогда неделя мне казалась месяцем!
    Высшее образование я решил получать в столице. В моей группе было всего две девушки. Они, ввиду такого гендерного перекоса, пользовались бешеным спросом и испытывали на себе все прелести повышенного мужского внимания. Одной это льстило, другую – бесило, во всяком случае, так мне казалось. Но речь не о них.
    Учился в параллельной группе парень родом из Краснодара. Пару лет, пока он не женился и не съехал, жили на одном этаже в общежитии, комнаты соседние. Задружили мы с этим Вадимом: то вина выпьем под общую сковородку картохи, то в «козла» сразимся, то «тыщенку» распишем. Ну, и по учебе помогали. Он был на пять лет старше всех, кто поступал со школьной скамьи, успел послужить на флоте и поработать на судостроительном заводе, откуда его и направили на учёбу. Математика в него плохо шла – вот все эти пределы, производные, интегралы, зато в инженерной графике Вадя был богом, любую деталь в любом разрезе мог изобразить, такой вот талант!
    В конце первого курса к Вадиму из Клина приехала двоюродная сестра. Смешливая такая девчонка. Мы гуляли в Сокольниках, ели мороженое. Потом допоздна пели под гитару. Ночевать она осталась в общежитии. Утром мы её посадили в электричку.
    Были зачёты, потом экзамены, потом стройотряд, каникулы. Осенью Света к нам зачастила – она поступила в медицинский и стала приходить с подружкой послушать гитару – Вадик сам хорошо пел и другие ребята в общаге. Приглашали и они к себе. Стали мы со Светиной подружкой Викой в кино ходить, ну и всякое такое прочее.
    В какое-то воскресенье января, часов в четырнадцать утра, нагрянул я к ним с небольшим тортиком и предложением прогуляться. Светы не было. Вика ещё спала. Всю ночь учила латынь – писала шпаргалки по анатомии. В ожидании чая и макияжа рассматривал Светланкин фотоальбом. На первой странице чудный ребёнок лежит на животе с голой попкой и улыбается открытым беззубым ртом. Смотрю дальше. Вот Светка уже сидит на руках у мамы, рядом бабушка, все светятся счастьем. Потом пошли снимки из детского сада – групповые и портретные. С мячиком, на качелях, на трёхколёсном велосипеде, с котом, с собакой, с Вадиком на море… Стоп! Да это же Анапа! Я узнал на снимке вертолёт. На нём прямо так и написано – «АНАПА». Вот они и возле орла, которому никак не взлететь. Вадик оседлал птицу, а Света стоит на земле между двух женщин. Мамы их, наверное. Не та ли это Света, которая мне во Внуково язык показала? Курносая! Похоже она!
    Я перевернул страницу и сомнения исчезли. На следующих двух фотографиях Света с Вадиком на берегу моря роют в песке траншею, и у Вадика в руках лопатка с зелёной деревянной ручкой. Фотографии все чёрно-белые, но я точно помню – черенок был зелёный!
    Но это не всё! Решив рассмотреть подробнее Свету маленькую, вернулся на два три листа назад и нашел себя! Во Внуково, в зале ожидания на фоне большого окна, выходящего на стоянку самолётов на скамейке сидит Света со своей мамой. Снято сверху, видимо с лестницы на второй этаж. Вдалеке, уткнувшись лбом в стекло и опершись в него ладошками, стоит пацанчик в шортах. Он не в резкости и плохо освещён, но я уверен, что это именно я. А вот и бабуля моя сидит в кофте тремя рядами вглубь. Она тоже размыта. Но угадывается! На носу очки, смотрит вниз. Да, она долго читала в ту ночь.

Следующая глава здесь:
http://proza.ru/2021/02/07/2298