Что делать?

       Кто мы – человечество?  Что с нами  нужно сделать,  чтобы  мы  перестали  убивать  друг друга?  Попытка  иного  разума  исправить  нас. Чему  надлежит  быть вскоре в нашей стране  и  что делать?  Жизнь  всех  и  каждого… Что  это  -  судьба, случай, чья-то  воля?..  И как последний человек стал первым и  получил ответы на все эти вопросы.
               
               
                .               
Роман
Глава 1
Смятение

            Как только я пришел в себя, увидел лицо склонившегося надо мной мужчины. Лет сорока, широко поставленные черные глаза, тяжелая нижняя челюсть, узкие губы и, как лунный нимб над  головой, белые, до голубизны,  волосы. Было что-то нечеловеческое в этом лице, каким-то неестественным увиделось оно мне тогда.
            - Как ты себя чувствуешь, человек? – спросил белоголовый.
       В ином случае я бы, конечно, задумался о таком  обращении:  ни  господин,  ни  гражданин  или товарищ…   а – человек?!  Но, не сейчас.
       Какое-то время я пытался сообразить, где я, что происходит, и кто это так в упор смотрит на меня.
     - Хорошо,  -  выдавил я из себя.      
      - Вот и замечательно, -  сказал мужчина с белыми  волосами  и отклонился от меня.
     «Седой» - мысленно назвал я его тогда.
    Представьте,  читатель, что когда вы спали,  вас переместили туда, где вы еще никогда не были, где все вам незнакомо, все для вас в первый раз.
     Я лежал на койке, надо мной, прогибаясь, нависала панцирная сетка, через решетку которой проглядывал матрац похожий на американский флаг -  синий с красными полосами.
     Я свесил ноги, сел. Седой сидел на краешке моей кровати. Я огляделся. Большая комната с высоким потолком. От входной двери до  окна с ободранной, давно некрашеной  рамой, свободное пространство.      По обе стороны прохода два ряда двухъярусных коек с одинаковыми  полосатыми  матрацами. К каждой нижней койке приставлены тумбочка, два табурета и две пары тапок.  У окна, прижимаясь к подоконнику, стол. На нем ничего нет.
      Напротив меня на нижней койке сидит мужчина лет сорока. Лобастый, коротко стриженный и плохо выбритый. У него странный, ничего не выражающий взгляд, -  будто смотрит он сквозь меня на что-то для него совершенно  неинтересное,  даже более того, ему неприятное.
    Все койки заняты. На них лежат мужчины. Все мы одеты одинаково - в темно-синие, почти черные, робы с блестящими металлическими пуговицами.
     « Где я?! – была моя первая осознанная мысль. -  Палата,  казарма,  камера?!..  Нет, конечно же, не камера. Нет параши, дверь не металлическая  и нет глазка. Опять же,  нет на окне решетки. Казарма?!.. Что-то не похоже. Ни я, ни этот, что смотрит сквозь меня безумным взглядом, явно не воины. Палата?!  И я в сумасшедшем  доме?! Тоже не похоже. Дверь  приоткрыта. Опять же, ни  склянок на тумбочках, ни запаха лекарств, ни приглушенных  звуков сдерживаемых шагов и разговоров, что бывают в больницах, ничего этого нет. Да  и одежда  на нас  явно  не больничная.»
     В полной растерянности я озирался.
     - Все будет хорошо,  -  неожиданно произнес Седой, положил мне руку на колено и испытывающее посмотрел на меня. Рука оказалась неожиданно холодной, от прикосновения я даже вздрогнул.
     Я уже было решился открыть рот, чтобы обратиться к Седому и выяснить, где же это я, и что, собственно,  происходит. Но не успел. За дверью послышались шаркающие шаги, невнятное бормотание.      Дверь открылась. В проеме показался стриженый наголо молодой человек с улыбкой во весь рот, отчего глаза его превратились в  щелочки. Одет он был также, как и мы все, в руках держал здоровенную корзину, доверху наполненную пластиковыми коробками, каждая -  величиной с кирпич. Единственное,  чем отличалась его одежда от нашей,  так это  широкой желтой полосой поперек робы. Я тут же отметил, что такая же полоса и на куртке, сидящего рядом со мной Седого.
     - Боря прибыл, - радостно  сообщил вошедший.
          Седой оставил кровать, взял у Бори корзину, отнес ее к окну, поставил на стол. Вынул из нее количество коробок, надо полагать, по числу постояльцев в комнате. После чего корзину, где еще оставались коробки, вернул Боре.
     Получив корзину,  Боря продолжал топтаться в дверях и все также улыбался.
     - Свободен. Кру-угом, - скомандовал Седой.
     Боря продолжал стоять.
     - Выполняй команду. Ты же умный, - поторопил его Седой.
     - Я всегда умный. Я всегда такой, - не  переставая улыбаться,  согласился Боря, и тут же, не дожидаясь повторного  приказа, дал себе команду:
    - Кругом. Шагом марш. – Повернулся и вышел.
     - Всем ужинать! – будто в пустоту объявил Седой и оставил  нас.          
     Жильцы комнаты пришли в движение, - сползали с верхних ярусов коек, вставали с нижних. Брали со стола коробку, ставили ее на тумбочку,  усаживались на табуреты.
     Что было делать мне? О чем-то спрашивать их,  так меня никто не замечает, досаждать вопросами этим непонятным личностям?.. Ни малейшего желания проявить инициативу у меня не возникло.
     Тут я услышал голоса моих сожителей. Обитатели  комнаты  оказались не  глухонемыми и не врагами между собой. Усаживаясь,  они обменивались скупыми отстраненными фразами: да, нет, конечно, что…
    Глядя  на  них,  я  стал делать то, что делают они. Оставил койку, подошел к окну, взял последний пластиковый контейнер. Вернуться на свое место и приступить к трапезе не поторопился. В надежде,  хотя  бы  в какой-то мере,  найти ответ на вопрос –  где же все-таки я нахожусь – принялся жадно разглядывать  все,  что открывалось мне из окна.
     Судя по  высоте,  на которой находилось наше жилище, я был  на втором этаже.
     Открылась мне картина весьма прозаичная.  Непосредственно под  окном  - поросшее жухлой травой свободное пространство размером с половину футбольного поля.  Перед  окном вытоптанная рыжая дорожка. По правую сторону  от поля – здание из  красного  кирпича формой,  как  огромный  параллелепипед  поставленный  на  «попа». На  вершине  здания  вращается здоровенное  черное  колесо,  от  которого вглубь сооружения уходят  два  толстенных металлических  троса. Высокое здание с колесом  окружают  несколько беспорядочно  расположенных  одноэтажных  блочных  построек.  По левую  сторону от поля -  серые  блочные  домики. Дальше за  полем, если  смотреть  прямо, стена из серого железобетонного  забора с колючей  проволокой.  А еще  дальше,  совсем  далеко -  лысые,  выжженные солнцем,  пологие  сопки.
     Из серых построек,  что были по левую сторону от поля, выдвинулась  группа  мужчин – числом где-то  с десяток, может чуть больше. Скоро они оказались под окном.
             Впереди  группы,  не оглядываясь, в полной уверенности, что никто за его спиной не отстает, шел крупный пожилой мужчина в робе с желтой полосой. Следующие за ним поторапливались охотно, как спешили бы за матерью утята.  Все они проследовали к красному зданию с большим черным колесом.
    С коробкой я вернулся на свое место. Сел на табурет, принялся открывать пластиковый контейнер.
     Какие мысли были у меня?  Исчерпывающего  ответа на вопрос - где я, не было. Но, основания  полагать о своем местонахождении появились. Скорее всего,  нахожусь или в тюрьме или в колонии предположил  я. Единообразие в одежде, питании, общее жилище, колючая проволока, что вдалеке на заборе.  Только что прошедшая группа мимо окна. Явно они не на футбол, не в театр или в бассейн направились. Что же это все, если не знаки, подтверждающие, что я в неволе.
     Я открыл контейнер. В нем оказалась коробка меньших размеров, пластиковая ложка и бутылочка с красноватой жидкостью.
    Я взглянул на своих товарищей. Все они усердно поедали то, что было в коробке меньших размеров. Последовать их примеру я не поторопился. Я  никак не мог обрести равновесное состояние души.  Их поведение угнетало меня. Ни разговоров, ни шуток,  -    суррогат  общения какой-то.
     Однажды мне довелось быть свидетелем посещения больных в сумасшедшем доме.  Атмосфера удручающая. Уже после больницы, оказавшись среди здоровых людей,  я выдохнул с неимоверным облегчением. Господи,  как хорошо быть нормальным  и  быть среди  здоровых,  сказал я себе тогда. Сейчас же,  чувство подобное тому,  что владело мной  в психиатрической больнице, ожило  во мне.
     Я принялся за еду.  Вкус  оказался совершенно  незнакомым.  По консистенции блюдо было,  как сливочное масло, по виду – темно-коричневое, напоминающее растопленный  шоколад.
     Проглотив содержимое  пары ложек,  я отметил, что яство  вполне съедобное. Не мог я не признать и того обстоятельства, что аппетит разыгрался во время еды. Вкус жидкости из бутылочки напомнил  мне вишневый компот.  Заканчивал ужин я уже с удовольствием,  и было удивительное  ощущение,  будто я умял набор блюд в хорошем ресторане. 
     По окончании трапезы мои сожители  поставили пустые коробки и бутылочки на стол и опять же, не общаясь, заняли  места на койках. Лег и я.
     Неожиданно  вернулся Седой.  Прошел к моей койке, сел на табурет.
     -  Как тебя зовут? -  обратился он ко  мне.
     В его интонации я услышал какой-то скепсис, даже больше того, интуитивно я уловил неверие получить ответ, как если бы, например,  он спросил: сколько будет триста двадцать пять в одиннадцатой степени.
     Я уже было  раскрыл рот назвать свое имя, но… Словно в невидимую преграду в мозгах уперся. Ужас!!  Что это?! Я не мог вспомнить,  как меня зовут!  Беспомощно улыбаясь,  я молчал всем своим видом показывая: мол, недоразумение какое-то, секундочку… сейчас вспомню. Секундочки шли, но преодолеть препятствие, возникшее в моей голове, никак не удавалось.
     Седой, в ответ на мое замешательство, не выказал никакой реакции. 
     -  Расскажи  о себе: где родился, учился, работал?.. – как бы,  не замечая моей растерянности,  спросил он.
     Я был бы рад ответить.  Но..  Что происходит?!..  Я ничего не помнил!!  Напрочь отшибло все!!  Я потерял память!!  И тут, внезапно, возникшее недоумение  стало бесповоротно превращаться в  катастрофическую растерянность.  «Кто я?!  Сколько мне лет?!  Какая моя прошлая жизнь  Я ничего не помнил!! Как это сразу не дошло до меня, когда я очнулся?!»
      Седой оставался все таким же невозмутимым. Было похоже, что для него не является неожиданностью  мое беспамятство.
     -  Не переживай.  Все будет хорошо.  Молодец,  -  успокоил он,  и  его  черные глаза  явили  странное  подобие  улыбки.
     Тут, вдруг, подал голос,  лежавший на койке,   сосед напротив тот, что  до этого отрешенным взглядом смотрел мимо меня.
     -  Молодец без яиц,  - съязвил он. Симбиоз ехидства и злорадства уловил я в его  реплике.
     Сразу до меня не дошел смысл услышанного.  Однако, сообразив,  что сказал этот неприятный субъект,  я безо всякой опаски,  чисто машинально сунул руку в штаны, провел рукой по промежности.  И… Там, где должен быть мешочек  хранящий  наследственность, ничего не было. Гладкое место и только!!
     Неосознанно,  почти судорожно,  водил я ладонью  по промежности.  Но.. Все тщетно.  Все то же гладкое место! Ни рубцов, ни шрамов.  Ничего! Будто я родился таким неполноценным.
     Поняв, что продолжать  поиск не имеет смысла,  я откинулся в койке, уставился безумным взглядом в нависавший надо мной полосатый матрац и затих.
     «Ужас!!..  Евнух!! Манкурт!! Урод!!...»,  -  вот кто я теперь, - был результат, образовавшийся в моей голове.
     Я лежал подавленный не в силах не говорить,  не двигаться.
     Седой поднялся с табурета, наклонился надо мной, похлопал меня по плечу  и,  явно удовлетворенный  общением,  который раз сказал:
     - Все будет хорошо. Не переживай. …   
     Что-то ответить ему мимикой, словом, движением я был не в состоянии. Я оставался в полной прострации.
     Седой ушел.  Товарищи мои сползали с коек, тоскливо бродили по комнате, как комьями  грязи перебрасывались короткими фразами, но для меня все происходило,  как в тумане. Заснул я  тяжело и нескоро.

Глава 2
Манкурты преисподней

     Утром меня разбудил звонок похожий на тот, что бывает в школе.
     Евнухи-манкурты зашевелились, принялись сползать с коек. Я будто бы и не забывался.  Более ужасного  состояния в своей жизни я еще не испытывал. И, что было самым тягостным, так это проклятая неизвестность.  «Где я?! Что происходит?! За что меня так изуродовали?! Долго ли это все будет продолжаться?! Неужели и я превращусь в такого же ходячего овоща, как эти, что сейчас топчутся  вокруг меня?! Не может этого быть!! Не хочу!!»,  - стенала моя душа.
     Не знаю откуда у меня хватило душевных сил, чтобы не взвыть и не предпринять каких-то импульсивных действий, - не выбежать в коридор и не начать отчаянно кричать, стучать, выяснят: Что? Зачем?  Почему?.. А результат?..  Скорее всего, и там – вне нашего  жилища, такие же тени  былых  людей, как и внутри него. Опять же, - инстинкт самосохранения  не оставил меня; если,  не в пример изуродованным  сокамерникам,  начну буйствовать, то ничем хорошим это для меня не закончится понимал я.
     В полном отчаянии,  собравшись с волей,  смиренно продолжил я свое ничтожное существование.
     Все принялись одеваться.
     Вошел крепкий широкоплечий мужчина в робе с желтой полосой на груди. Вчера я видел его из окна.  Он вел за собой группу таких же послушных  горемык, как  и мы. Разводящий  --  решил  я.  Он был во всем широк, даже ртом.  Если бы он, вдруг, улыбнулся  -  рот оказался бы на ширине плеч.
      Только вот широта душевная от него не исходила. Разводящий вел себя с нами, как пастух со стадом,  -  равнодушно и безучастно. Наше поведение не трогало и не вызывало у него никаких эмоций. «Поторапливайтесь… Быстрее…  Чего ждете…»,  - повторял он дежурно, монотонно, при этом с полным отсутствием выражения недовольства или нетерпения на лице.  Надо было ему поторапливать, вот он и делал это.   
     На столе в корзине ждал завтрак. Понуждаемые спешить, мы умылись, позавтракали  и, как не трудно было догадаться,  отправились на работу.
     Мы вышли из дома. Разводящий шел впереди не оглядываясь, мы сомкнутым строем  послушно следовали за ним.
     Родилась в голове мысль: догнать широкоплечего и, поравнявшись с ним, попытаться выяснить хоть что-то. Но, я тут же опомнился, - списал со счетов свой умственный прибыток.  Инициатива может стать не только глупой, но и опасной.  Ничтоже  сумняшеся саданет он меня кулачищем, чтобы не приставал, как назойливая муха, -  для него и дел то…
     Прошли поле, подошли к серому блочному зданию над входной дверью которого   выцветший плакат: «безопасность  -  норма жизни»
     Вошли, оказались в помещении, где вдоль стены рядком  шкафчики и скамьи.  Мои сокамерники,  не мешкая,  стали переодеваться.
     Разводящий подозвал меня, показав на один из шкафчиков, сказал:
     -  Твой. Переодевайся.
     В шкафу я обнаружил резиновые сапоги, портянки,  нижнее белье, комбинезон и  желтую каску с фонариком на ней.
     После того, как наша смена экипировалась прошли мы в здание из  красного кирпича с огромным колесом наверху. Внутри я увидел трос, который крепился к металлической клети. На ней черными буквами: «правая клеть»  К клети,  подходили рельсы, чуть дальше – рядок чугунных  вагонеток, доверху наполненных  желтой рудой.   
     Будь в прежней памяти, я бы стал соображать: что за руда в этих вагонетках?  Что  мы будем выдавать «на гора»?  Медную, железную, никелевую руду, уран или,  быть может,  апатит…  Но тогда такие мысли не могли придти мне в голову. Я  не  мог вспомнить  даже название таких руд.
     Первая партия, среди которых были разводящий и  я вошли в клеть. Лязгнув запором, клеть закрылась, раздался звонок, мы поплыли вглубь земли. Я тут же почувствовал сырость, холод,  запахло будто только что побеленной известью.
     Слабо освещались сырые стены шурфа. Не проходило и минуты, как открывался очередной горизонт; по стенам слабо освещенного тоннеля тянулись кабели, вглубь уходили рельсы для вагонеток.
   Но вот ногами мы ткнулись в пол клети. Клеть металлическим голосом отозвалась и замерла.    Лязгнув, дверь открылась, мы вышли.  Горизонт, в котором мы оказались,  ничем не отличался от тех, что я только что видел, спускаясь в преисподнюю.   
     По рельсам двинулись вглубь тоннеля. По мере того, как мы шли, группки по два три человека отделялись от нас. Скоро нас осталось четверо: разводящий,  я,  и еще двое моих товарищей.
     Внезапно рельсы закончились, под ногами захлюпали лужи. Воздух сделался плотным, влажным, дышать стало труднее. Разводящий достал из кармана маску, напялил ее на свое широкое лицо.  Мы последовали его примеру.
     После того, как прошли еще немного уперлись в тупик, - груду камней и  каменную стену. Здесь же стояла небольших размеров незнакомая мне,    желтого цвета машина с ковшом впереди.
     -  Занимай место!  -  приказал мне разводящий, указав рукой на сидение. Он произнес это настолько решительно и категорично, что у меня не хватило духу возражать или  отказываться.  Я послушно занял место в кабине. 
     -  Твое рабочее место,  -  сказал он.
     Не успев ни растеряться, ни опешить от такого поворота событий я послушно стал трогать рычаги и нажимать на педали.
     И…  Невероятно!  Я, вдруг,  с величайшим удивлением обнаружил, что умею работать на этой машине. Мои руки и ноги  умело и расторопно задвигались. Промелькнула мысль, что у меня, лишенного памяти,  как таковой, сохранилась моторная память и, что, может быть,  раньше я работал на таком агрегате. Но размышлять было некогда.
     -  Нет проблем, я  все помню,  -  с облегчением доложил я.
     Моя задача в штольне сводилась к простой операции.  Я зачерпывал ковшом породу, отвозил ее к главному тоннелю, загружал,  в стоящие на рельсах, вагонетки.
     Необъяснимо, но, как только я начал работать, услышал в себе неукротимое желание делать все хорошо и споро. Откуда взялась такая   мотивация было неведомо, но она была,  и это заставляло меня трудиться  расторопно и качественно.
     Два помощника, что были со мной в штольне,  помогали мне.  Если у меня не было возможности  зачерпнуть породу, они загружали ковш лопатами.
     Где-то часа за четыре мы справились с поставленной задачей. Площадка, заваленная  камнями, стала свободной.  Штрек уперся в каменную стену. 
     Два моих помощника оказались еще и подрывниками.  Они принялись сверлить в стене отверстия, вкладывать в них взрывчатку.
     Я откатил погрузчик в безопасное место.  Отошли и оба моих помощника.  Раздался глухой взрыв.  Штольню заполнили клубы пыли. На этом наша смена закончилась. Пыль уляжется, на смену нам придут такие же, как и мы, рабы подземелья.
   У клети, чтобы подняться на поверхность, мы оказались первыми. Неподалеку стояла скамейка. Мы сидели, ждали наших товарищей.
     За все время работы я перекинулся с помощниками  парой слов и не более. Труд сближает. И сейчас я решил, что будет вполне уместно сойтись с ними поближе.
     Начать разговор я решил не со знакомства.  Глупо было бы спрашивать  как их зовут, ведь я и сам не помнил свое имя. Заговорил я так…  не о чем.
     - Устали?  -  обратился к обоим.
     Они  странным  взглядом  посмотрели  на меня и продолжали молчать.  Я сидел посередине между ними. Повернув голову в сторону того,  что был помоложе и, как показалось мне, более контактного, спросил:
     -  Давно здесь?
     Сосед по скамье, не изменившись в лице, продолжал смотреть на стену тоннеля. Я не оставил надежду.  Не смотря на его  полное нежелание разговаривать,  я не унимался.
     -  Поговорим…
     На этот раз он повернул в мою сторону голову и с нескрываемой неприязнью холодно произнес:
     -  Что.
    -  Ну, как что…  Что дальше будет и вообще…
     Он звучно втянул носом воздух, засопел и опять уставился взглядом в стену.
     Не  желала  его душа  шевелиться.  На  лице  ни  мыслей,  ни  эмоций.  Печать смертная!  Катастрофа!.. 
     Я не обиделся. Принял  настоящее,  как  должное - вот  уж  действительно:  грех  на  больных  обижаться.  Лишний  раз я убедился   в том, что в головах  моих товарищей  все спрессовалось, стало каменным, как стена, что сейчас была напротив нас.
     И тут прежнее чувство, что забылось во время работы,  проснулось во мне. Вернулся  страх. Ведь и я могу превратиться  в такого же, лишенного разумных  мыслей и светлых чувств, манкурта!
     Сидели молча. Не знаю о чем думали оба моих соседа, если думали вообще,  мои же мысли были такими…
     Теперь уже, по крайней мере,  я догадывался  где я, и что здесь делаю.  Злые темные силы, пока мне неведомые, лишенные любви и сострадания, заточили меня в эту преисподнюю. Ужасно было сознавать, что долго я так не продержусь, -  или сойду с ума или превращусь в бесчувственного  живого  робота, как и мои сокамерники. Еще я подумал, что в тюрьме или в сумасшедшем доме было бы несравнимо легче.   По крайней мере, в тюрьме можно общаться с психически нормальными людьми.  И в дурдоме,  не все же такие, как эти, что сейчас рядом. Есть и такие, с которыми  и поговорить можно.
     И тут среди мертвечины моих мыслей мелькнул проблеск надежды.  «Седой!»,  -  вспомнил я. Представилась его белая голова, и на душе стало чуть светлее.  Ведь он то -  явно нормальный.  «Все будет хорошо..» - пообещал же  он.  Непременно придет и что-то изменится. От этих последних мыслей мне стало чуть легче.

                Глава 3
                Прежняя земля миновала
      
     Зерон -  президент  огромной  страны  Полизонии в  тот роковой вечер в столицу не поехал. Остался  на  ночь  в  загородной  резиденции.
     К полуночи  собрался  отойти ко сну.  Одел пижаму,  засунул пистолет под прикроватную тумбочку. Положить по подушку  -  прием известный,  могут  и не  дать  выхватить. А тут нагнешься, вроде тапки  надеваешь,  и вот она  черная сталь  в руке.  Пальнуть  рука не дрогнет,  все  равно кончат,  а  так…  Кто еще знает…               
     Сразу заснуть, как в небытие провалиться, что бывало в молодости,  уже не получалось.  Лежал.  Лезла в голову  всякая дрянь,  -  ни днем,  ни  ночью не стало от нее покоя. «…Камарилья  вокруг.  Пока  безоглядно  воровали  -  осанну  пели.  А  сейчас?!..    Кому легко?..  Нет  никому веры.  Капитализм  строить  стал.   Достроился…  В чужие сани  сел. И страна  оплевана  и  народ  голый…  Вечером  советники  опять на войну  подбивали.  Маленькую  такую  войнушку  -  победоносную. К  провокации,  сакральной  жертве  склоняли. Народ в  исступление придет,  к  отмщению  взовет.  Святым  делом  война станет. А  там  маленькая  бойня  победным  покрывалом  все  неровности и  укроет.  На  войну всё  списать  можно.  Рейтинг  уж  точно  поднимется…»
     Вздохнул.  Не сейчас же решение принимать. Утро вечера  мудренее.  Скорее  бы заснуть.  Сон  совсем  никудышным  стал.   Спал первые  три - четыре  часа,  потом  просыпался,  ворочался, но,  слава  Богу,  засыпал  снова
          Среди  ночи,   будто кто-то  толкнул.  Открыл глаза, и тут же дрогнуло что-то внутри, следом шевельнулось  в подсознании: «что-то не так?!..».
     А «не так»  состояло в том, что в спальне, как никогда,  было темно. Бросил взгляд на окна.  Нет светлых проемов! Черно за пуленепробиваемыми стеклами. И зловеще тихо, как в могиле.
     Вдалеке над столицей  Адепсой  всегда светилось ночное небо.  Сейчас же привычного теплого света не было.
     Проснувшееся беспокойство заставило Зерона подняться с постели.  Сунул ноги в шлепанцы, подошел к окну.
     За окном -  беспросветная,  ничего хорошего  не  сулящая,  темень.  Тревожно сжалось в груди.  Всегда на востоке, где Адепса,  ночью  небо светлое, оранжевое. И свет этот, чем выше, тем слабее, а по сторонам мягко растворяется  в темноте  ночи.
     Сейчас же, куда ни глянь, зловещая пугающая темнота. В резиденции не горят фонари, не видно дорожек, нет теней от строений…  Мрак!
     Стал открывать окно.  Тяжелая рама медленно подалась внутрь. Больно, пугающе застреляло в мозгу:  «Нет электричества!? В резиденции!!..  И нет!? Да что в резиденции, во всем поселке нет!?  И не только!!  В Адепсе нет!! Что это?! Авария?! Глобальная катастрофа?!  Почему не разбудили, не подняли, не доложили?! Ведь есть же аварийные генераторы!  Почему же, как  в преисподней,  темно  и  тихо?!  Что происходит?!..»
     Неожиданно внизу, на первом этаже, забрезжил едва видимый свет. Похоже свечу  зажгли.  И  тут же на дорожке  Зерон увидел две, едва различимые, тени.  Они  двинулись в сторону контрольно пропускного пункта.
     «Охранники»,  -  допустил президент.
     -  Майор! -  Так он обращался к старшему дежурному охраннику. Окликнул  наугад, негромко,  ничуть не сомневаясь, что его услышали. 
     Призрачные силуэты не замерли, не остановились и не откликнулись, хотя,  было  понятно, что услышали.   Дрогнула душа.  «Дождался!! Заговор!?  Измена!? Переворот!?... Сейчас придут!!.. Выведут и к стенке!! Если  выведут?!»   Ноги, вдруг, держать перестали,  холодок по спине пробежал, будто не со второго этажа, а с головокружительной высоты вниз посмотрел.
          Вернулся к кровати, щелкнул выключателем ночника, что стоял на прикроватной тумбочке. Щелчок, как осечка выстрела  -  впустую. Подошел к телефону, снял трубку. В ответ  -  гробовое молчание. Взял мобильный  телефон,   и  он умер.
     И надежда на недоразумение умерла. Сомнения ушли. Произошло что-то непредвиденное,  ужасное. Что делать?! Даже заболело в груди.   Собственно, выбора не было,  алгоритм действий один: спуститься вниз, выяснить, что же,  все-таки,  происходит.
     Обуреваемый мыслями одна чернее другой, достал из под тумбочки пистолет, сунул его в карман пижамы.
     Чтобы не наткнуться на что-нибудь в темноте, выставив руку вперед, пошел. Миновал коридор, осторожно ставя ноги на ступени лестницы, спустился на первый этаж.  Подошел к внутренней двери приемного кабинета. Неслышно открыл дверь, вошел в кабинет. И тут в противоположном конце кабинета увидел из-под двери слабенький  просачивающийся свет. Свет был едва живым, но этого вполне хватило, чтобы не зацепиться за крышку массивного дубового стола или, потеряв направление, не столкнуться нос к носу с великим правителем прежних времен, что всегда взирал с картины на происходящее в кабинете.
     Уловил запах дыма. Курят!  Плохой знак. Роскошь и в приемной и в его кабинете непозволительная.  Да и не было курильщиков в его охране.
     Прежде, чем открыть дверь, чутко прислушивался, выжидал. Разговаривали двое - нервно, отрывисто, с употреблением матерных выражений. Ничего, что вызывало бы опасения,  в свой адрес  не услышал.  Голос одного  из собеседников узнал. Это был майор  -  начальник охраны.  Значит среди тех двоих, что не откликнулись на его голос, майора  не было. Уже хорошо.
     Толкнул дверь. Открылась дверь бесшумно. Пламя свечи  на столе дрогнуло, тени охранников на стене подвинулись.  Говорить не поторопился.  Пугающая неизвестность не позволяла спешить ни в словах, ни в действиях.
     Увидев президента,  охранники с мест не вскочили. Курить не прекратили.  Прежних готовности и преданности, что всегда присутствовали на  лицах, не  было и  в помине.  Раздражение, почти что злоба подали голос. Не привык  Зерон к такому отношению к себе, потому и не хотел, а злился. Но тут же укротил недовольство, сделал вид, что не придает значения такой их вольности.
     Обозначив на лице  невозмутимое выражение, подошел к столу, сел на стул  и, стараясь быть в голосе твердым, глядя на начальника  охраны, спросил:
     -  Что?..
      Майор с ответом не поторопился.  Вроде, как подумав, произнес:
     -  Пи***ц
      -  Полный,  - подтвердил его подчиненный.
     Зерон молчал. Молчание его предполагало, что все же надо докладывать, объяснять, что же происходит на самом деле.
      Майор  глубоко затянулся, выдохнув  дым, заговорил.
     -  Хреново… Ничего нет.  Все накрылось.
     -  А конкретнее,  -  спросил Зерон.
     -  Электричества нет. Света нет.  Связи нет. Пустая железка,  -  поднял он мобильный телефон и небрежно бросил его на стол. –   Ничего не работает.  Глобально все сдохло.
     - А генераторы?  Связь в бункере?  -  уже без надежды услышать желаемый ответ не сдавался Зерон
     -  Генераторы не запускаются. Автомобили не заводятся. Фонарики и те не горят. В бункер не войти. Все сдохло…  -  который раз повторил майор и выругался.
     -  Это что же,  везде так,  -  лишившись твердости в голосе,  спросил Зерон.
     - Похоже, что так.
     -  И давно это?
     -  Где-то около часа.
     -  Почему сразу не доложили?  -  без намека на обвинение спросил президент, понимая, что сейчас не тот случай,  чтобы подчиненных на место ставить.
     -  Какой-то ясности ждали.  Надеялись, что хоть что-то приоткроется,  -  не оправдываясь, ответил майор.
     Все трое сидели и молчали.
     Мысли одна мрачнее другой камнепадом обрушились на президента. «…Что произошло?!  Враги  кибератаку провели?!  Теперь ядерного удара   ждать?!  Но почему так зловеще тихо?  Почему ничего не происходит?  Техногенная катастрофа?  Диверсия?  И на какой по размерам территории это происходит? Столица, область, страна?..  Провокация?!  Начало переворота?!  Придут,  расстреляют?!  Кто придет?..   Нет, не похоже. А может это катастрофа планетарного масштаба?  Если так, то что же произошло?!  Из-за чего все это? Где внутренние войска?  Где армия?  Где они все?!  Ядерный чемоданчик! Выходит никчемная вещь теперь! Что я могу сделать?!..  Ничего!!  Хорошо, что в  Адепсе  на ночь не остался!  А может наоборот  -  плохо?!  Полная беспомощность и неопределенность…»
     Тошно стало от черных мыслей. На какое-то мгновенье скукожился.  Сник, обмяк телом. Взгляд потух, утратили жизненную энергию  мышцы лица;  от их релаксации даже кожа обвисла.
     Но продолжалось это недолго. Опомнился, взял себя в руки, собрался с мыслями,  и от того в лице переменившись, спросил:
     -  Остальные где?
     -  Ускакали с автоматами по домам.  Ворота вручную открыли. Конюшня пустая. Человек двадцать осталось.
     Зерон  засопел, постучал пальцами по столу.
     -  Что решили?..
     -  Что-то надо делать,  -  рассудил  подчиненный начальника  охраны.
     -  Разумное, главное - своевременное решение,  -  криво усмехнулся президент.
     -  Соберемся у главного входа,  определимся, сколько нас, что имеем, что можем… А там - будем действовать  по ситуации… – предложил майор.
     -  Пожалуй, что так,  - согласился  Зерон.  -  У парадного крыльца разжигайте костер, я переоденусь, выйду. Действуйте.
     Мобилизованных среди ночи оказалось немногим более двух десятков:  конюх, оставшийся без лошадей, дежурный электрик, две поварихи, в планы которых не входило спать,  остальные -охранники.
     У парадного крыльца разожгли костер.  Что-то сломали,  что-то разобрали в курятнике и конюшне. Полки, перегородки, рамы  из хозяйственных построек, ставшие дровами, понемногу подбрасывали в костер.
     Утратили все цельность характера.  Немногословные, заторможенные,  как приведения, черными тенями потерянно топтались в свете костра. Что-то говорили,  что-то делали. Чего-то ждали.  И дождались…

               
Глава 4
Уравнители прилетели

     Внезапно произошло то, что открыло всем глаза на происходящее, все объяснило и все расставило по своим местам.
     Где-то далеко, надо полагать, невысоко над  землей увидели служивые резиденции вспыхнувший свет. Уставшим от гнетущей вокруг темноты сразу не заметить его было невозможно.  Свет был необычайной формы, смертельно белым, холодным и пугающим.
     Это был конус, чуть расширяющийся книзу, с абсолютно четкими контурами.  Из вертикального положения он неспешно менял угол наклона то влево, то вправо, словно кто-то неведомый с одной известной ему целью шарил по земле,  выискивая что-то.
     Скоро луч, обыскивающий землю, стал приближаться.   С небольшой ошибкой уже можно было определить и высоту,  из которой он  исходил, и размеры самого луча.
     Источник белого света находился на высоте километра в два не более.  В ширину или в диаметре  был он метров двадцать-тридцать.
     К счастью для наблюдателей путь луча, двигающегося в сторону Адепсы, оказался чуть в стороне от резиденции.
     И тут произошло то, от чего в одно мгновенье все окаменели и потеряли дар речи:  увидели  наблюдатели источник света.
     Наползая на звезды, гигантская глыба плыла по небу. Исходящий из небесного монстра белый  конус  ничуть не мешал разглядеть контуры космического чудовища. Свет, рожденный в чреве гиганта, не рассеивался, не слепил, имел совершенно четкие контуры, будто сделан был из какого-то неизвестного вещества. Небесный корабль, а это, несомненно,  был он, формой своей напоминал огромный многоэтажный дом с небольшими по периметру  пристройками. Кроме луча, из машины не исходил никакой другой свет,  не мигали огни, не светились иллюминаторы, не вращались какие-то механизмы.
     Корабль безмолвно плыл в сторону столицы.  Пройдет еще пять-десять минут, и устрашающая черная громадина  будет шарить дъявольским лучом по Адепсе.  Что происходит под белым  конусом, конечно же, никто не знал, но оказаться в его свете никто не пожелал бы.
     С окоченевшими душами, отрешенным взглядом провожали  наблюдатели  непрошенного гостя.  Теперь уже все понимали, кто виновник,  лишивший их электричества.
     -  Ни хрена себе… -  наконец прозвучало в гнетущей тишине.
     Оцепенение неохотно оставляло собравшихся.
     -  Что же эти суки с электричеством сделали?  -  спросил кто-то.
     Вопрос не был обращен ни к кому конкретно, прозвучал чисто риторически  и,  конечно же, никто не ждал ответа. Вопрос повис в воздухе, как утверждение, как констатация факта и не более того.
     Однако, как ни странно,  слова вопрошавшего не растворились бесследно в темноте ночи. Нашелся среди удрученных свидетелей ответчик.  Им  оказался дежурный электрик резиденции.
     В понимании обывателя, электрик  -  это никто иной, как специалист, меняющий пробки в электрощите, скручивающий провода, монтирующий розетки, выключатели…  В резиденции же  электрик оказался специалистом весьма образованным - имел два диплома: один полизонийский, другой полученный в Германии.  Разбирался не только в электричестве, но и в электронике и в компьютерном «железе»  Прозвучавший вопрос был воспринят им, как, если бы, например, стало человеку плохо,  и все стали звать:  «Врач! Есть ли здесь врач?!»  И врач, если таковой оказался поблизости, непременно бы отозвался.
     И электрик не промолчал. 
     -  Можно предположить…   -  начал говорить он негромко, но в тишине его услышали,  и все обернулись в его сторону.
     -  Электричество  -  направленное движение заряженных частиц в электрическом поле, - продолжал доводить до слушателей свое соображение  специалист.  -  Похоже  эти господа ,   -  он поднял глаза к небу,  - заблокировали электрическое поле…  Или  повлияли на магнитное поле Земли…  Не перемещаются заряженные частицы  в средах…   Вот, собственно, и результат… …  -  закончил  он, не зная, что еще сказать внимавшим ему  слушателям.
     Вопросов, к истолковавшему суть обрушившейся беды не последовало.  Всем хотелось услышать  что-то более конкретное, по существу проблемы,  то есть:  так,  все-таки,  будет электричество или нет, а еще было лучше,  если бы он сказал, как же получить это самое электричество.
     На какое-то время все опять замолчали.
     Тем временем пришельцы уже были над Адепсой.  В столице случился  апокалипсис. В домах нет газа, воды, электричества.  Не  работают телевизоры,  холодильники, стиральные машины…  В ненужные безделушки превратились мобильные телефоны, гаджеты, айфоны, смартфоны… Застряли люди в темных кабинах лифтов, встали, как вкопанные,  автомобили, автобусы, троллейбусы, превратилось в черную преисподнюю метро.  Стоят поезда,  дрейфуют  неуправляемые пароходы, падают самолеты…  Все, что ехало, летало и плыло, мгновенно превратилось в  обездвиженную груду  металла.  Звон разбитых стекол  витрин, скрежет срываемых  рольставен и выбиваемых дверей.  Крики, вопли, слезы.  Хаос, паника, буйство страстей, царствуют беззаконие и безнаказанность.  И все это  в зловещей темноте ночи,  где каждый за себя. Рухнули, как их и не было,  устои нравственности, морали.  Всем людским порокам дорога открылась.  Государство, со всеми его институтами, впало в кому, будто его и в помине не было. Утратили смысл существования полиция, армия, пожарные, скорая…  Связи нет, ничто не едет, не летит  и не плывет.  Из залитого  огнями,  теплом  и движением Адепса превратилась  в мрачный остывающий   город-призрак.            
      Понимали ли это существа, взирающие на обезумевший город из своей мрачной махины?  Если понимали, то для чего они все это учинили? Были мы для них достаточно разумными, или они воспринимали нас, как хаотично снующих животных  или  насекомых в разрушенном муравейнике?
     А что вызрело в головах  челяди резиденции и их хозяина?  В целом все уже осознали, что произошло, и к чему все катится. В меру же силы характера, интеллекта, фантазии каждым апокалипсис был воспринят по-разному: от панического настроения и полного отчаяния у одних, до собранности, готовности противостоять вызову    у других.
     Зерон отошел от костра, присел на ступеньку крыльца, потерянно смотрел на топтавшихся служивых.  Мысли  его были  черными.  « Кто он теперь для них? Президент?  Президент чего?!.. Кем и чем он теперь управляет?!  Выходит, что ничем. Нуль, пустое место для них он теперь … Вмиг  обнулили  его небесные  супостаты!..  А эти,  что  сейчас  перед  ним?..  Были накормленными, проверенными, покорно в рот ему смотрели, клятвенно заверяли в преданности, одобряли и со всем соглашались.  А сейчас?  Чего ждать от них? Как они поведут себя? Останутся безобидными, как  домашние твари, что с рук кормились или, как дикие лошади, вырвавшиеся на свободу, затопчут, не заметят и дальше поскачут. Что теперь он может?  Ничего! Ровным счетом ничего!..».
     Душа его все еще цеплялась за прошлое. Такое понятное и замечательно вчера  никак не хотело принять пугающее роковое  сегодня.  Казалось,  ухватил  Бога  за  бороду,  так  высоко  сидел  и,  вдруг, в одно мгновенье оказался в черной яме  и сейчас барахтается в ней наравне со всеми. И ведь ни заговор, ни измена, ни революция, никакой диалектики, а роковая случайность, -  злая воля иного разума. Непостижимая уму катастрофа вселенского масштаба.
     И тут,  вдруг,  подало  голос подленькое утешение:  мыслишки трусоватые.  «Так это же избавление с небес свалилось. Само собой все разрешилось.  И за власть цепляться не надо. Вот оно спасение! Обнулилось  все!..»
        Подошел начальник охраны, сел рядом. Помолчав, спросил, как равного:               
     -  Что делать будем?
     -  Пока не знаю,  - без  уверенности  в  голосе   ответил Зерон.
     Недомолвок, неопределенности в общении не было. Первый, вчера еще самый главный в государстве,  уже ничего не решал.  Поведение второго определялось  и порядочностью и  укоренившейся  привычкой подчиняться, соблюдать субординацию.  Сейчас же сидели они на крыльце, как равные, без амбиций и задних мыслей, озабоченные вечным вопросом: что делать?

                Глава 5
                Прозрение

     Вечером нервы мои были на пределе.  Вокруг  глухие,  лишенные  вибраций,  души.  Ничего не менялось.  Сокамерники с каждой минутой становились для меня  невыносимее. Уже не было сил переносить общение с ними.  Хотя,  какое общение?!  Вынужденное совместное пребывание и не более того. Не было никаких отношений ни у меня с ними, ни у них между собой.
     Как ведут себя в такой обстановке психически здоровые люди? Разговоры, анекдоты, шутки, пусть даже ссоры.  Играли бы в карты, шахматы или домино… Смеялись бы или грустили.   В конце концов  уставились бы в смартфоны и адекватно  рефлексировали.  Так нет же. По настроению мои товарищи, позволю себе так называть их, никакие: не веселые и не грустные,  по складу характера  -  не  пессимисты и не оптимисты.  Интеллект?  Где он?  Изредка перемещаются с места на место, как если бы кто-то безумный  бессмысленно переставлял на доске шахматные фигуры.
     Не знаю, на сколько бы у меня хватило терпения и силы  воли переносить такое существование, если бы  Бог не  услышал меня. Оправдалась  моя  надежда.
          Вошел Седой. Выбрал меня взглядом, произнес, как приказал:
     -  Следуй за мной.
     С готовностью дрессированного пса я поспешил за ним.
     Мы вышли в коридор, спустились на первый этаж. Немного прошли, остановились перед дверью обитой железом, выкрашенной зеленой краской.
     Сердце мое екнуло.  «Что там за дверью? Одиночная камера?  Может там пытают? Мало мне боли…».
     Вошли. Окно без решетки. Стены  по высоте наполовину выкрашены той же краской    цвета хлорофилла,  что и дверь. Стол с голой фанерной крышкой,  у стола два стула.  Еще два стула у стены. Ни орудий пыток, ни параши,  никаких других признаков,  предполагающих мое  опасение  страдать,  не было.
     -  Садись,  -  кивнул Седой на один из стульев,  что стоял у стола.
     Я выполнил  приказание. Он сел напротив.
     Нутром я почувствовал, что ничего ужасного для меня здесь происходить не будет.
    -  Теперь и поговорим,  - сказал  он  и,  что  было  впервые,  даже как-то странно,  улыбнулся.
     Определенного  отношения у меня к нему так и не сложилось.  Не  мог  я  понять,  что  за  человек  передо  мной.    
    Тревога, беспокойство, надежда…  -  вот те чувства,  с которыми я изготовился слушать непонятного мне Седого.
     И тут, вдруг,   случилось  невероятное:  я осознал, что со мной произошло что-то замечательное.  В первый момент я не понял, что за  пертурбация произошла в моей голове. Но через мгновенье сообразил: ко мне вернулась память!!
     Представьте, читатель, что вы много лет были незрячим, а тут, вдруг, прозрели. И обрушившийся на вас,  теперь уже видимый вами мир, ошеломил вас, привел в неописуемый восторг.  Счастью моему не было предела.
     Не в силах усидеть на месте, я вскочил, заходил по комнате. Седой терпеливо ждал, когда же я, наконец, успокоюсь. Теперь - то  я понимаю, что он знал, какая  перемена произошла со мной,  и кто произвел такое чудесное исцеление.
     Наконец, я спохватился, сообразил, что мой заступник или покровитель, иначе я  уже и не воспринимал его в тот момент, терпеливо ждет, когда же я приду в себя.
     Я взял себя в руки, вернулся на прежнее место.  С радостно бьющимся сердцем, всем своим видом выказал готовность к беседе.
     -  Теперь, надеюсь, вспомнил, как тебя зовут?  -  спросил Седой.
     С величайшей готовностью я ответил утвердительно. Однако удовольственное  состояние никак не хотело отпускать меня. Какое наслаждение вспоминать свою прошлую жизнь!  Ее  мгновенья и годы сладкими мазками  рисовались в моей памяти. Вот память, побежав  по пути жизни, споткнулась, уперлась в ту роковую для меня ночь.
     Осенью  я  уехал  на дачу.  Жить  в  стране  стало  совсем  тяжело.   То  ли  вирус  бед  наделал,  то  ли  экономика  никудышная,  а,  скорее  всего,  и  то  и  другое,  но  радости  от  жизни  никому  никакой.   Народ  роптал.  В  воздухе  витало  приближением  чего-то  апокалипсического.   Не  стал  и  я  исключением  для  бедной жизни.    Предприятие,  где  я  был  специалистом  не  на  последнем  счету,  приказало  долго  жить.  К  счастью,  ни  своего  бизнеса,  ни  семьи  у  меня  не  было.   Первого  я  не  лишился.  Что  касается  семейной  жизни,  то,  опять  же,  к   счастью,  головная  боль,  забота  о  близких  меня  не  угнетали.   Оказавшись  без  работы,  уединившись  на  даче,  я  собирался  с  мыслями,  строил  планы,  как  жить  дальше.
     И  вот,  среди ночи,   разбудил меня настойчивый, нервный, иначе и не скажешь, лай собаки. Услышал я  тревожные голоса соседей по участку.
     Отношения с соседями у меня были замечательными. Я решил выйти из дома,  подойти к врагу  общения  -  забору, что разделяли наши участки, выяснить, что же происходит.
     Сошел с крыльца, осторожно, чтобы не запнуться за что-нибудь, двинулся в сторону забора.  И вдруг …  Я сейчас отчетливо вспомнил тот момент: ярчайшая вспышка обрушилась на меня.  Поглощенный океаном  света я больше ничего не помнил.
     И вот я здесь, в этом проклятом месте земли, в этой комнате. И передо мной непонятный, странный субъект, слава Богу, не причинивший мне ни малейшего вреда, напротив… Я осмелел.
     -  Где мы?  Что происходит?  -  спросил я. 
     Седой не поторопился с ответом. Он улыбнулся и опять странной улыбкой, вроде она хранилась, как файл в папке, а сейчас файл дождался  момента и открылся.
     -  Земля захвачена.  Ты  на урановом руднике.       
      Я опешил.
     -  Кем захвачена?!  -  вырвалось у меня.
     -  Более разумными существами.
     В голове моей случился полный сумбур.  Целостность мышления рухнула. Мысли, как рассыпавшаяся мозаика, никак не складывалась в единую  картину. «… Как?!  Кем?!  Когда захвачена?!.  Что значит более разумными существами?  Мы разве не достаточно разумные? И где же они – эти захватчики?  Моя вернувшаяся память.  Я здесь искалеченный.  Урановый  рудник. Мои сокамерники евнухи-манкурты. Этот странный тип с белой  головой, что сидит напротив меня…».   
      В первое мгновенье  огорошенный,  я не мог собраться с мыслями, спросить Седого о чем-то конкретном, по существу.
     Однако, он  сразу же вернул   мои разбегающиеся мысли на место.
     -  Слушай внимательно,  -  строго сказал он.  И  раньше Седой  не растекался  мыслью по древу и сейчас заговорил категорично, будто вставленными  кем-то  в него,  отрывистыми  фразами:
      - Тебя не ждет участь твоих товарищей по заключению. Ты избран  нами.  Прежде, чем мы  возьмем тебя, ты пойдешь и посмотришь -  какие мы.  Это будет полезно для тебя. Завтра на работу не пойдешь. Сразу,  как  только все  уйдут,  спустишься  сюда.  Я  буду  ждать  тебя.  Сейчас поднимайся к себе.
     Всем своим видом теперь уже, пожалуй, ставший для меня  спасителем  Седой  дал понять, что расспросы   неуместны и не нужны ему.
     Но  тут  я  спохватился.  Как  же  я  не  вспомнил  о  своем  увечье!?  Ведь  я  же  -  евнух!!  Ведь  это  они,  которые  возьмут  меня  куда-то,  сделали  меня  таким…
     -  А  как  же  с  этим?..    поднявшись  со  стула,  решительно  и  одновременно  с  дрожью  в  голосе  спросил  я  и  показал   на  промежность.
     -  Все  скоро  будет на  месте,  -  сухо   ответил  Седой  и  категорично  добавил:  -  Все!  Иди…               
     Мне ничего не оставалось делать,  как  подняться  к  сокамерникам.
               
                Глава 6
                Бессонница

     Вставали и ложились мы по звонку. Поздно вечером   мои сокамерники легли и захрапели.  Я же лежал с вытаращенными глазами. Какой  уж тут сон…. 
     Человек предполагает, а  Бог располагает. В дурном сне не могло присниться то, что произошло со мной и со всеми людьми на Земле. 
    Теперь уже   почему я здесь -  загадки не представляло. Но, если сегодня -  исписанный для меня лист, то день завтрашний -  лист не белый, а черный и, вряд ли, небесные захватчики  станут писать по нему радужными чернилами.
     Так  что же  будет завтра?!  Что я мог предположить  или  представить?  Ничего конкретного.  Информации  предполагать,   что может случиться предстоящим днем  у меня ни то, что было мало, ее не было совсем. Зато времени на размышление отпущено  предостаточно.  Я лежал на тюремном ложе  и обстоятельно неторопливо думал.
     Первое,  о чем были мысли, так это о своем увечье.  Памятуя сказанное Седым «все скоро  восстановится»,  я все больше проникался уверенностью, что, прибывшие  невесть,  откуда более разумные, чем мы членовредители избавят меня от физического изъяна - вернут мне мою мошонку. Как они это сделают?..  Тут я дал волю  фантазии.  Если  они такие продвинутые и могут делать с человеческими телами и мозгами  все, что им заблагорассудится, то восстановить человеческий  орган  им не составит большого труда.   Запрограммируют стволовые клетки, впрыснут их мне в промежность, а для ускорения дела направят на мою задницу луч, ускоряющий время;  и дел на рыбью ногу.
     Такое сконструированное  мною  излечение, меня вполне  устроило. Я стал думать дальше.
     «Они избрали тебя»  сказал Седой.  А это что значит?  Пожалуй, это больше хорошо, чем плохо.  Во-первых, они избавят меня от  ужасной   участи сокамерников,  во-вторых,    я, скорее всего, нужен им для какого-то  большого  дела.  Не посадят же они меня за стекло и не станут препарировать, как мышь или лягушку.  Для такого изуверства  им и других несчастных землян хватает. Но, все-таки:  для чего я им нужен? Тут в мыслях я уперся в тупик. Сколько не думай, ничего не придумаешь.  Невозможно предполагать  что-то, о чем не имеешь ни малейшей информации.
     Удовлетворившись мыслями о собственном излечении, и о не худшем для себя  завтрашнем дне, я стал представлять себе  непрошенных гостей.  Какие они?..
     Ни будучи  врачом,  не обладал я специальными знаниями  анатомии, и физиологии  человеческого  тела. А так  как захватчики, конечно же, телесные, мои размышления исходили из общих знаний и здравого смысла.
     «…Если они перемещаются в аппаратах по величине сопоставимых   с земными,   -  рассуждал я, -  значит, они имеют компактную форму, то есть они ни сгустки энергии, ни облака, ни какие-то волны или  еще что-то неорганическое, как, например,  мыслящий океан в фильме Тарковского. Опять же  -  у них должны быть руки или что-то вроде верхних  конечностей.  Нажимают же они на кнопки или двигают рычаги  в  своих  кораблях.  Каким- то образом они передвигаются  в  звездных аппаратах.  Ползать как змеи или летать как птицы внутри корабля явно неудобно, - значит, у них есть ноги или подобие нижних конечностей; не катаются же они как колобки и не подпрыгивают как на пружинах.  Как следует из сказанного Седым,  они далеко опередили нас в развитии. Стало быть,  у них есть мозг, который должен компактно располагаться в каком-то вместилище. Что же это может быть, если не голова.  Но, чтобы ориентироваться в пространстве  надо иметь физиологические датчики - воспринимать свет, звук, температуру…  Значит, у них есть глаза и уши или что-то наподобие глаз и ушей. Глаза должны быть обязательно.  Что же это за астронавты, которые не видят звезд?!  Что касается размеров головы, то тут я сразу отмел допущение, что она у них больше, чем у землян. У слона, бегемота или гориллы  голова больше, чем у человека, однако,  соображают они ничуть не лучше.  Да и вообще,  как у этих неземных существ  происходит соображение,  это еще вопрос.  Есть ли у них рот с языком и зубами?  Рот  то,  может быть,  и есть, но вот  только то, что он такой  же, как у людей, - это  вряд ли. У нас зубы, чтобы дробить пищу, а язык, чтобы проталкивать ее внутрь тела. А еще рот с языком, чтобы дышать и разговаривать. Что едят эти существа?  Органическую пищу?  Как и откуда они получают энергию,  чтобы существовать?  А так, как эти существа и явились невесть откуда, то предположить, что они едят пищу подобную нашей  безосновательно.  И как они  дышат,  и дышат ли вообще?  Если дышат, то какой состав атмосферного воздуха им нужен?  Может они в шлемах или с какими-то приспособлениями для дыхания?  Как они общаются между собой?  Есть ли у них речь, или они  излучают и принимают  волны определенной частоты?  А может они и вовсе  телепаты?  Какая у них кожа?  То, что она у них есть  -  несомненно. Должно же чем-то покрываться тело. И, конечно, это не чешуя  - они не рыбы,  и не перья – они же  не птицы. Не должно быть у них ни  волос, ни шерсти  -   этого атавизма, доставшегося нам от предков. Скорее всего, кожа у них гладкая, и они не потеют.  Какого она цвета? Красного, белого, оранжевого?...  Эти цвета сразу были отвергнуты мною. Наверное,  они серые или зеленые. Чаще всего именно такого цвета изображали земляне инопланетян. А может они черные? Есть ведь на Земле люди с черной кожей. Есть ли у них пол, то есть мужчины и женщины?  Есть ли у них дети, и как эти нелюди размножаются?  Тут я представил инопланетянку с большой грудью и инопланетянина с  оттопыривающейся промежностью.  Такие образы никак не хотели вырисовываться в моем воображении. Пожалуй, они бесполые,  и промежность у них гладкая,  решил я. То, как мы люди создаем детей, как их потом в муках рожаем, как долго растим,  тут уж мы, действительно,  от животных ничем не отличаемся. Скорее всего, они бесполые и живут бесконечно. Тело меняют, а соображение – информацию перезагружают много раз,  и так до бесконечности...»
     Как бы то ни было, плодом моей бессонницы явился следующий образ инопланетянина…
     Размером он, скорее всего, как и человек, может чуть больше или меньше, но не великан и не карлик. У него есть тело, голова,  руки и ноги. Есть глаза и уши  или что-то вроде этих органов.  Цвет кожи у него серый или зеленый. Промежность гладкая, так как они бесполые.   А уж разговаривают они или нет, это  только одному Богу известно.
     И тут я подумал о том, о чем еще не думал: о Боге и вере.  «Как же, интересно, оккупанты вписываются в эту парадигму?   Кто они для верующих землян?  Бесы или демоны?  Вряд ли.  Насколько я знал,  эти  мифические  существа – бестелесные. А нагрянувшие на Землю  «граждане» – явно телесные.  Есть ли для  них  Бог или какой-то иной,  более высокий, чем у них самих  разум,  который  они  признают  и которому  поклоняются?..»   
     Тут я понял,  что  забираюсь в такие философские дебри,  из которых уже не выберусь.  Я постарался прекратить думать. Скоро  мои  мысли  свернулись,  и  я  заснул.

                Глава 7
                Штурм
               
     Прошло три дня.  Резиденция под  Адепсой  представляла  собой уже ничто иное, как форт.  Внутри  -  огороженная  каменной стеной  территория с запасами провианта,  оружием и, к сожалению  для осаждаемых, малочисленным гарнизоном.  За стенами -  все прибывающий,  обезумевший народ. 
     С каждым часом, теперь уже бывших жителей столицы вокруг резиденции становилось все больше.  Безудержные потоки беженцев наводнили поселок, и это одержимое невиданным вселенским бедствием безбрежное людское море готово было поглотить и резиденцию и его обитателей. 
     Жилые дома в поселке переполнились в одночасье.  Оставшиеся  без крыши над головой сооружали убогие укрытия, жгли костры,  доедали скудные запасы, захваченные из дома. Среди голодных, отчаявшихся беженцев возникали стычки, драки,  то там, то здесь звучали выстрелы, случались убийства.
     Прибывающие,  надолго на месте не оседали.  В надежде найти крышу над головой,  печку с дровами, подполье с  какими бы то ни было припасами, в полной безысходности устремлялись дальше.
     Зерон  и его охранники приняли решение пока ждать. Собственно,  что им еще оставалось делать.  Идти в Адепсу? Стать  поленьями,  брошенными в печь?! Да  и к кому идти?  Где теперь кого найдешь!
      Столица с ее инфраструктурой,  институтами,  ветвями власти  превратилась в подобие умершего человека -  голова, руки, ноги…  все есть  - вроде,  как и  цел человек, а на самом деле -  плоть бездыханная.
     Трое из охранников дождались родственников.  Измученные, голодные, оборванные  на  осажденных  они произвели впечатление, самое, что ни на есть, тягостное.  Их рассказы о пережитом оказались гораздо ужаснее,  чем представлялось  челяди  и  охранникам.
      Резиденция же пока  являла собой оазис в пустыне.  Недостатка хотя бы в чем-то не было.  Птичник с курами, склады с продовольствием.  Продукты в набитых под завязку холодильниках портились. Приходилось есть до отвала. Копчености,  колбасы, рыба, икра, фрукты…  И можно было открыть  магазины  «соки-воды»  и  «фрукты- овощи». Сытно, тепло и пока безопасно.  Но пока… Не  было главного   -  определенности. Пройдет неделя,  другая… Впереди зима.  И что дальше?!...
     Но, если долгосрочная перспектива  была заботой, то  с безопасностью с каждым часом становилось все тревожнее. В лагере беженцев выстрелы звучали все чаще,  голов   над каменным забором  вырастало все больше.   Глаза смотрели зло и с завистью. Охранники стреляли  поверх жаждущих лучшей доли.  Головы ныряли,  но тут же вырастали вновь.  Защитники нутром чуяли -  добром  дело не кончится.
     Оружия в резиденции было с лихвой. Выкатили из гаража  черный бронированный микроавтобус, сложили в него арсенал: пистолеты, автоматы, снайперские винтовки, пулеметы,  гранатометы и даже ракетный комплекс…
    От кого собиралась защищаться  охрана  резиденции  до того,  как  случился апокалипсис?  Видимо,  так было положено -  на всякий случай. Но,  как бы то ни было  -  случай наступил и вооружения  «до зубов» оказалось, как нельзя,  кстати.  Но, периметр резиденции огромный, а бойцов мало. С какой стороны, кто и когда полезет – неизвестно.
    Выходили на разведку. Очередной  раз, потолкавшись среди народа,  лазутчики принесли две новости: одну  -  совсем непонятную,  другую  -  совсем плохую. Смысл  непонятной состоял в том, что над  Электроградом, где производится ядерное топливо, горит свет.  Но что происходит в самом городе непонятно. Ни войти в город,  ни выйти из него нет никакой возможности. Город окружен невидимой преградой,  и стоит только войти в нее, как человек исчезает бесследно. Правда это, досужий вымысел или плод смятенного народного воображения - оценить было невозможно.  Хотя,  теперь уже верилось во что угодно.
   Плохая новость была совсем уж тревожной. Сгруппировался, организовался или, пусть даже,  скучковался  вооруженный отряд из профессиональных военных.  И существует вполне реальная угроза нападения с целью  прибрать к рукам резиденцию со всеми ее запасами. Такие сведения оторопи и смятения у защитников не вызвали,  но весьма всех  озадачили.   
     «Надо изменить внешность»,  -  настоял начальник охраны, обратившись к Зерону.
     И когда после принятых мер президент  подошел к зеркалу  на него смотрел уже не тот образчик здоровья  -  выбритый и ухоженный, а странный тип,  -  с осунувшимся лицом, рыжеватой щетиной, в очках с круглыми линзами,  на голове ни то панама,  ни то тирольская шляпа.  «Миклухо – Маклай…»  -   горько усмехнулся Зерон.
     Спали кто где пожелает - благо места всем хватало. Президент уходил к себе в спальню на второй этаж. Про пижаму и тапочки пришлось забыть.  Спал плохо.  Сон разорванный,  тяжелый.  Жуткая перемена жизни случилась, а  впереди   донельзя  изматывающая  неопределенность, от которой впору было умом подвинуться.
     И вот беда, приход которой нутром чуяли, случилась.
     В самое темное время ночи раздался одиночный автоматный выстрел, потом еще, следом – очередь.  Тут же грохнуло: пальнули из гранатомета. И пошло - поехало,  -  канонада,  выстрелы,  взрывы….
     Очнувшись от сна,  Зерон  понял:  штурм. Внутри  все  задрожало,  но паники не испытывал - готов бы к такой развязке. Сунул  пистолет за пояс, нацепил очки, нахлобучив  шляпу, поспешил к парадному подъезду. Не успел оказаться на крыльце, как услышал:
    - К реке уходи!!  Не устоим!!  Это не банда, профессионалы!! Все, суки,  про нас знают!!  -  кричал подбежавший майор.
     Видя растерянность  президента, зло заорал:   
     -  На  х**  ты им нужен!! Замочат!!  -  и, не оглядываясь, рванулся в темноту ночи.
      Какое-то время Зерон  судорожно соображал:  «… Но как же так!  Прекрасно знают на кого, сволочи руку подняли!  А с другой стороны -  кто он теперь для них?!  Пустое место.  Лишний рот.  Помеха в делах разбойных и только.  Броситься на защиту?!  А что защищать?!  За что умереть?! За власть?  Так нет ее у меня теперь!  За кусок колбасы?!..  И что изменит моя смерть?!  Ровным счетом ничего! Власть, принципы, убеждения… Обнулилось все, в лету кануло. Прав майор:  спасать свою шкуру  надо  -  последнее,  что и осталось…».
     Шевельнулась  в  подсознании чуть тепленькая надежда: ведь президент он еще, и вдруг завтра  все переменится, вернется жизнь на круги своя.  Но эфемерная мыслишка,  как никчемная,   тут же была задвинута  уже принятым решением: уносить надо  ноги и немедленно. Да и не конец еще. Что там впереди  будет?..
     Снял очки, сунул в карман.  Нахлобучил поглубже шляпу, проверил за поясом пистолет  и вниз -  к забору, что у реки.
     По пути:    пустая конюшня,  растревоженный  кудахтающий  птичник, теплицы… Походя выругался:  « Идиоты!!  Какая блажь!!  Какая глупость  все  эти лошади,  яйца,  розы!!…».
     Благополучно добрался до забора.  Напрягся,  благо не инвалид и не немощный.  По выступам, что были с внутренней стороны забора,   с трудом взобрался на самый верх.  Посмотрел  вниз.  Темно.  Где там земля?  Вроде, не так уж и высоко.  Повис, разжал руки.  Рухнул в кусты.  Организм  охнул,  но,  слава  Богу,  без переломов. Подобрал свалившуюся с головы шляпу, надел ее, нацепил очки.  Проверил: пистолет на месте. Теперь уже ничего не оставалось делать,  как податься  от людей  сытых в мир голодных.
     Как только двинулся  подумал:  «Может у министра обороны или у губернатора области  укрыться?  Вроде, где-то здесь их участки…   Пробрался чуть  дальше.  Но…  куда  ни глянь  -     цыганский табор и только:  шум, треск, непонятные звуки, костры… Понял: не получится у своих отсидеться, - именем апокалипсиса уплотнение  высоких  чиновников обездоленный  народ уже  произвел.
     Канонада за спиной стихала, изредка раздавались одиночные выстрелы,  -  похоже,  разорили коршуны  сорочье  гнездо, куда  всего понатаскано было.   А в голове все еще мысли о спасении:  «Лечь бы на дно. Но, где теперь оно  -  это дно?!  Все теперешнее бытие  -  дно…»  Двинулся дальше.
   
                Глава  8   
                Пьяное  откровение

      От реки по косогору поднялся на ровное место.  И вот они – беженцы несчастные у костра сидят.
     Подошел ближе.  Заискрилась рыжая щетина, заблестели линзы очков под полями шляпы.  Огни  многочисленных костров,  доносившиеся хлопки одиночных выстрелов, далекие тревожные голоса…  Всё  отодвинулось, поглотилось  темнотой ночи.  Consuetudo   est  altera  natura  -  куда от нее денешься.  Отвык от общения на равных -  все проверенные,  зависимые,   да подставленные.  Въелось в душу:  всех он выше,  и во всех вопросах инстанция последняя и безоговорочная.  А сейчас кто он?..   Голый  король. Кто же еще!  Сейчас,  если что не так  -   и по матушке послать могут, а то, чего доброго,  и наваляют.
     У костра - трое, а точнее:  двое сидящих, и один лежащий на листах картона ногами к огню.  Разглядеть его не было возможности;  видны были только грязные подошвы кроссовок  и замызганные джинсы. Двое сидели на желтых пластиковых ящиках,  до этого служивших тарой. Разделял их стол, опять же,  с желтым ящиком вместо ножек и  листом фанеры вместо столешницы.
     «Мама дорогая!!..  Не хрена себе!!..» Такими восклицаниями   можно было бы выразить оценку тому, чем был богат стол.  В пику всеобщему бедствию  -  не стол, а скатерть самобранка!  Бутылка дорогой водки, коробочки, бутылочки, металлические баночки… Открытые банка тушенки, банка с ананасами, крекер…  Пластиковые стаканчики,  вместо ложек и вилок  -  щепочки и палочки. 
     В свете костра сидевшие граждане хорошо были видны  Зерону.  Один из них  -  на вид лет тридцати.  Крупная  голова,  коротко стриженные  волосы,  пухлые губы,  сердито вздернутый нос…  и пьяный  плавающий взгляд.  Другой  -  лет пятидесяти  -  полная ему противоположность.  Худощавый,  удлиняющая  лицо  бородка  клинышком, узкий нос,  прямые   до плеч волосы.
     Внешность последнего не предполагала его принадлежность к техническим работникам. Может, он был художником, артистом,  а может и священником.  Хотя,  одежда на нем  совсем не свидетельствовала  о его причастности к делам церковным.
     В голове  Зерона сложилась незамысловатая легенда.  Ехал к сестре в Москву,  и  вот на тебе…   Заглох автобус,  встал,  как вкопанный.  Теперь и домой не вернуться,  и дальше ехать нет никакой возможности. Вот и мается,  как неприкаянный,  и что делать,  ума не приложит.
     Со словами обращения не поторопился.  Сказать:  «доброй ночи»  -  было как-то неуместно,  -  не отражало бы сути нагрянувшего безвременья.  Предполагал:  люди усталые, озлобленные.  Мало ли что…  Однако,  в допущении  агрессии и недоброжелательности  ошибся.  Оба,  сидевших за столом, взглянули на незваного  гостя  с полным равнодушием.
      Насколько  удалось,  изменил голос,  чуть растягивая слова, чуть воротя на «о»,  тоном, что ни  на есть дружеским,  обратился:
     -  Хорошо сидим, мужики.
      -  Садись,  турист, третьим будешь,  -  пьяно усмехнулся коротко стриженный, кивком головы указав на ящик, на котором  до этого сидел, лежащий сейчас ногами к костру  товарищ.
     -  Да уж,  намаялся. Спасибо,  -  поблагодарил  Зерон, усаживаясь за импровизированный  стол.
     Позицию он выработал следующую. Алкоголь на психику действует по-разному.  Одни, когда выпьют, добреют, откровенничают, целоваться лезут.   Другие - напротив -  агрессивными становятся, для таких   первое дело  -  подраться. Сейчас,    кто его знает,   к чему разговор привести может. Поэтому в бутылку он не полезет,  со всем соглашаться будет.  Однако, чтобы совсем уж угодливой тряпкой не выглядеть,  возражать станет,  но только так,  для вида, вроде как и свое мнение имеет.
     Молодой поставил перед  Зероном  бумажный стаканчик, ни о чем не спрашивая приблудного гостя, налил водки. Немного плеснул себе и старшему товарищу. Подняв стаканчик, не совсем четко выговаривая слова, представился:
       -  Серж.  -  Кивнул в сторону старшего товарища:  -  Соломон.  -  И уважительно добавил:  Философ,  бл**ь…  А тебя как?..
     -  Виктор,  -  ответил гость.
     -  Ну,  быть добру,  -  чему- то ухмыльнулся Серж и,  запрокинув голову, плеснул содержимое в широко раскрытый  рот.
     Соломон поднес стакан ко рту, отпив символически, поставил бумажную емкость на место.
      Зерон  противиться предложению не стал.  Не выпить  -  значит,  как известно: не уважаешь,  больной,  не полизониец что ли … прочие заморочки.  Опять же,  от пятидесяти граммов вреда не будет,  да  и для снятия стресса не повредит.
    -  Шляпу - то сними, голова взопреет,  -     предложил Серж.
    -  Да, ничего,  так как-то привычнее,  -  отказался Зерон.
     Серж не настаивал.
     -  Закусывай, не стесняйся,-  предложил он, широким жестом руки проводя над столом.
     -  Откуда добра столько?  -    поинтересовался  гость, накладывая  щепкой тушенку на крекер.
             -   Прихватизировали  награбленное,  -  ухмыляясь,  гордо пояснил Серж и  с глубоким удовлетворением  продолжил:  -  Фура на дороге заглохла.  Пидарам  за забор везла.  Народ  ее  и реквизировал. Свое взяли.  -  И уже зло добавил:  -  Запихать бы все это им в жопу,  суки драные… -  И, насколько мог фиксировать взгляд,  испытывающее посмотрел на  небритого  гостя.
     Зерону,  в общем-то,  стало понятно, что за собеседник перед ним.  Работяга, не семи пядей во лбу, но, как у таких бывает,  самоуверенный  и от самокритики бесконечно далекий.    Уж в чем – чем, а в политике разбирается;  оценки давать может  -  на что право имеет.  И сейчас, благо новый  слушатель нашелся,    всю свою,  мягко говоря,  нелюбовь  к власти  выражать станет. Старшему товарищу он уже  возмущенную душу излил.  Будучи мудрее,  Соломон  все это пьяное откровение выслушал,  не перечил, тем самым между ними мир и согласие сохранил. Сейчас же - новый гость, как белый лист бумаги, и на этом листе раскованный пролетарий  пьяной рукой  правду жизни писать станет.
        Отношения к разграблению фуры  Зерон не обозначил, промолчал.  Такой нейтралитет  возмутил  Сержа.  Как же так!?.. Промолчал  гость, не  выразил ни одобрения,  ни удовлетворения   благому делу. 
                -  Ты  чо,  бл**ь!!..  Против что ли?!..  -  Уставился он злым взглядом  на  гостя.  -   Еба*ишь,  а жизнь ниже плинтуса!  Затрахали, бл**и,  пидары  гнойные! Раб я на своей земле!  Понимаешь!  -  Постучал он себя по груди.  -  Все есть: газ, нефть, лес… Это у них есть!  А у народа что?!  У меня,  бл***,  что?..  Нет,  ты  скажи  -  у меня то что?! ..  Суки,  бл**и, продажные!  Сволочи  ёба**е!...
               Зерон молчал, в знак согласия только кивал головой.  Непротивление  было воспринято негодующим пролетарием  как одобрение его праведного возмущения. Он чуть поостыл.  Засопел.  С печатью злобы на лице,  никому не предлагая, торопливо  плеснул в свой стакан водки,  выпил и уже спокойнее,  как бы подводя итог,  обидчиво произнес:
              - У меня, бл**ь,  не телевизор  вместо головы,  понимаешь…  Я сам всё вижу. У матери  пенсия,  бл**ь,   всю жизнь провкалывала,  в двести раз меньше,  чем в Норвегии!  Засунуть бы её  пенсию  им  в жопу!  Тислана, суки,   на  них  нет!  Козлы,  бл**ь,  вонючие!..
           Такого откровения народа  до президента  еще не доводили. Но, деваться  было некуда,  -  слушал. Соломон  невозмутимо взирал на младшего товарища,  и, похоже,  был занят совершенно другими мыслями.
     Зерон  поспешил  направить беседу в другое русло,  сменить  тему разговора.
      -  Оно все, конечно, так,  -  согласился он.  -  Но,  сейчас  все это,  вроде как,  и не актуально.  Дальше то,  что будет?  С этими - то что?... -   И  он указал пальцем в небо.
     Свернуть пролетария  с пути гневного обличения труда не составило. Пьяный обвинитель  тут же перешел на актуальную  для  «сейчас»  тему разговора.
     -  Соломон,  скажи,  бл**ь,   что будет?..  -  с трудом удерживая качающуюся голову,  обратился он к старшему товарищу.  И, уже глядя на гостя,  добавил:  -  Всё он,  бл**ь, знает… Философ…
     Зерон  видел:  Серж считает  Соломона образованным,  уважает его, и что в ночном бдении у костра   с виду Божий человек, уже изложил свое видение наступившего апокалипсиса.
     -  Объяснение имеете? -  обратился изгнанный  президент  к длинноволосому собеседнику.
     Иннокентий пристально поглядел на Зерона,  словно оценивал уровень образованности и интеллект гостя.
    Под пытливым взглядом  беглый  президент чуть стушевался. Вдруг   трезвый  Соломон  раскусил маскарад и помалкивает.  Хитер бывает полизонийский мужик,  тем более такой с виду. Теперь этим опасением терзаться придется.  И ведь не откроешься,  не скажешь: так это же я  -  Зерон -  президент полизонийский!  Совсем уж не к месту такое катастрофическое  саморазоблачение будет.
     Соломон  с ответом не поспешил. Повернувшись к костру, прутиком  помешал угли,  потом, обернувшись лицом к новому собеседнику,  сказал:  -   «Barba  philosophum non fact».  Выдержав паузу,  пояснил:  -  Борода не делает философом. -  И,  помолчав немного,  высказал,  казалось бы,  совсем уж парадоксальное суждение:
     -  Благодать Божья снизошла на нашу землю. Спасение мира случилось.  Не осуществилась на земле правда Христова,  потому и случается прохождение мира  через суд к новой жизни.
     -  Они  -  что же,  -  Зерон  опять указал пальцем в небо,  -  судьи  или моралисты?  Или, может, они от Бога?..
     - Не суть, -  покачал головой Соломон.  -  Нашествие есть свидетельство о грехе.  Много смертельных ядов накопилось.  Неправда и зло  царят в мире.
    -  Короче, - мы,  вроде  как,  обосрались,  а они нас подмывать прилетели,  -  поспешил прокомментировать Серж,  тем самым дав понять,  что урок,  данный ему старшим товарищем,  он усвоил.
     -  Грубо,  но  по сути -  верно,  -  согласился с учеником  Соломон  и продолжил: 
     - Вторглись на нашу землю, на первый взгляд, силы иррациональные, но это, если смотреть снизу, а, если сверху, то происходит суд смысла над бессмыслицей.
     Серж опять поспешил с разъяснением:
     -  Понимаешь, бл**ь, -  уставился он туманным взглядом на гостя,  -  мы очистимся и без электричества при свечке будем Богу молиться.  И никаких  тебе,  бл**ь  ни бомб, ни ракет, ни капиталистов… Мир, бл**ь, и покой будет.  Понимаешь?!..
Зерон  подумал и спросил бородатого философа:
     -  И какая же связь между Богом и этими…  Что все это учинили?..
     -  Над всеми Бог,  -  поучительно  ответил Соломон.  -  И над ними и над нами. На все воля Божья.  -  И, улыбнувшись каким-то своим мыслям,  сказал:  -  Многие первые будут последними, а последние первыми.  – И, опять  же,  пристально  посмотрел на Зерона,  у которого от этих слов сердце екнуло.
     -  Короче,  теперь все равны,  -  охотно подтвердил Серж.
     -  Да уж…  -  задумчиво произнес  гость.  -  Может оно, конечно, все и так. Довели мы и себя, и нашу землю до края, но теперь-то, что делать, жить-то как?..
     Для молодого собеседника  на такой пространный вопрос ответ  был очевиден.
     -  В деревню, бл**ь, валить надо,  -  уверенно заявил он. -  Тут нам ничего не светит. С голоду сдохнем  или  от холода дуба  дадим. Я, бл**ь, оружие достану, мать заберу и на  х**  рвану  отсюда.  По хрену мне все будет.  Правильно я говорю,  Соломон?..
     Соломон ничего не ответил. Все также неспешно продолжил он излагать собственное видение  случившегося с миром.
     -  Много народа поляжет.  Но те, что останутся,    другими будут.          - И мечтательно добавил: - Новую землю увидим мы. Правда      Христова на ней будет.
   Все трое молчали. Каждый думал о чем-то своем.
   Размышлять  по поводу философствования Соломона  у президента ни желания, ни сил душевных не было.  В другой раз, не сейчас, может, и появилась бы у Зерона оценочная мысль:  удивительна  полизонийская  душа  -  широты необъятной, а в двух людях на пятачке земли,  от мата до философии,  уместилась.
    Он вел беседу, а из головы все не выходило:  «Что там с теми,  кого он за спиной оставил?  Погибли?!   Скорее всего,  что так.  А он убежал.!  А, может,  позорно сбежал?!  Предал?!  Ну,  уж нет!  Не заставлял он их умирать!  Не приказывал!  Сами сделали такой выбор.  И не тайно оставил их.   Майор настоял  -  можно сказать  -  заставил,  вынудил.  Работа   у  него  такая  -  президента спасать.»
     Но,  сколько бы  не блуждала в потемках смущенная  душа сбежавшего  верховного  главнокомандующего, и  окольным путем  и  напрямик  выходила она  к одному желанному результату:  жив он!! Жив ведь!! Слава Богу, жив!! И это главное. Что будет дальше?  Все преодолеет он.  Все будет хорошо.  Оптимизму  Зерона,  пусть и ни на чем не основанном,  послужила вся та же водка,  ее успокаивающее,  вселяющее уверенность  действие.
     Не знал он,  что  те,  на кого он  пальцем в небо показывал, судьбу его  уже определили.  И не успеет он протрезветь,  как все и  случится.  Знал бы об этом,  вмиг протрезвел,  забыл  про все на  свете и полное потрясение испытал бы.
    
Глава 9
Небожители

     Утром, как всегда, прозвенел звонок.  Сокамерники стали собираться на работу.  Я,  на свой страх и риск,  не оставил тюремное  ложе. Почему  «на страх»?  Кто его знает,  к  чему  могло привести  мое отступничество.  Вдруг разводящий придет от моей вольности в ярость,  ухватит меня за шиворот,  устроит выволочку.
     Разводящий пришел,  я лежал,  но ничего дурного для меня не происходило.  Он, будто бы, не замечал меня. Через пару минут я  успокоился,  -  значит его предупредили,  все будет происходить  так,  как и говорил  мне Седой.
     Как  только все ушли,  я тут же собрался,  спустился на первый этаж,  оказался перед дверью в зеленую комнату. Постучал,  вошел. Седой ждал меня за столом.
     Нужно отметить,  что общение с Седым было своеобразным:   «здравствуйте»,  «до свидания»,  «извините»,  «пожалуйста»…  прочие общепринятые слова и выражения в разговоре с ним отсутствовали.  Все  сухо,  конкретно  и  совсем уж без сантиментов.
     Он тут же поднялся,  сказал  «идем»  и,  не  глядя  на  меня,  направился к двери. Я последовал за ним. Мы вышли из дома.
     - Видишь копер,  -  кивнул он в сторону здания с колесом.  -  Напротив бытовка,  где вы переодеваетесь.  Пройдешь совсем немного.  Увидишь заброшенный двухэтажный дом.  Крыша под шифером дырявая,  окна заколочены досками.  Входная  дверь не заперта.  Поднимешься на второй этаж,  в конце коридора  -   пожарная лестница,  по ней заберешься на чердак.  На противоположной от входа стороне займешь место для наблюдения.  Ляжешь и замрешь.    Обнаружишь  себя -  можешь там и остаться.  Когда все закончится  -  вернешься.  Мы будем ждать тебя здесь,  в комнате.  На все приготовления у  тебя  пятнадцать  минут.
     Поставленная передо мной задача  была  понятной.  Спрашивать было не о чем,  тем более,  что во времени я был ограничен.  Единственное,  что осталось для меня загадкой,  так  это -  кто «мы»,  которые будут ждать в комнате.  Но,  нужно было спешить.
     За те минуты,  что я шел до копра  -  здания с колесом наверху  -  никого на пути не встретил.  Нужно сказать,  что  доступная мне территория  рудника многолюдьем  не отличалась.  И когда я смотрел из окна и по пути на смену  видел немногих.  Иногда по полю проходили мужчины в робах, проезжали грузовые «Газели»,  единственный,  кто появлялся с завидным постоянством,  так это  Боря с корзиной.
    Не раз задавался я вопросом:  как же организовано такое огромное производство?  Должны же быть производственные связи  с другими  отраслями,  поставки оборудования,  другие службы,  управление… Опять же  -  питание,  наша одежда…  -  откуда все это?  Если управление  организовано   неземными существами,  то   как же все это  работает? 
     Отчасти ответы на эти вопросы я получил,  как только  миновал копер. Огромный  горно - обогатительный  комбинат  открылся  мне. Узкоколейка для  вагонеток заканчивалась совсем недалеко.  Она    упиралась в ворота огромного  неопрятного здания,  откуда доносился  тяжелый  монотонный  гул.    Обогатительная фабрика  -  предположил я.  Рядом с фабрикой  -  железнодорожные склады,  пакгаузы,  автокраны…   Еще   дальше  -  бесконечное количество  производственных построек разных и по  величине и по форме.  Огни  электросварки,  дымящиеся трубы,  повсюду снующие люди,  ездят автомобили…  Пребывая с евнухами -  манкуртами  на отшибе,  я и  предположить не мог о существовании  рядом  с  нами  такого  огромного  предприятия.
     Тогда я еще не знал,  что оккупанты, чтобы получить необходимое им количество обогащенного урана,  невидимыми непреодолимыми куполами накрыли  рудники,  города  с производством ядерного топлива,  нужные им площади  с  производственной инфраструктурой.  На этих изолированных площадях  зомбированные,  мотивированные на труд  земляне  производили  и уран и все необходимое для его производства.
     Не задействованные в производственном цикле   земляне оказались  предоставленными сами себе,  как домашние животные, вдруг,  оставшиеся  без крыши  и  без хозяина.  По воле захватчиков, лишенные электричества,  целые цивилизации  оказались растерянными,  обезоруженными и…  абсолютно  свободными.   Мне же,  как и немногим избранным,  была уготовлена иная участь.
     Рассуждения мои закончились.  Я  увидел дом,  о котором говорил мне Седой.
     И тут,  прежде,  чем войти  я вдруг  не то,  чтобы испугался,  но  как-то  остро забеспокоился,  дрогнул душой. Даже собственная тень насторожила меня.  Вспомнил предостережение Седого: могу из этого дома и не выйти.  Но  деваться было некуда,  сказано  -  иди  и    смотри - значит  полезай  на  чердак,   занимай  подходящее  место  и  замри.
     Вошел в дом.  Пол и деревянная лестница  откликнулись надежным скрипом. На втором этаже,  в конце короткого коридора обнаружил  я  вмонтированную в стену пожарную лестницу,  над ней  -  темный квадратный проем  на чердак.  Поднялся.  Шифер дырявый,  изъеденные паразитами стропила,  подгнившая черная обрешетка,  пыльная засыпка  из шлака,  битые стекла,  паутина…
     Выбрав подходящее место,  откуда через дыру в листе шифера я мог без проблем наблюдать за всем,  что будет   происходить   перед домом,  стал обустраиваться. Очистив место наблюдения от стекол, крупных  кусков шлака  и  шифера,  снял робу,  постелил ее,  лег и притих. В отпущенные мне пятнадцать  минут я уложился  и теперь,  набравшись терпения,  оставалось только ждать.
     Предстоящее зрелище осмысливалось мною,  как что-то нереальное,  почти невозможное,   поэтому  течения  времени я не замечал,  ожидание чуда томительным не было.
     Осторожность не оставляла  меня.  Раз они такие продвинутые, понимал я,  то кто его  знает:  запеленгуют  эти  нелюди  умным  прибором мою возню,  пальнут смертоносным лучом по чердаку  и -поминай  как звали.  Но,  в  надежде,  что все обойдется, а что мне,  собственно,   еще оставалось делать,  затаившись, я ждал.
     Мое терпение оказалось вознаграждено.  Происходило все следующим образом.  Подъехала грузовая  «Газель».  В кабине было двое.  Вышел водитель,  за ним грузчик. Одеты они были в такие же темно – синие робы,  как  и  мои сокамерники. С  минуту,  задрав головы,  смотрели они в небо,  надо полагать, в ту сторону,  откуда обычно прилетали  оккупанты.
     Похоже,  они  что-то увидели.  Водитель  тут же  запрыгнул в кузов,  стал подавать товарищу зеленые деревянные ящики,  какие обычно  бывают у военных для патронов или снарядов.  Ящики оказались  тяжелыми.  Грузчик натужено укладывал их в стопу.
     И тут, совсем неожиданно, я увидел над головами усердствующих работников, появившуюся,  как из неоткуда,  темно-серую,  почти черную  «тарелку».
     По размерам она была сопоставима с вагоном,  фурой  или с небольшим дачным домиком.  По форме напоминала усеченную в нижней части большую юлу.
    Зависший аппарат стал бесшумно опускаться.  Приблизившись к земле   на высоту,  где-то с человеческий рост,  юла замерла.  Раздался металлический  щелчок,  из  плоского основания,  как из брюха,  выдвинулись три  металлические  штанги,  уперлись в грунт. Тут же юла дрогнула, до меня донеслось  угрожающее  жужжание. Следом - верхняя часть аппарата  провернулась  относительно нижней. Я увидел  овальной формы дверь  и,  как  у  самолета, круглые иллюминаторы.  Из-под двери  выдвинулся  трап. Он удлинился, потом,  оставив место для площадки,  переломился;  нижняя его часть уперлась в  грунт.  Дверь бесшумно подвинулась.  Внутри аппарата увидел я голубоватое свечение.
     Я перестал дышать.  Сердце мое билось часто. Адреналин и все стрессовые гормоны,  что были в организме,  выбросились в кровь. Я увидел пришельцев.
     На площадку вышел первый  инопланетянин. Стоял не шевелясь,  будто из неживого материала  сделанный.  Взгляд его был обращен на рабочих,  прижавшихся к «Газели».  Следом вышел второй,  стал рядом с товарищем  или коллегой.  Не знаю -  есть ли у них субординация,  может  по-нашему,  по - земному:  первый  пилот  и второй,  а  может,  и как-то по-другому.  Стояли,  как  истуканы,  уставившись,  на безмолвствующих  рабочих.  Какими были с  виду  эти существа?
     По меркам человеческим  -  росту среднего.  Одеты в блестящие, облегающие  тело,  серые костюмы.  Были у них руки и ноги.  Ноги  -  относительно туловища  -  короткие. Сколько было на ладонях пальцев?  Издали разглядеть мне не удалось.  Но  было видно,  что это  не перепончатые  ладони,  щупальца  или когти,  как у птиц. Головы круглые, по размерам,  как человеческие.  Без волос.  Глаза больше,  чем у людей,  красноватые,  широко поставленные  и навыкате. Что касается формы носа и рта, то, опять же,  -  разглядеть  их издали  мне не удалось.  Цвет кожи лица и ладоней  не поддавался точному  определению,  -  что-то между  серым и  синим, наверное, правильно будет назвать его -  сизым.
     Впечатление,  какое они произвели на меня,  было негативным,  ничего приятного в их облике я не нашел.  Они воспринимались мною,  как если бы стояли  набитые каким- то материалом  чучела  экзотических  животных.    У меня даже возникла  грешная мысль.  Доведись мне убить такое вот нечеловеческое существо,  -  терзаний  души  я бы  не  испытывал.
     У того,  что вышел первым,  как на шарнирах,  поднялась рука.  Сначала он указал на ящики,  потом на проем двери. После чего оба повернулись и скрылись в проеме аппарата.
     Грузчики  тут же принялись выполнять команду.  Ухватившись за ручки,  что были на  ящике, потащили его внутрь корабля.  Работали   сноровисто и  молча.
     Ящиков было не более двух десятков. Закончив   работу, водитель и его помощник,   прижались  к  «Газели»,  ждали.
     Далее все происходило в обратном порядке. Трап поднялся,  вдвинулся внутрь корабля.  Дверь закрылась. Раздался уже знакомый  мне неприятный звук.  Верхняя часть юлы провернулась относительно нижней,  скрыв дверь и иллюминаторы.  Аппарат дрогнул,  чуть приподнялся над землей,  штанги  втянулись.  Юла  сначала медленно поплыла  вверх,  затем, вдруг,  мгновенно ускорилась  и с невероятной скоростью,  взмыв в небо,  исчезла.
     Я лежал, не двигаясь.  Увиденное мною оказалось настолько впечатляющим, что  какое-то время  мне в голову ничего не приходило. И только после того,  как  «Газель» уехала я,  наконец-то,  пришел в себя,  -  задышал свободно,  стал двигаться.  Нужно было идти.  Меня ждали.
     По дороге я успокоился.  Память извлекла из своих недр  похожее впечатление.  Давно,  когда я еще был маленьким,  с родителями спустился я в подземелье  мавзолея,  где лежало бальзамированное тело Вилена.  Тогда мне стало болезненно тревожно -   душа прикоснулась  к  чему-то  нечеловеческому,  холодному. Оба эти впечатления,  что тогда в мавзолее,  что  сейчас,   были похожи,   и останутся в моей памяти на всю жизнь. 
     Без приключений дошел я до общежития,  вошел в дом,  прошел по коридору до знакомой зеленой  комнаты.
     Меня ждали двое. За столом сидели Седой  и незнакомец с рыжей щетиной   лет шестидесяти.  На столе очки,  шляпа.
     Хотя,  стоп!! На первый  взгляд незнакомый!  Чем дольше я вглядывался в лицо пожилого гражданина,  тем все больше убеждался, что знаю кто это.  « Не может быть?!  Ну,  как же?!  Неужели  наш президент?!... Третий  за сегодняшний день небожитель!!...».
     С одной стороны   -  я понимал,  что передо мной  никто иной,  как  Зерон,  а  с другой  -  никак не верилось,  что такое может быть.       Не укладывалась в голове  такая вот  объективная  реальность,  данная мне в ощущениях.
     Гражданин,  если,  конечно,  это был  президент,  выглядел подавленным, даже чуть испуганным. 
     -  Знакомьтесь,  -  сказал Седой.
     Незнакомец  тут же поднялся,  приблизился  ко  мне,  подал  руку.
     -  Зерон,  -  представился он  и,  чуть помедлив,  как-то неохотно,  будто его заставляли делать это,  назвал свое имя и отчество.
     -  Ваш  президент,  -  уточнил  Седой.
     Я навал себя.
    Что  происходило  в  моей  голове,  когда я жал руку  не  рядовому гражданину,  а  президенту  Полизонии?  Каких-то рассудочных  изысканий  не было совершенно.  Мое отношение  к  Зерону  сформировалось  давно,  но  оно  словно  в  тени  пребывало,  а  сейчас,  как  солнцем  высветилось,    свалившейся  с  неба,   встречей,  и то,  что  хранилось  в  подсознании,  чисто  интуитивно  за  меня  все  оценило  и  выдало  результат.
     Бытие  определяет  сознание.  Оставлю  за  скобками  политику и  идеологию.  Я  никогда  не  был  членом  какой - либо  партии,  не  был  чиновником,  был  далек  от  общественной  деятельности,  и  уж,  тем более,  не был активистом.   Мои  любовь   или  нелюбовь  к  власти   определялись  моим  материальным  бытием.  Я  не  был  богатым  и  не  был  бедным.  Отсутствие  этих  двух  крайностей  и  определяло  мое  отношение  к  Зерону.  Будь униженным  бедностью,  я  должен  был  бы  ухватить  его  за  грудки  и,  идущей  из  глубины  души  всей  силой  нелюбви  высказать,  глядя  ему  в  глаза,  все,  что  о  нем  думаю.  «Что!! …  Допрыгался!!  Порадел  за  олигархов!  Хватит!  Есть  Бог  на  этом  свете!!  Побудь теперь  и  ты  в  шкуре  простого  человека!!...».   Будь    богатым  или  при  власти,  а  значит,  как,  в  большинстве  своем,  вороватым  и  лицемерным,  я  должен  был  бы  заискивающе  улыбаться  и,  помятуя  о  том,  а Бог  его  знает,  чем  может  закончится  нагрянувшая беда,  вел  бы  себя,  по  въевшейся  привычке, заискивающе,  покладисто  и  услужливо.
     Так вот…  Крайностей  в  оценке  Зерона  не  было,  но  и   совсем  уж  никакого  отношения  к  его  персоне  тоже  не  было.  Я  никогда  не  уважал  власть  от  первого  ее  представителя  до  последнего.  Меня  всегда  возмущала  несправедливость  жизни,  а  именно,  то,  что  подавляющее  большинство  граждан,  согласно  главному  закону  Полизонии,  владеют  всеми  богатствами  страны,  но  при  этом  унизительно  бедные,  а  ничтожное  меньшинство  жирует  и  бесконечно,  нагло  врет  этому  меньшинству.  Я  оценивал   президента  не  за  его  личные  качества,  а  за  то  -  какая  жизнь  при  нем.   А  так,  как  народ  стал  жить  совсем  плохо,  соответственно  и  уважения  к  президенту   у  меня  не  было.  Пожимая  руку  Зерону,  абсолютно  никакого  пиетета  к  нему  я  не испытывал.  Опять  же,  я  понимал,  что  сейчас  не  тот  случай,  чтобы  демонстрировать  отсутствие  любви  к  его  персоне,  дискутировать,  доказывать  правду.    Как  сложатся  у  нас  отношения?..     Время  покажет.
     -  Теперь  будете вместе,  -  сказал Седой  и тут же приказал следовать за ним.
     Как только мы  отошли от дома,  произошло то,  что уже  было знакомо и  мне  и Зерону.  Внезапно,  объятые белым светом, мы провалились  во  всепоглощающую  бездонную пропасть.
    
                Глава 10
                Неземная  обитель

     Сколько времени  я  и Зерон  были лишены сознания  определить не  было никакой возможности.  Когда же мы пришли в  себя,  то сомнений в том,  что  находимся на  корабле  гуманоидов  у нас  не было.
     В каком состоянии  мы  оказались?  Если наши головы соображали  отменно,  то тела  пребывали в полнейшей релаксации.  Не то, чтобы подвигать рукой или ногой, даже пальцами пошевелить мы были не в силах.  Сизым вершителям наших судеб  не  представляло  никакого труда  сделать  с нашими телами и мозгами  все,  что им заблагорассудится.
     Что в первую очередь пришло мне в голову?  Конечно же,  куда нас везут и  что с нами будет.  Не знаю,  о  чем  думал  мой,  в прошлой земной  жизни,  высокопоставленный   спутник.  Мне же в голову лезли  пресквернийшие  мысли.  Доставят  нас в мерзко  пахнущую лабораторию,  склонятся  над моей  беззащитной плотью  сизые  образины  и  начнут кромсать меня,  изучать органы,  делать непереносимые для меня опыты.  Или посадят в клетку с  ужасными  неведомыми тварями,  а те присосутся ко  мне   и станут пить кровь  или еще что-то ужасное со мной делать.
     Пока  же ничего страшного не происходило,  и  нам  ничего не оставалось делать,  как разглядывать обитель,  в которой мы оказались.
          Почти  в полной темноте угадывались невысокий сферический потолок,  круглые  стены. В диаметре наше вместилище  было метров шесть, не более. Впереди  зелеными  светлячками  мигали индикаторы,  периодически   вспыхивали экраны  голубоватых  дисплеев  с непонятными для нас символами.   Доносился, едва слышимый,  то ли  шум,  то ли шелест.  Иногда что-то потрескивало. Полностью видеть  пульт управления мы не могли,  -  мешали  контуры тел наших  захватчиков.
       Безвольно  полулежали   мы в креслах,  головами  касаясь  чего-то жесткого,  надо полагать,  внутренней обшивки корабля.  Наши тела совсем не сильно  давили  на  ложа,  -  чувствовалось,  что мы вдвое, а может и  втрое  легче,  чем на Земле.
     Подобия людей,  что были  перед нами,  не испытывали  ни малейшего сомнения в каком беспомощном состоянии мы находимся.  Похоже, что даже мысли повернуться в нашу сторону в их круглых  головах   не возникало.
     Пространство,  время,  темные материи,  космические тоннели… прочие данности  звездного мира,  все это, конечно же, имело место во время нашего путешествия. Сколько времени  длился полет?  Если судить по нашим ощущениям,  то минут пятнадцать земного времени,  может чуть больше  или  меньше.  Сколько соответственно  времени прошло  на Земле?  Ответа на этот  вопрос в наших головах,  понятно,  быть не могло.
     Но вот наступил момент,  когда мы поняли,  что достигли  пункта назначения.  Поводом считать так  послужила,  известная нам,  гравитация.  Сначала мы стали гораздо тяжелее,  через короткое время  вдавились  в  кресла.  Наступила  звенящая  тишина.
     И  тут я услышал знакомое  жужжание.  Начала вращаться  верхняя часть нашего  округлого  корабля.  Через мгновенье  нас  ослепил белый свет.  Он полился из  открывшейся двери  и  иллюминаторов.  Определение  «белый»  для нас значило  не только его физическое   свойство -  светлый,  состоящий  из  семи  цветов,  но  еще и, к нашей радости,    то,  что  он  такой  же,  как  и  у нас  на Земле.  Бог знает,  где  бы  мы  могли  оказаться;  и  в  бесконечном  мраке,  как в  преисподней,  и  в  мире,  где  все  синее,  серое   или,  может  быть,  даже  красное.  Все  могло  быть.
     Пролившийся свет  будто избавил  нас  от  релаксации.  Мы  обрели  возможность двигаться.
     Быть  может,  мы были  запрограммированы  на дальнейшие действия,  а  может  -  подняться и  направиться  к выходу было  в данной ситуации  единственно правильным решением.  Но,  как бы то ни было,  мы поднялись и несмело,  с трепетом в душах,  направились к выходу.
     То ли по воле наших хозяев,  то  ли  так складывалось,  но у нас не было ни малейшей возможности  разглядеть пилотов,  доставивших нас по назначению.
     На трапе  я  и  Зерон  выдохнули с  величайшим  облегчением.  А все от того,  что увидели  мы  ни что-то неведомое и ужасное,  а  людей - родных  землян.  Теперь я понимаю,  что испытал  Робинзон  Крузо,  увидев  Пятницу.
     Что же еще открылось нашему  обрадованному взгляду?
     Как поздней осенью  было серо и  мрачно.  Я  поднял голову и  увидел,  висящую над  Землей,  (конечно же,  «над  землей»   условно)  лампу – солнце,   светлый круглый  шар,  смотреть на который  глазам  было совершенно  небольно. Можно было даже и  не щуриться.  Выше этого, не известно на чем подвешенного искусственного  солнца,  была серая угрюмая пелена. О голубом небе с облаками  можно было  только вспоминать.
     Горизонт  -  он прямой,  горизонтальный.  Какой же еще?  Здесь же он  предстал   непривычной дугой,  с  вызывающе опущенными краями. Возникла  мысль,  что  объект,  на котором  мы находимся,  по  сравнению с  Землей,  гораздо  меньших  размеров  потому  и притяжение  на нем  должно  быть гораздо меньше,  чем на Земле. Может  можно  будет почти что порхать и  уж  точно  -  высоко подпрыгивать.  Я чуть приподнялся на цыпочки,  потом  присел  и тут же выпрямился.  Ничего подобного:  я оставался  таким же  тяжелым,  как  и  на Земле.  Мысль о  порхании и  подпрыгивании  пришлось отбросить,  как  несостоятельную.
     Я продолжил оглядывать все,  что было вокруг.  А  передо  мной  были  словно  декорации  в  прозябающем  провинциальном  театре.
     Напротив  нас,  не далее,  чем в километре,  было что-то вроде небольшого озера.  На Земле вода,  будь  то река,  озеро,  море,  радует  и  глаз  и  душу,  рождает  положительные эмоции.  Сейчас же я видел что-то совсем неприятное.  Вдали  будто была  преогромнейшая  лужа с грязной белой пеной или плесенью. Озеро ассоциировалось у  меня  с разлившимися,  зловонно  пахнущими,  сточными  водами.
     С обеих  сторон,  к  пенистому  на вид,  озеру подступал  лес.    Но,  не  тот  лес,  как  у  нас  в  Полизонии,  что  душе отрада.   Лес,  который  я  видел  сейчас,    был  серым,   будто грязным  от  пыли,  лишенным  зеленой энергии жизни.  Деревья,  похоже,  одного  вида,  как  подстриженные,  одной  высоты  и,  по-видимому,  одного  возраста.  Крона    бутафорского  леса  была  совершенно  ровная.
     Слева от нас  высился  лишенный  растительности холм  с пологими склонами.  На его вершине  торчали,  сколоченные из  жердей  крест,  рядом  на шесте  -  полумесяц.  С  ними  соседствовали  еще  несколько жердей  с непонятными мне атрибутами, по всей вероятности, символизирующими  принадлежность к другим  верованиям.  Такое мирное соседство  символов показалось  мне весьма  необычным.
     По  правую сторону  от  места, где мы приземлились,  было поселение.  Мне не довелось побывать в странах Южной Азии  или на  Тихоокеанских островах,  где  когда-то  обитали папуасы,  съевшие  Кука.  Но я подумал,  что  у тех  самых  малазийцев  или  индонезийцев  поселки  были точно  такими же.
   Поселение состояло из хижин.   Крыши  покрыты  жухлой листвой  того же цвета,  что и  безрадостные  деревья в сером лесу.  Стены  -  жерди и ветви.  Хижины  слепые, без окон,  с темными проемами  дверей.
     Среди  экзотических  жилищ горели костры.   У  костров  люди. Ветра не было,  и  развешанное  на веревках  белье напоминало тушки  подвешенных птиц с разного цвета опереньем. 
     Немногочисленные  протоптанные   дорожки   имели  непривычный  цвет  увядшей на разрезе  свеклы  или кровяной  колбасы.
     Теперь  о главном  - о  людях,  увидев  которых,  мы  возрадовались.  Они    копали  траншею.  Начало  темно – бурая  канава  в  грунте  брала  совсем близко от нас,  дальше тянулась по направлению к озеру.   Прокладывают кабель  или водопровод, а может собираются от  кого-то  отстреливаться, -  первое,  что пришло  мне   в голову.
     Лица  копателей,  что были ближе  к нам,  я  мог разглядеть,  дальше  я  видел  только  скорбно  согнутые спины. 
     Ни  форс-мажором,  ни большой неожиданностью  наше появление здесь не стало.  Те,  что были к нам ближе,  прекратили работу,  принялись нас  разглядывать.  Из тех,  что были  дальше,  кто-то присел на край траншеи,  некоторые,  собравшись по трое – четверо,  о  чем-то переговариваясь,  смотрели в нашу сторону.   
     Тут я был вынужден отвлечься от созерцания  и обратить внимание на своего  спутника.  С ним  стало  происходить  что-то  непонятное.  Со  страдальческой  миной на лице  Зерон то и дело  запускал руку за спину,  выгибал спину,  пытался вращать  туловищем,  будто выполнял  какие-то болезненные упражнения. В чем причина такого  его поведения я и представить    не мог.
     Однако,  не для того нас сюда доставили,  чтобы  мы вот так стояли  и  глазели  на все,  что было вокруг.  Чтобы окинуть взглядом  новую  землю у нас  ушло не более минуты,  и  пока  наши  колборожденные  пилоты,  в  лучшем случае, не  дали  нам  пинка,  или  не  спустили  нас  вниз  головой  с  трапа,  нужно было спускаться на неприветливую,   с  первого  взгляда,  землю.
     Трое  из копателей,  что были ближе к  нам,  оставили работу,  двинулись в нашу сторону.  Мы, спустившись с трапа,  поспешили  навстречу.  Что меня удивило,  так это то,  что  мы ступали  будто по асфальту,  настолько земля была твердой.  Не знаю с  чего  вдруг,  но  у меня возникло желание  по  латыни  или  по- испански,  что  одинаково,  назвать эту землю -  «Терра  дура»,  что значит  твердая  земля.  Следом промелькнула мысль  о  том,  как же  несчастным  удается копать  такой  твердый грунт.
     Кто  нас  встречал?!  Удивлению нашему  не было предела.  Наши  сердца  радостно  забились,  лица засветились  улыбками.   Отрадно душе  встретить знакомых  или  соотечественников на  чужбине.  Но  это  там  -  на Земле  - «на чужбине».  А  здесь  -  где  это?  Как  и   назвать  это  чертово  место,  где мы оказались?
     А встречали нас  Ки Цзе Тай,  Ким Кор Ын  и  сухопарый мужчина  лет  тридцати,  внешне  китаец.
     Небритость  Зерона  не  ввела  в  заблуждение,  встречавших  нас,  восточных   товарищей.  Узнали  они его сразу.  Я  чуть приостановился,  Ким  Кор Ын  и молодой  китаец  тоже.  Зерон и  Ки Цзе Тай  обнялись.  Не скрывая радости  все  мы пожали  друг  другу  руки.
     Я  обратил внимание на то,  как  изменились  руководители  Востока.  Контраст,  по сравнению  с тем,  какими они  были на  Земле  и  как  выглядели  сейчас,  был разительным.  Похудевшие  тела,  осунувшиеся  лица,  потертые,  мокрые  от пота,  одежды,    замученные  улыбки.  Особенно  изменился  Ким  Кор  Ын.  От  прежнего  холеного  колобка  ничего не осталось.  Глаза провалились,  белая  заношенная  рубаха  прилипла к телу.  Когда я пожимал ему руку,  было такое ощущение,  будто я сжал не ладонь,  а  плохо  отшлифованную  заготовку  топорища.
     Внезапно с  Зероном   стало происходить тоже,  что  и на трапе.  Он начал  изгибаться,  лицо его   исказилось от боли.  Ки Цзе Тай   несколько секунд смотрел  на изгибающегося Зерона  потом,  сообразив  что-то,  быстро заговорил  по - английски.  Я  достаточно  знал  английский  и  понял,  что он спрашивает  Зерона  про  оружие.
    И  тут,  совсем неожиданно,  по  крайней  мере,  для меня,  сунув руку за спину,  Зерон  вытащил  небольшого  размера  черный  блестящий пистолет. Он держал его не  за рукоять,  а  плашмя  на  ладони.   То ли  оружие оказалось  тяжелым,  то ли  по  какой-то  другой причине,  но  Зерон   тут же  переложил  его  из  одной  руки  в другую,  будто  пистолет  обжигал ему  руку
     Ки  Цзе Тай  что-то  быстро  приказал  молодому  китайцу.  Тот  действовал  мгновенно.  Все мы  и  глазом  не  успели  моргнуть,  как  китаец  оказался  рядом  с  Зероном.  С  кошачьей  ловкостью  сорвал  он с ладони  прибывшего товарища  пистолет,  тут  же отпрыгнул  и,  изогнувшись,  как пружина,  швырнул пистолет далеко от места,  где мы находились.  Избавившись  от  оружия,  он  тряс  руками,  потирал  ладони,  будто пистолет  был  раскаленным  или  заразным.
     Я  решил,  что  этот  боевой  азиат,  скорее  всего,  телохранитель  отца  китайского  народа  и,  не иначе,  как  владеет  карате,  джиу-джитсу   и еще,  Бог  знает,  какими единоборствами.
     Зерон от такого решительного действия  китайца не опешил,  а  если  чуть и стушевался,  то  виду не подал.  «Что все это значило?!»  -  было написано не его лице. 
     Ки Цзе Тай  с  располагающей  улыбкой,  опять же,  по-английски  стал  разъяснять своему  прибывшему  другу поступок  подчиненного.  Смысл  его  разъяснения    состоял в том,  что  здесь  ни у  кого  нет оружия  и  что   при контакте с оружием  делается настолько плохо,  что  дело  может  закончится  весьма печально,  даже смертью.
     Зерону ничего не оставалось  делать,  как   согласно  кивать  головой   и  благодарить  за помощь.
     Далее  все продолжилось  неожиданным  для нас образом.  Казалось бы,   единственно  верным  делом со  стороны  хозяев  было  бы  оказать нам  гостеприимство:  проводить к  поселению,  показать  кто  здесь,  что  здесь…   и,  вообще,  объяснить,  что  тут у  них    происходит.  Но  нет.  Внимание,  уважение,  прочие  знаки  этикета…  были  отодвинуты,  как  несвоевременные  и  неуместные.  Срочной  необходимостью  для  этих  людей  сейчас  было,  необъяснимое  для нас,  неукротимое  желание  копать  и  копать  скорее.
     Ким  Кор Ын,  показывая  рукой  то   на небо,  то  на траншею,  что-то  категорично  стал говорить  Ки Цзе Таю.   Тот  в ответ  согласно  кивал  головой.
     Нам тут же вручили  лопаты,  и  мы,  наравне со всеми,  стали  копать  траншею.  Зачем  нужно было  так  неистово  вгрызаться в  этот  неподатливый грунт   мы  не понимали,  но  видели:  всем не до разговоров.  Велено   было  копать,  и  мы  копали.
     Что  касается моего  душевного  состояния,  то  оно было  весьма противоречивым.  С  одной стороны  -   я  испытывал  облегчение  и  даже  радость.  Мои  худшие опасения,  слава  Богу,  не подтвердились.  Здесь  -  подобие  Земли,  здесь  -   люди,  и  они  свободны.  Нет  ни  изуверских лабораторий,  ни колючей  проволоки,  ни  казематов  или  тюремных  камер,  нет и надсмотрщиков,  принуждающих  вгрызаться  в  этот  проклятый    грунт.  С  другой  стороны  -  мне становилось  все  тягостнее  от  того,  как  здесь  всюду  серо,  ужасно  неуютно  -  от  неба,  если  его  можно  так  назвать,  до  глубины  траншеи,  и  такая  безысходность  владеет  всеми.

                Глава  11
                Электрический  дождь

     Проснулся я,  если  исходить  по земному  делению  суток  по  времени,  утром.  Ломило  тело,  с трудом  разжимались  припухшие пальцы,  урчало в животе от голода.
      В  хижине,  которую  нам  отвели вчера  вечером,  мы  с  Зероном упали  и заснули,  как   убитые.  Кроме  двух  кроватей,  собранных из  жердей,  обстановки  никакой.  Бросив  взгляд  на наши   ложа,  я  удивился.  Подобие  кроватей    устланы  уже  знакомыми  мне  покрывалами.  Темно-синие,  почти  черные,  на  ощупь,  упругие,  как  резиновые,  они  были  точно  такими   же,  как  и в  общежитии   на руднике,  откуда  изъяли  нас  сизые  захватчики.   Однако, поднимать  брови  в удивлении  не  имело  смысла,  -  наши  хозяева  одни:  что  там  -  на  Земле,  что  здесь  -  на этом твердом шаре.
      И  тут - неожиданная  радость!   Подарок  для  души  необыкновенный!   Я  почувствовал,  что  с  моей  промежностью  что-то  не  так.  Сунув   руку  между  ног,  я  обнаружил, что  прежнего  рокового  изъяна  уже  нет!!  Часть  моей  плоти  растет!!   Мошонка  словно   вылезала  изнутри.  Не  знаю,  как  правильно  назвать  этот  замечательный  процесс:  выпадением,  регенерацией  или  еще  как-то,  но  какое  это  имело  значение.   Главное  -  я  снова  стану  полноценным,  и  это  замечательно!
      Счастливый  я  вышел  из  хижины.  Мой  настрой  ничему  не удивляться  тут  же  дал  сбой.  У  соседней  хижины  горел  костер.  Над  костром  дышала  паром  серая  емкость.  У  стола,  сколоченного  из  необструганных  досок,   стояла  и  чистила  рыбу…  Канцелярина    Тётке!  Ошибиться  я не  мог.  Конечно  же,  это  была она. 
     Выражение  её лица   было  более,  чем  прозаичным,  как  у  хозяйки  занятой  рутинным    делом,  -  необходимостью   приготовить  завтрак  и  накормить  семью.
     С десяток  слов  и  фраз  по-немецки  типа:  хэндэ  хох,  шнеле,  дранг  нах  остен  или  битте и  гутен  морген…   я  знал.
     -  Гутен  морген,  -  сказал  я  доброжелательно  и  кивнул  головой.
     -  Гутен  так,  -  ответила  канцелярина  с  выражением  лица,  какое  бывает   у жены,  когда  она  отвечает  накануне  проштрафившемуся  мужу. Понятно,  что  трансформация  из  принцессы  в  Золушку  радости  не  приносит. 
     Я  ничуть  не  обиделся.  Даже  напротив.  Вот  и  хорошо,  что  все  так  прозаично.  Не  надо напрягаться,  вести  наполненную условностями  и учтивостью   беседу с высокопоставленной  дамой,  какой  она  была  на  Земле.
     Я  повернул  голову  на  стук  топора.  Мужчина  в  расцвете  лет,  в  черной  рубахе,  черных  брюках  и  стоптанных  лакированных   штиблетах    рубил  дрова  для  костра. 
     Увидев меня,  он  прекратил  работу,  стоял  с  топором  в руках  и  улыбался.  Это  был  никто  иной,   как,  почему-то  парфюмерный  для  меня,  Флюкон  -  президент   Франции.   
     Кто  же  не  знает,  что  значит  по-французски  «бонжур».
     -  Бонжур,  месье  Флюкон,  -  опять же,  доброжелательно  сказал  я  и  помахал  рукой.
     Улыбаясь,  месье  Флюкон  переложил  топор  из  правой  руки  в  левую  и  тоже  помахал  мне  рукой.
     -  Боне  матан,  -  приветствовал  он  меня.
     «Ну  и  в  компанию  я  попал!  Вот  так  соседи! Да  здесь  же  все  вершители судеб землян!  В  прошлом…  Ирония  судьбы.  Вчера  вершили,  изрекали,  учили;  сегодня  варят,  рубят,  копают…   Сколько  их  на  этом  шаре?..  И  что  они  здесь  делают?  Зачем  их  собрали  вместе?  И  почему  я  с  ними?...»  -  замелькало  у  меня  в  голове.
    Чувствовал я себя  неуютно.  О  чем  говорить?  Что делать?..    «Хорошо  было  бы  за  Зерона  спрятаться.  Пусть  эти  господа   отношения  устаканивают,  а  я  уже  потом,  без  затей,  вольюсь  в  их  компанию,  -  подумал я.  -   Но,  где  же он..?»
     Фрау  Тётке достаточно  хорошо  говорила  по - полизонийски.  И  ситуация  сразу  же  разрешилась  наилучшим  для  меня  образом.  Я  выяснил,  что  Зерон  ушел  умываться  на  озеро.    Выразив  желание  последовать  его  примеру,   получив  одобрение  фрау  Тётке,  я,  прихватив  из  хижины  подобие  полотенца,  уже  скоро был  на  пути  к озеру.
     На  все  вокруг  смотрел я широко раскрытыми  глазами.  Конечно  же,  никакого  транспорта  здесь  не было.  Прямая  бурая  полоска  земли  вела  к  водоему.   Казалось  бы,  -  хижины,  костры,  разнообразие    лиц  и  костюмов  -  вот  она  экзотика.   У  костров  варят  рыбу  чернокожие    короли  и, с  раскосыми  глазами,   позволю  себе  так  их  назвать,  -  президентши.  Впечатляющая  эксклюзивность?!..   Но, нет.  На  лицо  -  серое  унылое  единство,  погубившее  колорит   разнообразия.   Убогие  жилища  одно  похожее на  другое.  Веревки  с  развешанным  потрепанным бельем. Сколоченные  кое-как  уродливые  столы  и  скамьи.  Чахлые  костры.  Над  ними  -  одинаковые  емкости неопределенного  цвета.
     Навстречу  мне  -  разноликий,  оборванный  народ.  Сари,  пончо,  белые  длинные  пиджаки…   На  головах  тюрбаны,  кипы,  картузы…   Общее  у  костюмов было  одно:  поношенность  и  потрепанность.     Белые,  черные,  коричневые  лица…   усталые  и  невеселые.      
      Я  улыбался,  кивком  головы  приветствовал  всех,  кто  попадался  мне  на  пути. В  ответ  мне  были  улыбки  унылые  и  безрадостные. 
     На  Земле  более  двухсот  стран.  Я  понимал,  что  вижу  первых  лиц  государств.  Естественно,  знать  их  всех  я  не  мог.  Откуда  я  мог  знать  короля  Самоа  или  президента  Габона.  Но,  встречались  и  знакомые  мне  персонажи.   Когда  у  одной  из  хижин     увидел  я светло-рыжую  шевелюру,  а  потом  и  ее  обладателя,  что-то  темпераментно  объяснявшего  темнокожему  соседу,  сомнений  не  было.  Туз!  Первый американец!  И  его  сюда  прихватили.  Как же  без  него… 
     Скоро  я  был  у водоема.  Вместе с  Зероном  плескались  незнакомые  мне  басурмане.  Увидев  меня Зерон искренне обрадовался.  Одному ему  было  некомфортно  среди  них. 
     Вода,  чего  я  совсем  не  ожидал,  приятно  удивила,  -    издали похожая  на  гигантскую  грязную  лужу,  оказалась  чистой  и  прохладной.  Стоя  на берегу  я  даже  видел не  испугавшихся  маленьких  рыбок. То,  что озеро  выглядело  неприглядным   объяснялось  его  освещенностью.  Будь  небо  голубым,  а  солнце  настоящим,  и  вода  была  бы  голубой  или  бирюзовой,  -  объяснил  я себе.
     С  удовольствием  искупавшись  я,  движимый  любопытством,  заглянул  в  подступающий  к озеру  лес.  От  сотворенного  нашими  продвинутыми  тюремщиками зеленого  друга  на  душе  стало  тоскливо. Одинаковые,  как  окрашенные  деревья,  ни  валежника,  ни  кустарника,  ни  муравейника  или  паутины,  травы  и  той  нет.  Одним  словом  -  бутафория  и  только.  Единственное,  что  походило  на  лес,  так  это  то,  что  деревья  росли  не  ровными  рядами,  а  в  разнобой.
    Вернулись  мы  в  свое  жилище  с  чистыми  телами  и  свежими  мозгами.  После  купания  аппетит  разыгрался  и,  хотя  мы  были  голодными,  как  собаки,  чувство  голода  доминантой  не  было. Нас  занимало  другое:  желание  поскорее  разобраться,  выяснить,  где  же  мы  оказались,  что  здесь  происходит  и,   что  же,  в  конце  концов.  будет  с  нами  и  со  всеми,  кто  вокруг  нас.
   Нашей   кормилицей  стала  фрау  Тётке.  Кормить  голодного  Зерона,   при  иных  обстоятельствах,  было  бы,  конечно,  нонсенсом,  но  не  сейчас. 
     За  неказистым  столом  устроились  я,  Зерон,    фрау  Тётке и  месье  Флюкон.  Что  было  на  завтрак?  Вареная  рыба  и  запеченный  овощ,  напоминающий,  по вкусу и  виду,  земной  картофель.  Еще  был  со  странным  вкусом  напиток  малинового  цвета.  Из  каких  ягод  он  был  приготовлен  осталось  для  меня  загадкой.  Позже  я  узнал,  что  овощи  и ягоды,  в  возделанных  поселенцами  огородах,  растут  также  быстро,  как  и  грибы в  наших  лесах.  И  рыба  в  озере  вырастает  с  неимоверной  скоростью.  Тюремщики  позаботились  о своих заключенных,  -  предоставили  образчики   генной  инженерии.
     Говорили  и  на  полизонийском  и  на  английском.    Я  изредка  вмешивался  в  разговор,  но  понимал  себя  равным.  Собственно,  оснований  для  различия  в  социальном  статусе  между  нами  здесь  и  сейчас  не  было.
     И  все,  вроде,  было  в  порядке  вещей  -  уважительно  и  по-  дружески.  Но,  что-то  было не  так.  Вот,  например,  соберутся  за  столом  семья  или  близкие  друзья  и  понятно,  что  все  расслаблены;  разговоры  на  разные  темы,  воспоминания,  шутки,  остроты…   царят  беззаботность  и  радушие.  За  нашим  же  столом  витала  какая-то  напряженность,  предчувствие  чего-то  нехорошего  владела  нашими  собеседниками.
     Фрау  Тётке  начинала  было  улыбаться,  но,  вдруг,  мрачнела,  лицо ее становилось  серьезным,  будто  кто-то одернул  ее  или  напомнил  ей  о  чем-то  нехорошем.  И  месье  Флюкон,  казалось  бы,  беспричинно,  вдруг,  поглядывал  на  небо,   становился озабоченным. 
     Я  жевал  вареную  рыбу  и  думал  о  своем.  По  большому  счету,  меня  не  напрягало,  о чем  говорят  мои  собеседники,  и  какое  у  них  настроение.
     Моя  утренняя  радость  от  наступающего  мистического   выздоровления  улеглась,  -  нужно  было  жить  дальше.  И  понемногу  мое  настроение  менялось  с  мажорного    на  минорное.  Все  здесь  становилось  мне  немило; бездумная  холодность  всякого  предмета  угнетала.   Вот  передо  мной   подобие  кастрюли  на  столе.  Невысокий  цилиндр,  непонятно  из чего  сделанный,  -  то  ли  металл,  то  ли  пластик,  неопределенного  цвета,  с  двумя  нелепыми,  как  рога,  или  штыри  ручками.  На  Земле  возьмешь  в  руки  вещь,  созданную  человеком,  пусть  самую  простую  -  топор,  молоток,  стул  или  ту  же  кастрюлю  и  принимает  душа  изделие.  Чувствуешь  в  ней  и  заложенную  мысль  и тепло рук  создателя.  Не  говоря  уже  о картине,  написанной  художником или  скульптуре,  из  камня  высеченной.  А  здесь,  на  этой  эрзац  земле,  что?..  Топоры,  лопаты,  кастрюли,  ткани…  все,  конечно,  пригодно  для  использования.  Но  берешь  в  руки  такую  вещь,  смотришь  на  нее,  а  она  безликая,  бездушная,    глазу  и  душе  неприятная,  будто  подобие  чего-то.   Как,  например,  разница  между  живой  собакой  - лающей,  брызгающей  слюной,  пусть  даже  с  блохами,  и  собакой  плюшевой  -  чистой,  с  внутренним  механизмом,  лающей  и  хвостом  виляющей.  И  все  здесь  такое  -  ненатуральное.  Озеро,  как  бассейн,  лес,  как  парк  в городе,  солнце  -  лампа  подвешенная,  небо,  как  грязный  шатер  над  головой,   и  мы,  потрепанные, как  цыгане,  под  ним.  Ни  глазу,  ни  душе  нет  здесь  отрады.
     Внезапно  сделалось  едва  заметно  темнее.  Так  бывает,  когда  падает  напряжение  и  лампочка  светит уже не так ярко.  Наши  собеседники  за  столом   изменились  в лицах,  замолчали. Прошло  несколько  секунд.  Сделалось  еще  темнее.
     Далее события  развивались  стремительно  и  необъяснимо.  Периферическим  зрением  я  увидел,  что  поселок  пришел  в движение.
     Фрау  Тётке  будто с пружин сорвали.   Вскочив,  она  закричала:         
     -  Electrical  run!!   Electrical  run!! 
       Месье   Флюкон  уже  был  на  ногах.
     -  Run!!  Run!!  Cvicli!!  Cvicli!!   -  закричал  он  нам. 
     И  фрау  Тётке  и  месье  Флюкон,  оставив  застолье,  бросились  бежать  в  сторону,  где  вчера  мы  рыли  канаву.
     На  бегу  Флюкон  оглянулся.  «Cvicli!!»  -  уже не закричал,  а  заорал  он,  тем  самым  дав  понять,  что  нам  следует  не  стоять  разинув  рот,  а  бежать  и,  как  можно  быстрее. 
     Я  поднял  голову.  Лампа – солнце,  что  висела  над  нами, неуклонно  тускнела.   
     Всех,  кто  был  неподалеку,  как  ветром  сдуло.  Что  происходит?!  Куда  все  бегут?! Мы  не запаниковали  и  не  испугались.   Стояли  у  стола  опешившие.  Как  можно  испугаться  неизвестно  чего.  Но,  как бы  то  ни  было, здравый  смысл  и  инстинкт  самосохранения  не оставили  нас.
     Мы,  как  и  все,  побежали.  В  отличие  от,  проносившихся  мимо  меня  поселян,  я  бежал  не  изо  всех  сил,  и,  как  позже  выяснилось,  проявил  самую,  что  ни  на  есть,  непростительную  самонадеянность.  Но,  опять  же,  моя  неуместная  беспечность  позволила  мне  видеть  всеобщий  переполох,  не  теряя  объективности  и  рассудительности. 
     Картина  была  впечатляющей.  Меня,  бежавшего  не  изо  всех  сил,  обгоняли,  припустившие  во  всю  прыть,  и  белые  и  азиаты  и  африканцы.   Мелькали  спины,  затылки,  локти…  Вот  они  были  передо  мной  и  вот  уже  далеко  впереди.  Стоптанные  подошвы,  как  грязные  картофелины,  пляшущие  пятки  стремительно  удалялись  от  меня.   Фрау  Тётке неожиданно   проявила  птичью  проворность.  Прижав  руки  к  бедрам,  расставив  ладони,  как  крылышки,  шустро  переваливаясь  с ноги  на  ногу,  она  очень  даже  напоминала  стремительно  бегущую большую    утку.  С  правой  стороны  от  меня над  головами  бегущих  замелькала  рыжая  шевелюра Туза,  будто  на  бегу  подпрыгивал  петух  с  огненным  гребнем.  Зерона  и  Флюкона  я уже не  видел,  -    небольших  габаритов  они затерялись  среди бегущих и  потерялись  из  виду.
     Между  тем  картина  делалась  фантастической. Темнело  стремительно  и  уже  стало,  как  при  глубоких  сумерках.  Я  увидел,    сначала  высоко,  а потом  и  ниже,  с обеих  сторон  от  себя,  летящие,  оставляющие  огненный  след,  искры.  Было  похоже,  как  если  бы,  кто-то  стрелял трассирующими пулями.  В  немилосердной  темноте  с каждым  мгновеньем  летящих  огоньков  с  адского неба становилось   все  больше.
     И  тут  последовала  расплата  за  мое  легкомыслие.  Внезапно,  будто  кто-то  воткнул  мне  в  спину  раскаленный  гвоздь,  да  еще  и  с  электрическим  зарядом. Меня  не  только  обожгло,  но  и  ударило  током.  Боль была  непереносимой.  Я  взвыл  и  пулей    полетел  вперед.  Тут же  я  получил  еще  один  удар  в спину,  следом  еще  удар  ниже  спины.  Если  бы  истязание  продолжалось  еще  минуту  другую,  от  болевого  шока  я  бы  потерял    сознание,  а  потом,  наверное,    испустил  дух.  Тут  уже   до  меня  дошло,  куда  бегут  все:  к  траншее  -  там  наше  спасение.
     Добежав  до  траншеи,  я  с  разбегу  прыгнул  на  чью-то голову  в тюрбане, но  какое это уже имело значение и для меня  и для того,  на кого я рухнул.
     Ужасный  искропад  продолжался недолго  -  минут  пять не более.  Но вот небо перестало  стрелять  раскаленными  искрами,  сделалось  светло,  как  и  прежде.  Все  стали  выползать  из  траншеи.  Я  и другие мужчины  подавали  женщинам руки,  вытаскивали  их  на  свет  Божий.   Кто-то  кряхтел,  кто-то  стенал  или  ругался,  но,  в  большинстве  своем,  все оставались молчаливыми  и  хмурыми.
     Тут я обратил  внимание на то,  что  все,  как  один,  опасливо  поглядывают  на  спасительную  расщелину,  стараясь отойти  от  нее  подальше.  Объяснение  такого  поведение  пришло  скоро. 
     Вдруг,  откуда-то  из  под  земли,  донесся  уверенный  грозный    гул.  Мелкую  дрожь услышал я  под  ногами,  будто  вибрация  мощнейшего  подземного  двигателя  через  ноги  передавалась  телу.  Стены  траншеи  начали  медленно,  но  уверенно  осыпаться.
     Прошла  еще  минута  и  вибрация  усилилась.  Уже  не песок  сыпался  струйками,  а  грунт  отваливался  от  стен  крупными  кусками.  Земля  под  ногами  затряслась,   заходила  ходуном  и  скоро  от  траншеи  осталась  бурая  полоска  вровень  с  поверхностью,  на которой  мы  стояли.
     Я  вспомнил,  как  накануне Ким Кор Ын  категорично  настаивал  копать  и  копать  немедля.  Теперь  я понимал  его. И  еще  я  с  грустью  осознал,  что  сейчас мужская  часть  поселенцев,  который  раз,  вооружившись  лопатами,  примется  копать.  И  ведь  не  Сизифов  труд,  -  упорство  во  благо,  как  необходимость,  как  спасение.

                Глава  12
                Очищение   

       Оставшуюся  часть  дня  мы  с  Зероном  наравне  со  всеми,  копали  траншею. Копать  тяжело.  Голову  поднять  некогда. Жизнь  утратила  краски.  Время  сгустилось,  отяжелело.  Поздно  вечером,  никакие,   доползли  мы  до  хижины,  повалились  на  нары.
     И  следующий  день  прошел  с потом  и  мозолями.  Слава  Богу,  по  воле наших  хозяев  убийственный  дождь  не пролился,  -  вгрызаться  в землю  не  пришлось.  Однако,  скучать  времени  не было,  -  нужно  было выживать:  работать  в огороде,  ловить  рыбу  в озере,  заготавливать  дрова,  носить  из  озера  воду,  помогать  женщинам  по хозяйству…  Дел  было  бесконечно  много.  К  тому  же,  каждый, вновь  этапированный,  на  Терра  дура,   строил  жилье  для  последующего  за  ним  каторжанина,   -  кого  же  еще: не гостя  же,  не  отдыхающего  и  даже  не добровольца  -  экстремала. 
     Мы  с  Зероном,   срубив  и  притащив  из  леса  четыре  дерева,  занялись  строительством  хижины.  За  этот  день  многое  для  нас  прояснилось.  Узнали  мы,  что  за  нашим  поселением  жизни,  как  таковой,  нет.  Чуть  дальше  за  озером,  лесом  или  совсем недалеко  за  холмом,  открывалась,  в истинном  значении этих  слов,  безжизненная  пустыня,  -  голо,   ужасно  холодно  и  нечем    дышать. 
     Ритм  жизни  в поселке  определяла  лампа-солнце.  По  аналогии  с  земным  временем суток  вечером  она  медленно  и  уверенно теряла  яркость.  Среди  ночи  испускала  холодный  матовый  свет,  подобный  тому,  как  на  Земле    светит  Луна,  укрывшись  за  пеленой  облаков.
     Стало  доходить  до  нас  и  главное:  зачем  доставили  нас  на  эту  безрадостную  землю  наши  хозяева.  Наказание,  исправление  порочной  человеческой  природы  -  вот  смысл  пребывания  здесь.  Иного  объяснения  ни  мы,  ни  все,  кто  был  здесь,  не  находили.  На  уровне  рефлексов  вырабатывали  «синяки»   в  наших  головах  бескорыстие,   трудолюбие,  любовь  к  ближнему,  пацифизм…  прочие  добродетели.  Почему  так  далеко  от  Земли  и  почему  именно  так  дрессировали  нас,   оставалось  только гадать.  В  голову  сизых  хозяев не  влезешь;  видимо,  они  именно  так  понимали  перевоспитание  низших  по  разуму,   и  никак  по-другому. 
     Утешало  одно.  На  Земле,  если  преступнику  не  отрубили  голову,  если  его  не  повесили  и  не  посадили  на  электрический  стул,  а  перевоспитывают  -  значит  есть  надежда,  что  когда-то,  он,  исправленный,    обретет  свободу.  Этой  надеждой,  что  когда-то  срок  заключения  закончится,   все на  Терра  дура  и  жили. 
     Не  знаю,  как  другие,  но  я  рассудил,  что  поделом нам  достается.  И еще  я  подумал,  что  где-то  «синяки»   уж  больно  умные,  а  где-то  явно  недобирают.  Не верил я  в то,  что     измученные,  подвергнутые  перевоспитанию  вожаки  человеческих  стад,  вернувшись  на  Землю, не прекратят с  прежним  маниакальным  упорством    уничтожать  природу,  делать  бомбы  и  ракеты  и  безо  всякой  на  то  необходимости   безжалостно  убивать друг  друга.
     Узнали  мы  и то,  что  редким  был  тот  счастливый  день,  чтобы  не  случилось  что-нибудь  принудительно  воспитательное.
      Не стал  исключением  и  этот  день.   Ближе  к  вечеру  мы  с  Зероном заканчивали  строительство  хижины.    Присели  передохнуть.  И  тут  лампа-солнце  над   нашими  головами  мигнула  один  раз,  второй,  третий…  Я  дрогнул  душой:  -  «Опять  будет  что-то  ужасное?!..».  Следом,  без видимых  на  то  причин,  настроение  мое  начало  катастрофически   меняться.
     Голова  наполнялась  хлынувшим  в  нее  необъяснимым  страданием.  Все  мне  сделалось немило.  Умом  я  понимал,  что  нет  причин  для  такого  упаднического  настроения,  но  поделать  с  собой  ничего  не  мог.   Наваливающаяся  тяжесть  пресквернейшего  состояния  не  подчинялась  рассудку.  На  душе  стало  так,  как  бывает у  человека, совершившего  чудовищнейший  поступок,  и  осознание  содеянного  невыносимо  для  него.  Скоро  депрессия  сделалась  настолько  сильной,  что  в  голову  полезли  мысли  о  полной  бессмысленности  жизни,  и,  чего  со  мной  еще  никогда  не  было,  я даже  подумал  о  самоубийстве.  Мало того,  -    я  уже  стал  смиряться  с  мыслью,  что  моя  смерть  дело  совершенно естественное,  даже  необходимое,  что  она  будет  для  меня,  как  благо,  как  избавление  от  явившегося невыносимого  страдания. 
     Я  взглянул  на своего старшего  товарища.  Он  сидел  мрачный,  уставившись  потухшим,  почти  безумным,  взглядом  на  топор,  что  воткнул   перед  отдыхом  в  ствол  дерева.  Похоже,  и  он  испытывал  ужасную  депрессию.
     Мы  строили  рядом  с  хижинами  фрау  Тётке   и  месье  Флюконом.   Они  были  поблизости.  Я  посмотрел  в  их  сторону.    Господа  перестали  перебрасываться  фразами,  сделались  заторможенными,  лица  их  потускнели,  стали  мрачными  и  угрюмыми. 
     Тут  я  увидел,  что  жители  поселения  оставляют свои  жилища  и  все,  как  один,    направляются  в  сторону  холма.  Если  вчера  они  бежали,  как  пришпоренные,  то  сегодня,  понурив  головы,  бредут,  как  на  похоронах.
      Фрау  Тётке  и  месье  Флюкон  последовали  их  примеру.  Проходя  мимо  нас,   они  взглянули  в нашу  сторону  отстраненно,  холодно,  как  на опостылевших  им  соседей,  а  не  на  добрых   людей.  И  у  них  на  душе было  также  мерзко,  как  и  у  нас  с  Зероном.
    Ни сил,  ни  желания,  что-то  выяснять  у  меня  не  было.  Мне  даже  стало  абсолютно  все равно,  каково  состояние  Зерона    и  что  он  будет  делать.   Он  будто  перестал существовать  для меня.  Не  отдавая  себе  отчета  зачем  это  делаю, я  поднялся  и,  влившись  в  поток,  едва  справляясь  с терзающим  меня  страданием,  поплелся по  направлению  к  холму.
     Приблизившись  к  возвышению,  я  увидел,  что  выражение  лиц  у  поселенцев,  что  пришли  раньше  меня,  иное.  Приговоренные,  подошедшие  к  эшафоту  или  самоубийцы  перед  пропастью,  так  не  выглядят.  Лица,  окружавших  меня  людей,  выражали  страстное  нетерпение,  готовность  к  совершению  чего-то  важного,  необходимого,   как,  если  бы  испытывающие  сильнейшую  жажду  путники,  наконец-то  добрели  до  спасительного  оазиса,  и  теперь  им осталось  только  прильнуть  к  благодатному  источнику  и  утолить  жажду.
     Поселяне  опускались  на  колени,  крестились,  возносили  руки  к  небу.  Христиане,  мусульмане,  иудеи,  буддисты…  Все,  до  единого,  делали  одно:  молились.  Шепот,  бормотание,  отдельные  слова  доносились   до  меня  отовсюду.  Души  всех  вибрировали,  как  одна. Пелена  благодатного  смирения  окутала  холм.
     Даже  малейшей  растерянности  -  что  делать,  у  меня  не  было.  Потребность  в  обращении к  Богу  оказалось  кем-то  заложенной  в мое  подсознание,  и  сейчас  потребность  эта  вышла  из  подсознания  и  полностью  овладела  мною. Не  приступить  к  молитве  было  свыше  моих  сил.  И  тут  я,  вдруг,  с  ужасом  сообразил,  что  не  знаю  слов  ни  одной  молитвы.
      Так уж  сложилась  моя  жизнь,  что  я  не относил  себя   ни  к  верующим,  ни  к  атеистам,   -  жил  неприкаянным,  как  человек,  не   помнящий  родства.  Не  послала  мне  судьба  христианина,  примером  и  словом  приобщившим  бы  меня  к  вере.
     К  счастью,  я  расслышал:  «…Оче  наш  койи  си  на  небесима,  да  се  свети  име  твое…»  Я  повернул  голову  в  сторону,  откуда  доносились  слова  молитвы.  Молился  незнакомый  мне  мужчина  с  внешностью  славянина.  Закрыв  глаза,    творил  он молитву.  «Серб  или  хорват»,  -  решил  я.
     - Послушайте,  что  мне  делать?  Я  не  знаю  слов  ни  одной  молитвы,  - приблизившись  к  нему,   виновато,  шепотом  обратился я  к  молящемуся.
     Мужчина  улыбнулся  и с  доброжелательностью,  которой  не  встречал  я  отроду  на  чисто  полизонийском  языке  негромко  сказал:
     -  Не  важно,  что  вы  не  знаете  слов.  Главное  быть  доброму  самому  и  желать  добра  всем.  От  всего  сердца  кайтесь,  просите  прощения  у  Бога  и  у  всех…  Можете  повторять  молитву  за  мной  или  говорите  что угодно,  только  доброе,  от  всего  сердца.  Наполняйте  слова  любовью,  и  вам  с  каждой  минутой  будет  становиться  легче…
     Сказав  это,  он  опять  улыбнулся  мне   и  чуть  громче  и  медленнее,  произнося  слова  молитвы,  уже на  родном мне  языке,  продолжил  молитву.
     Я  стал  повторять  за  ним «Отче  наш»,  побуждая  в  себе,  насколько  у  меня  хватало  душевных  сил,  добро,  любовь,  желал счастья  всем,  кого  я  вспоминал  в  эти  минуты. 
     И  скоро я  почувствовал,  что    душа  моя  чудесным  образом   исцеляется.  В  какой-то  момент  я  понял,  что  действительно  не  столь  важны  слова    молитвы,  что  я  повторяю,  -  главное  -  какие  чувства  я  вкладываю  в  слова.  Я  стал  бормотать  спутанную  речь,  совершенно  не  заботясь  о  смысле,  связывающем  слова.  Я  шептал  о  прощении,  любви,  добре,  заботе…    Обращался  к  тем,  кто  оживал  в  моей  памяти.   И  чудо!!  С  каждой  минутой  мне  становилось все  легче.  Волны  благодати  нисходили  на  меня.  Хотелось молиться  еще  усерднее.  Моя  открывшаяся добру   душа,  словно  истосковавшись  по  чистоте,  любви,  правде,  впитывала  в  себя  нисходившие  на  нее,  животворные  струи.  Выразить  словами,  что  испытал  тогда  я  на  холме,  невозможно.
    Я  окинул  взглядом  паломников,  что  молились  вокруг.  Все  они  словно  переродились.  В  тихом  гуле,  витающем  над  холмом,   их  одухотворенные  лица  светились счастьем.   
     Скоро  я  почувствовал,  что  моя  душа  утолила  жажду  по  любви  и  добру.  Я  молчал,  но  хуже  мне  не  становилось.  Я  видел,  что  и  со  всеми   произошла  такая  же   чудесная  перемена.
     Закончив  молитву,  умиротворенные,  все   мы   неспешно  покидали  холм.
    
                Глава  13
                Единение   

     И утро  четвертого  дня  нашей  жизни  на  Терра  дура   размеренным  и  спокойным  не стало.  Явилось  оно,  как удар,  как  выстрел.  Караул!!..
     Разбудил  нас  отчаянный  крик  фрау  Тётке.  Она  кричала  рядом  с  хижиной,  чтобы  разбудить  нас.
     Мы  вскочили, как  полоумные,  выбежали  из  хижины.  Лампа-солнце  опять  мигала. 
     -  Облако!!  Облако!!  Ищите  свою  половину!!  -  закричала  нам  канцелярина.
     Продрав  глаза,  увидели  мы  следующее…  Со  стороны  озера,  заполнив  уже  половину  поселения,  наползала  густая  белая  пелена.  Из  тумана  выныривали  люди,  бестолково  суетились,  сталкивались  друг  с  другом,   исчезали  в белом  мареве.       
       -  Бегите  за  мной!!  Ищите  свою  половину!!..  -  уже  не  так  громко  прокричала  нам  фрау  и,  не  дожидаясь  наших  ответных  действий,  припустила  в  сторону  белой  пелены.
     Наученным  горьким  опытом,  опять  пострадать,  нам  ничего  не  оставалось  делать,  как  бежать  вслед за  фрау. 
     Я  бежал  и  судорожно  пытался  сообразить:  какую  свою  половину я  должен  найти  и  зачем?!    «…  Я  холост.  Мне  что?...  Искать  будущую  жену,  девушку?!..  Или..  Здесь,  может  быть,  все, что  угодно,  -  любые  мыслимые  и  немыслимые  метаморфозы.  Может  я   разделюсь телом  вдоль  или  поперек,  и  одна  моя  неприкаянная  половина  будет  искать  другую?!...».
     Пелена  неумолимо  надвигалась,  и  скоро мы оказались в  белом  молоке  тумана.  Все  суетились.  Криков  не  было.  Только  иногда  кто-то  встревожено  звал  кого-то.  Но..    Что  стало  происходить  со  всеми  нами?!..    С  величайшим  изумлением  я,  вдруг,  увидел,  что  все,  окружавшие    меня,  стали  внешне  изменяться!  Белый  туман  раскрашивал  нас  в  цвета  радуги.   Одни  стали  делаться  красными,  другие - синими,  зелеными,  желтыми…   Разнообразию  цветов  и оттенков  не  было  числа.  Я   с  ужасом  обнаружил,  что  и  моя  кожа  меняет  цвет.  Сначала  руки  порозовели,  потом  начали  краснеть  и  скоро  стали  темно - красными, - цвета  выпущенной  крови.    Тут  же  я  почувствовал,  что  меня  будто  начали  разогревать  изнутри.  С каждым  мгновеньем  мне  делалось  все  жарче,  а  с  руками  стало  происходить  так,  как  будто  их  приближали  к  горящему  костру.  Еще  минута  другая,  и  у  меня  уже  не  будет  сил  выдерживать  эту  невыносимую  пытку.   И  тут  до  меня  дошел  и  смысл,  на  первый  взгляд  беспорядочной суеты  и  то,  какую  половину  должен  искать  я.   Найти  в   толчее  человека   такого  же  цвета,  как  и  я,  -   в  этом  мое  спасение. 
     Между  тем,  белая  пелена,  раскрасив  нас,  как  цветные  карандаши,  уверенно  рассеивалась.  И  теперь  каждому  из  нас  оставалось   только  найти  двойника  по  цвету  и  только.
     Вокруг  меня  происходило  самое,  что  ни  на  есть,  братание.  Посиневший  находил  синего,  пожелтевший  -  желтого,  позеленевший  -  зеленого…  Нашедшие свою  пару  тут же,  слившись    в  объятиях,  становились,  как  одно  целое.
     С  каждой  секундой  одиноких  мучеников  становилось  все  меньше,  пространство  для  поиска  -  все  больше.  Наконец  и  я  увидел  своего  цветного  двойника.  Он  увидел  меня.  Судя  по  одежде  и  чертам  лица,  это  был  пожилой  индус,  но,  какое   имело  значение  кто  он.    Как  бросаются  в объятия  страстные  любовники,  как  безумно    соскучившаяся    мать  обнимает  свое  дитяти,  так  и  мы  обнялись  и  прижались  друг  к  другу. 
     Я  почувствовал,  что  тело  покрасневшего  индуса  холодное,  как  лед.  И  чем  теснее  и  крепче  я  прижимался  к  нему,  тем  мне  становилось легче.  В  местах  прикосновения  жгучая  боль  отступала;  было  сравнимо  с  тем,  как  если  бы  вы  обожгли  руку  и  тут  же стали   прикладывать к  ней  лед.  По  мере  того,  как  боль  оставляла  тело,  возвращался  и  прежний  цвет кожи.  Такое  же  спасительное  действо  происходило  и  с  моим  цветным  двойником.  Оба  мы  испытывали телесное  упоение,  которого  до  этого  не  знали  никогда.
     Избавившись  от  боли,  я   обрел возможность  хорошо  видеть,  что  происходит  вокруг.  А  вокруг  -  все,  как  и  мы  с  индусом,  слившись  в  объятиях,  пребывали  в  молчаливой  гармонии. 
    
                Глава  14
                Визит  оранжевого  апельсина
    
     Жизнь  на  Терра  дура  оказалась  динамичной,  изматывающей,  расслабиться,  придти  в  себя,  хотя бы  немного  отдохнуть    не  было  никакой  возможности.  Не  стал  исключением  и  следующий  день,  а  точнее  ночь. 
     Предстоящим  вечером  все  ждали  «оранжевый  апельсин».  Так  поселенцы  назвали  огромную  планету,  проплывающую  над  нашими  головами,  один  раз  в  пять  дней.  Как  Луна  за  двадцать  семь  суток  совершает  полный  оборот  вокруг  Земли,  так и  Терра  дура,  только  за  пять  суток,  оборачивалась вокруг  «оранжевого  апельсина».  Иного  объяснения  здешней  небесной  механики  в  наши  головы  не  приходило.
     Все,  до  единого,  в  поселении были  уверены,  что  на  «оранжевом  апельсине»  обитают  наши  хозяева - «синяки».  Они  создали  Терра  дура,  организовали  на  ней  жизнь,  поместили  нас  сюда  с  известной  им,  да  теперь  и  нам,  целью. 
     Уставшие  за  день  поселенцы  спать  не ложились.  И  я,  умаявшись,  лежа  на  шуршащей  листьями  постели,  то  и  дело  поворачивал   голову  в  сторону  проема,  что  служил    входом  в  хижину.   Я  уже  знал  с  какой  стороны  появится  планета  и  был  уверен,  что  через  дверной  проем  увижу  момент  ее  появления.
      Зерона  не  было.  Он  ушел  к  фрау  и  месье  встречать   очередное  пришествие  оранжевого  небесного  гостя.  Это  было  даже  хорошо.  Я  мог  предаться  созерцанию  планеты,  не  отвлекаясь  на  ненужные  мне  комментарии  и  разговоры.
     Как  всегда  бывает,  когда  долго  и  с  нетерпением  ждешь  чего-то,  ожидаемое  приходит  внезапно.  В  момент,  когда  мысль  о  небесном  госте  от  меня  ускользнула,  поселок  вдруг   наполнился  разбуженным  гулом.  До  меня  донеслись  крики,  возгласы,  непонятные  звуки.  Я  увидел,  что,  видимая  в  проеме  хижины   часть  неба,  окрасившись  в  оранжевый  цвет,  стала  заметно  светлее.  Оставив  ложе,  я  поспешил  на  улицу.
     Над  дугообразным  горизонтом  всплывал  гигантский  оранжевый  шар.  К  моему  глубочайшему  огорчению,  да  и  не  только  к  моему,  наше  чертово  небо  было  тусклым,  приходилось  смотреть,  как  через  матовое  стекло,  -  мелкие   детали на  шаре  были  неразличимы.  Потому,  как  шар  был  светлым,  скорее  всего,  на  него  падал  свет  звезды,  подобной  нашему  солнцу.  И,  видимо,  «оранжевый  апельсин»  путешествовал  вокруг  этой  звезды.
     В  поселке  сделалось  необыкновенно  тихо.  Становилось  жутковато.  Небесное  явление  и  устрашало  и  одновременно  завораживало.  Представьте  над  вашей  головой  не  ночное  небо  и  Луну  с  россыпью  звезд,  а  чудовищной  величины  оранжевый  шар,  заполнивший  все  небо,  и  вы  под  ним  -  жалкий,  козявочный,  что  букашка,  да  что  там  букашка,  микроб,  молекула  неосязаемая.  С  некрепкой  психикой  и  умом  можно  подвинуться.
     Цветом  шар  оказался   как  заходящее  солнце,  глазам  смотреть  на  него  было совершенно  не больно.  Проклятое  серое  небо,  -  невозможно  было  рассмотреть  детали.  Сквозь  марево  я  видел,  что  и  цвет  и  поверхность,  нависшей  над  нами  планеты,  неоднородная.  Где-то  она  гладкая,  где-то  мелкозернистая,  будто  усыпанная мелким  зеленым  горошком.  И  группами  и  поодиночке  проглядывали  многочисленные  изумрудные  пятна,  от  чего  «оранжевый  апельсин»  выглядел  будто  подпорченным.
     Сколько  времени  прошло  после  того,  как  планета  появилась,  и  как  она  укрылась за  горизонтом  судить  было  трудно.  И  для  меня  и  для  всех  в поселении  время  ее  визита  пролетело,  как  одно  мгновенье.
     Потрясенный  увиденным,  я  вернулся  в  хижину,  улегся  на  нары,  понемногу  стал  обретать  равновесное  душевное   состояние.  Зерон  не  вернулся,  и  никто  не  мешал  мне  думать.
     Увиденное  направило  ход  моих мыслей  в  таком  направлении…  По  воле  тех,  кто  живет  на  оранжевой  планете,  одну  колонию  -  на  руднике  я сменил    на  другую  -  на  Терра  дура,  металлические  нары  -  на  ложе  из  ветвей и  листьев.  С  одной  стороны  -  поменялось  все,  а  с  другой  -  ничего,  -   как  я  был  узником,  так  им  и  остался.  А  как  же  моя  избранность,  о  которой  говорил  мне  Седой?  Может  ее  суть  в  том,  что  я  здесь  со  всеми,  и  все  здесь  избранные?  Только  вряд  ли.  Мои  односельчане  -   вожаки,  предводители.  Хозяева  уготовили  им  вполне  определенную  миссию:  вернут  их  на  Землю,  где  они,  исправленные,   будут   правильно  и  праведно  управлять  жизнью  вверенных  им  народов,  любить людей  и  беречь  Землю.   А  я  для  чего  среди  них?!.. 
     Замечу,  что  тогда  у  меня  уже сложилось  вполне определенное  отношение к  воспитательному  процессу по  переделыванию  морали  и  нравственности  землян.  Наивные  сизые  простаки,  лишенные  прозы  земной  жизни, - считал я.  Не  понять  им,  что  ученики  мы  безнадежные.  Наблюдали за нами,  изучали  нас…  Да так ничего  и  не поняли. Не  дождаться  им должного результата.  Раньше  надо  было  думать.
       Лежа  тогда  на  нарах,  я  не  мог  и  представить,  что  уже  на  следующий  день  получу  ответ  на  свой,  казалось  бы,  неразрешимый  вопрос:  для  чего  я здесь?   Шестой  день  жизни  на  Терра  дура  стал  для  меня  определяющим.
    
Глава  15
На  оранжевом  апельсине

     Не  иначе,  мысли  материальны.  Думал  я  о  своей  избранности  после  визита  «оранжевого  апельсина»,  и  надумал  на  свою  голову;  как  сон  в  руку,  так  и  мои  мысли  в жизнь.
     Случилось  невероятное.  Я  оказался   на «оранжевом  апельсине».  Сомнений  в том,  что  меня доставили  именно   на желтую планету,  за  которой  я  наблюдал  вчера  вечером,  у  меня  не было.   
     Я стоял  на  трапе  звездного  корабля  «синяков»,  а  внизу  ожидал  меня  ни кто  иной,  как  Седой.  Ошибиться  я  не  мог,  -  его  белую  голову  не  спутаешь  ни  с  какой  другой.
     Каким  образом  я  оказывался  на  звездном  корабле  я  так  и  не  знаю.  Попадаешь  в  свет  рокового  прожектора  и  все:  нет  тебя,  как  такового,  будто  дематериализуешься  или в  небытие  уходишь.  Может  потом  аппарат  «синяков»  опускается  ниже,  и  они  каким-то  приспособлением  втаскивают  тебя  неодушевленного  внутрь  своей  звездной машины.  Может  всасывают  обездвиженное   тело  через  трубу  или  ухватывают  крючьями…   Но это,  конечно  же,  примитивный  способ  -  эемной.  А  может  они  осуществляют  телепортацию  или  имеет  место вариант   совсем  уж  фантастический,  -  разбирают  тело  на  молекулы,  а  потом   на  корабле  его  складывают.  Так  или  иначе,  но  изымали   они  всех  нас с  поверхности   весьма  успешно.   
     Но   вот  я  стоял  на  трапе,  а  передо  мной  был  мир,  в  истинном  значении  этого  определения  -  фантастический.
     В  прошлой  земной  жизни  не  раз  видел  я  пейзажи  иных  миров,  исполненные   художниками  фантастами.  Но  тогда,  на  Земле,  мысль  о  том,  что  все  это  придумано  и  написано  такими  же  homosapiens,  как  и  я,  всегда  присутствовала  в  подсознании.  И  этот  скептический  барьер    сдерживал    впечатления.  Сейчас  же  я,  действительно,  оказался    в  неземном  мире,  и  уже  знание  только этого,  не  говоря  о  том,  что  открылось  мне,  захватило  меня  с силой  немыслимой.
      Я  оказался  в  мегаполисе.  Горизонта  я  не  видел  из-за  огромных  желтых  сооружений,  возведенных    из  неизвестного  мне  материала.  Угрюмые  монстры  разных  геометрических  форм  обступали нас со  всех  сторон.  Большей  частью  это  были  полусферы.  Ни  окон,  ни  дверей  или  балконов,  у  мрачных  гигантов  не  было.  Каких-либо  видов  транспорта  я  не видел.   Собственно,  и улиц,  как  таковых,  не  было.  Видимое  пространство  застроено  беспорядочно,  без  малейшего  намека  на  какой-то  принцип  планирования.  А  вся,  свободная  от  сооружений  «земля»,  была  залита  серым  материалом,  напоминающим  наш  земной асфальт. 
    Я  взглянул на  небо.  Оно  не  было  высоким  и голубым,  а  было  низким  и  противно  желтым.  Ни  ветерка,  ни  облачка,  ни  солнца,  даже  травки  или  кустика…  -  ничего  нет.  Безжизненная  желтая тоска.   Гробовая  тишина,  и  нигде  ни  души.   
     На  созерцание  апельсинового  мира  у  меня  ушло  не  более минуты.  Я  спустился  с  трапа.
     Общение  с  Седым  все  тоже:  ни  здравствуйте,  ни  до  свидания,      ни  радости  или  недовольства,  и  полное  отсутствие  эмоций  на  его  лице.
     И  вот  тут,  то,  о  чем  думалось  мне  всегда,  подало  голос с новой силой.  Еще  на  урановом  руднике  я спрашивал себя:  Седой  -  кто  он?..  Обычный  человек на службе  у «синяков»,  зомби,    робот  в  человеческом  облике?..    Но  разобраться,  найти  ответ  на этот  вопрос  на Земле  у меня не было ни  душевных  сил,  ни  времени,  -  ни  до  того  мне было.  Но  сейчас,  как  только я увидел Седого,  вопрос  этот опять  возник в моей голове.
     Вариант  подойти,    спросить  его   вот  так  -  прямо  в  лоб:  «кто ты?»  -  я не счел возможным.  И  не  потому,  что  я  посчитал это  бестактным,  слишком  смелым,  наивным  или  пусть даже  глупым. Нет.  Просто, поступить  так  я  посчитал  бесполезным. 
        Ответа  не последовало бы.  Но и  сомнений  в том,  что   Седой  не  такой  человек,  как я,  как  все люди  на  Земле,   тоже не было.  Что  меняло  мое  умозаключение?  Ничего!  Деваться  мне некуда.  От  рокового  спутника не  отделаешься,  не  убежишь и   не  спрячешься.  Я  беспомощен,  беззащитен  и  полностью  во  власти  этого,  скорее всего,  гуманоида  в образе  человеческом.
     -  Следуй  за  мной,  -  флегматично  сказал  Седой  и,   не  оглядываясь,  пошел   в  сторону   гигантской,  ближайшей  к  нам,  полусферы.
     Не  знаю  почему,  но,  как  только  я  пошел  за  Седым,  осознание  собственной  беспомощности  и  тревожного  ожидания  оставило меня.  Не  иначе,  как в мозгу сработал  механизм,  поменявший  полюса   с беспокойного  негативного  на  смиренный  позитивный.  Я  принял  свою участь,  как  неизбежность,  неотвратимость,  и  от  того,  обрел  возможность  думать  спокойно  и  рассуждать  логически. 
     Первое,  что я  отметил,  так  это  то,  что  дышу  удивительно     свежим  воздухом  безо  всякого  аппарата  или  какого-то  иного  приспособления.  Воздух  был  даже  гораздо  лучше,  чем  у  нас на Земле;  влажный,  прохладный,  скорее  всего,  насыщенный  озоном,  он  приятно  кружил  голову.  Я  даже  предположил,  что,  быть  может,  где-то  стоят  гигантские  вентиляторы,  которые  из  труб - великанов  выдувают такой  замечательный  воздух.
     Следом  передо  мной  вырос  вопрос,  который  напрашивался  сам  собой:  а  где  же  жители  мегаполиса?  Конечно  же,  они  не будут  прозябать  в  бесплодной  желтой  тоске,  что  окружает  нас.  Значит  они  там  -  внутри  гигантских  сооружений,  а,  быть может,  еще  глубже  -  под  землей.
     Мое  воображение  разыгралось.  Если  вокруг  абсолютно  пустынно,  то  в  пику  абсолютному безлюдью,  внутри  сооружений  откроется картина  противоположная.  Увижу  я, что-то  вроде  «дома  народов»:  залы,  ярусы,  эскалаторы…  и  повсюду  снующие  деловые  «синяки».   А  может  внутри  -  оазис  или  что-то,  вроде  рая  в  нашем  земном  представлении.   Журчат  голубые  воды,  зеленеют  ветвистые растения,   летают  неведомые  человеку  птицы  или  резвятся,  приятные  взгляду  «синяков»,   их младшие   братья   -  животные. 
     Еще,  до  того,  как  мы  подошли  к  полусфере,    я  успел  предположить,  что  внутри  сооружений,  быть  может, имеет  место  какое-то  производство,  где  роботы,  или  какие-то  умнейшие  машины  неутомимо  производят  необходимую  для  «синяков»  продукцию.
     Как  только  мы  приблизились  к  желтой  стене  полусферы,  часть ее,  размером  с  дверь,  тут же  бесшумно  приподнялась,  приглашая  нас  следовать  внутрь.
     Мы  вошли.  Мое  ожидание  бесконечного  разнообразия  потерпело  полное  фиаско.  Мы  оказались  в  довольно  большой,  если  ее  можно  так  назвать,  прихожей.   Было  светло,  но  источника  света,  не  было  видно.  Помещение  абсолютно  пустое.  Серые  стены,  никакой  обстановки,  и  ни  ручек,  ни  кнопок,  никаких    пультов  или  приборов.  Седой,  не  раздумывая,  направился  к стене,  что  была  напротив.  Тут  же,  как  и  перед  этим,  часть  стены  приподнялась,  открыв  нам  нишу,  по  размерам  с кабину лифта.   
     Седой  шагнул  в кабину.  Я  последовал за  ним.  Внутри  -  мягкий  зеленый  свет. Мой  спутник,  неожиданно,  произнес,  странный,  негромкий звук,   как  приглушенно  крикнула  бы ночная  птица.  Тут же  дверь  опустилась,  и  я  почувствовал,  как  мое  тело  стало  заметно  легче.  Опускаемся  вниз:  понял  я.
     Не  прошло  и    минуты,  как  лифт  замер.  Дверь  приподнялась.  Мы  вышли  и  оказались  в  просторном  светлом  зале,  ожидаемо  без  окон,  с  белым  куполом - потолком.
     В  центре  зала  -  стол,  за  ним  -    рядок  кресел  похожих  на  наши  стоматологические,  -  перед  ним -  что-то,  вроде,  высокой  тумбочки  или  кафедры,  на  которой  мигал  индикаторами  прибор,  формой  походивший  на  большую   клавиатуру.
     И  тут я  оторопел!   В  углу  зала    увидел я,  сидящего  в  кресле,  «синяка».  Сразу я  его и  не  заметил.  Он  был  метрах  в  десяти  от  нас.  «Синяк»  тут же  поднялся,  уставился  на  меня.
     Человек  верующий,  с  возгласами:  «Чур  меня!  Чур  нечистая  сила!..»  стал  бы  истово  креститься,  хронический  алкоголик,  увидев  перед  собой  такое  диковинное  существо,  решил  бы,  что  к  нему  явилась  белая  горячка.  Я  же  -  не  будучи  ни  тем,  ни  другим,  остолбенел. 
     До  сих  пор  не  нахожу  должного  объяснения,  что  же  на  меня  так  парализующее  подействовало.  Внутренне  я  был  готов  к  такому  обороту, -  тем  более,  что я  ведь  уже  видел  этих  особей.  Но не перед собой же!   Меня,  будто  в  жидкий  азот  окунули.  Бывают  замороженные  туши  коров,  свиней,  других  каких-то  съедобных  животных.  Так  и я,  будто  в  замороженное  человеческое  тело  превратился.    Не  представляю,  что  было,  если  бы  «синяк»  ко  мне  обратился.
     «Синяк»  отвел  от  меня  взгляд  и,  не  издав  ни  единого  звука,  прошел  мимо  меня нечеловеческой  походкой,  -  мягко,  совершенно  не  колеблясь  вверх-вниз,  словно  по  бархатной  дорожке  на  роликовых  коньках  проехал.
     Он  вышел.  У  меня  отлегло  внутри.  Выдохнув,  я  пришел  в  себя.
     Прошло  уже  довольно  много  времени,  но,  как  только я  вспоминаю  этот  пронзительный  эпизод  своей  жизни,  так  у  меня,  до  сих  пор,  все  замирает  внутри.
     По  меркам  человеческим  этот  экземпляр   росту  среднего.  Тело  заключено  в  облегающий   серый  комбинезон  без  воротника,    манжетов,  прочих,  привычных  нам,  элементов  одежды.      Достаточно  худой.  Совершенно  без  волос,   круглая  голова.    Ноги,  по  отношению  к телу,  короче,  чем  у человека.  Количество  пальцев  на  руках,  скорее  всего,   пять,  по  крайней  мере,  не  два  и  не  три.  Приглядеться  и  посчитать  их  количество  я  не  мог,  -  не  было  ни  душевных сил,  ни  времени    сосредоточиться.  Цвет  кожи  -  темно-серый  с  синевато-белесым  отливом. Кожа  совершенно  гладкая,  без  каких-то  там  чешуек,  пупырышков  или  наростов.
     Однако,  и  тело  и  состояние кожи  я  видел  будто  периферическим  зрением.  Взгляд  мой  приковался  к  лицу  «синяка».   Определения  безобразное,  симпатичное,  ужасное…    или  еще  какое-то  по  вкусам  человеческим,  не  уместны.  Оно  было  просто  иным,  -  нечеловеческим.  Глаза,  нос,  рот,  уши  необходимые,  чтобы  существовать,  подобно  человеку,  все  это  было.   Правда,  до настоящего  времени  я  так  и  не  знаю  разговаривают  «синяки»  или  нет.  Ушные  раковины  маленькие,  круглые,  не  оттопыренные.  Нос  -  небольших  размеров,  приплюснутый  с  чернеющими  дырочками  ноздрей.  Рот  -  небольшая,  лишенная  губ,    скупая  прорезь,  Больше  всего  мне  запомнились  глаза.  По  сравнению  с  человеческими  -  большие,  навыкате,  чуть  раскосые,  с  белыми  склерами  и  красными  роговицами. 
     Сейчас,  вспоминая  прошедшее  мимо  меня  существо,  я  должен  признать,  что  все  в нем  было  целесообразным,  не  было  ничего  лишнего,  как  у  людей.  Зачем.  например,  нам  волосы,  какой  от  них  прок?  Накопитель  грязи,  требующий  ухода  и  внимания. Что  касается  красоты,  то    это  прерогатива  чисто  человеческая.  Не  исключено,  что  наша  земная  длинноволосая  красавица  для  «синяков»  внешне,  как  для  нас -  кикимора  болотная.  Зачем  нам  ногти?  Сборник  грязи,  инфекции,  прочей  заразы.  Или  зубы…  Понятно,  что нам  они  нужны.  Но,  я  очень  сомневаюсь,  что  «синяки»  грызут  морковку  или  поедают  шашлыки.  А  сколько  мороки  с  зубами:  они  болят,  выпадают,  вызывают  массу  осложнений,  -  одним  словом,  портят  нам  жизнь.  Как  и  чем  питаются  «синяки»?  Предполагать   можно  что  угодно.  Может,  глотают  таблетки,  а  может,  засовывают    в  свой  беззубый  рот  мягкие  липкие  брикеты, наподобие  тех,  что  приносил   нам  Боря  на  руднике.
     Я  успел  заметить,  что  место  промежности  у  «синяка» -  совершенно   гладкое,  будто  там  ничего  и  нет.  Может  это  была  женщина?..  Но…  груди  нет!  Тогда,  как  же они  воспроизводятся?  Может быть,  существа  они  бесполые.  Возможно,  детей  зачинают  в  колбах  или  ретортах,  а  выращивают в  специальных  инкубаторах.  Опять  же,  отсутствие  половых  органов  -  даже  хорошо.  Нет  проблем  с  зачатием,  вынашиванием,    мучений  в  родах,  а  потом  и  выращиванием  детей,  где  сколько  радости,  столько  и  проблем.  Что  касается  получения  «синяками»  удовольствий,  то  у  меня  есть  все  основания  полагать,  что  испытывают  они  эти  удовольствия,  переводя  себя  в  виртуальное  состояние.   О том,  что они легко это делают  я,  чуть позже,  убедился на  собственном  опыте.
     Прошло  уже  много  времени,  но   на  вопросы:  «как  они…  что  они…»  у  меня  до  сих  пор  нет  исчерпывающего  ответа.  Однако,  что происходило  дальше…
      - Садись,  -  указал  мне  Седой  на  одно  из  кресел.
     Я выполнил  команду.  Кресло  оказалось  весьма  удобным.  Я  находился,  скорее,  в  положении  полулежа,  чем  полусидя,  потому,  как  голова  моя    была  откинута,  и  я  мог  полностью  расслабиться.
          Ни  то,  чтобы  страха,  даже  тревоги  я  не  испытывал.  Я  уже  был  в  полной  уверенности  в  том,  что  ничего  дурного  со  мной  происходить  не будет.  Седой  будет  доводить  до  меня  что-то,  сообщать  мне  о  чем-то.  Но  о  чем?..   Этого  знать  я  не  мог.
     Он  занял  место  за  условной  кафедрой.  Я,  как  дисциплинированный  студент,  весь  был  внимание.
     -  Положи  руки  на  подлокотники,  откинься  и  не  о  чем  не  думай,  -  приказал  Седой.
     Трудно  по  приказу  ни о  чем  не думать,  но,   насколько  мне это  удавалось,  я  постарался  выполнить  приказание. 
     Далее  произошло  то,  перед  чем  оказались  посрамлены  мои  самые  смелые  фантазии.  Со  мной  стало  происходить  то,  что  случается  с  человеком  при  инсульте.  Все,  что я  видел  перед  собой:  купол  белого  потолка,  стол,  Седого   за  кафедрой,  прибор  перед  ним,  все  это,  словно  невесомое,  приподнялось,  поплыло  от  меня  слева – направо.   Я   почувствовал,  что  и  сам я,  будто  оказавшись  в  невесомости,   плыву  куда-то.  И  я  тут же  провалился  в  небытие.

Глава  16
Чему надлежало быть  вскоре
    
     Нашел  я  себя  высоко  парящим  над  родной  мне Землей.  Увидел  под  собой  город.   Так,  наверное,  ангел,  спускающийся с  небес,   видит  землю  и  людей  на ней. 
     Ни  будучи  летчиком  или  парашютистом,  более – менее,  точно  не  мог  я  определить  на  какой  высоте  нахожусь.  Собственно, какое  это имело  значение. 
     Город  в  своих  границах  умещался  в  моем  поле  зрения.  Ломанная  линия  городской  черты  отделяла  рукотворные  строения  от  природы, Богом  созданной. 
     Судя по  унылым  краскам  властвовала  поздняя  осень.  За  городом  серо  и сыро.  Свинцово  холодная  вода  в  речушке,  лишенный  одежды  лес,  увядшая  трава.  Напитавшаяся  сыростью,     остывающая  земля.
     Однако,  в  отличие  от  унылого транзитного  увядания  природы,  город  бурлил  разноцветьем.  В  центре  города  мне  хорошо  была  видна,  наводненная  народом,  площадь,  очертаниями  походившая  на  огромного  бордового  спрута:  тело  -  площадь,  шевелящиеся  щупальца  -  заполненные  людьми,  улицы.  Я  спустился  с небес.
     Здесь,  непременно,  нужно  сделать  существенное  разъяснение.  Дело  в  том,  что на  Земле  оказался  не  совсем  я.  Материального,  телесного,  как  такового, меня не  было.  Даже  не  знаю,  что   было  вместо  меня.  Может это  была  душа,  а  если  попытаться  найти  объяснение,  опираясь  на  науку,  то,  возможно,  это  было  мое  энергетическое  тело  или,  как  его  еще  называют  -  эфирное  тело.
      Я  все  видел,  слышал,  но,  как  такового,    физического  меня  не  было.  Как  же  я мог  видеть,  если  у меня  не  было тела, соответственно,   глаз?!  Слышать,  если  у  меня  не  было  ушей?!  Но… Пока,  в   силу  ограниченности  наших  знаний, такую  метаморфозу,    проделанную  со  мной  «синяками»,   мы - земляне объяснить не  в  состоянии.
     Тем  не  менее,  желанием я  мог  перемещаться  мгновенно,  преодолевая  преграды,  будто  их  и  вовсе  не  было.  И  люди,  среди  которых  я  оказался,  проходили  сквозь  меня,  не  подозревая  о  моем  виртуальном  присутствии.  Слава  богу,  Седой,  и  все  те,  кто  вместе  с  ним,  отправили   меня  сюда,   лишив  тела,  не  лишили  меня  работы мозга.  Мысли  в  моей  невидимой  голове,  свободные  от  обузы бренной  плоти, мешающей  воспринимать  мир,  были,  как  никогда,  ясными. 
     Я  оказался  в  эпицентре  событий.  Людей  -  яблоку  негде  упасть.  Кипение  страстей:  грозный  гул,  замешанные  на  злобе, гортанные  выкрики,   свист, крупные  рукоплескания…    И все  это  столпотворение   спрессовано,  клеем,  состоящим  из  ожесточения,    жажды  правды  и  справедливости.
     Я  стал  всматриваться  в лица,  окружавших  меня  людей.  Все  они  являли одну  физиономию  -  непримиримую  и  злую.
     Рябило  от  транспарантов,  флагов,  плакатов…    Я  принялся  читать. «Хватит  нас  грабить!  Элиту  воров  на  свалку!  Нет  паразитирующей  на  нас  Адепсе!  Свободу  от  Адепсы!  Президент  -   слуга  олигархов!..  Да  здравствует  свободная  Восточная республика!..».   И  даже  древнее,  как  мир:  «Мы  не  рабы!»
     Не  надо  было  иметь  семь  пядей  во  лбу,  чтобы  понять,  что  происходит.  По  всему  выходило,  что  бурлящее  людское море  за  отделение  от  ненавистной  для  него,  зажравшейся  Адепсы,  за  создание    свободной   Восточной  республики.
     Совсем  недалеко  от  меня -  возвышение,  подняться  на  которое  можно  было,  преодолев  не  более  десятка  ступеней.  За  ним  -  памятник   из  серого  камня  двум  безымянным полизонийским   героям – революционерам,  облаченным в  каменные  косоворотки,  картузы  и  сапоги.  Скульптор  изваял  их  в  порыве   боевого  действа.  Один  пролетарий,  надо  полагать,  раненый  пулей  классового  врага,  уронив  знамя,  откинулся  назад.  Его  товарищ,  подхвативший  знамя,  устремился  вперед.  Пафос    скульптурной  композиции  вполне  соответствовал    всеобщему  революционному  порыву,  что  имел  место сейчас на  площади.
        Перед  каменными  героями  площадка,   на   ней  -  пара  микрофонов,  от  них  -  черными  змейками  провода  к  мощным  колонкам.  Здесь  же,  сбившиеся  в  группку,  организаторы  и  вдохновители  новейшей  смуты.
     В  отличие  от  собравшихся,  заполнивших  площадь  гневом,  я  был уникальным  исключением  и  мог   оценивать происходящее  объективно  и  непредвзято.   К  бунту  восставших  душ  моя,  созерцающая   душа,  была совершенно непричастна,  а  ко  времени  и  месту  кипевших  страстей  являлась  и  вовсе  потусторонней. Однако,  я  сразу  определился.  Власть  одно,  а  страна  -  другое.  Я  очень  даже  понимал  протестующих,  но  совсем  не  разделял  их  страстного  желания  развалить  страну.  И  будь  моя  воля,  в  корне  пресек  бы  такой  сепаратизм  любым  способом.  Потому  симпатий  в  моей  голове  к  восставшим    не  было,  а   были  только  суждения  оценочные.  А  они  были  таковыми…
     В  головах  организаторов  и  вдохновителей,  что  тусовались  у  микрофонов,  -  считал я,  -  совсем  не  боль  за  собственный  народ,  а  жажда  власти  и  неукротимое  желание  обрести  портфели.  Если  состоится  вожделенная   Восточная республика,  то  понятно,  что  они  станут  героями,  откликнувшимися  на  призыв  времени,  воплотившими  в жизнь  чаяния  народа.    А  ухватив  власть,  как  всегда  было  в  истории,  станут   ненасытно  жрать  из  наполненного  трудами народа  корыта  и  удовольственно  похрюкивать.  Если  же  дело  закончится   разгоном  и  задержанием,  а  потом  и  посадками,  то,  опять  же,  понятно,  что  перед  нами  кучка  жалких продажных  отщепенцев -  сепаратистов,  посягнувших  на  самое  святое  -  конституцию и   целостность  страны.  Но  так  думал  я.  Окружавшие  меня,  думали совсем  по  другому.   
              Рядом  со  мной  оказался  мужчина  лет  сорока,  телом  несытый,  с  натруженными  руками,  злым  усталым  лицом.  Безоглядно  отдался  он  порыву  противостояния.  Глядя  на  него,  не  трудно  было  понять:  себе  он  уже  все  доказал.  Не  замечая  никого  вокруг,  ни  на  кого  не равняясь,  не  помятуя  о  том,  а  не  случится  ли  задним  умом  каяться  о  содеянном,  безоглядно  кинулся  он  в  костер противостояния.   Размахивая  сине - зеленым  флагом,  стучащейся  в  дверь  Восточной  республики,  страстно  откликался  он  на  призывы,  взывавших  у  микрофона  ораторов.  Всякий  раз,  услышав  что-то  резонирующее с  его  мятежной  душой,  издавал  он   хриплые  одобрительные   звуки.  Как  только   кто-то  из  ораторов  выкрикивал  очередной  призыв,   было  так,  как  если  бы  запал  подносили  к  раскалившейся  душе  моего  соседа.    Взрываясь  нутром,   он  принимался  неистово  колотить  древком  знамени  по  тротуарной  плитке.  К счастью,  я  был  бестелесным,  а  то  он  переломал  бы  мне все  кости  на  стопах. 
     Оглядевшись,  уяснив,  что  происходит  вокруг,  я  посмотрел  дальше  -  что  там  -  за  площадкой  с  микрофонами   и  каменными  героями.   
     А  за  ними  высилось  ухоженное  трехэтажное  здание  с  уныло развивающимся  флагом  Полизонийской   федерации  над  крышей.  Отделяла  здание  от  сепаратистов  черная  неподвижная  стена  однообразных  людей.  На  головах  черные  шлемы,  вместо  лиц  маски,  темные  надплечники,  противоударные  щиты…  Застывшие  то  ли  роботы,  то  ли  люди.
     «Кого  они  охраняют?  -  задался  я  вопросом. -  Наверное,  чиновников  или  депутатов.  Укрылись  за  черными  спинами,  трясутся,  прижав  к  сытым  телам  портфели».
     Однако,  не  прошло  и  нескольких  минут,  как  я   понял,  что  ошибался.  Все  оказалось,  как  раз,  наоборот.  Объяснил  ситуацию  мне  очередной  оратор,  подошедший  к  микрофону.
     Гул,  как  по команде,  стих.  Тревожными  всплесками  раздавались отдельные  выкрики.
     Удивительно  устроены  люди.  Давно  живут  они  на  земле,  да  так  ничему  и  не  научились.  Слышат  только  то,  что хотят  слышать,  видят  только  то,  что  хотят  видеть,  верят  только  тому,  чему  хотят  верить.    А  все  потому,  что  не  своим  умом  живут,  а  других  слушают.
     Как  с  великим  Виленом  было?..   С  замиранием  сердца  в  мавзолей   входили,  с  благоговением  бальзамированную  плоть  созерцали.  Но  вот  объяснили  неприкаянным,  что  совсем  не  Данко  покойный  Вилен, а  утопист,  Полизонию в  бездну  ввергнувший.  И  что же?!..  В  одночасье  скукожился    в  податливых  головах   колосс,    испарилось  вмиг  прежнее  преклонение,  будто  его  и  в  помине  не  было.  Это  я  к  тому,  что  один  человек  может  жить  своим  умом,  а  вот  все  скопом  -  никак.
     У  микрофона,  в  ожидании  тишины  и  внимания,  стоял гражданин,   каких  с  виду тысячи.   Неприметный.  Возрастом  -  лет сорока,  росту  невысокого,  с  небогатой  рыжеватой  шевелюрой.
     Оратор  поднял  руку.  Площадь в  напряженном  ожидании  притихла.  Такого  внимания  к  другим,  до  него  выступавшим,  не  было.   Я  так  понял,  что  у  микрофона,  если  не  будущий  вождь  зачинаемой  республики,  то    вожак  или  застрельщик  смуты,  это  уж  точно.
     -  Сейчас власти все  валят  на  вирус!  -  неожиданно  высоким  голосом  почти  закричал  он.  -  Не  вирус  довел  нас  до  такой  жизни!  Не  вирус  убил  нашу  убогую экономику!  Воровская  власть  довела  нас  до   такой  жизни! 
     Площадь  откликнулась  одобрительным гулом.
      -  У  нас  ничего  нет!  У  них  есть  все!   Мы  оскорблены  нищетой!  Они  жируют  нашим  трудом!  Зерон  о кучке  олигархов,    а  не  о  нас думает!  У  них  миллиарды,  яхты,  дворцы!..  Их  дети  за  границей,  а  наши  голодают!  Недра  страны  принадлежат  народу.  Где  наша  доля  от  нефти,  газа,  леса?!  Наша  доля  в их  карманах! 
      Все  тот  же  одобрительный   гул  волной  прокатился  над  головами  собравшихся.     Подождав,    пока  волнение   уляжется,     все  на  тех  же  высоких  нотах  оратор продолжил: 
     -  Всякой  империи  приходит   конец!  И  могильщик   ее  -  воровская  коррупционная  власть.  Мы  стремительно  падаем  в  бездну.  Только  слепой  не  видит  или  умалишенный  не  понимает  этого.  Где  та  идея,  которая  объединила  бы  соотечественников?!  Справедливость,  вера,  закон…  Они  попрали  все!  У  нас  есть  только  один  выход,  одно    спасение…  Пока  еще  не  поздно,  мы  должны  разъединиться! Последуем  примеру  наших  братьев,  создавших  свои  республики  на  юге  страны!  Мы  создадим  свою  свободную  Восточную республику!  Все  богатства  недр  нашей  республики  будут  принадлежать  народу!..  Нам  с  вами,  а  не  кучке  миллиардеров!
     « Правильно!! Долой!! Хватит!! Наелись!!...» -  черными  птицами  закружились над  площадью,  вырывшиеся  из  толпы, выкрики.
      -  Хватит  кормить  Адепсу!  Адепса  -  государство  господ  в  государстве  рабов! -   надрывно  продолжал оратор.  -  В  Адепсе льготы,  пенсии,  зарплаты,  которые  нам  и  не  снились!  Мы  для  Адепсы  люди  второго сорта!  Мы    для  нее   -  быдло,  рабы!   Все  для  Адепсы!  А  нам  что?!  А  нам  нищета,  вранье,  наглая  пропаганда,  жалкие подачки  и  пустые  обещания…  У  нас  уже  нет  сил  терпеть  нищету  и  беспредел!  Нас  держат  за  быдло,  за  рабочий  скот!  Мы  не  можем  открыть  рот,  сказать  слово  правды!  Они  напринимали  законов,   заковавших  нас  в  цепи!   Нас  пугают  майданами  и  революциями!  Сидите  тихо,  терпите  вранье,  нищенскую  жизнь,  беспредел…   а  то  будет  хуже,  -  вот,  что  мы  слышим  от  нашей  власти!    Они  жируют  на  нашей  бедности.  Все!  Хватит!  Всякому  терпению  приходит  конец!..
     -  Хватит  из  нас  кровь  сосать!!  -  раздался  совсем  недалеко  от  меня   визгливый  женский  голос.  «Хватит…  Хватит…» эхом   пронеслось  над  толпой.
      -  Вот  правда! -  оратор указал  на  плакат «Мы не  рабы!»  -  Мы  не  твари  бессловесные!  Создадим  свою  республику свободную  от  олигархов, от воровского коррупционного аппарата! Нас пугают развалом  страны.  Нас  пугают,  что  исчезнет  полизонийский  мир.  Как  раз наоборот.  Новые  республики  будут,  как  звенья  одной  цепи.  Чем  крепче и богаче каждое  звено,  тем  крепче  вся  цепь.  Разъединимся  пока  не  поздно!  Завтра  уже  будет поздно!
      Оратор выдержал  паузу,  поднял  руки,  сжал  ладони  в  кулаки,  размахивая  ими,   перешел  на  крик:
      -  Освободим  наших  депутатов,  проголосовавших  за  нашу  свободную  республику!!  Наши  братья - депутаты  выразили  нашу  волю!!  Нет  у  нас  другой  власти!!
     Он  повернулся  в  сторону  черной  безмолвной  стены.
      -   Вы  не  станете  удерживать  наших  братьев!!   Вы  наши  сыновья и братья!!  Свободу  нашим  депутатам!!
     Призвав  оцепление  к  неповиновению,  оратор,  повернувшись   к  пребывающему  в  революционном  нетерпении  народу,  уже  не  закричал,  а  почти  что  завизжал:
     -  Освободим  депутатов!!  Все к  мэрии!!  Свободу  нашим  депутатам!!  Да  здравствует   свободная  Восточная республика!!  Вперед  братья!!  Все к  мэрии!!  К  мэрии!!..
       Дрогнув,  негодующая  масса  хлынула  к  зданию  с  флагом  на  крыше.  Пространство  агитационного  помоста  вмиг поглотилось  нахлынувшей волной.  Натыкаясь   на  микрофоны,  путаясь  в  проводах,  устремились  все  в  одном  направлении  -  к  мэрии. 
     Мой  сосед,  размахивая  флагом,  выкрикивая  что-то  злое  и  невразумительное,  рванулся  вместе   со  всеми.
     Черная  стена,  охранявшая  здание,  дрогнула,  поредела.    Как  буйные  волосы  проникают  через  гребень,  так  демонстранты просачивались  сквозь  черный  строй  оцепления. Вот уж действительно - власть  падает,  когда защитники ее  переходят на сторону народа.
     Всецело  захваченный  происходящим,  ни  разу  не  вспомнил  я  ни  о  Седом,  ни  об Оранжевом  апельсине,  ни  о  Терра  дура,  с  прозябающими   на  ней   поселенцами…   
     И,  вдруг, как сказано у Иоанна  Богослова,  словно  ангел на небесах  протрубил:  в  одно  мгновенье все изменилось. Увидел я другую  землю.  Все, что окружало меня:  площадь,  дома,  пестрое  негодующее многолюдье, небо надо мной, все это  дрогнуло, наклонилось в одну сторону,  потом в  другую, словно случилось невиданной силы землетрясение или толкнул, окружающий меня мир, чудовищный порыв ураганного ветра     Я оставался на том же месте. Но уже была зима.  Светло. Чистый белый  снег.  На обезлюдевшей площади никого.  Я огляделся:  есть ли хоть кто-то живой? К счастью, абсолютно необитаемым город  не  был.  На одной из улиц,  ведущей к площади, увидел я одинокие озябшие  фигуры  горожан. Но главное, что сразу бросалось в глаза,  так это  бронетехника.  Три темно-зеленые боевые машины пехоты в  рядок стояли  недалеко от меня. Еще были танки.  По одному они стояли на каждой из улиц,  ведущих к площади.  Совсем недалеко от меня,  обходя  танк,  откуда-то выросли и  двинулись в мою сторону  трое военных. Один, надо полагать,  старший  по званию шел впереди,  за ним  -  двое с  автоматами.
     Что же все это значило?..  Долго оставаться в неведении мне не  пришлось. Ответ на то, что происходит  был  совсем недалеко от  меня.  На  серой  железобетонной  опоре белел лист  с  текстом  на  нем. Я  приблизился и  стал  читать.  Вот что  сообщил  мне  лист.
                Обращение  Комитета  Спасения  к  народу  Полизонии!   
                Соотечественники!  Граждане  Полизонии!
     В этот критический  час  для  судеб  отечества  мы  обращаемся  к  вам!  Наша  великая  Родина  в  смертельной  опасности! Власть  на  всех  ее  уровнях  потеряла  всякое  доверие  населения.  Народом  овладели  безверие,  апатия  и  отчаяние. Воровство,  коррупция,  предательство  интересов  народа и  Родины,  обнищание  народа  поставили  страну  перед  ее  развалом  и  уничтожением. Вместо того,  чтобы  заботиться  о  благополучии  каждого  гражданина  и всего  общества  власть  делает  все,  чтобы  обогащалась  кучка  воров  и  предателей.  Агрессивная  пропаганда,  потоки  слов,  горы  заявлений  и  пустых обещаний  только  подчеркивают скудость  и  убогость  практических дел.  Кризис  власти  катастрофически сказался на экономике.  Экономика  в  глубокой рецессии.  Не видно даже проблесков ее  подъема. Простой  человек оказался доведенным до  нищеты и отчаяния.  Центробежные тенденции  обрели  конкретное  воплощение.  Страна  разваливается  на  удельные  княжества. Комитет Спасения  полностью  отдает  себе  отчет  в глубине поразившего  страну кризиса,  принимает  на  себя ответственность  за  судьбу  Родины. Комитет Спасения примет  самые жесткие и  решительные  меры  по выводу страны  из поразившего ее  кризиса. Комитет  Спасения гарантирует защиту  прав  и  свобод  простого  человека,  восстановление  справедливости  в  стране.  Бездействовать  в этот  критический  для судеб отечества  час  -  значит  обречь  страну  на  развал  и  гибель.  Мы  призываем   истинных  патриотов,  людей  доброй  воли  положить  конец  нынешнему  беспределу!  Призываем  всех  граждан  осознать  свой  долг  перед  Родиной  и  оказать   всемерную  поддержку Комитету  Спасения.
                Комитетом  Спасения  принимает  следующие  меры:
1. Введение комендантского часа на территории  всей страны.
2. Отставка президента. Роспуск всех ветвей власти: исполнительной, законодательной, судебной. Функции всех ветвей власти временно  переходят Комитету Спасения.
3. Запрет деятельности всех политических партий.
4. Введение  полной и повсеместной цензуры.
5. Закрытие границ для всех физических лиц без исключения.
6. Запрет двойного гражданства для всех без исключения.
7. Национализация природных ресурсов. Передача всех прав на разработку природных ресурсов государственным компаниям.
8. Национализация всех стратегических отраслей промышленности.
9. Национализация банков. Создание единого народного банка Полизонии. Интересы мелких вкладчиков будут целиком обеспечены.
10. Проведение аудита собственности  олигархов и сверхбогатых граждан. При установлении фактов коррупции и  воровства арест, конфискация имущества у коррупционеров и их родственников. Наказание с вынесением приговора вплоть до смертной казни. При добровольном  возврате награбленного  Комитет Спасения гарантирует  амнистию.
11. Обращение к правительствам других стран об аресте и возврате награбленных и  выведенных из Полизонии активов.
12. Установление зарплат чиновников до средней по стране.
13. Понижение пенсионного возраста.
14. Установление достойных пенсий и зарплат.
15. Сохранение частной собственности в нестратегических отраслях. Снижение налогов. Всяческое способствование развитию мелкого и среднего бизнеса.
     На осмысление и уж тем более анализ увиденного на площади и прочитанного времени отпущено мне не было.
      Первые две картины миновали, а далее - будто третий ангел вострубил,  - сделалось все ужасно. 
     Я  оставался все  на  том же  месте,  но  вокруг  уже  была  картина  апокалипсическая.  Безлюдье  абсолютное.  Солнца  не  было.  Серая,  почти  черная,  непроницаемая  пелена  нависла  над  городом.   И   всюду  были  разрушение  и  гибель.  Уцелевших  домов  нет,  -    руины:  ни  крыш,  ни  стен, ни  кустов,  ни  травы.  Корявые  черные  скелеты  одиноких  деревьев.  Пространство  города  завалено  тем,  что  раньше  было  городом.  Остатки  крыш,  рамы,  двери,  столбы,  рекламные  щиты,  исковерканные,  сгоревшие   остовы  автомобилей…  И  вся  эта  мерзость  разрушения   присыпана  холодной  крошкой,  чем-то,  вроде,  грязного  инея.  И  нигде  никого  -  ни  людей,  ни птиц,  ни  кошек  или собак,  ни  единого живого  существа.   Но,  нет…  Периферическим  зрением,  совсем  близко  от  себя,    уловил я какое-то  движение.  И  тут  же  услышал  неприятное потрескивание,  скорее,  хруст.  Я  повернул  голову  в  сторону  звука  и  ужаснулся.  Несколько  крупных крыс  грызли  человеческое  тело.  Из  лохмотьев  одежды  торчали  обглоданные  человеческие  кости.  Будь   я  телесным,  и  тело  мое  было  бы  наполнено   необходимыми  ему жидкостями,  меня  бы  непременно стошнило.  «Ядерная зима!»  - дошло  до  меня.  Сердце  мое  сжалось  от  ужаса  и  безысходности.  Непереносимо  было  видеть  все  это. 
    
               
Глава  17
Благо  необходимое

          Избавил  меня  от  жуткого  состояния  Седой.    Я  нашел   себя  в  кресле,  в  котором  и  был отправлен в  кошмарный  виртуальный  экскурс.   Открывшееся  оказалось  столь  жутким,  что  я  никак  не  мог  придти  в  себя. 
          Не  обращая  внимания  в каком состоянии нахожусь я от увиденного, не считая нужным дать мне время придти в себя, белоголовый  гуру,  стоявший передо мной,  заговорил отрывистыми фразами, твердо,  как ехал бы каток, приминая все неровности,  оставляя после себя поверхность  ровную и гладкую.
     Вопрос кто передо мной: робот в человеческом облике запрограммированный землянин,  или  еще  какое-то создание человечеству  неведомое,  так и не был до конца решен мною.  Сейчас я все же склонился к тому,  что, скорее всего, мой попечитель зачат,  не иначе,  как в реторте из клетки собранной из ДНК разных людей, а потом выращен в кювезе.  И нет у него, как таковых, ни отца, ни матери, потому, как ни  в его внешности, ни в его поведении  не было человеческого тепла, не виделась в нем ипостась человеческая. Бездушный  он,  прагматичный и холодный.      
     - Ты видел скорое  будущее,  которое ждало  Полизонию,  -  заговорил Седой. – Лишив  электричества,  мы отодвинули вас от  бездны.  Насилие  над  вами  -  есть  необходимость  и благо  для вас. Взяв необходимое количество урана, мы вернули электричество и  оставили  вас.  Все,  кто  были  с тобой  на  Терра  дурра,   уже на Земле.  Время течет по разному.  Ваши  правители   уже более года на Земле. Мы вынуждены  признать,  что человеческая  природа неизменна. Все наши усилия исправить   вас  оказались  тщетными.  Люди  не могут быть пацифистами. Вы опять принялись уничтожать Землю  и  убивать друг  друга. Вы  маньякально  суицидальны.  Не взирая  на катастрофические  изменения  климата,  на  пандемии  вы  опять  двинулись  к  гибели.  Гибель  человечества  не  в  наших  интересах. Нам  нужна  Земля и страна  на  ней,  удерживающая  человечество от  самоуничтожения.  Полизония  -  избранная  нами  страна.  У  вас есть все,  чтобы  стать  сильнейшим  государством  на  Земле. Необходимое условие существования  животных – инстинкт  самосохранения.  Для человечества инстинкт  самосохранения -  его  высокая  духовность.  Страны,  что  к  западу от  Полизонии,  утратили  эту  духовность.  У вас  ещё сохранились духовные ценности, удерживающие вас  от  гибели. У  Полизонии  свой путь.  Вашу страну  скоро ждет  перерождение  через  кровь и  насилие.  Вы  станете  самодостаточной  и  сильной страной.
     Седой прервался. Взгляд его черных глаз  впился в меня.  Тон его стал повелительным. Так командир приказывает подчиненному.      Я понял, что  сейчас  Седой будет говорить  о  чем-то  важном для меня.  И  я не  ошибся.
     -  Мы  вернем  тебя  на Землю, - сказал он  и  продолжил: -  Ты будешь управлять  Полизонией.  Тебе  предстоит  сломать  страну и  построить  ее заново.   Ты восстановишь  справедливость,  какой хочет  видеть  ее ваш народ.  Без жертв это невозможно.  Суть парадигмы, которую мы вложим в твою голову,  будет  состоять  в том,  что насилие над  народом - единственное условие выживания  вашей страны.  Принуждение,  насилие над  полизонийцами   есть  необходимость  и  благо для вас.  Эта  парадигма  станет  смыслом  и  руководством в твоих действиях.
     Седой выдержал  паузу.
     - Жди здесь меня!  -  неожиданно  сказал он  и  вышел.
     В полном замешательстве я остался один.  Что я услышал!?  Конечно же,  не пророчество.  Седой - не предсказатель  и  не гадалка,  я – не  Наполеон.  Я буду  назначен на высшую должность в Полизонии  силами  неземными!?  Мне стало  даже  как-то не  по себе.  Смешалось все сразу: растерянность,  озадаченность, удивление,  скепсис… Думалось обо  всем  и не о чем конкретно.  «… Человечество  маньякально  суицидально…  «Синяки»  спасли нас от самоуничтожения…  Я  буду управлять  Полизонией… Насилие над -  народом  необходимое благо… Они уже вернули королей и президентов на Землю… Вернули землянам электричество…»
     Я был один, и мне ничего не оставалось делать,  как сидеть  в кресле и думать. Понемногу мысли мои упорядочились. Я стал рассуждать более обстоятельно. И, чем дольше я оставался наедине с  собой,  тем все более убеждался в том,  что Седой прав. Я и сам всегда знал, что без насилия над народом  стабильной  жизни в стране быть не может.  Но, как-то до этих слов Седого не зацикливался  на том,  что именно  такая  парадигма  должна  быть в основе  существования моей Родины. Оккупация  Земли  «синяками»,  которая  виделась  мне  однозначно  злом, на  самом  деле  оказалась  благом,  спасением  землян  от  неминуемой  гибели.  Насилие  над  безумствующим  человеческим  стадом,  оказалось  мерой  необходимейшей.  В  этом  же  ключе  диктата  и  вековая  жизнь  Полизонии  предстала  для меня  совершенно  в ином  свете.  Конечно  же,  Полизонии  нужна  сильная  рука,  -  все  больше    убеждался  я  в  своих  суждениях.  Насилие над  народом  необходимо,  и  оно  ему  во  благо.  В  узде  нужно  держать  разноязычный  разноликий  полизонийский  народ.  Дай  ему  волю,  так  он  и  государство  сожжет  и  сам  сгорит. Я  оглянулся  на  новейшую  историю: и  вот  оно  - подтверждение  моим  мыслям.  Совсем  же  недавно  вседозволенности  хлебнули,  к  либерализму  потянулись.  Как  из  загона вырвались. И  одурели…  Помутнение  рассудка  произошло.    И  началось…  И  Вилен -  утопист  -  сифилитик,  и  Тислан  -  вампир  кровожадный,  и  все  прежние  герои  -  вовсе  и  не  герои,  а  жестокие  недоумки  и  предатели.  От  такой  вольности  страну  развалили и разграбили. Не годны  либеральные одежды  полизонийцам.   Разложение  будет полное.  Только  насилие  над  народом  в моей стране  ему во  благо…
            Тут  я поймал  себя  на  мысли:  а  не слишком ли я предвзято, однобоко думаю?  Не реакционер  ли  я, ни закостенелый   ли  ортодокс?..  Может,  я  марксист,  ратующий  за  диктатуру?   Или  я  не  люблю  свою  страну  и  свой  народ?..  Подумал  и  не  согласился  с  правомерностью  такого    сомнения.  Прав   я!  Не  пример  нам,  пресытившиеся  западные  страны.  Пассионарии  мы, а они  там от жиру с ума сходят.  Несварение  от  ненасытного  потребления  скоро  у  них  наступит.  Третий  пол  узаконили.  Скоро  на  собаках  жениться  станут.  Полизонийский   же народ  только   в  преодолении  трудностей,  в  борьбе  с  врагами  внутренними  и  внешними,  существовать  может.  А будет справедливость в стране,  так  все вытерпит,  все преодолеет.  Видать уж судьба у нас такая.  Великие  полизонийцы   Ив  Гневный,  Питер  первый,  Вилен,  Тислан  в  узде  народ  держали,  да  что народ;  власть  имущие  на  бедности  народа  не  жировали.  У  Тислана после  смерти  подшитые валенки  остались. От  такого  тоталитаризма  порядок  был,  страна  все  могущественнее  становилась.  А  дай  волю  нашему народу -  тут  же  смута  и разложение будут.   И  спорить  тут  не  о  чем.
          Подумав  обо  всем  человечестве  и  о  Полизонии,    стал  думать  я  о  себе.  В  невероятное,  а  именно,  в  то,  что  я  стану  правителем  Полизонии,  я  поверил.  Сколько,  казалось  бы,  невозможного  со мной    происходит,  -  почему бы  не  произойти  и этому?  Даже  самые  смелые  фантазии  не  могли  допустить  такую    перемену  жизни  человечества.  Так  почему  же   я  не  вправе  допустить,  что    займу  место  Зерона?   
           А  как  же необходимые  правителю, твердость,  жестокость,      знания,  возраст,  харизма?..   -  спросил  я  себя.  И  ответ  мой  был  положительным.  Возраст?  Так  он  самый,  что  ни  на  есть,  подходящий.  Образование,  знания?  Так  их  у  меня  вполне  достаточно.  Совсем  не  обязательно  академиком  быть,  чтобы  жизнь  в  стране  наладить. Опять же: сказал Седой:  вставят они парадигму в  мою  голову  и будут и вера   и убежденность,  и экзальтированная  воля,  и преданность  идее…  Все будет.  Тут  же  подоспела  подмога  в  пользу  моих  рассуждений  «за».   Зерон,  Флюкон,  Тётке…  Я  же  непосредственно  наблюдал  их,  общался  с  ними.  Что  в  них    харизматичного,   великого?..  Да  ничего.  Судьба,  случай,  стечение  обстоятельств,  чья-то  воля…  Вот  эти деятели  и  там  -  наверху.  Так  и  для  меня:  судьба,  случай  и   уж  точно  -  чужая воля.   
           - А  как же у меня с твердостью,  жестокостью?! – спросил я себя.
           И  тут  я  поймал  себя  вот  на  какой  мысли…  Не  должно  быть  ни  малейшей жалости  к  тем,  кто  обворовывает  свой народ  и  все  из  страны  тащит.   Ведь  насилие  над  людьми,  если со всеми  по - одинаковому,  справедливо,  я  не  только  допускаю,  но  и  считаю  необходимым,  оправдываю его. Значит,  внутренне  я  уже  готов  навести  порядок  твердой  рукой.  «Может  я  злой,  обиженный  на  людей,  нехороший  человек?  Может,  я в чем-то  заблуждаюсь?..»  -  спросил  я  себя.  Однако,  подумав,  ответил себе:  нет,  не  злой  я  и  не  обиженный  на  людей.  Черное  оно  и  есть черное  и  белым  называть  его  негоже.  Патриоты  не  крадут,  дворцы  для себя  за  счет чужого труда  не строят,  свой народ  в нищете не держат.  Одних  увещеваний  мало,  -  без  строгости  и  наказаний  никак  нельзя.  Столетиями  Полизония  лишения  преодолевала,  в  генотипе  у  нее  страдать  и  бороться,  потому и  сохраняется  и  из  всех  бед  сильной  выходит.  Насилие  -  ради  справедливости  и  величия  Родины  оно  необходимо  и   сантименты,  всякого  рода  рассуждения,  тут  неуместны,  -  результат  важен.
           Седой все не возвращался.  Я  уже  надумался и  даже устал от собственных  умственных  изысканий. Что будет происходить,  когда Седой  вернется  я  уже  знал,  но ни опасений,  ни страха не испытывал.  Введет  он меня в состояние,  когда я перестану принадлежать   себе,  вставит в мою голову  парадигму  -  что мне делать по  возвращении на  Землю;   они – «синяки» это точно знают, и буду я  обречен  выполнять их волю,  и  ничего с этим не поделаешь. Скорее  бы  уж  только вернуться  домой.  От  всей   этой,   с ума сводящей  фантасмагории,  устал я  бесконечно.
                Эпилог
          Данное  мне  слово  Седой сдержал.  Я был возвращен на Землю,  на  дачу  - откуда  меня  и  изъяли.   Спасибо  соседям по  участку -  помогли,  -  дачу,  в  мое  отсутствие,   народ  не  разорил  и не разграбил.  Пока  меня  не  было,   соседи  навели  в  домике  маломальский  порядок  и  за  дачей  приглядывали.
            Я  испытывал  эйфорию.  Весна.  Небо голубое,  деревья  зеленые,  трава,  щебечут  птицы,  кружит   голову    запах  цветущей черемухи, …  Господи,  как  же хорошо  после  всего  пережитого  быть  на  Земле,  жить в этом раю.  Я   был счастлив…   Однако,  счастье  мое не было абсолютным.  Вызывало  горечь знание,  обнаженное  «синяками».  Как  заноза  в сердце было это знание:  что же  мы  за  страшные существа  такие, обрекающие на  гибель  и  себя  и  прекрасную  нашу Землю.  И что  самое ужасное:   что эта    ипостась  человеческая    -  рок,  неизбежность  и  ничего с этим не поделаешь.  Опять  же,  -  не  давали  покоя  мысли:    как  же  будет  осуществляться  мое  предназначение?..
            Утром  в  калитку постучали.  Я  выглянул в  окно.  У калитки  стояли  два молодых  человека:  один  -  высокий,  другой  -  ростом  пониже.  Я  вышел  к ним.
            -  Доброе  утро,  -  обратился ко  мне   высокий.  -  Мы  к  вам  из  Адепсы.  Есть  разговор.               
            -  Важный  для  вас…   -  добавил  тот,  что  был  ниже  ростом. 
             - Хорошо,  проходите,  -  пригласил   я,               
          Ни  удивления,  ни  беспокойства  у меня  не  возникло.  На  душе было спокойно. Мы  прошли  в дом.  Я предложил  гостям  присесть.
            - Дело  вот  в чем…  -  заговорил  высокий.  -  Мы  к  вам  по поручению  комитета  нашей  партии.  Нам  стало  известно,  что  вы были  там,  на  той  искусственной  земле  со  всеми  первыми  лицами. Нам  также  известно,  -  уверенно  продолжал  он,  -  что  вы,  как  никто  другой,  знаете  что  нужно  делать  в  Полизонии,  чтобы     изменить  жизнь  народа  в лучшую  сторону.
     -  Навести порядок,-  добавил  его  товарищ.  -  Будет     правильно,  если  вы,  не  откладывая,  вместе  с  нами,  или  чуть  позже,   оправитесь  в  Адепсу.   
           Задумываться,  принимать  решение    мне  не  пришлось.  Все будет,  как  и  говорил  Седой,   понял я.  Помимо    воли,   в  голове  моей  сразу  всё  определилось,  даже  более  того - вспыхнуло неукротимое  желание  ехать  с  визитерами  в  Адепсу.  Ехать   немедленно и  тут же  приступать  к делу.  Я  знал,  что  делать!