Успокойся и живи-и-и, миленький!

«В руце Твои, Господи Иисусе Христе, Боже мой, предаю дух мой: Ты же мя благослови, Ты мя помилуй и живот вечный даруй ми. Аминь.» - каждый вечер теперь читаю я эту молитву, следуя наставлениям сына.
Замечать стал, что как только дочитываю до слов «и живот вечный даруй ми», спотыкаюсь, даже, стараюсь пропустить эти слова. А зачем мне живот – жизнь вечная? Без Неё – зачем?
Бежим всю жизнь, торопимся. Куда? Зачем? Вот и я бежал-торопился, всё оправдываясь, – Ну уж там-то впереди узнаем куда и зачем, там, впереди откроют нам тайны бытия. Нет, бежать-то – бежим, но и на бегу всё-таки замечаем что-то в жизни; успеваем понять, что родители – святое, Родина, село, где ты родился – самое лучшее место на свете белом. Узнаём, что друзей много не бывает – годам к шестидесяти может и вообще не остаться. Огорчаемся, наблюдая промахи уже взрослых детей - в этом и твоя вина. Плачем сердцем, видя, как уходит здоровье, а потом - жизнь любимого человека, понимаем, что и ты в этом виноват: не берёг, мало заботился - всё больше о работе, да о работе думал.
В гонке той многолетней нет-нет, да и шепнёт тебе кто-то – Остановись, оглядись-приглядись, как красива твоя любимая, причём – всегда, во всех одеждах и без них!  Вспомни заливистый смех твоего сына, вспомни, как ты просил его – скажи папа, а он в ответ - мама, ты опять - папа, а он, отвернувшись, – мама, а потом радость твою и жены вспомни – Заговорил!!!
 Вспомни, с каким радостными глазами бежал-ковылял к тебе на встречу отец, когда ты пришёл к нему в больницу, прилетев аж с Камчатки. А каким опять молодым, весёлым стал отец, когда вы прилетели с ним в Киев, на встречу однополчан, на которую они уже и не надеялись, помнишь? А их возбуждение и шальную радость от общения, бесчисленное такое же «А помнишь…?» И как лихо, молодцевато плясал батя «Краковяк» в киевском ресторане «Космос», что на Крещатике, со связисткой из взвода управления огнём, как галантно, ну, прям по-рыцарски, он проводил её до стола, усадил, отодвинув стул, тоже помнишь?
А тихое мамино «Спасибо, сынок», после того, как ты привёз к ней в гости её фронтовую подругу, зенитчицу, с которой они с войны не виделись, разве забудешь?
А ужас свой, то простое открытие, сделанное на берегу Днепра, на том месте, куда выплыл батя, контуженный, но выплыл, после форсирования – Меня, сыновей моих не было бы, если бы он не доплыл! Такое не  забывается!
  Радость, удивление своё не забыл, когда утром увидел, сколько ты за ночь скосил пшеницы, и как лента золотых колосьев вылетала с лафета и ложилась ровным валком на стерню. – Неужели это всё я?!
Вспомни, как билось твоё сердце, как захлебнулась от радости душа и взлетела до небес, когда увидел внучку – наша! Наша порода! -
И уж, когда совсем запыхаешься в беге том, уж и одышка появится, Он говорит тебе уже настойчиво: - Остановись! Пойми, наконец, что Жизнь – это и есть Истина! Да, да – сама жизнь!
Ты бег замедляешь, но не останавливаешься – нет-нет – должно же быть Главное! Ответ должен быть - Зачем всё?

А когда уже на седьмой десяток перевалило, когда живёшь будто с ободранной кожей – больно от любого прикосновения, (и, чтобы их, соприкосновений, не было, ты сознательно исключаешь себя из обычной жизни),когда душа болит сильнее, чем тело, которое ещё хоть чем-то вылечить можно, а душу и остаётся лечить только молитвами да покаяниями за себя и за весь мир, и, иногда, чего уж греха таить, споласкивать душу пытаешься то коньяком, то водкой, - и не помогает ничего, начинает одолевать тревога: бежать мало осталось, а тайны бытия так и остались неведомыми, ответа нет на главный вопрос. Да, радость есть от уже сделанных открытий, осознанных истин, но и вопрос возникает – А что же тогда откроет Он мне в последние минуты?  Не может же быть, чтоб не открылось то - Главное!
В первом сне, после того, как её не стало, Олюшка приснилась в любимом мною, с разноцветными, крупными и мелкими цветами, платье, с огромной охапкой красных роз. Она улыбалась мне, прислонившись к дверному косяку. Улыбалась благодарно, всё понимающе, все прощающе смотрела она на меня, удивлённого. Что она узнала ТАМ? Что поняла? Истину? Главное?
Улыбка её в том сне, взгляд её необычный, как будто из другого потустороннего мира, были ещё и умоляющими. О чём умоляла меня Олюшка? И вдруг как током – знала она, знает о том, как трудно мне будет  без неё, безнадёжно, беспросветно одиноко, знает, что по грани хожу, потому и умоляет: - Молись, все слова проговаривай! Ты же видел, как мне было трудно физически, но я жила, я хотела жить. Вот и ты - живи! Успокойся и живи-и-и, миленький! За меня тоже - живи! Жизнь – и есть Истина, жизнь – и есть Главное! Ты только Живи-и-и-и!