Заре на встречу. Продолжение к восьмой главе

   Начало романа: http://proza.ru/2020/03/13/1330

ГУЛА;Г (Главное управление лагерей ОГПУ, НКВД – МВД СССР), название центрального гос. органа управления уголовно-исполнительной системой в СССР в 1930–56;
Историю этой карательной системы можно прочитать в исторических документах или вот здесь
Читая всё это,  меня просто накрывал шок.  ГУЛАГ – это пороховая бочка, заложенная сталинским террором под Россию. Кого это не касалось и верили в светлое будущее коммунизма, считали себя счастливчиками, что строили справедливое будущее. И я полностью была в этом уверена. От нас скрывалось то, что происходило в исправительно-трудовых лагерях. Всё было засекречено. И надо отдать стране должное, что она честно призналась в тяжелейших ошибках прошлого. Но простить этого невозможно.
Сталинские репрессии подорвали уважение, как к самому коммунистическому строю, так и доверие к власти некоторых слоев населения, которые  выселялись по национальным, классовым и религиозным принадлежностям, по ложным доносам или просто за свои взгляды были расстреляны или отправлены в лагеря. Доносы были повсюду, везде мерещились классовые враги.
В Зубриловке про Сталина один мужчина за застольем частушку спел. На другой день его забрали и никогда про него больше не слышали. Вот такие были блюстители порядка.
А другой, когда родился сын, послал Сталину письмо, попросил его быть крёстным отцом и Сталин дал согласие и присылал крестнику подарки.
Вот такие были времена, не дай Бог им повториться. Всегда, кто стоит у руля, поругаем. Это неблагодарный и тяжелый труд. Потому что человек не может управлять человеком. Мы так созданы, чтобы жить по законам Создателя, под Его правлением, о чём мы неустанно просим в молитве «Отче наш». «Да придет Царствие Твоё, да будет воля Твоя на Земле, как на небе».
 Я бы не коснулась этой темы, если бы не одно обстоятельство. Мой одноклассник Анатолий Страхов-поэт, юрист правдиво описал историю своих родителей прошедших через ГУЛАГ с 1930 по 1947 гг. в поэме «Лесная стена». По моей просьбе, он разрешил мне напечатать её в этом повествовании. И так читайте:

                ЛЕСНАЯ СТЕНА
                Анатолий Страхов 3
           Посвящается моим родителям,
прошедшим ад сталинских репрессий в 30-е годы 20-го столетия.

           П Р Е Д И С Л О В И Е
=============================================

Российская даль, хутора и погосты,
Пустынность лугов с пересохшей травой,
Раскинулась Ты на бескрайние вёрсты
И ветры поют над твоей головой.

Погожий денёк разгорается славно,
А поезд летит, подавая гудок,
Студент-проводник знает дело исправно,
Приносит в купе ароматный чаёк.

Беседа течёт и попутчик военный,
Достал из баула коньячный набор,
Пошёл разговор интересный, степенный,
Где я – адвокат, он  - судья-прокурор.

Из светлого дня поезд въехал в тайгу,.
Поведаю всё (если только смогу).
Уменьем писать я совсем не богат
И больше утрат, чем достойных наград.

Стеною тайга вдоль состава идёт
И солнечный луч сквозь неё не пройдёт.
Могучие сосны сливаются в тьму.
Кто здесь не бывал, туговато тому.

=========Часть  первая==========

С гражданской войны не вернулся отец,
В семье многодетной кормилец-кузнец.
На хуторе все погрустили о нём,
Но время шагает, идёт день за днём.

Три сына, три дочки, да мамка-вдова,
Пахали, косили, возили дрова,
Держали корову и пару быков,
Казачья семья, никаких батраков.

А младшенький взялся за дело отца,
Хоть мал, но справлялся за кузнеца.
И эта профессия стала спасеньем,
Когда наступила пора истребленья.

В морозную ночь постучали в курень.
От полной луны чья-то чёрная тень
Мелькнула во тьме, загремело с фасада.
И дом задрожал от стального приклада.
Вокруг голоса, сквернословная речь,
Проломлена дверь, кто-то лезет на печь.
Подняли с полатей сестёр… и команда: -
На выход! С собой ничего брать не надо!

Винтовки, будёновки, алые ленты,
Навеки запомнились эти моменты.
Как полураздетых вели по морозу,
За много «км» на вокзал к паровозу.

В телячьих вагонах и стоны, и плач,
Весь поезд украшен в кровавый кумач.
На спецпоселенье отправлен состав
И выполнен «план», и исполнен «Устав».
В моче и дерме на полу умирали,
А трупы в пути конвоиры снимали.
По ветке на север «Москва – Воркута»
Катилась казачья Судьба и Мечта.

========== Часть вторая =========

А в это же время, в таком же вагоне,
Но только в Саратовском спецэшелоне,
От немцев Поволжья катилась семья,
Отцы престарелые, дети, зятья.
В хозяйстве у них был один лишь верблюд,
Но власть их сочла за зажиточный люд.
Кулак, подкулачник – не всё ли равно,
Коль есть установка, коль право дано,
Людей выселять убивать и стращать,
Советскую власть от «врагов» защищать.

В республику Коми, в глухую тайгу
(Такого нельзя пожелать и врагу).
Состав прибывает в морозную ночь.
Пустой эшелон отправляется прочь.

Разгружены пилы, пешни, топоры,
А людям приказано делать костры,
Оттаивать землю, землянки долбить,
Вы будете здесь и работать, и жить!
Уж коле могли быть богаче других,
Пашите теперь за себя и за них!
На каждого план, пять кубов древесины,
За норму – паёк, две сушёных рыбины,-

С таким объявленьем комбат-командир,
Расставив посты, поприветствовал  Мир.
Посменно дежуря, спиртягу глотали
И как жеребцы до утра хохотали.

К обеду дрезина по рельсам пришла.
Полярная ночь на часок лишь ушла.
И снова окутана тьмою тайга,
По небу гуляет сияньем дуга.
Кровавые краски и сполохи света,
Толпясь и играя, цвели до рассвета.
Пугая людей, словно красное знамя,
Полярное небо,  полярное пламя.

========== Часть третья ==========

У жарких костров только малые дети.
Не время бы им появиться на свете.
Родителям их только б землю пахать,
В лугах буйно-травных косою махать,
Растить хлеборобов от плоти земной
На вольном просторе Отчизны родной.
Слепа и жестока безбожная власть,
Народ  истребляя, народной звалась.

Жестокий режим, ни минуты простоя.
Двенадцать часов до удара отбоя.
Успеть просушиться, паёк получить,
Лохмотья одежды латать и зашить,
В холодной землянке упасть и не встать,
В горячечном сне от простуды стонать.
А утром сварить кипяток из сугроба
И в путь – зарабатывать крышку для гроба.
Хотя эта честь и последняя милость
Ещё никому из покойных не снилась.

Одежду с умерших живые снимали,
Чинили и вновь на себя одевали,
А голые трупы в овраг относили,
Могилы долбить никого не просили.
Одни молодые в тайге выживали,
В ком сила  и молодость не остывали,
Кто спорил с коварной и подлой судьбой,
Как сталь закаляясь, выдерживал бой.

Составы всё новых везли «поселенцев»,
Донских казаков, украинце, чеченцев.
Машина репрессий работала бойко,
А власть на местах – комиссарская «тройка»

По ложным доносам, трусливым наветам
Встречали их здесь с «комсомольским приветом».
Тайга велика, древесина нужна,
А жизнь человека совсем не важна.

Российская женщина вновь нарожает,
Терпеньем, выносливостью поражает.
Недаром Некрасов Её воспевал,
Кормящую мать на «страде» узнавал.

============ Часть четвёртая =========

Порублены просеки, спилены ели.
Ряды «поселенцев» от мора редели.
От тяжкой работы по пояс в снегу,
Валили, таскали, грузили тайгу.
Тянули верёвками, цепью, баграми,
Сучки обрубали, звеня топорами,
Хрипя от мороза, просили Творца,
Чтоб тот ниспослал от мучений конца.

Приехавший лектор, в дрезине закрытой,
Румяный  и сытый, и чисто побритый.
В своём выступленье довёл до сознанья,
Что власть у народа «добилась  признанья»,-
Для целого мира достойный пример.
Врагам и буржуям поставлен барьер!
Страна молодая в труде как в бою,
Найдёт к коммунизму дорогу свою!
Вы строите здесь среди сосен, берёз
Стране очень нужный, большой леспромхоз,
Стахановский труд выше всяких химер,-
Сказал и поправил с ремнём револьвер.

И в этой морозной и синей тиши,
Сказать что-нибудь не нашлось ни души.
Все молча, стояли. Снежинки летели,
На юбках и шапках как бисер блестели.
Струились слезами на впалых щеках,
Седой белизной оседали в висках.

               ***

Попутчик привстал и пошёл покурить,
А мне в перерыве по рюмке налить.
Просил, уверяя, что этот коньяк,
Излечит и душу, и сердце, и рак.
Я ждал и жалел, что давно не курящий,
Здоровье в работе и так не щадящий.
И мыслей моих, под колёс перестук,
Не смог бы вместить адвокатский сундук.

============= Часть пятая ==========

И верно, коньяк несказанно хорош!
Пропали и сон, и душевная дрожь.
Грохочет состав через реки и пади,
Я сделал пометки в рабочей тетради.
И вот из неё продолжаю рассказ
(Пишу не для всех, а лишь только для вас).

Начало положено. Дальше – весна.
Навечно зелёная в дебрях сосна,
Как много её! Век стоит не сникая,
В вагонном окне всё мелькая… мелькая…

Полярная ночь отступает ревниво,
Багряное солнце спросонок лениво.
Весна побеждает, даёт себя знать,
В торфяных болотах оттаяла гать,
Которую люди зимой проложили,
На дальних делянках трудились и жили.
В бараках топились железные печки,
Еловые нары, лучинные свечки.

Родители, бабушки – все полегли,
Поскольку работать уже не могли.
Опухли от голода и истощенья,
Ушли без вины, без греха и прощенья.

Крутой геноцид, беспощадный террор,
В бесправной стране с незапаметных пор.
Забит и запуган народ – богатырь,
У власти  жестокий грузинский упырь.

Весной, когда снег ещё в падях лежит,
Сосняк молодой комарами кишит.
Несметные тучи кровавого гнуса
Способны убить от сплошного укуса.
От топей, болот и сырого гнилья
Летит на людей триллион комарья.
Но надо пилить, вырабатывать норму,
К дороге тащить и грузить на платформу.
Надежда жива, будет час избавленья,
За чьи – то грехи и позор искупленье.

============= Глава шестая ==========

Не вышел, не встал молодой паренёк,
Совсем истощал, заболел, изнемог,
В бараке лежит весь в холодном поту
И кружку с водой не подносит ко рту.

-Вставай на работу! Кончай ночевать!
-Тебя тут не будет никто врачевать! –
Охранник- бугай заливается матом
И к стенке поставить грозит автоматом.
Чуть слышно ответил ему паренёк
И в рожу свиную  впечатал плевок.

Его без кальсон и рубахи связали,
Под  хохот  к сосне молодой привязали.
За десять минут нет ни капли крови
(Не хочешь читать?  Так возьми и порви!)
Списали беднягу «на дохлый падёж»,
Креста и могилы нигде не найдёшь!

                ***
И я, некурящий, решил закурить,
Попутчик сказал: - Может лучше налить? –
Наполнил по рюмкам коньяк и сказал, -
Помянем! Ты слушать, ещё не устал?

Уже не трещит от мороза сосна,
Зима отступила, настала весна.
В тайге обнажились болота и мари,
От хвойных костров много дыма и гари.
Весь воздух пропитан смолистой корой,
Бунты древесины вдоль рельсов горой.
Всё дальше в тайгу прорубаются люди
И тонут в болотах по самые груди.

Возникла нужда обновлять инструмент,
-Нам нужен кузнец в настоящий момент,-
Построив бригаду, десятник сказал
И сломанный крюк от багра показал,-
Немало багров и лопат поломалось,
На складе уже ничего не осталось.
Оборваны стропы, затуплены пилы,
Калить топоры, тесаки и зубила.
Кому по уменью ковать и лудить,
От лесоповала приказ отстранить!

И вызвался Ванечка, младший сынок,
Шестнадцатилетний  донской казачок.
Уменье ковать, закалять и лудить
В суровые годы могло оградить,
От гибели верной в таёжном краю
И там обрести половинку свою.

============== Часть седьмая ===========

Кузнец обрабатывал весь леспромхоз,
Для горна угли выжигал из берёз.
Со лба не сходило пятно от ожога,
Желудок сводила больная изжога.
Лесные дары: голубика, морошка,
Голодный паёк дополняли немножко.

А белые ночи стирали все грани –
Где утро, где ночь, где заря и закат?
И в кузнице юность сгорела у Вани,
Как искры от пламени в вечность летят.

                ***

Ты, часом не сын ли того казачка? –
Несмело спросил я, глотнув коньячка.
Попутчик кивнул, закурив сигарету,
А мне предложил карамельку-конфету.
Открылось купе, и вошёл проводник,
Принёс ресторана коньяк и шашлык:
Теперь уже я пожелал угостить,
«Решить уравнение и упростить».

Канва сей истории – чистая быль,
В Российских степях серебрится ковыль.
Печали трава от печали судьбы,
Российский народ не живёт без борьбы.
Борьба за свободу, за землю борьба,
На шее народа пустая торба.
Из грубого, стёртого в нитки холста,
И доля бесправная, ох не проста!

В посёлке ячейка, партийный актив,
Попробуй, посмей-ка, сболтни негатив!
Бесправная масса под строгим надзором,
И служит тайга ей высоким забором.
Бежали,  но гибли, плутая в лесу,
Погоня найдёт и отрежет косу.
Отрубленных пальцев кровавые свёртки,
Напишется акт без особой разборки: -
Догнали, поймали, пустили в «расход»,
Иной за побег невозможен  исход.

По речке студёной, с названием «Вым»,
Теченье идёт с поворотом крутым,
Змеится в тайге и несёт лесосплав,
Из сотен стволов, как огромный удав.

Тяжёлые брёвна, как лёгкие спички,
Лесная река собирает на смычки.
Заторы растут и девчата идут,
Бредут по воде, как бойцы на редут.
Баграми, шестами затор расправлять,
Иначе конвойные будут стрелять.
У них на обед разогрета тушёнка,
А мёрзлым девчатам – прогорклая пшёнка.
Какая же с них выйдет в будущем мать?
Здоровье в реке суждено им отдать.
Пылает костёр для просушки одежды,
И нет никакой, ни малейшей надежды.
Девчатам уйти от студёной реки,
А если завертит никто и руки
Подать не успеет и брёвна накроют,
Навеки в реке, навсегда «успокоят».
Десятник отметит, что списан паёк,
Берёт свою «дань» леденящий поток.

============== глава восьмая =============

В дремучей тайге не напугана дичь,
Её широту не объять, не постичь.
И нет здесь  лугов, не бушует трава,
Лишь хвойный покров, да грибы,  и дрова,
И клюквенный рай, и медвежья поляна,
И ток глухарей вековая охрана.
Из сосен и пихт непроглядной стеной
Хранит заколдованной сказкой лесной.
Сохатый пройдёт, пробежит росомаха –
Всё скроет тайга от следов и до взмаха.

                ***

Ванюша ковал. Кузнеца все любили,
Из дальних посёлков к нему приходили.
Из стали рессорной он делал ножи,
Для ловли лосей, для петель крепежи,
Рогатины, пики, ловушки стальные,
Капканы и снасти. Бачки водяные
Паял и лудил, закалял и клепал
И только поэтому он не пропал.

Ему приносили лосятину, птицу –
(Лесных глухарей), чернобурку, куницу.
Всё ВОХР отбирал, оставляя еду,
Но Ваня не бедствовал в этом аду.
По белым ночам он рыбачить ходил,
В тайге кое-что для себя находил.
Запасся грибами и ягод собрал
И в кузне своей ночевал и дневал.
Ему и спецовку в последний привоз
За доблестный труд выдал «Комлеспромхоз»:
Брезентовый ватник и комбинезон,
Просторные валенки в зимний сезон.

Солдатскую шапку и пару галиц,
Под роспись в журнале ответственных лиц.
Он мог без конвоя повсюду ходить
И даже с охраной язык находить.

А в зимнюю ночь сон приснился ему:
Идёт по тайге. Всё в каком-то дыму.
Грибы собирая, заметил тетёрку,
Залезла под куст, словно  спряталась в норку.
Вжимается в землю и жалобный взгляд,
(Такими глазами подранки глядят).
И, слабо забившись в руках кузнеца,
Разбила в гнезде пол десятка яйца,
Но пять оставались и все сохранились…

-А ваши родители, где поженились?
Задал я попутчику новый  вопрос
И в этот момент загудел тепловоз.
От встречного поезда грохот и свист
Совпал, когда я перелистовал лист
Тетради своей, помечая меж строк,
И годы, и даты и прожитый срок.

============ Глава девятая ============

-На том лесосплаве, где гибли девчата,
Работала мама  и новая дата –
В её биографии станет  отчётом,
К спасению жизни крутым поворотом.
С Саратовской области, немка она,
На спецэшелоне привезена.
В трудармии сгинули все старики,
На дальней корчёвке,
В верховьях реки.
Там где-то сестрёнка, пока что жива,
Хоть весточка эта давно не нова, -
Поведал попутчик о маме своей,
Так, словно, она была тоже моей.


С фельдъегерской  почтой доставлен конверт,
В бревенчатом клубе назначен концерт.
Горят кумачом транспаранты и флаги,
Торжественный праздник в таёжном  ГУЛАГе.
И Ленин, и Маркс, и Ежов, и Свердлов,
Отец всех народов, крупней всех голов:
Огромный портрет зависает над лесом,
Знамением рока, значением веса.
Судьбой миллионов, всевидящим оком,
Для грозной эпохи примерным уроком.

Под марши оркестра, ораторов речи,
В ноябрьскую ночь были танцы и встречи.
И юность не сломленной верой жила.
Законом природы, Любовью звала.
Не гаснущей искрой надежды на счастье,
Её не затушит любое ненастье,
Ни лютый мороз, ни полярная ночь –
Всё сможет она одолеть -  превозмочь.

Они повстречались на этом «балу»,
Наутро она вновь пилила  «шпалу»,
Ударным трудом, добывая паёк,
А в мыслях стоял молодой паренёк,
Ванюша-кузнец, чернобровый казак.
Смущённо краснея, покашляв в кулак,
Спросил напрямую: - Пойдёшь за меня?
И дело решилось до третьего дня.
На вырубку к маме пришёл и увёл,
В бараке накрыт был торжественный стол:
Засоленный хариус, шаньги, грибы,
Крутой холодец из лосиной губы,
Брусничная водка и рыбный пирог
Всё это Ванюша добыл-приберёг.
В сосновом бору пела молодость Дона,
Неслась над тайгой для святого поклона
К родимой земле, к соловьиным садам,
К оставленным там незабытым следам…

================= Часть   десятая ==========

И мама те песни навек полюбила,
Была в них какая-то крестная сила.
В напевах тягучих и грусть, и печаль,
И удаль, и страсть, и святая мораль.
Теперь уже вместе ковали они
И в кузнице песни звучали  все дни.
Пылала любовь, ярче пламени горна,
Лишеньям, морозам, смертям непокорна.

-За многие вёрсты в морозной ночи
По просеке с мамой носили харчи
Сестрёнке в трудармию, чтобы спасти…,-
Попутчик устало сказал мне, - Прости! –
Умолк ненадолго, смотрел сквозь стекло,
По серым щекам его что-то текло.
-Её придавило тяжёлым хлыстом, -
Немного помедлив, добавил потом, -
-По пояс в снегу, не смогла отбежать
И так до весны там осталась лежать…

Мы долго молчали и пили коньяк,
А с поездом что-то случилось не так:
Стоит, пропуская состав за составом,
Своим, подчиняясь каким-то уставам.
То слабо свистит, то трубит словно бес,
А встречные прут лишь один только лес.

Ведь кто-то же рубит тайгу и сейчас?  -
Задал свой вопрос я кому-то из нас.
Но нужен ли был этот глупый вопрос?
И, вот, наконец, потянул тепловоз.
На этом отрезке,  до самой Инты
Мы с ним перешли в разговоре на ты.
И я не защитник, и он не судья,
Свидетельство есть, ну…, а где же статья?
На давность история всё отнесёт.
Ответственность власть никогда не  несёт,
Я эти две строчки оставлю в запас,
Чтоб ими в конце завершить свой рассказ.

============= Часть одиннадцатая ============

Родители с трепетом первенца ждали
И в тридцать четвёртом молитву воздали.
Сыночка Володей они окрестили,
Но около года всего и растили.
Он умер во сне, не болея, не плача,
И эта лишь первая их неудача.
Ещё четырех схоронили они,
(Как сон предсказал в те далёкие дни).

Отец в леспромхозе был лучший кузнец,
С района к нему приезжал военспец.
Булатную сталь отковать на клинок,
Сработать надёжный ружейный замок.
Он мог из железа плести кружева
И сращивать сталь без единого шва.
В станки и моторы все делал детали,
Наращивал крепи, лебёдки и тали,
Паял радиаторы для тракторов,
Чинил механизмы редукторов,
От швейной машинки до  старых часов –
Налаживал всё без научных основ.

А мама жестянщицей тоже трудилась,
(От мужа «премудростям» всем научилась).
Воронки и вёдра, тазы и совки
Творили прилежно две женских руки.
Под звон наковальни ковалась судьба,
На обе души, как сплетенье герба.
Как в сварке кузнечной искрилась любовь
И пять сыновей подарила им вновь.

Старший родился за год до войны,
А дальше настала беда для страны.
Но в стылой тайге геноцид продолжался,
Отец добровольцем на фронт собирался.
Ему не позволили, «бронь» наложили,
Зато непосильным трудом обложили.
Бессменно работал на три леспромхоза,
И слепли глаза от огня и мороза.
Про отдых и сон он и думать не мог,
К ожоговым ранам прилаживал мох.

Работа с огнём изнуряла и жгла,
С церквей привозили колокола,
Их плавил отец, выполняя приказ,
Старинную медь ждал военный заказ.

============ Глава двенадцатая ==========

На просеках трупы всё чаще чернели,
А волки и лисы их грызли, жирели.
Пайки урезала партийная власть,
Сама же питалась и кушала всласть:

Топлёное масло, мясные котлеты,
Сыры, макароны, повидло, конфеты –
Всё было в столовой от НКВД,
Элита держала народы в узде.
И волчьи законы в тайге процветали,
А люди о счастье лишь только мечтали.

Мечтали о Волге, о Родине милой.
Лесная стена стала долей постылой.
Куда ни посмотришь – повсюду, конвой,
Не немец, не швед, а ведь русский же, свой!
Откуда же ненависть эта пришла?
И кара за что? За какие дела?
Людей поделили на разные классы,
А в целом назвали «народные массы»,
Безгласной, бесправной, слепою толпой,
Стравили, маня утопизма тропой.
О равенстве, братстве твердили вожди:
Но только чуть-чуть потерпи, подожди!
Вот «гидру» задушим, врагов постреляем,
А там уж и «равенство» всем уравняем!

В сорок втором всех саратовских немцев
Особым приказом для спецпоселенцев,
Собрали в тайге в оцеплённый район,
Где их охранял боевой батальон.
Пришли и за мамой, приказ огласили
И вместе с отцом в ГПУ  пригласили.
Там старый знакомый, седой военспец
Сказал: - Ты на редкость отличный кузнец,
За немку – жену отвечаешь особо!
Вы будете сразу расстреляны оба,
За связь или помощь любую врагу,
Тогда уже вас я спасти не смогу!

И снова спасенье спустилось с небес,
Но лишь для двоих в этот проклятый лес.
А многие пали безвинно, безвестно,
(Кому-то  была их судьба интересна?)
И многие дети сиротами стали,
В таёжном детдоме одни вырастали,
Подобно зверятам  дрались за кусок,
С пелёнок тянули свой лагерный срок.

Я в этом детдоме родителей ждал,
Ревел и страдал и всегда голодал,
Болел и валялся от кори в бреду,
А мама с отцом приносили еду.
Усталые, чёрные, пахли железом,
Всегда на руках с незажившим порезом.
Такие родные и милые руки
Спасали меня от недельной разлуки,
Несли словно крылья в полярную ночь
От детского дома, от голода прочь.

============= Часть тринадцатая =========

В какой-то момент я оставил тетрадь:
(Попутчика что-то давно не видать!).
В одном направлении ехали мы
И в такт под колёса общались умы,
И мысли одни, и стремленье одно,
Как многосерийное гиперкино.
Как будто и я прожил эти года,
И спецпоселенье…тайга… холода.
Сидели во мне (так давно я живу?),
Воскресли  из детства волной «Де жя вю».

Куда же он ехал?  В таёжный лесхоз?
(И я не задал ему этот вопрос).
И рюмка на столике только одна,
(Коньяк мы допили до самого дна).
Осталась лишь пачка простых сигарет,
Каких не курил я уж тысячу лет.
В окне чуть забрезжил морозный рассвет.
Вошёл проводник и отдал мой билет,-
Минут через сорок и вам выходить,
Но я попросил, наконец, объяснить, -
Куда подевался попутчик военный?

-Простите! Я в этой поездке бессменный.
Места забронировал кто-то в запас
И в этом купе никого кроме вас.
Мой сын приносил с ресторана коньяк,
Вернуть позабыл вам со сдачи пятак.
Вы в этом вагоне военный один,
А в первом такой же седой господин…
-Полковник? Седой? – поспешил я спросить,
Но тут тепловоз резко стал тормозить.
-У вас три минуты, - сказал проводник,
В окне полустанок с домами возник.
И я, не успев уточнить все приметы,
Сбежал со ступенек, - Лови сигареты! –
Вдогонку, мне крикнул кондуктор вагона,
А поезд уже отходил от перрона.

============ Часть четырнадцатая =========

Напрасно искал я глазами вокруг, -
Сошёл ли со мной мой таинственный друг?
(А может быть это двойник или дух?)
Ведь только в дорогу я форму надел,
В отставке давно, а в таёжный предел
Поехал зимой, чтоб увидеть, узнать,
Где корням моим довелось выживать,
Где молодость их закалялась как сталь,
И вот я на месте, и вот н, февраль.

Во мне словно двое: попутчик и я,
История эта его и моя.
Он рядом .Стоит у меня за спиной,
Мой брат, что рождён перед самой войной.
Его ощущаю, дышу за двоих
И не прекращаю записывать стих.

                ***

Никто не подвинет историю вспять.
Я это предмет знал по школе на «пять».
Читал про Магнитку и про Днепрогэс,
Но не было там, ни словечка про лес.
Всё то, что скрывала лесная стена,
Какие лишенья видала она.
История скроет, прикажет, - Молчать!
«Навечно» поставит в архивах печать.
Лишь в сорок седьмом были сняты запреты –
В лесу появились свободы просветы.
Кто выжил, могли возвратиться домой…
С еловой кошмой и пустою сумой.
Куда? Если дома давно уже нет;
Который остался, то в нём сельсовет.

На родине милой мила и землянка,
Но… нет древесины – камыш и саманка.
Ни дров, ни полена…В лугах много сена

И снова станичная кузня жива!
Какие же надо найти мне слова,
Сказать вам о силе казачьего духа,
Коль ей по плечу нищета и разруха.
Ей вечная мудрость от предков дана,
Чтоб ширилась, крепла родная страна,
В труде и в бою нет смелей казака, -
Известна ещё со времён Ермака.

========== Часть пятнадцатая ==========

Отцовская сила колхоз поднимала,
А мама опять потихоньку рожала.
Я третьим тогда появился на свет,
А старшему было одиннадцать лет.

                ***

Вокзал полустанка. Посёлок «Усть-Вым».
С бревенчатых изб поднимается дым,
В безветренном воздухе иней блестит
И снег под ногами упруго хрустит.

-Здесь их выгружали со спецэшелонов.
В тридцатом году, из телячьих вагонов.
В такой же мороз, под открытое небо…
Ты в этом краю никогда ещё не был? –
В сознанье своём я услышал вопрос, -
-С багряным восходом крепчает мороз,
А в два пополудни сгущается тьма, -
Мне вдруг показалось, схожу я с ума:
Вновь голос попутчика, брата во мне
И лютый мороз побежал по спине.

От центра посёлка с названием «Шошка»
Тайга отступала, но лишь на немножко,
Из чёрных бревён все седые дома,
А память вела (будто знала сама)
В большой, двухэтажный, бревенчатый сруб,
На школу похожий, или на клуб.
Для местности этой вполне подходящий,
Но древней и дымной трубою чадящей.

Продавленный, старый, зашарканный пол,
Поленница дров и сколоченный стол,
И старые люди сидели за ним,
Которым, наверно, сто лет и сто зим.

-Здесь дом престарелых, бывший детдом, -
Узнал я в беседе со старым дедом
-А где тут поблизости кузня была?
Кричала мне память, за душу брала.
-А кузня весной вся сгорела, дотла.
Одна наковальня всего и осталась.
Как много изделий на ней отковалось!
Ты кто? Или мне это лишь показалось?
Я самого первого знал кузнеца,
Ивана и ты одного с ним лица.
Он шашку мне делал, булатный клинок
И новый, ружейный, надёжный замок.
Не твой ли папаня тот мастер – кузнец?
-А вы?
-Я при Сталине  был военспец.
За верную…  службу на нары попал,
А стаж, тот военный, в архиве пропал.
Теперь вот… последние дни доживаю
И … в бога не веря, к нему уповаю, -
Слеза покатилась из впалых глазниц,
Моё удивленье не знало границ.

Древнейший старик, (как и все за столом),
Беспомощный, вялый, но светлый умом,
Спросил закурить и, совсем не таясь,
Поведал о том, что осуждён за связь,
С каким-то евреем, продавшим его, -
«Десятка калымских» и только всего!.

Я отдал всю пачку, но сам закурил
(Из тех, что в вагонном купе позабыл),
На брёвнах в стенах узнавал все сучки,
И даже на окнах все те ж паучки,
Всё та же дверная стальная скоба,
Которая мне доставала до лба,
И мне показалось, что скоро придут
С работы родители и заберут
«На ручки» меня и домой понесут…

-Полковник! Ты плачешь? Попей чифирок!
С него не завяжется лишний жирок! –
Прошамкал опальный старик- военспец, -
А может с дороги с грибами супец?
Родители живы? Ага… понимаю,
А я свою жизнь всё никак не сломаю…

-Спасибо,  отец! Что мне сделать для Вас?
-А ты … напиши всем книжонку про нас,
Про всех! И смотри, никого не забудь!
И я, попрощавшись, отправился в путь.

=============  Э П И Л О Г ===============
Напрасно хотел я попасть в «леспромхоз».
Промзона, тюрьма и  трескучий мороз.
Оттуда лишь лес на платформах идёт
И кто-то кого-то куда-то ведёт;
Под знаменем века, под именем зека
Тайга человека не правит, а гнёт.

Немного позднее услышал, узнал:
Тот дом престарелых, где я побывал,
Сгорел. Погорели и все старики.
Их жизнь и судьба никому не близки.
Как выжатый жмых пепел их разнесёт.
ОТВЕТСТВЕННОСТЬ  ВЛАСТЬ  НИКОГДА НЕ НЕСЁТ.
Меняется власть, только принцип один:
Холоп и хозяин. Но БОГ-то один!


Страхов А. И. 9 октября 2009 год.


Боль и недоумение от вопросов: "Как всё это могло произойти? В какой момент и почему люди стали превращаться в зверей? Почему, не плохие на первый взгляд, идеи свободы, равенства и братства стали чудовищной машиной для уничтожения собственного народа?.."

                Продолжение следует.